Текст книги "Зеркало королевы Мирабель (СИ)"

Автор книги: Дарья Иорданская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

и с башни их сбрасывал вниз

Жил палач,

никого не жалел

и никто в столице не пел

и до самых окраин Каллада

за певцов назначалась награда

И рубил, и рубил его меч наши головы с плеч

Наемники одобрительно расхохотались, а вот Джинджер песня решительно не понравилась. Что-то в ней было неприятное, какая-то злая насмешка над слушателями. И хозяину песня не понравилась – по всему видно – но он промолчал. Только с особенным остервенением принялся протирать прилавок. Музыкант же невозмутимо отложил свой инструмент и принялся за остывший ужин.

* * *

Оказавшись в отведенной для него каморке под самой крышей, Фламэ устало привалился к стене и потер шею. Пожалуй, не стоило петь Балладу Палача в такой опасной близости от столицы. Здесь у стен были не то, что уши, глаза. А у иных и руки – с зажатыми в них кинжалами. В любом случае, в городе стоит вообще помалкивать, а не то можно нарваться на неприятности. Опустив гитару, уже аккуратно обернутую в плащ, на стол, Фламэ растянулся на скрипучей кровати и закинул руки за голову. По-хорошему, на рассвете надо дать стрекача, не впервые ведь убегать. Не стоит показываться и близко у ворот Каэлэда, а уж за стенами города вообще ничего хорошего не ждет. Вот только поспать чуть-чуть. Глаза закрылись сами собой, и музыкант, утомленный дорогой, провалился в беспокойный сон. Разбудил его топот и громкие крики. С трудом поднявшись на ноги, Фламэ добрался до двери и сдвинул щеколду. Дверь в отместку едва не ударила его по лбу, только чудом музыкант успел уклониться. На пороге стоял Бенжамин, то ли взбешенный, то ли встревоженный. Солнечные лучи, проникающие через окно в наклонной крыше, создавали вокруг встрепанной головы лорда-наемника своеобразный нимб. Молодой человек походил сейчас на своего святого покровителя, тоже известного буяна.

– Беатриса! – выкрикнул Бенжамин громче, чем следовало.

Фламэ подавил одновременно зевок, раздражение и неуместные сейчас ругательства. С этим лордом-наемником следует все же говорить поуважительнее. Хотя бы из-за разницы в росте и силе.

– Что случилось, милорд? – тихо спросил музыкант.

– Она исчезла! Трактирщик сказал – просто вышла на рассвете! И он ее отпустил!

Фламэ саданул кулаком по дверному косяку, подхватил со стола гитару и опрометью бросился вниз по лестнице.

Глава третья

Стражники на воротах также проверяли ярлыки, но не у всех. Крестьян, а также хорошеньких женщин пропускали не глядя, а вот печати, выданные лорду Бенжамину изучали особенно долго. Пропустили путников с неохотой, словно надеялись, что это нарушители, а ярлыки поддельные. Но наконец ворота распахнулись, и Каэлэд встретил их непривычной тишиной. Джинджер прежде случалось бывать в столице, и она замечала, что никогда Каэлэд не бывал таким же шумным, как прочие города. Словно кто-то пелену на него набросил. И все же в нынешней тишине было что-то странное и неприятное, словно жители попрятались по домам, испугашись чего-то. Ставни были закрыты, двери заперты на задвижку. Из пекарни, мимо которой проходил маленький отряд, вкусно пахло хлебом, но лавка была закрыта. Джинджер проглотила слюну. Бенжамин, конечно же, сорвался с места в погоню за сестрой, позабыв про завтрак, что ведьма считала глупым. Если уж леди ушла в город, о чем здесь беспокоиться? Либо стражники поймают ее и отведут в приют для умалишенных, либо какая-нибудь сердобольная старушка устроит у себя. Но лорд-наемник не желал слушать эти разумные доводы, и Джинджер предпочла умолкнуть. Молодой лорд сгоряча мог и ударить, а рука у него была тяжелая. Так что ведьма согласилась с Бенжамином, и даже приобняла его в утешение. Небольшой кошель перекочевал в потайной карман в складках ее черного платья. Выбрав момент, когда все спешились и повели лошадей в поводу – иначе по улицам в северной части Каэлэда ходить было нельзя из-за натянутых между домами веревок с сушащимся бельем – Джинджер свернула в переулок, такой узкий, что походил больше на щель между домами. Лошадь она привязала к небольшому колышку остатку коновязи, а может куску сгнившего фонарного столба. Конокрадством Джинджер отродясь не занималась, дело это было хлопотное и неприбыльное. Кто же купит у девицы ворованного коня, даже если девица эта за отказ может наградить чирьем на интересном месте? Нет, такие хлопоты ведьме были не нужны. Да и мох на камнях, которыми мощен был переулок, предсказывал, что с конем этим случатся одни только неприятности.

Столицу Джинджер знала не так уж хорошо, но память на места, где она единожды побывала, у нее была хорошая. Так что дорогу до маленькой таверны она нашла без труда и ни разу при этом не выходила на широкие ярко освещенные солнцем улицы, предназначенные для честных граждан. Впрочем, и улицы и проулки сейчас совершенно одинаково пустовали. Джинджер это не нравилось. Завидев в просвет между домами желтую черепичную крышу – весьма приметную – таверны и ее грубо намалеванную вывеску, ведьма привалилась к стене и коснулась двумя пальцами своего запястья. Предсказывать собственную судьбу всегда выходило плохо, но хоть опасность-то углядеть было можно. Сердце билось чуть быстрее, чем обычно, но виновато в этом было волнение. День словно бы и не готовил никаких сюрпризов. Джинджер изучила мох на стенах, грязные лужи и голубое небо. Ни одного мало-мальски дурного знака. Уже одно это должно было насторожить. Ругнувшись себе под нос, ведьма быстро пересекла улочку и толкнула дверь.

В таверне было пусто, единственный клиент – худой недружелюбный на вид старик – кивнул Джинджер и вернулся к прерванному разговору с хозяином. Тавернщик также окинул ее мрачным взглядом и вернулся к кружке, в которую сцеживал пиво. Ведьма скинула плащ, бросила его на лавку и села поверх. Уж лучше испортить эту дешевую тряпку, чем последнее пристойное платье, или – хуже того – что-нибудь себе занозить. Таверна эта была самой дешевой в городе, и после заката даже городская стража не решалась в нее заходить, днем же это было просто паршивое грязное заведение, где небезопасно было покупать что-либо кроме крепкого аджуса.

– Чего вам? – спросила толстая разносчица, пережевывающая какую-то жвачку. По подбородку текла зеленоватая слюна.

Джинджер поморщилась. В прошлый раз здесь было не в пример чище, не пахло гнильем и немытым телом, и служанка не производила такого отталкивающего впечатления. Не иначе, как тавернщик разоряется потихоньку. А нет, так точно теперь разориться.

– Вина, – сказала ведьма, здраво рассудив, что его в худшем случае разбавят. Ну а всю дрянь, налипшую на стенки немытого стакана вино убьет само.

Девица кивнула и, подволакивая ноги, пошла к прилавку. Тавернщик хмуро выслушал ее слова и полез за бутылкой. Вернулась разносчица не одна: с ней подошел и старик, опустился на лавку напротив и задумчиво сдул пену. Джинджер опасливо понюхала вино, от которого так и несло кислятиной, и вытащила из-за ворота своего платья мешочек с камнем.

– Ну?

Старик тяжело вздохнул и выложил на стол другой мешочек, покрупнее, из телячьей кожи. Потянув за тесемку, Джинджер на глаз оценила его содержимое.

– Мы договаривались на пятьдесят.

– Сорок. Больше камушек и стоить не может.

Джинджер вернула мешочек с камнем обратно под платье.

– Он, может, и не стоит, а вот ссора с Кругом Дышащих может обойтись вдвое дороже.

Старик неприятно усмехнулся.

– После смерти Артемизии они не представляют никакой опасности.

– А-а, понятно, – протянула Джинджер и самым невинным тоном заметила: – То-то вы все тридцать лет, прошедшие с ее смерти к ним подойти боитесь. Пятьдесят мираблей, или не видать вам камня, как своих ушей. Покупателя я всегда найду, в накладе не останусь.

– Ищи, – зловеще согласился старик. – Ищи, пока тебя саму не нашли.

Джинджер поежилась. С колдунами она дела иметь терпеть не могла, магия их оставалась чужой и непонятной. Порой стоило им сказать одно слово, или глянуть по-особенному – и все, никакие травки, никакие заговоры не помогут. И ни один из Кругов не возьмется тебя спасать. Ведьма опустила глаза. Пена в стакане с вином скопилась с одного края, гадкая, желтоватая. К дурным новостям, казенному дому и дальней дороге.

– По рукам, – выдохнула она и протянула старику камень.

Колдун ощерился, показывая желтые, но все еще крепкие зубы.

– Вот и умница.

Сунув добычу в карман, он бросил на стол несколько медяков и вышел. Джинджер раскрыла оставленный ей мешочек и пересчитала золотые. Тридцать один мирабль. Вот ведь, гадина! С мыслью о новом платье пришлось расстаться: тут едва хватало на плащ, сапоги и ужин в кабаке немногим лучше, чем эта дыра. Отставив нетронутый стакан с вином, ведьма закуталась в плащ, пропахший этой гнусной дешевой таверной, и поспешила на улицу.

* * *

Через полтора часа бессмысленной беготни по полупустому городу Фламэ с трудом уговорил молодого лорда свернуть в таверну, расположенную на Малой Торговой площади, чтобы передохнуть и спокойно все обдумать. Тут же обнаружились, вернее, не обнаружились две вещи. Таинственным образом исчезли белобрысая гадалка, с самого начала не внушавшая Фламэ доверия, и кошелек, который Бенжамин носил за пазухой. Лорд-наемник по этому поводу только выругался. Куда больше гадалки и денег занимала его сейчас судьба сестры.

– Мы можем сколько угодно бегать по городу, милорд, – резонно заметил Фламэ, – и это ни к чему не приведет. Своими размерами Каэлэд уступает разве что только Уэлленду, и до утра мы обойдем разве что торговую сторону. Даже до реки не доберемся. А ведь почти наверняка кто-то видел леди Беатрису и запомнил, куда она пошла.

– Кто? – хмуро спросил Бенжамин и крикнул тавернщику, – Дядька, вина!

Фламэ с сомнением покосился на выстроившиеся на прилавке бутылки. Каэлэд никогда не мог похвастаться хорошими винами, а музыканту хотелось бы сохранять в этом городе свежую голову.

– Мальчишки, милорд. Уличные мальчишки, – пояснил он, отодвигая подальше предложенный кубок.

– Ты видел хоть одного, а, горлодер? – грубо поинтересовался Филипп.

Ну конечно, без «секретаря» беседа о леди Беатрисе обойтись не могла. Лучше бы брал пример со своего товарища Альбера и вообще не раскрывал рта.

– С чего бы воришкам и попрошайкам показываться на глаза вооруженным наемникам? – ядовито поинтересовался Фламэ. – Чтобы, не дожидаясь суда, им обрубили руки?

– Когда это такое случалось?! – возмутился Филипп. – Кто же дитя-то неразумное обидит?!

– Адмару вашему любимому случалось, – фыркнул музыкант. – Оставайтесь здесь. Я попробую порасспрашивать о леди Беатрисе. В самом деле, лучше не ходить по Каэлэду такой толпой, привлекая излишнее внимание.

Поднявшись, он закинул гитару на плечо.

– Бренчалку свою оставь, – потребовал «секретарь», скотина недоверчивая.

Преувеличенно медленно Фламэ снял гитару и опустил на лавку. Потом развернулся на каблуках и направился к двери.

Внешность, увы, была обманчива, и ни лорд, ни его «дружинники» простачками не были. У Фламэ и в самом деле была мысль сбежать, пока Бенжамин разыскивает свою сестру, но теперь это было невозможно. Даже если не брать в расчет воспоминания, связанные с гитарой, оставлять ее в таверне было нельзя. А иначе, чем придется кормиться в дороге? Музыкант умел, конечно, не только петь. Просто ничем иным он не собирался более заниматься.

Закутавшись в плащ, Фламэ вышел на улицу. Солнце стояло высоко, и Торговая сторона выглядела теперь оживленно. Раскрыты были ставни лавок, сновали от одной к другой поварихи с корзинами, поварята с мешками, в которых что-то слабо трепыхалось, суетились в толпе оборванные мальчишки. И все же над площадью словно нависла какая-то черная туча. В прежние времена такое бывало только, когда появлялся в конце улицы сам Палач в сопровождении черных рыцарей Королевы. Теперь Палач словно стоял у каждого за спиной. Оглядываясь, Фламэ пересек площадь и остановился возле торговки фруктами. В это время года она могла похвастаться только сушеными абрикосами и мочеными яблоками. Впрочем, денег у музыканта не было и на горсть подсолнечных семечек, которыми торговала неопрятная старуха, сидящая на краю отключенного фонтана. Тем не менее, место было выбрано верно, и через пару минут Фламэ ловко поймал за руку, тянущуюся к связке абрикосов, чумазого мальчишку. Одет воришка был бедно, но опрятно, и только лицо и колени выпачканы в грязи.

– Шалишь, паскудник? – очень тихо спросил музыкант, наклоняясь к самому уху мальчишки.

Воришка испуганно пискнул и выронил абрикосы. Подобрав их с земли, прежде чем торговка успела что-либо заметить, Фламэ шепнул.

– Идем, дуралей, дело есть.

Мальчишка попытался вырваться, но неверно расценил силы своего мучителя. Несмотря на невысокий рост и худобу, музыкант оказался обладателем цепких рук. Тогда мальчишка заканючил:

– Не бейте! Не бейте, дяденька! Не водите никуда! Мне мамка не разрешает с незнакомыми водиться!

Фламэ мученически вздохнул.

– Пойдешь со мной, получишь это, – он продемонстрировал связку сушеных абрикосов. – А может и несколько монет.

Мальчишка нахмурился, подсчитывая выгоду.

– Серебряк, – наконец нагло заявил он.

– А золотой мирабль не хочешь? – неприятно-ласковым тоном поинтересовался Фламэ. – Серебряк за дело платят, а не за разговор. Хватит с тебя и пары медяков. Если то, что я услышу, мне понравится, благородные господа не поскупятся и накормят тебя ужином.

– Ты слуга что ли? – мальчишка окинул Фламэ насмешливым взглядом. Как и у всех воров и попрошаек, у него было презрительное отношение ко всякому работающему человеку. – Ну, говори, чего хочешь.

Фламэ подтолкнул малолетнего нахала к чаше фонтана. Плюхнувшись на каменный бортик, воришка принялся завистливым взглядом следить за троицей собратьев: один, чумазый карапуз лет пяти, отвлекал старуху-торговку, дергая ее за юбку, а двое мальчишек постарше набивали семечками карманы.

– Сегодня в городе появилась леди. Видел ее?

– Да мало ли леди в городе появляется-то? – мальчишка паскудно ухмыльнулся. – Вон на Кривой улице этих ледей…

Музыкант поморщился.

– Эта леди – особенная. Сомнамбула.

– Кто-кто? – мальчишка фыркнул. – Ну, ты сказанул! Ругаешься похлеще мамкиного хахаля!

– Она спала на ходу, – устало пояснил Фламэ. – Очень красивая леди, стройная, с каштановыми волосами, в дорогом платье. На расспросы не отвечала, и удержать ее на месте было нельзя. Слышал о такой? Знаешь, куда пошла?

Мальчишка пожал плечами.

– Узнаешь, куда она пошла, получишь семь медяков, – вкрадчиво сказал музыкант.

– Серебряк, – твердо ответил воришка.

– Семь медяков.

– Хэй, серебряк всего на семь больше! – возмутился мальчишка. – Чего, твоим господам жалко, что ли, для сироты?

Фламэ, сощурившись, посмотрел на него.

– Как тебя зовут, вымогатель?

– Дамэ, – пожал плечами мальчишка. – Ты не думай, меньше серебряного не возьму.

– Дамиан, значит… – задумчиво протянул музыкант. – Почти тезка, значит. Вот что, Дамэ, узнаешь, куда пошла леди, приходи в таверну на той стороне площади и спроси Фламэ. Получишь свой серебряный.

Мальчишка фыркнул, вырвал из рук музыканта связку сушеных абрикосов и мигом присоединился к приятелям, обворовывающим подслеповатую торговку семечками.

Фламэ еще не успел дойти до двери таверны, когда мальчишка нагнал его.

– Точно, серебряк дашь?

– Точно, – кивнул Фламэ.

– У благородных, конечно, деньжата всегда водятся, – глубокомысленно изрек малолетний мошенник. – Ну, веди.

Тавернщик совсем не обрадовался, когда музыкант – сомнительного, честно говоря, вида тип в одежде с чужого плеча – вернулся с маленьким оборванцем. Однако по жесту Бенжамина прекратил возмущаться и даже принес с кухни немного еды. Мальчишка в мгновение ока опустошил тарелку, вытер рот рукавом и нагло поинтересовался:

– Ну, где серебряк?

– Лучше дать, – посоветовал Фламэ. – Спорить с этим мошенником себе дороже.

Поворчав, больше для приличия, Бенжамин полез в потайной карман на поясе и вытащил серебряную монету, основательно потертую. Воришка невесть зачем попробовал ее на зуб и сунул за щеку. Речь его от этого стала невнятной.

– Аа в амок пфла. Эди вафа.

– Она в замок пошла, – флегматично перевел Фламэ. Ему ответ был известен заранее.

– В какой? – изумился Бенжамин.

– Ф квафефкий.

– В королевский, – вновь перевел Фламэ. – Других, милорд, здесь нет. Ее величество повелела все разрушить в час своего вступления на престол, и сложила из камней неприступные стены Каэлэдской твердыни, как бесстыдно врут в Королевской летописи.

– Без тебя знаю! – огрызнулся лорд-наемник. – Что Беатрисе делать в королевском замке?

– Ме пфем фнать? – пожал плечами малолетний воришка. – Еще фы феребряк, гфпадин.

– Обойдешься, – рыкнул Бенжамин. – Вон пошел.

Воришка счел за лучшее скрыться. Тавернщик поспешно убрал тарелку и принес еще вина. Налив себе кубок до краев, лорд-наемник погрузился в мрачное созерцание пены, скопившейся с одного края.

– Что Беатрисе делать в королевском дворце?

– Совершенно нечего, – тихо согласился Фламэ. – Вам бы стоило ее оттуда забрать. Не лучшее это место для красивой молодой девушки.

Бенжамин побледнел. Легенды о странных, жутких, словно бы неживых фрейлинах королевы ходили по всему Калладу. Молодой лорд уже представлял сестру в этой мертвенной, страшной свите.

– Но как же нам попасть во дворец?

– Потише, – посоветовал рассудительный Альбер, говоривший редко, но всегда по делу.

– Нам бы разыскать хорошего вора, – прошептал самым таинственным образом Филипп.

Фламэ вздохнул облегченно. Вора, конечно. На этот раз, похоже, и без него обойдутся. Воровство и проникновение в замки – не его профиль. Впрочем, радовался он рановато. Бенжамин сунул руку за пазуху, где прежде лежал его кошель, а потом, спохватившись, достал несколько монет из кармашка на поясе и велел:

– Эй, музыкант, зови своего пацана. Пускай за второй серебряный одну бабу сыщет.

* * *

Ворона, сорвавшись с водосточного желоба, улетела прочь, обдав напоследок Джинджер мелкими льдинками. Совершенно машинально ведьма отметила: дурной знак. Надо бы пересчитать льдинки, изучить их форму, расплавить их в ладонях, чтобы узнать подробности… Ничего этого Джинджер делать не стала. Пустая трата времени. Прижимая к груди мешочки с деньгами, ведьма толкнула дверь в лавку. Следует поскорее купить себе плащ и сапожки и уехать из города. Когда колдун обещает неприятности, они, как правило, не заставляют себя ждать. Игнорируя неприязненный, немного недоверчивый взгляд хозяина лавки, Джинджер принялась ощупывать плащи. Мех у всех был паршивый, что называется – рыбий. То ли от времени они потерлись, то ли зверь на них пошел такой паршивый, но ни один не годился.

– Эй, хозяин, чего получше нет?

Торговец окинул Джинджер оценивающим взглядом. Пришлось распахивать свой грязный истрепанный плащ, демонстрируя черное, как деготь, платье, а к нему еще – перстень на пальце. Слегка побледнев, мужчина кинулся в подсобку. Качая головой, девушка опустилась на высокий табурет и облокотилась на прилавок. Ну, что за жизнь? Пока наряд ведьмовский не покажешь, тебя никто в медяк не ставит. И ведь сколько лет страной королева правит, и тоже, между прочим, женщина. И говорят – красивая. Впрочем, Джинджер вынуждена была признать: по плащу и сапогам, стоптанным, почти порвавшимся, ее можно было принять только за попрошайку, да и платье, пусть и черное, подходило скорее служанке, чем почтенной ведьме.

– Поторопись, хозяин! – крикнула она. – Я спешу.

– Уже нет, – обманчиво ласковым голосом произнес лорд Бенжамин и стиснул ее плечо.

Джинджер испугано пискнула. Ей приходилось, и не раз попадаться на горячем. Но, то были ведьмы, красть у которых – большое искусство. И речь шла о великих ценностях и золоте, а не о кошеле с паршивыми серебряными монетами. Джинджер обернулась. Один из «дружинничков» стоял у входа, второй перегородил дверь в подсобку, отрезая последний путь к отступлению. С улицы тянуло холодом. Музыкант, побери его Лукавый, задумчиво изучал сложенные на полках ткани.

– Вот деньги ваши, господин, – выдавила Джинджер. – Бес попутал. Лукавый за руку дернул. Боженька глаза зажмурил.

В детстве подобное объяснение срабатывало. Да вот только в детстве Джинджер была ученицей ведьмы, хорошенькой девочкой с кудрявящимися на концах косичками и в опрятном голубом платьице. С тех пор и волосы выгорели до цвета мякоти имбирного корня, и платье сделалось черным. Бенжамин вырвал у нее из рук свой кошель, после чего отвесил дружеский, надо полагать, подзатыльник. Вышло даже не очень больно, только в голове что-то загудело.

– Не лебези. Дело для тебя есть, ворюга.

Джинджер выдохнула. Ну, если разговаривает, значит, к стражникам королевским не потащит. В Каэлэде, говорят, свято чтят древние традиции и руки ворам рубят. Не хотелось бы.

– Дело? – спросила Джинджер. К ней вернулось утраченное, было, самообладание, и в голосе появилась истинная ведьмовская вкрадчивость. – Я на дело босая и голая не хожу. Дай, дорогуша, плащ с сапогами куплю, и поговорим.

Бенжамин посмотрел на ее ноги и вздохнул, после чего коротко кивнул своему молочному брату.

– Альбер, сбегай бабе за сапогами.

– Чтоб подкованные были, – сладким голосом добавила Джинджер, улыбаясь. Что бы это ни было за дело, Бенжаминчик на него денег не жалел.

Завернувшись в подбитый лисьим мехом плащ и натянув новые сапоги, увы, черные, а не красные, ведьма нехотя рассталась с семью золотыми монетами. Хотя, грешно жаловаться, за сапоги-то заплатил Бенжамин. Стоило подняться с лавки, лорд-наемник схватил ее за локоть и потащил к дверям.

– Да объясни ты толком, что за дело! – разозлилась Джинджер, когда в третий раз чуть не рухнула в сугроб. – Вот куда ты тащишь честную ведьму? Честную ведьму обижают, люди добрые!

Наемничек зажал ей рот, огляделся и свернул в первую попавшуюся подворотню. Прижатая к стене, Джинджер смогла издать только тот же испуганный, жалкий писк. Бежать было некуда. Улизнуть от троицы наемников, которые хоть и выглядели как деревенские увальни, таковыми не были, не представлялось возможным.

– Толком объясни, – выдавила ведьма и кое-как избавилась от стальной хватки Бенжамина.

Лорд-наемник устало привалился к стене.

– В королевский замок пробраться надо, – сказал он.

Джинджер раскрыла рот, да так и позабыла его закрыть. А алмазы салегов из короны королевы Мирабель украсть не требуется? Или там, куритского принца из жениной опочивальни?

– Проведешь нас в замок, и я забуду о твоем проступке, – важно сказал Бенжамин.

Джинджер хрюкнула самым неприличным образом, а потом расхохоталась в голос, размазывая по лицу слезы.

– Ва-вас? Что, всех?

– В противном случае, – процедил лорд-наемник, – окажешься у городской стражи.

– А невелика разница, – отмахнулась ведьма, – за что я там окажусь. За кражу ли кошелька, или за попытку пролезть в опочивальню королевы.

Филипп, гневно сверкнув глазами, отстранил своего господина и приставил к горлу Джинджер остро заточенный клинок.

– А если так?

– Нервные все какие-то, – пробормотала девушка. Филипп надавил чуть сильнее.

Секретарь стоял так близко, что Джинджер чувствовала биение его сердца, и сулило оно только дурное. И ей, и самому «секретарю», и всем остальным. Где-то над крышами послышался кошачий рев, шипение, сверху посыпались перья и клочья шерсти. Рыжей. Капля крови скользнула за шиворот.

– Хорошо, – сказала Джинджер. – Я проведу вас. Есть одна дорога.

– Тогда идем сейчас же, – распорядился Бенжамин. – Ты тоже, музыкант.

Возможно, это были только шутки неверного освещения, но Джинджер показалось, что музыкант смертельно побледнел. Славно. Не одна она страдает в этой ситуации. В этом было нечто, отдающее справедливостью. У справедливости, насколько могла судить молодая ведьма, всегда был такой неприятный душок. Отклонив острие кинжала, она поправила сползший с плеча плащ и указала налево.

– Нам туда.

* * *

Вход в королевские подземелья располагался возле моста, и со стороны выглядел как обычный колодец, каких в городе хватало. Он был необычайно глубок, сух, и самый нижний венец украшала причудливая резьба. Ведьма, весьма ловко спустившаяся по металлическим скобам, надавила какой-то неотличимый от соседних камень и шмыгнула в темноту открывшегося дверного проема. Бенжамин шел сразу за ней, стискивая рукоять меча. Третьим шел Фламэ, и Филипп дышал ему в спину. Фламэ почти физически ощущал, как дрожит нож в руке секретаря. Замыкал шествие невозмутимый Альбер.

Бенжамин рассчитывал, что ведьма-воровка сможет пробраться в замок, и получил явно больше, чем ожидал. Фламэ не представлял, откуда девчонка узнала об этом месте, но вперед она шла вполне уверенно: то ли знала дорогу, то ли полагалась на колдовское чутье. Света было немного, но ей он словно и не требовался. Ведьма спокойно прошла мимо нескольких проемов, полных чернотой, а потом свернула в левый коридор. «Нам вперед», едва не сказал Фламэ, но вовремя прикусил язык. Он и так был в руках у лорда и его горе-дружинников, бедная гитара-заложница осталась в гостинице, вместе со всеми скудными пожитками музыканта. Лучше было лишний раз промолчать.

– И что вы собираетесь делать в замке, милорд? Обшаривать комнаты, вознеся над головой меч? – спросила ведьма.

Похоже, именно этим Бенжамин и планировал заняться. Он замялся.

– Скорее всего, Беатриса среди фрейлин, – решил он.

– Почему не среди слуг? – поинтересовался Фламэ. – Только из-за дорогого платья?

Лорд-наемник обернулся через плечо и окинул музыканта холодным взглядом. Эх, хороший бы из юнца вышел правитель Шеллоу-тона, да не сложилось.

– Ведьма разыщет Беатрису и приведет к нам, – решил Бенжамин.

Гадалка издала полузадушенный писк. Ничего из вышеперечисленного в ее планы явно не входило. Однако она тоже благоразумно промолчала. Буркнула только: «Тут лестница», – и внезапно пропала в темноте.

Часть коридоров, сетью оплетающих плато, над которым высился замок, обвалилась. О большей их части не слышали и предки нынешней королевы, сама же Мирабель изучила только прямой ход, выводящий за стены Каэлэда. Его она всегда поддерживала в порядке на тот случай, если придется бежать из замка. Остальные коридоры, ходы и лазы потихоньку разрушались, и дорогу в этом лабиринте смогла бы найти разве что настоящая ведьма. По легендам, имеющим под собой самую реальную основу, Мирабель выпускала сюда особенно неугодных ей пленников, и те сходили с ума и погибали голодной смертью. Покосившись на чьи-то кости, кучкой сложенные у стены, Фламэ проклял все легенды разом, и королеву заодно.

– Решетка, – шепотом сообщила ведьма. – Прямо над нами какой-то зал, вроде бы пустой… Лампу погасите.

Подоспевший с фонарем Альбер незамедлительно задул пламя. Неприятный полумрак сменился кромешной темнотой. Фламэ ощупью нашел влажную, холодную стену и выдохнул.

– Это кухня, – шепотом сообщила ведьма, аккуратно приподняв решетку. – Никого. Помогите мне вылезти, милорд.

Бенжамин подставил девушке колено, подкинул ее наверх, а после секундного размышления и сам протиснулся в узкий лаз. Разумная предосторожность, учитывая, что ведьма в любой момент могла сбежать, и поминай, как звали. Филипп подтолкнул Фламэ в спину.

– Может быть, я лучше тут останусь? – предложил музыкант, и получил еще один тычок, на этот раз в ребра.

Вяло поругиваясь, он подтянулся и без посторонней помощи выбрался наружу. Поднявшись на ноги, Фламэ деловито отряхнулся и замер. Звук, знакомый стук подкованных каблучков, едва слышное шипение горящего фитиля. Чуткое ухо музыканта улавливало все это. Не требовалось никаких талантов в предсказаниях, чтобы знать, и твердо – неприятности уже близко.

Вспыхнувшие лампы, мерцающие неприятным зеленоватым магическим огнем, осветили вылезающего из люка в грязном полу Альбера, поднимающего его Филиппа, ведьму с лордом, а еще – десять девушек в красных платьях.

– Беатриса! – выдавил Бенжамин, в изумлении уставившийся на сестру. Та не шевельнулась, даже не вздрогнула, но и не отвела от его лица спокойных, мертвенных глаз.

Фламэ больше интересовала одиннадцатая, также не изменившая излюбленному красному цвету, любимым туфелькам, подкованным и расшитым рубинами, даже выражению лица за десять лет не изменившая.

– Адмар, – нежно, как умела только она одна, сказала королева Мирабель, – заставил же ты меня за тобой побегать.

Это была, конечно же, ложь. Королева Мирабель никогда и ни за кем не бегала.