Текст книги "Смягчающие обстоятельства"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

Громов обрадованно закивал, сказав, что это конструктивный недостаток данного типа двигателя, но ему сделали специальное устройство, сводящее шум к минимуму. Видя мое сомнение, он азартно предложил немедленно проехать на пристань и убедиться в сказанном. Я согласился.

Действительно, небольшой перфорированный цилиндр, врезанный в районе выпускного патрубка, почти устранял рев мотора. Я очень заинтересовался приспособлением, но Громов сказал, что такие не продаются, ему изготовил сослуживец – Элефантов, «я его знаю и могу попросить сделать еще одно».

– Работы здесь немного, Сергей за два часа выточил, прямо у нас, на производственном участке. Главное – все рассчитать. А у него есть универсальная формула – сам вывел! Говорил: возьми авторское свидетельство – пойдут эти штуки в производство – разбогатеешь. А ему возиться неохота!

Громов любезно одолжил чертеж глушителя, и расстались мы весьма довольные друг другом.

Мне не терпелось поговорить с Элефантовым, и хотя следующим днем была суббота, позвонил ему домой.

– Вас слушает автоматический секретарь, – раздался голос Элефантова.

– Хозяина нет дома, если хотите что-нибудь передать – магнитофон запишет. У вас есть три минуты, говорите.

Я ничего говорить не стал и повесил трубку.

Тут же раздался звонок.

– Добрый день. Это я звоню.

С момента ссоры после посещения Рогальских мы не виделись.

– Добрый день.

– Ты еще злишься? – Она говорила примирительным тоном.

– Да нет…

Я действительно не злился, но что-то в отношении к Рите изменилось, хотя я пока не понял, что именно.

– Может, встретимся вечером?

– В семь возле речного вокзала?

– Хорошо.

Я позвонил экспертам, Давыдов оказался на месте. Главный специалист по любым смертоносным предметам.

– Ты мне и нужен. Сейчас подъеду.

Через полчаса я положил перед ним чертеж и спросил, можно ли использовать подобную штуку для бесшумного выстрела.

Давыдов всмотрелся, одобрительно причмокнул языком.

– Конечно. Только почему такой здоровый? На пушку?

– Изготовить меньшего размера, наверное, несложно?

– Дело техники. Важно знать принцип.

Прямо из кабинета Давыдова я позвонил Элефантову.

– Вас слушает автоматический секретарь, алло, я слушаю, хозяина нет дома, да здесь я, говорите, – два одинаковых голоса накладывались друг на друга, – …магнитофон запишет, черт, опять…

Раздались короткие гудки.

Я собирался вызвать Элефантова к себе, но в конце концов можно приехать и к нему домой.

Дверь открылась после второго звонка. Элефантов держал в руке дымящийся паяльник, пахло канифолью.

– Только влез в схему, пока не сделал пайку, не мог оторваться, – пояснил он. – Проходите.

Элефантова, похоже, не удивил мой приход. А может, он хорошо владеет собой.

Серый, выкрашенный эмалевой краской ящик возле телефона был раскрыт, наружу торчали жгуты разноцветных проводов.

– Автоматический секретарь барахлит. Не отключается, когда я беру трубку. Чаю выпьем?

Видимо, отказ прозвучал слишком сухо.

– Это официальный визит?

– Да, пожалуй.

– Тогда одну секунду, я сделаю так… и вот так…

Он дважды прикоснулся паяльником к контактам.

– Теперь – к вашим услугам.

Я спросил, где он был в вечер покушения на Нежинскую, Элефантов пожал плечами.

– Может, гулял, ходил в кино, может, дома: работал или читал. Не помню. Да для вас это и неважно. Вас интересует, чтобы кто-нибудь подтвердил, где я находился в тот момент. А я веду довольно замкнутый образ жизни, мало с кем общаюсь. Так что алиби у меня нет.

– А что вы можете сказать о Нежинской?

Лицо Элефантова окаменело.

– Почему я должен о ней говорить?

Он принялся запихивать жгуты проводов в чрево автоматического секретаря, лица его я больше не видел.

– Вы с ней долго работали, ее научные исследования соприкасаются с вашими, она написала статью под влиянием ваших идей.

Плечи Элефантова дернулись.

– Черт, током ударило!

В дверь позвонили.

– Зотов Володя, – представил Элефантов жизнерадостно улыбающегося толстяка с грушевидным лицом и таким же грушевидным туловищем. – Мой сосед и товарищ по детским играм.

Похоже, он был рад перемене темы разговора.

– Я к тебе за шнуром, – объявил Зотов и капитально уселся в кресло. – Хочу переписать пластинку, а подсоединить проигрыватель к магнитофону нечем. Проигрыватель старый, там выход двухконтактный, а сейчас на всех шнурах штепсельные разъемы, – пояснил он мне. – Я, конечно, если бы знал – на работе подобрал, но сегодня выходной, а товарищ принес пластинку…

Элефантов вынес ему шнур.

– Это не такой. Здесь вилка не с той стороны.

– Да какая разница? Включишь наоборот!

– Это будет не правильно. Качество может пострадать. Зачем? Лучше все сделать хорошо.

– Ну, бери этот, – Элефантов дал гостю второй шнур.

Тот его придирчиво осмотрел, помял в руках, вытянул во всю длину и покачал головой.

– Этот тоже не годится. Изоляция треснута. Вот тут. Давай нож – разрежем оплетку – сам увидишь.

Элефантов обреченно махнул рукой и принес целый моток разнообразных шнуров.

– На, сам выбирай! Ты меня вводишь в безысходное состояние!

Он повернулся ко мне.

– Однажды на Памире ночевали на леднике, туман, звезд нет, чернота кругом, крючья поползли, пока закрепились заново, потеряли ориентировку, где пропасть – справа, слева, близко, далеко?

– Со мной тоже был случай! – оживился Зотов и положил шнуры на пол. – Пошел я в подвал, тут свет погас, а у меня ни свечки, ни фонарика, и где дверь – убей, не помню…

– Пожалуйста! – Элефантов воздел руки к небу. – Ну можно ли выносить этого человека? На леднике оставалось только ждать рассвета и не шевелиться, а с ним – не давать пищи для разговора и ждать, пока уйдет.

Зотов не обиделся.

– Я не спешу. Нюсе сказал – к тебе пошел, за шнурами. Может, пива попьем? Я схожу. Только баллон дай, да и деньги у меня в других штанах.

– Пива не хочу. Выбирай шнур, я спешу.

Элефантов мученически вздохнул и вышел на балкон.

– Чего это он такой нервный? – добродушно улыбаясь, спросил Зотов, и я понял, что выносить его в больших дозах очень трудно. – Вы где работаете?

– В пожарной охране.

Нелюбезность тона не смутила собеседника, наоборот, он улыбнулся еще шире.

– Вот здорово! Я тоже хотел когда-то. Вы у меня дымоход не посмотрите, я тут рядышком живу, три минуты хода…

– Исключено, сегодня я отдыхаю.

– Ну ладно. – Зотов рассматривал шнуры вместе и по отдельности, сравнивал длину, толщину и другие, известные только ему параметры, морщил лоб, хмурил брови, но сделать выбор не мог и вновь положил шнуры на пол.

– Интересно, как он починил свой автоответчик?

Выставив массивный, обтянутый вылинявшим трико зад, Зотов склонился над аппаратом, чем-то щелкнул, послышался характерный звук движущейся ленты.

– …Ты даже этого не смог сделать! Я буду молчать, мне ни к чему скандал, думаю, у тебя хватит ума…

Злой женский голос был мне знаком, я бы вспомнил, кому он принадлежит, если бы послушал еще немного, но Элефантов вихрем влетел в комнату, отшвырнул Зотова в сторону и выключил магнитофон.

– Какого черта! Ты мне все испортил! Я не закончил ремонт, а теперь надо все начинать заново!

По ярости Элефантова я понял, чей это голос.

– Ничего ему не сделалось. Серый, давай посмотрим, – растерянно бубнил Зотов, но Элефантов не желал его слушать.

– Ты нашел, что хотел?

– Они все не подходят: один короткий, у другого вилка плохо припаяна… Знаешь что, дай паяльник, я быстренько поправлю.

По лицу Элефантова было видно, что сейчас он сделает нечто страшное, но тут, к счастью, зазвонил телефон.

– Меня нет, – быстро сказал толстяк. – Я только что ушел домой.

Элефантов снял трубку.

– Да, у меня, – он мстительно улыбнулся. – Передаю…

Грушевидное лицо Зотова обмякло.

– Сейчас иду… У него не было подходящего, пришлось искать, подбирать, чинить… Да, домой… Нет, больше никуда… Нюсь, а Нюсь…

– Уже положила…

Испуг прошел, и Зотов говорил как ни в чем не бывало.

– Дай мне тот шнур, что я первым смотрел. Раз такая спешка – больше ничего не придумаешь.

Толстяк неуклюже выкатился из комнаты.

– Посмотрите в окно, не пожалеете, – сказал Элефантов.

Мы вместе пронаблюдали, как Зотов выскочил из подъезда, дернулся было к беседке, где забивали «козла», но, влекомый неведомой силой, протрусил мимо, рысцой пересек двор и скрылся за углом.

– Живет и доволен жизнью…

Я почувствовал, что настроение у хозяина испорчено, и не стал спрашивать про устройство к лодочному мотору Громова. В конце концов, сделать это никогда не поздно.

Вечером, как договорились, мы встретились с Ритой. В свое оправдание она сказала, что пошла со мной к Рогальским «для установления контактов», так как Галина обещала помочь ей разменять квартиру.

– Не могу же я вечно жить с родителями! А разъехаться на хороших условиях тяжело. Пообщались для дела, ничего страшного, не понимаю, почему ты вдруг встал на дыбы!

– «Для дела»! Ко мне на правах друга приходил Семен Федотович, просил уладить его неприятности!

– Кстати, Галина мне об этом говорила. Ты можешь что-нибудь сделать?

– Уже сделал. Дал коленом под зад и выбросил из кабинета.

Рита надулась.

– Не исключено, что она так же поступит со мной.

– Может, прикажешь «для дела» влезть в грязные махинации твоих приятелей?

– Галина сказала, что там недоразумение с документами, надо просто объяснить…

– За такое «недоразумение» положено лет десятьпятнадцать. И помогать в этих делишках я никому не намерен. Даже ради твоей квартиры.

– Ладно, не сердись, – Рита взяла меня под руку, плотно прижалась, заглянула в лицо. – Я же не знала, что это так серьезно. Больше никогда не обращусь с подобными просьбами, обещаю.

– И вообще держись подальше от этой публики. Их взаимные услуги, встречные уступки засасывают, как болото. Дашь палец – руку откусят.

– Хорошо, милый, – кротко согласилась она.

Мы гуляли по набережной, поужинали в крохотном кафе у самой воды, потом поехали ко мне – родители были в отпуске.

И все же в наших отношениях что-то изменилось. Но что?

Обдумывать это мне было некогда, потому что перипетии расследуемого дела вытесняли из головы все остальное.

– Значит, ты его подозреваешь? – спросил Зайцев, рассматривая чертеж глушителя.

– Прямых данных по-прежнему нет, но… Чувствую, что он как-то причастен к этому выстрелу. Может быть, не в качестве главной фигуры, но все-таки…

– Почему не главной?

– Нет мотива. Просто так положительный человек, научный сотрудник, автор изобретений, статей и т.д., и т.п., не станет лезть на башенный кран и палить в сослуживицу из винтовки с самодельным глушителем. Не станет, и все тут!

– Это верно.

Следователь раскрыл картонную папку, перелистнул несколько страниц.

– Давай твои протоколы – подошью в дело, – скучным голосом сказал он.

И невыразительно продолжил:

– Ты знаешь, что у него произошло с женой? Нет? А я узнал. Влюбился он внезапно! Горячая любовь, безумная страсть – настолько, что решился бросить семью! А от сильных чувств к поступкам из ряда вон выходящим – один шаг!

– Даже к покушению на убийство? Трудно поверить. Не тот человек!

– Кстати, многие допрошенные отмечают, что он сильно изменился в последнее время. Очень сильно.

Зайцев опять полистал дело, нашел нужный лист, с расстановкой прочел:

– Элефантова трудно узнать, иногда создается впечатление, что он превратился в другого человека.

Следователь захлопнул папку.

– Вот в каком направлении нам придется работать. Почему он так изменился, чем вызвано происшедшее с ним превращение?

И самое главное: на что способен новый, изменившийся Элефантов?

Глава четырнадцатая
ПРЕВРАЩЕНИЕ

После близости с Марией все изменилось. Исчез сгибающий в три погибели гнет, стало легко дышать, жизнь снова наполнилась смыслом. Элефантов расправил плечи, ощущая, что к нему вернулась былая энергичность и уверенность в себе. За неделю он разобрал гору накопившихся бумаг: возвращенные на доработку статьи, отклоненная заявка на изобретение, черновики неоконченных работ, беглые заметки по проведенным опытам. Еще недавно ему казалось, что справиться со всем этим будет невозможно и за полгода.

Наконец-то он сделал то, что давно собирался: отыскал и склонил к сотрудничеству раздражительного и нелюдимого Пореева, которого все считали сумасшедшим или шарлатаном, потому что он уверял, будто умеет читать чужие мысли. Но он не был ни тем, ни другим. Уровень биопотенциала Пореева оказался в восемь раз выше, чем у любого из наугад выбранных полутора десятков человек. Полуинтуитивные догадки подтверждались практически. Теперь следовало проводить сотни контрольных измерений, экспериментировать, расширяя состав контрольной группы, активно искать других, подобных Порееву уникумов. Предстояла огромная, дьявольски интересная и чрезвычайно перспективная работа, справиться с которой в одиночку, полукустарными методами Элефантов не мог.

Он подготовил подробную докладную записку в министерство, аргументированно обосновал необходимость организации отдела по проблемам сверхчувственной связи. Директор поморщился, покачал головой:

– Уж больно здесь мистикой попахивает. Смотри, Сергей Николаевич, не навреди сам себе. Курочкин и так тебя алхимиком выставляет, да и бывший начальник, Кабаргин, считает авантюристом. Защитился бы на своем энцефалографе, положение приобрел, а потом…

Но докладную подписал.

Итак, все шло хорошо, все получалось и удавалось. Наступила полоса везения, и Элефантов не сомневался: удачу ему приносит Мария. Она же – источник вдохновения, муза, способствующая его творчеству. Он хорошо спал, часто снилась Мария, и сны эти были легкими, радостными и приятными.

Они встречались несколько раз в неделю, и каждый раз Элефантов волновался, отправляясь на свидание. Он обнаружил, что для него стало потребностью дарить Марии цветы, причем только такие, которые ее достойны.

Приторно красивые каллы отвергались, как неискренние, восковые лилии – как ненатуральные, георгины казались слишком печальными. И если не было достаточно свежих и красивых роз излюбленного им сорта, Элефантов покупал естественные и милые ромашки либо махровые с горьким ароматом гвоздики. Ярко-красные или снежно-белые. Полутонов и оттенков он не признавал.

По дороге он внимательно осматривал встречающихся женщин, сравнивая их с Марией. И сравнения были явно не в их пользу. Мария никогда не наденет желтые туфли под зеленое платье. Не будет зевать и лузгать семечки на улице. Не станет перекрикиваться с подружкой через дорогу. Разве что вот эта стройная девушка в джинсовом костюме и красивых солнцезащитных очках… Но когда они поравнялись, Элефантов заметил, что умопомрачительные босоножки открывают давно не мытые ступни, и брезгливо передернулся. Представить, чтобы Мария легла в постель, не вымыв ноги, было, конечно, совершенно невозможно.

Несомненно, Нежинская – необыкновенная женщина. Хотя и довольно своеобразная. Она ничего не рассказывала о себе, и он знал о ней очень мало.

Она не ходила в театры, редко бывала в кино. Мало читала. Не боялась пьяных и темных улиц. Принимала как должное комплименты и знаки внимания. Никогда ни на что не жаловалась и ни о чем не просила. Никогда не говорила: «Я люблю тебя».

Он шептал эти слова в маленькое нежное ушко в минуты близости, как-то она со стоном выдохнула в ответ: "И я… ", и в другой раз: «Я тоже…»

И только.

Элефантов не считал вырванное в мгновенья страсти признание полностью добровольным, ему хотелось большего. Однажды, когда все кончилось, он спросил напрямую:

– Ты меня любишь?

И услышал:

– Мне хорошо с тобой.

Сдержанность Марии насторожила.

– Почему ты не говоришь, что любишь?

– Я так не могу…

«Что „не могу“? Не могу сказать не правду? Но она же спит со мной, а без любви, конечно, не стала бы этого делать… Или не могу выражать словами сокровенные чувства? Более вероятно, ведь Машенька – сложная натура…»

Мысли роились, как всполошенные птицы, но ответа – точного, ставящего все на свои места – не появлялось, и оттого Элефантов, любящий ясность и определенность, испытывал какой-то дискомфорт. Сомнения порождали тягостные размышления.

Сколько раз эта красивая женщина со внешностью школьницы обсуждала вопрос о своем отношении к любовнику? И со сколькими мужчинами?

Всегда стремящийся к полной информированности Элефантов с удивлением обнаружил, что лучше пребывать в неведении на этот счет, и если бы смог, то предпочел бы забыть о том, что знал. По молчаливому уговору они не упоминали имен Спирьки, Эдика, Астахова, как будто те не имели к Марии никакого отношения, но их тени время от времени омрачали настроение Элефантова. Когда он смотрел на белье Марии, изящное, невесомое, сразу же вспоминалось, что Спирька видел его тоже. И хотя воспоминание, вытесненное реальностью происходящего, мелькало глубоко-глубоко в подсознании, он ощущал острый укол ревности.

В объятиях Марии он забывал обо всем на свете. Но неприятное чувство никогда не исчезало совсем, проявляясь в самые неподходящие моменты.

Она говорила «спасибо» после каждой близости, и это расценивалось им как признак глубокой внутренней культуры и душевной тонкости. Но иногда мелькала болезненная мысль: какой предыдущий любовник научил ее этому?

Он ругал себя, обзывал ханжой, но отделаться от ранящих переживаний не мог. Ему казалось, что Мария холодна и не испытывает таких же чувств, как он. Изо всех сил он старался убедиться в том, – что ошибается.

– Ты вспоминала обо мне?

– Конечно, глупый…

И на сердце сразу становилось легко и спокойно.

«Время, на, все нужно время. Она привыкнет ко мне, убедится в моей искренности, в моих чувствах, поймет, что я совсем не тот, каким был три года назад. И тогда доверится мне полностью».

Но время шло, а спокойствие не приходило. Скорее наоборот.

– Ты знаешь, я собираюсь уехать. На север.

Они гуляли по длинному, рассекающему город надвое тенистому бульвару, и то, что она сказала, прозвучало совершенно ошеломляюще.

– ??!

– Наш родственник сейчас работает в Воркуте начальником шахты. Зовет к себе: заработки высокие плюс коэффициент…

– А как же диссертация? – более глупого вопроса задать было нельзя.

– Буду там заниматься. Да и уезжаю-то не на всю жизнь. Года через три вернусь…

Элефантов не мог поверить, что она говорит всерьез.

– Да Бог с тобой, Машенька! Какая Воркута? Ты посмотри на себя!

Мария была в кипенно-белом сафари (все белые вещи она стирала каждые три дня), превосходно оттеняющем загар, изящные босоножки на высоченной «шпильке» подчеркивали стройность тонких ног. Хрупкая, как былинка.

– Ты же европейская женщина, картинка из журнала! – Элефантов даже проглатывал слова от волнения. – Пальчики как спички, маникюр… Что тебе взбрело в голову? Да и зачем тебе эти деньги?

Мария выпятила нижнюю губу.

– Без денег ты не человек…

– То есть как? – Элефантов не поверил ушам. Это была «философия» деляг и коммерсантов, которых он откровенно презирал. – Выходит, Никифоров не человек?

У него самого тоже не было денег, но он привел как пример безденежья своего бывшего завлаба, непрактичность и житейская беспомощность которого вошли в поговорку у всех, кто его знал.

– Человек, конечно, человек, – голос у Марии был скучный, казалось, она жалеет, что сболтнула лишнее.

Интересно, где она набралась этой дури? Сама-то она так думать не может, это ясно…

– …Но без денег не обойтись, – вслух размышляла она. – Нужна дубленка, а это как-никак восемьсот рэ. А то и больше. Где их взять?

– Может, купить пальто? – нерешительно посоветовал Элефантов, ощущая радость от сопричастности к делам и заботам любимой женщины.

– В нем мне будет холодно, – чуть капризно проговорила она, и Элефантов понял, что сморозил глупость. Стереотип мышления! Жена прекрасно обходится стареньким пальто, дубленка для нее – недостижимая мечта. Но Мария – совсем другое дело! Ей, худенькой и нежной, красивый тулупчик просто необходим!

И тут же он остро ощутил свою несостоятельность. Он всегда считал, что деньги – всего лишь бумажки, которые не определяют человеческого счастья. Но если бы сейчас случилось чудо и откуда-то появились эти проклятые восемьсот рублей, он был бы счастлив, что может порадовать Машеньку, защитить любимое существо от зимнего холода. Хотя дубленки в большом дефиците… Просто так не купишь, надо «доставать», а для этого знать ходы-выходы, иметь «контакты», связи с нужными людьми… Жизнь повернулась непривычной стороной, и Элефантов почувствовал незнакомое чувство беспомощности.

Неожиданно вспомнился забывшийся эпизод детства.

На открытой киноплощадке неподалеку от дома по субботам собирался «птичий рынок». Кроме голубей, канареек и попугайчиков, здесь продавали рыбок, черепах и прочую живность. Сергей любил разглядывать умильно-потешных котят и неуклюжих щенков, которых хозяева приносили в выстланных тряпицами корзинах, клеенчатых сумках или просто за пазухой, выкладывали на жесткие лавки и отчаянно нахваливали, привлекая внимание возможных покупателей.

– Злые, как черти, а вырастают во! – крепкий небритый парень лет двадцати пяти, который казался маленькому Сергею взрослым мужиком, может быть, благодаря именно заросшей физиономии, а может, из-за уверенной манеры держаться, будто весь базар принадлежал ему, – водил ладонью в метре от земли, и хотя с трудом верилось, что пять мохнатых комочков могут превратиться в таких огромных псов, Сергей заинтересованно остановился.

Щенков было пять – четыре черные, как смола, один светлый и мельче размером.

– Их мать чуть не до смерти загрызла соседа, а в прошлом году двоих в клочья порвала, – громко рассказывал мужик. – Я ее по пьяному делу ногой ударил, так килограмм мяса из икры вырвала. Подходи, покажу!

Он задрал штанину.

«Нашел чем хвастать», – подумал Сергей, уверенный, что такими жуткими историями можно только отпугнуть покупателей.

Но небритого обступили люди, с интересом разглядывали изуродованную ногу, с таким же интересом поворачивались к щенкам, поднимали их, распяливая на весу, тыкали пальцами в крошечные ротики, разжимали слабые челюсти, проверяя прикус.

Черные пытались устрашающе щериться, издавали писк, похожий на рычание, хватали острыми неопасными пока зубками грубые чужие руки и тем вызывали смех и одобрительно реплики. Светлый щеночек добродушно переносил малоприятные процедуры, очевидно, думая, что с ним так играют, и даже несколько раз лизнул малюсеньким круглым розовым язычком вертевшие его пальцы.

– Сейчас, надо его разозлить, – мужик поставил светлого на скамейку и стал больно щелкать по головке, но щенок только пятился, растерянно тычась мордочкой то в одну, то в другую сторону.

– Сейчас, сейчас… – приговаривал мужик, сам начиная свирепеть.

– Брось, не видишь, что ли, – злости у него нет, – сказал кто-то. Люди стали расходиться.

Черных щенков раскупили, светлый остался один, и охотников на него не было, хотя, на взгляд Сергея, из всей пятерки он самый симпатичный и совсем не заслужил разлуки с братьями, одиночества и ударов по голове.

– Что смотришь, пацан, нравится? – обратился хозяин к Сергею и добродушно подмигнул. – Беги к мамке, бери деньги, за десятку отдам.

Старая десятка, а впоследствии новый рубль, была по тем временам для шестилетнего пацана солидной суммой. Но он со всех ног бросился домой, уверенный, что на такое благое дело деньги у матери найдутся.

Ася Петровна выслушала его сбивчивый рассказ и поморщилась:

– Что за глупости, не хватало еще псины в доме! И потом, они заразные – глисты, блохи, чумка. Ты совсем с ума сошел!

Сергей побежал обратно, опасаясь, что продавец ушел, но тот был на месте.

– Ну что, принес? Нет? Эх ты, – мужик опять добродушно подмигнул. – Ну ладно… Не тащить же его обратно.

Он махнул рукой и стал собираться. У Сергея мелькнула надежда, что сейчас хозяин возьмет и отдаст ему щенка без всяких денег. А уж мать он сумеет уговорить, в конце концов, можно положить подстилку в коридоре, у двери, он сам будет ухаживать, ведь держат же многие собак и ничем не болеют…

Мужик посчитал деньги, засунул в карман, осмотрелся – не забыл ли чего, но не положил щенка в уютную, пахнущую собачьим теплом корзинку, а взял двумя пальцами за задние ноги и коротким движением ударил о край скамейки, в третий раз добродушно подмигнул Сергею, завернул серое тельце в смятую газету, которую постилал на лавку, и бросил в кучу мусора.

Если бы не эти добродушные подмигивания, до Сергея тоже не сразу бы дошел смысл совершившегося, настолько невероятно жестоким и вместе с тем будничным оно было, но, по крайней мере, он не стал бы лезть в мусор и разворачивать смятую газету в надежде, что это фокус, пусть и неудачная, но шутка неплохого в общем мужика, оставившего ему таким образом целого и невредимого щенка…

Потом он бился в истерике, ругал мать самыми жуткими словами, и испуганные родители всерьез собирались купить ему собаку…

Беспомощный Элефантов из далекого детства вернулся в настоящее.

Вдруг вспомнилась тяжесть десятитысячной пачки, которую он весело швырнул перед Семеном Федотовичем, и он с удивлением ощутил сожаление…

Да что это с ним! Через некоторое время подоспеет крупная сумма за внедрение в производство бесконтактного энцефалографа, и тогда…

– Пока я не могу тебе ее купить… Но через годик…

– Да ну тебя к черту! – раздраженно сказала Мария. – Что я, тебя прошу?

Элефантов ошеломленно замолчал. Он никогда не думал, что корректная и тихая Мария способна на грубость. Тем более что он ее не заслужил.

Тут же всплыл в памяти давний разговор со Спирькой, когда тот утверждал, что кроткий вид Нежинской обманчив, на самом деле ей пальца в рот не клади.

«Неужели он знает ее лучше, чем я?» – мелькнула горькая мысль. А на втором плане проплыла другая, не менее неприятная: что кроется за этим желанием уехать на север?

…Одно из двух: или она тяжело переживает разлуку с Астаховым и хочет убежать подальше, как раненое животное прячется в чащобе, зализывая раны, либо… Начальник шахты, о котором говорила Мария, – Петренко Петр Григорьевич – уехал в Воркуту совсем недавно. Раньше Мария не называла его родственником, считалось, что он хороший знакомый их семьи. Сорок лет, энергичный, перспективный. Как Астахов. И тезка… Может, и он такой же родственник?

Любой из этих вариантов означал, что к нему, Сергею Элефантову, она не испытывает никаких чувств, не связывает с ним свои планы на будущее.

Но почему? Неужели он такой никчемный?

«Да брось, Серега! Нечего цепляться к мелочам и превращать муху в слона! Надо занять ее делом, заинтересовать, и она перестанет метаться туда-сюда!» – одернул он себя, но неприятное ощущение не исчезло полностью – какая-то крохотная пружинка закатилась в дальний закоулок души, где уже накопилось изрядное количество других, точно таких же.

Тему для Марииной диссертации Элефантов сформулировал в тот же день:

«Физико-математический аппарат экстрасенсорной связи». Тут же составил план, за неделю написал реферат.

– Так быстро? – Мария удивилась не зря: у начинающего аспиранта или соискателя на все это уходит обычно месяцев семь, а то и десять. – Ты молодец!

Ему было приятно, тем более что похвалила она его только второй раз.

Сдержанность Нежинской огорчала, полностью раскрывшись, он ожидал такого же ответного чувства, но вместо теплой волны любви и нежности ощущал исходивший от нее холодок. Он убеждал себя, что это ему только кажется, заглядывал в васильковые глаза, надеясь увидеть то ласковое сияние, которое появлялось иногда три года назад, но, увы, непроницаемые шторки скрывали происходящее в ее душе, и лицо всегда оставалось спокойным и до равнодушия бесстрастным.

Вскоре Элефантова вызвали в Москву, в министерство. Он доложил результаты своих исследований вначале сотруднику, курирующему их институт, затем начальнику отдела. Те слушали внимательно, но, как ему казалось, без заинтересованности и в конце задавали один и тот же вопрос: «Чем подтверждаются ваши выкладки?»

Он рассказывал о феномене Пореева, показывал таблицы, схемы и графики контрольных измерений, чувствуя, что все это особенно не убеждает собеседников.

– А вы уверены, что биопотенциал вашего, гм, телепата, – слово «телепат», непривычное и даже неуместное в строгой обстановке министерства, прозвучало как ругательство, – действительно выше нормы?

Начальник отдела внушительно возвышался над полированным, темного дерева столом. Массивная голова на толстой шее, аккуратный пробор в редеющих волосах. Красивые импортные очки с дымчатыми стеклами несколько компенсировали заурядность лица. И голос у него был внушительный, веский, отбивающий всякую охоту спорить.

– Но, Алексей Архипович, вот же результаты замеров, а вот, для сравнения, данные контрольной группы.

Элефантов держался уверенно, так как был убежден в неопровержимости представленных материалов, но по безмолвной реакции куратора понял, что дерзость его поведения переходит всякие границы.

Дымчатые стекла зловеще блеснули.

– Графики и таблицы я видел. – Фразы получались рублеными и тяжелыми.

– Но это только цифры, не больше. Как они получены? Методика экспериментов? Оборудование, аппаратура? И вообще, как вы фиксируете биопотенциал?

И что это за единица измерения «мнеж»?

Элефантов смутился. Во-первых, потому, что Алексей Архипович нащупал самые уязвимые точки его теории, а во-вторых… «Мнеж» расшифровывалось очень просто: Мария Нежинская. Но об этом не знал еще ни один человек на свете. Даже она сама.

– Биопотенциал измерялся на приборе моей конструкции…

– Он защищен авторским свидетельством?

Безусловно, Алексей Архипович обладал железной хваткой и беспощадным ударом. Элефантов уже знал, что последует за этим.

– Нет, заявка отклонена…

– Наверняка в связи с недостаточным теоретическим обоснованием?

– Да… Но прибор-то существует! А заявку я доработаю и представлю повторно!

– Я вам, конечно, желаю успеха. Но пока получается, что все ваши выводы строятся на результатах измерений уровня биополя, а прибор, которым это делается, официально не признан! Так?

– Так.

Эле фантов решил и проигрывая не терять достоинства.

– А следовательно, научность и достоверность вашего исследования равняется… Чему?

– Вы хотите сказать – нулю? Ну а если через полгода, год заявку примут, биоэнергометр получит право гражданства, что тогда?

– Не знаю. – Теперь дымчатые стекла блестели немного снисходительно.

– Тогда будет видно.

Куратор поднялся, всем своим видом давая понять, что недопустимо затянувшийся визит пора заканчивать.

– Но такой подход приведет только к потере времени! Ведь уже сейчас видно, что существует эффект экстрасенсорной связи! Разве можно отказываться от исследований только по формальным соображениям?

Элефантов почти кричал, куратор, втянув голову в плечи, делал вид, что его здесь нет, он не видит и не слышит происходящего. Наступила тревожная пауза. В проблеске очков появился интерес.