Текст книги "Смягчающие обстоятельства"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

Старик хорошо знал, что Семенов всю жизнь служил в паспортном отделе и участия в боевых действиях не принимал, но сам Семенов об этом забыл и часто удивлял окружающих подробностями своего героического прошлого.

– А ты зря самоустранился, – сурово выговорил он Старику, – тебе ведь, как и мне, есть что вспомнить! И награды у тебя тоже имеются, показать их молодым – не грех… А ты все в стороне, в стороне… Сейчас куда идешь? В кино?! – В его голосе было такое возмущение, будто Старик признался, что направляется в вертеп разврата. – Эх! – Он печально махнул рукой. – Не хотят люди пользу обществу приносить, совсем не хотят!

Сидят на всем готовом, пенсии получают да в кино ходят. Стыдно!

Глядя в обиженную спину уходящего Семенова, Старик почему-то вспомнил, что работником тот был нерадивым и частенько получал нагоняй от начальства. А в отставке у него проснулась инициатива, ключом забила активная деятельность, соответственно изменилась самооценка. Вон даже походка стала куда уверенней!

Старик покрутил головой, взглянул на часы, отметив, что встреча с Семеновым отняла у него семь минут и грозила выбить из намеченного графика, и ускорил шаг.

К проходной завода он подошел, как и рассчитывал, предъявил вахтеру удостоверение – не внештатного сотрудника, а старшего инспектора по особо важным делам, оставленное ему по особому распоряжению генерала, – и беспрепятственно прошел на территорию.

Завод числился на хорошем счету – хищений здесь почти не было, в вытрезвитель и милицейские протоколы рабочие не попадали, ЧП не происходило.

Побродив по двору минут двадцать. Старик убедился, что дисциплина здесь поддерживается на высоком уровне: никто не болтался без дела, не ходил из цеха в цех, его самого трижды остановили и поинтересовались, кто он такой и кого ищет. Не дожидаясь четвертого вопроса, Старик направился в дирекцию.

Его принял главный инженер, уже осведомленный, что по территории завода ходит майор милиции. Старик коротко изложил суть дела, точнее, ту часть сути дела, обойтись без которой было нельзя, потом его провели в инструментальный цех, а затем в отдел кадров.

Через два часа Старик вышел из проходной, имея в нагрудном кармане список рабочих инструментального цеха и схему расположения их станков, а в боковом – два десятка пронумерованных полуторасантиметровых отрезков бронзы диаметром шесть миллиметров.

Вряд ли кто-то из помогавших Старику работников завода догадался, что именно он ищет. Понять это мог человек, знающий, что инкассатор был убит из самодельного автомата самодельными пулями калибра 5,6 мм, изготовленными из бронзового стержня. И что прутки бронзы соответствующей марки поступали только на один завод в городе.

Физико-техническая экспертиза подтвердила идентичность отобранных Стариком образцов бронзы составу пуль. И если бы трассологи сумели «привязать» пули к конкретному станку, на что старик, хорошо знающий цену подобным удачам, не очень-то надеялся, дело было бы наполовину сделано.

Но в данном случае наука оказалась бессильной.

Старик считал, что ничего страшного не произошло, круг поисков достаточно сужен и дальнейшая работа в этом же направлении является перспективной. Однако руководивший розыском подполковник Мишуев на ближайшем оперативном совещании высказал другое мнение. Дескать, подобрать несколько прутков бронзы мог бы кто угодно: грузчик, сторож или совсем посторонний еще до того, как они попали на завод, поэтому ковыряться там – только время терять, на что штатные сотрудники не имеют права.

В его словах был известный резон, к тому же он не препятствовал Старику ковыряться на заводе, теряя пенсионерское время, но фраза прозвучала обидно, Старика покоробило.

Когда-то Мишуев стажировался у Старика, и тот считал, что толку из него не выйдет, но ошибся. Мишуев активно брал на вооружение тактические новинки, постоянно использовал научно-технические средства, охотно, с жаром выступал на совещаниях, писал блестящие отчеты, из которых было видно, что он не щадит себя в работе и делает все необходимое, и если положительный результат все-таки не достигнут, то не по его вине. Он оказался неплохим организатором и, хотя хорошей работы у него было больше, чем раскрытых преступлений, стал двигаться по служебной лестнице, окончил академию, и последние два года Старик прослужил под его руководством.

Мишуев был хорошим администратором, но Старик, считавший, что руководить сыском должен классный сыщик, относился к нему довольно скептически и не скрывал этого, что приводило к конфликтам и в конце концов послужило одной из причин его отставки.

Надо сказать, что Мишуев не был безразличен к мнению Старика о себе: зародившееся еще во времена стажерства желание завоевать у наставника авторитет не исчезло, переродившись в скрытое состязание, в котором подполковник стремился превзойти Старика, да так, чтобы это было наглядно не только для окружающих, но в первую очередь для самого Старика.

Однако добиться превосходства Мишуеву не удавалось, наоборот, выигрывал пока Старик – Сыскная машина, как называли его в управлении друзья и недоброжелатели, вкладывавшие в это прозвище различные оттенки.

Для установления личности убитого налетчика Мишуев использовал возможности информационнопоисковых систем почти всей страны, его сотрудники безрезультатно перебирали тысячи карточек подходящих по возрасту уголовников с кошачьей символикой на теле, а Старик, покопавшись в памяти и поговорив с двумя людьми, безошибочно вышел на жителя далекого уральского городка Валентина Макогонова, ранее не судимого и, естественно, не попавшего в картотеки информационных центров.

Но сейчас Старик шел долгой кружной дорогой, шел к анализу данных, полученных на родине Макогонова. Убитому было двадцать семь лет, по профессии шофер, последний год работал слесарем автобазы, так как за пьянство его лишили водительских прав. Болтун, враль, любил хвастать уголовным прошлым, особенно когда выпьет. Попадал в вытрезвитель, доставлялся в милицию за распитие спиртного в общественных местах, за нецензурную брань на улице, штрафы платил исправно и обещал впредь ничего подобного не допускать. Серьезных правонарушений за ним не водилось, контактов с уголовными элементами не поддерживал.

Жил с престарелой матерью, соседями характеризуется положительно, по работе в целом тоже, хотя отмечается пристрастие к алкоголю.

Знавшие его люди обращали внимание, что он хочет казаться значительнее, чем есть на самом деле, отсюда бахвальство связями с преступным миром. Лишившись водительских прав, он потерял возможность «калымить» и в последнее время жаловался на нехватку денег.

За месяц до нападения на инкассаторов Макогонов уволился с работы и, объяснив матери, что поехал на заработки, отбыл в неизвестном направлении. Больше в родном городе его не видели.

Дядя Коля Соловей, опознавший Макогонова по фотографии, на повторном допросе вспомнил многозначительную подробность: летом тот отдыхал на море, в Новом Афоне, и, вернувшись, поставил магарыч в знак благодарности за хорошие татуировки. Дядя Коля удивился, так как Валька уже рассчитался с ним сразу же по выполнении работы, но Макогонов, размякнув после двух стаканов, пояснил причину повторного угощения: «Молодец, постарался, от души сделал. Большие люди за своего принимают».

Соловей попытался расспрашивать, что за люди и за кого они приняли Вальку, но тот только довольно щурился и повторял: «Большие люди, авторитетные. И меня за своего посчитали».

– Какие «большие и авторитетные люди» могли принять Макогонова за «своего»? – поднял палец Мишуев. – Министры, начальники главков, директора заводов? Ясное дело – он имел в виду каких-нибудь рецидивистов! Те увидели на пляже татуировки, подумали: крупная птица, вор в законе, – пошли на контакт, а потом привлекли к участию в нападении. Резонно?

– Нет, – сказал Старик.

Мишуев был настолько уверен в логичности своих рассуждении, что даже поперхнулся от неожиданности.

– Почему нет? – растерянно переспросил он, превратившись на миг в не очень толкового стажера, понимающего свою несостоятельность в премудростях сыска.

– Так серьезные дела не делаются. Солидные блатные случайного знакомого в долю никогда не возьмут. И потом, какой он вор в законе? Жаргоном не владеет, обычаев не знает, авторитетов лагерных назвать не может, о распорядке дня в зоне – и то представления не имеет! Любой вор его за минуту раскусит!

– Во-первых, лагерей и зон у нас нет, а есть исправительно-трудовые учреждения, поэтому не нужно таким образом демонстрировать знание терминологии преступников. – Мишуев опять превратился в начальника отдела по раскрытию особо тяжких преступлений и досадовал на себя за минутную растерянность, проклиная гипнотизирующее влияние Старика. – Во-вторых, не следует перебивать начальника…

Он выдержал паузу, давая Старику возможность в полной мере ощутить, что роли давно и безвозвратно переменились.

– А в-третьих. Макогонов познакомился на отдыхе с какими-то людьми, вскоре принял участие в вооруженном ограблении, и этот факт перевешивает наши рассуждения о том, что серьезные преступники не взяли бы его в дело! Резонно?

В кабинете воцарилась тишина. Старик сказал дело, но его слова опровергались происшедшими событиями, всем присутствующим было ясно, что прав Мишуев.

– Вот так, – удовлетворенно проговорил подполковник и командным голосом подвел итог:

– Кранкин и Гортуев завтра выезжают в Новый Афон устанавливать «авторитетных» друзей Макогонова, мы тут пойдем пока по линии оружия, проверим любителей изготавливать всякие стреляющие штучки… Ну а если у вас есть желание работать на заводе, – он сделал неопределенный жест в сторону Старика, – пожалуйста, я не возражаю.

Если Мишуев ждал возражений, то он накрепко забыл характер своего первого наставника: Старик промолчал.

Старик отрабатывал начатую линию три дня, вычеркивая одну за другой фамилии в своем списке. Наконец их осталось две, каждую он подчеркнул красной пастой, потом одну подчеркнул еще раз, а через некоторое время поставил рядом с ней восклицательный знак.

– Два человека представляют для нас интерес, – докладывал он Мишуеву на четвертый день. – Пузанов, судим за грабежи и разбойное нападение, отбыл семь лет, судимость скрывал…

– Что удивительного? – снисходительно улыбнулся начальник. – Это же не правительственная награда!

– …часто выпивает, вспоминает старое, в день нападения был в отгуле. Второй – Толстошеев – слесарь пятого разряда, с металлом творит чудеса, рационализатор…

– За что же вы его в подозреваемые записали? – снова хмыкнул Мишуев, безразлично рассматривая крышку стола.

– Дома у него есть маленький токарный станок…

– Если бы автомат!

Старик докладывал в обычной манере – спокойно и невозмутимо, не обращая внимания на реплики подполковника, на его снисходительный тон и демонстративное отсутствие интереса.

– Пять лет назад Толстошеев работал инкассатором в госбанке, – монотонно продолжал он, и шутливо-снисходительное настроение Мишуева как ветром сдуло. – Летом Толстошеев отдыхал в Новом Афоне вместе с братом, тот дважды судим за мошенничество и подделку денег, провел в колонии почти двенадцать лет, злостный нарушитель режима, на свободе три года, ведет себя тихо, работал грузчиком в речпорту.

Мишуев слушал с явным нетерпением, от безразличия не осталось и следа.

– Вернувшись с моря, братья уволились, окружающим говорили, что собираются на Север, на прииски…

Мишуев потянулся к селектору.

– В настоящее время братья дома не живут, якобы поехали отдохнуть перед тяжкими трудами в холодных краях…

Подполковник опустил руку.

– На хозяйстве осталась жена Владимира, ведет замкнутый образ жизни, на улицу почти не выходит. Братьев несколько раз видели в городе, но домой они не показываются.

Мишуев опять потянулся к селектору.

– Здесь данные на братьев, – Старик положил на стол несколько схваченных скрепкой листков, и рука подполковника повисла над клавишами.

– Проводить у Толстошеевых обыск или какиенибудь другие активные действия в настоящее время нецелесообразно и даже вредно.

– Почему?

Мишуев отдернул руку, снова превратившись в неуверенного стажера, полностью полагающегося на своего наставника.

– Братья чрезвычайно хитры и подозрительны, дома у них, конечно, ничего компрометирующего нет, они держатся в стороне и выжидают, а если почувствуют, что на их след напали, скроются из города, и ищи ветра в поле!

Мы и розыск не сможем объявить – даже косвенных доказательств их причастности к нападению нет. Все, что находится здесь, – Старик постучал по исписанным мелким почерком листкам, – только основание для того, чтобы тщательно проверять эту версию.

Пожалуй, Старик допустил слишком нравоучительный тон, потому что Мишуев поморщился и пренебрежительно махнул рукой.

– Это все ясно даже ребенку. Но сидеть сложа руки и ждать неизвестно чего мы не имеем права. Впрочем, я сам решу, как поступать.

– Целесообразно подождать возвращения ребят из Нового Афона, – не обращая внимания на происшедшую с начальником перемену, сказал Старик. – Надо передать им фотографии Толстошеевых. Если удастся «привязать» братьев к Макогонову, это будет уже серьезной уликой.

– Понятно, понятно, – Мишуев, не слушая, перебирал листки, и Старик знал, что ему не терпится доложить результат руководству. Он даже представлял, как будет подан собранный им материал.

– Чем вы думаете заниматься? – не поднимая глаз, спросил подполковник.

– Отработаю Пузанова.

– Кого?

– Ранее судимого за разбой рабочего инструментального цеха.

– А-а-а… А чего его отрабатывать?

– На всякий случай. Вдруг и он отдыхал в Новом Афоне.

– Что?!

– Отпуск провел на море, где – я пока не знаю. Что делал в отгуле в день преступления – не знаю тоже. Поэтому буду все это проверять.

Мишуев посмотрел на Старика долгим пронзительным взглядом. Старик не знал, что он научился так смотреть.

– Не надо разъяснять мне азбучные истины. Сейчас я не хуже вас разбираюсь в работе! И вам следовало давно это уяснить!

– Я постараюсь, – улыбнулся Старик и вышел из кабинета, оставив Мишуева в состоянии, близком к бешенству.

Но и сам он находился не в лучшем состоянии, наверное, поэтому, проходя мимо Института проблем передачи информации, и решил зайти к Элефантову – отвлечься.

– Если злость усиливает эти самые биоволны, то я поставлю на твоем приборе рекорд! – с порога заявил Старик.

– Наверное, нет, – Элефантов посмотрел на шкалу и развел руками. – Результат такой же, как и в прошлый раз. А что случилось?

– В очереди поругался, – отмахнулся Старик. – Меня бесит человеческая ограниченность, нежелание понимать простые вещи, неумение разбираться в сложных.

– В очереди? – проницательно улыбнулся Пореев. – А по-моему, вы поссорились с начальством.

Старик ответил долгим тяжелым взглядом, и Порееву стало неуютно.

– Вот Сергей однажды прибежал откуда-то – как на крыльях прилетел, замерили: действительно рекорд! А он почему-то…

Пореев наткнулся на угрюмый взгляд Элефантова и осекся.

– Лучше я пока посмотрю схему, где-то время от времени отходит контакт. У кого тестер?

– Интересно, почему вообще существует тупость, ограниченность, узколобость? – вслух размышлял Старик. – Казалось бы, носители таких качеств должны были вымереть, как динозавры. АН нет – живехоньки, да еще и процветают.

– Мы сами им частенько и помогаем. – Элефантов рассказал про Кабаргина.

– Тебе еще придется испытать его «благодарность», – мрачно напророчил Старик. – Знаю я таких… Он начисто забыл, как принимал помощь, и испытывает неприязнь к тебе, потому что ты это помнишь. А если дашь такому типу понять, что считаешь его менее умным, талантливым, способным, чем ты сам, он вообще возненавидит…

Прозвенел звонок, возвещающий об окончании рабочего дня.

– Я еще задержусь, – пробурчал Пореев, не разгибая спины и не поворачиваясь. Это означало, что он обижен.

Элефантов со Стариком вышли на улицу.

– Евгений Петрович, ну, Пореев, – Элефантов показал назад, – так вот, он говорит, что мог бы стать отличным следователем.

– Прямо отличным?

– Да, он вообще не страдает от скромности. Говорит, что видит людей насквозь, а это, мол, главное.

– Что ж он – рентген? – усмехнулся Старик. – Тогда можно ему позавидовать, я так не могу. Просто когда знаешь прошлое человека, его привычки, наклонности, можно предположить, как он поведет себя в определенной ситуации. Чем больше знаешь о нем и чем обычней ситуация, тем выше точность прогноза.

Элефантов вспомнил недавний ночной разговор со Стариком.

– Почему же неожиданны предательства? Они ведь всегда исходят от хорошо известных людей?

Старик кивнул.

– Иначе и быть не может, такова суть этой гнусности. Предают только своих, враг не сможет при всем желании. А о своих думаешь хорошо, потому и неожиданно. Чем ближе человек, тем больнее… К тому же ситуация при этом, как правило, отличается от привычных: опасность, лишения, голод…

Но не в ситуации, конечно, дело! Человек не меняется, какой он есть, таким и будет, другое дело, что проявляются качества, которые в обычных условиях так бы и остались тайными!

Кстати, из Пореева вряд ли вышел бы хороший сыщик. Ну разглядит он спрятанную в душе подлость, объявит об этом, что дальше? «Обиженный» его в суд потащит за клевету: другие-то ничего не видят! Так что передай – одной прозорливости мало.

– А что же нужно еще?

– Сейчас ты мне напомнил смешную историю, – лицо Старика оживилось. – Пришел как-то корреспондент: вы, мол, ветеран, расскажите, какими качествами должен обладать работник уголовного розыска? Ну, я вообще пустых рассуждении не люблю, говорю: как и любой работник – врач, учитель, инженер – должен быть человеком. А он парень настырный, как начал меня обрабатывать: есть же отличия в работе инженера и инспектора! А раз так – должны быть отличия в характере и других личностных качествах! Помогите раскрыть вопрос нестандартно!

Ну ладно, говорю. Возьмем животный мир: волки, серые разбойники, овец воруют, коров, лошадей режут – сплошной ущерб. Кто с ними борется? Скажем – собаки. Любая ли годится на это дело? Болонка аккуратная, пудель – красавчик, фокстерьер – умница, все призы на выставках, грамоты, у хозяев на шее медалей куча, а на волка не пустишь – сожрет! Тут нужен волкодав – мощный, увертливый, как сам волк.

Смотрю, корреспондент совсем ошалел. «Что вы имеете в виду?» – спрашивает.

А то, говорю, что сыщик должен обладать теми же качествами, что и преступник, только со знаком плюс. Непонятно? Преступник дерзок – сыщик должен быть смелым, преступник изощрен – сыщик хитер, преступник вооружен, жесток – сыщик силен не только физически, и характер твердый, и нервы крепкие иметь надо. А это не у каждого есть.

Послушал он, покивал, попрощался. Выходит статья, а в ней я говорю, что в розыске может работать тот, кто хорошо учился и не боится трудностей. Ну что ж, все правильно. Но потом встретил как-то корреспондента, спрашиваю – где же нестандартность?

А он отвечает: рассказали вы все очень интересно, но разве можно это печатать? Тем более в молодежной газете? Волки, болонки, волкодавы…

Это не для прессы.

Старик остановился на перекрестке.

– Так что можешь поднять газету и прочесть, какие качества должны быть у сыщика. И Порееву покажешь. Кстати, он не похож на волкодава.

Старик протянул руку.

– Мне сюда. Может, на неделе загляну. А если нет – приходи. Водкой поить не буду. – Он засмеялся и повернул за угол. Больше ему не довелось зайти к Элефантову в институт.

Розыск по делу об убийстве инкассатора вступил в решающую стадию.

Кранкин и Гортуев отыскали в Новом Афоне хозяина квартиры, где жил Макогонов. Тот пояснил, что несколько дней квартирант отдыхал один, потом познакомился с двумя мужчинами, и они проводили время вместе. В основном квартирант дома не находился, с его слов, новые друзья оказались денежными людьми, щедрыми на угощение, и почти каждый вечер приглашали его в ресторан. Сам хозяин видел новых знакомых Макогонова издали и примет не запомнил, но в ресторане несколько официантов опознали по фотографиям всю троицу.

Протоколы опознания послужили первыми официальными документами, подтверждающими причастность братьев к преступлению.

Установленное Мишуевым скрытое наблюдение за домом Толстошеевых результатов не принесло, осторожные попытки обнаружить их в городе тоже успехом не увенчались.

Следователь по особо важным делам областной прокуратуры Трембицкий, в производстве которого находилось уголовное дело, потерял терпение и вынес постановление о производстве обыска, но согласился с предложением руководства уголовного розыска подождать еще пару дней.

Выдвижению такого предложения во многом способствовал Старик, считавший, что надо усыпить бдительность братьев и застать их врасплох. Если же их спугнуть, последствия трудно предугадать, так как придется иметъ дело с чрезвычайно опасными вооруженными преступниками, которым нечего терять. А он хорошо знал, какой ценой приходится платить в таких случаях.

Собственно, это знали все. Но розыскная работа так же, как и любая другая, требует определенной отчетности, а пассивное выжидание сродни бездеятельности, в отчетах по столь громкому, привлекшему внимание многих инстанций преступлению его не покажешь. К тому же, когда имеешь дело с убийцами, медлить нельзя ни минуты.

Так и получалось, что обстановка требовала активных действий, которые, в свою очередь, могли резко обострить обстановку. Никто не знал, как разрешить это противоречие.

Не знал и Старик. Он тоже понимал, что сидеть сложа руки и ждать у моря погоды нельзя, неизвестно, сколько времени братья будут проверять реакцию милиции, к тому же он признавал только наступательную тактику и сейчас лихорадочно придумывал, как заставить Толстошеевых выйти из укрытия. И у него появилась идея.

Когда он высказал свои соображения Мишуеву, тот покачал головой.

– Это детские игры. Сегодня суббота, понаблюдаем за домом до понедельника, если они не появятся, сделаем обыск, объявим розыск, перекроем выходы из города – все как положено, и никуда они не денутся.

– А оружие?

– Ну и что? – презрительно выпятил губу Мишуев. – Первый раз, что ли, задерживаем вооруженных бандитов?

Старик попытался вспомнить, в скольких рискованных операциях участвовал Мишуев, но ни один эпизод так и не пришел в голову. Впрочем, он мог просто не знать всех деталей жизни подполковника.

– Вы, наверное, переутомились, – продолжал тот. – Эти угнанные машины, беспочвенные догадки, теперь фантастические идеи. Отдохните, и все войдет в норму.

Старик скрипнул зубами.

Выйдя в коридор, он направился к высокой, обшитой дубом двери, но оказалось, что начальник уголовного розыска выехал в область.

Старик хотел было пойти к начальнику управления или его заму, но передумал и махнул рукой.

– Ладно. Сам управлюсь.

Он никогда не любил ходить к руководству, и даже сейчас желание доказать Мишуеву, прозрачно и обидно намекнувшему на его возраст, что Старик – Сыскная машина, а он гордился этим прозвищем, – еще не вышел в тираж, не могло перевесить этой нелюбви.

Переступая порог управления, он ощутил, полное удовлетворение от принятого решения и весело подумал: сами управимся. Попрошу Крылова – подстрахует.

У Старика было много благодарных учеников, в их числе и начальник уголовного розыска, но самые теплые отношения связывали его с Крыловым.

И сейчас, продумывая предстоящую операцию, он знал, как взять в прикрытие.

Мысль о том, что подавляющее большинство людей, с которыми пришлось работать, ценит и уважает его, согрела сердце Старика. Но Мишуев…

Старик выругался про себя.

Нельзя ставить хорошего администратора руководить раскрытием преступлений. Никак нельзя. Он не способен схватывать детали, не укладывающиеся в привычные схемы. Как получилось, например, с угнанными машинами.

Угонов было четыре. Объединяла их одна странность: совершались профессионально, умело, с учетом расположения постов ГАИ выбирались маршруты движения, и когда, казалось, с добычей можно было делать все что угодно – ее бросали. Машины выглядели как после гонок по пересеченной местности: запыленные, смятые фартуки, разболтанные крепления ходовой части. Все остальное – в полном порядке, ни одной детали не снято. Создавалось впечатление, что это дело рук подростков, любителей острых ощущений, именно к такому выводу и пришли в конечном счете все, кто занимался этим делом.

Старика насторожил класс преступлений, гораздо более высокий, чем можно ожидать от озорующих юнцов. Полное отсутствие следов, стертые с рулевого колеса отпечатки пальцев и другие приметы почерка опытных преступников.

Но какую цель они могли преследовать? И Старик дал ответ – тренировка.

Николай Толстошеев когда-то был шофером, но за двенадцать лет, проведенных в колонии, естественно, утратил необходимые навыки. К тому же на работе он неудачно поднял мешок и сильно вывихнул левое плечо. Случилось это перед отпуском, и если предположить, что братьям понадобился водитель, то становится понятен их интерес к татуированному вралю Макогонову и объясняется та снисходительность к дилетанту, выдающему себя за отпетого рецидивиста, которая сразу же удивила Старика. Очевидно, судьба Макогонова была предрешена еще до того, как в него попала инкассаторская пуля.

Но полностью полагаться на Вальку бандиты не могли, он играл роль запасного варианта, и Николай, по предположению Старика, подлечив плечо солнцем и морскими ваннами, занялся тренировками, восстановив забытые способности.

Версия Старика подтверждалась тем обстоятельством, что во время нападения за руль захваченной машины сел не Макогонов.

Но Мишуев не оставил от нее камня на камне, и слова «беспочвенное фантазирование» были не самыми худшими из тех, которые он при этом использовал.

– Сами справимся, – повторил Старик. – Сами. Будет результат – тогда и посмотрим, кто чего стоит.

Вечером Старик встретился с Крыловым, описал сложившуюся ситуацию и изложил свой план.

– Вместе пойдем, – сказал Александр. – Я прикрою.

Он хотел добавить, что вообще-то положительный результат представляется ему маловероятным, но авторитет наставника оставался непререкаемым, и он промолчал.

Обговорили детали у Старика дома, за приготовленным на скорую руку немудреным ужином. Потом Крылов стал советоваться по делу о покушении на Нежинскую, но тут пришел Элефантов, и разговор пришлось прекратить.

– Я вот шел мимо, думаю – загляну на огонек… – сбивчиво начал Элефантов, чувствуя, что помешал. – Я на минуту, сейчас пойду дальше…

– Спешишь?

Он вздохнул.

– Да нет. Никто меня не ждет, дома пусто…

– Что так? – спросил Крылов, знающий, что от Элефантова ушла жена, но не докопавшийся до причин этого.

– Полоса неудач. И в одном, и в другом, и в третьем… А я всегда боялся стать неудачником.

– Неудачи – понятие относительное. То, что для тебя представляется дном пропасти, для другого – недостижимая вершина. Все зависит от точки отсчета.

– И от мнения окружающих, – вмешался Старик. – Каждый смотрится как в зеркало: каков он в глазах друзей, родственников, соседей? Нравится ли он им, уважают ли, любят? И волей-неволей старается угодить, сделать то, что от него ожидают. И здесь вся штука в том, какое зеркало перед глазами. Окажется кривое, начнешь приспосабливаться, искривишь сам себя, да так, что потом и не выправишь!

– Кривое зеркало! – повторил Элефантов. – Точно! Только как узнать, что оно кривое? Сразу, бывает, и не увидишь…

– Тут нет рецептов. Я тебе так скажу: надо веру в себя иметь, к душе прислушиваться, не спешить под других подстраиваться, так проще всего, но опасно – раз, два, три – и ты уже не ты. А когда произошло превращение – и сам не заметил.

Старик встал, стремительно прошелся по комнате, развернулся на каблуках.

– Да и не сразу оно происходит – превращението. Не бывает, чтобы заснул честным человеком, а проснулся преступником. Нет, последний шаг всегда подготовлен предыдущим. А знаешь, какой самый опасный? Первый шажочек…

– Работник уголовного розыска любой разговор к преступлению сводит, – улыбнулся Крылов. – Сергея-то это не волнует, у него дела не ладятся, в личной жизни непорядок, вот и упало настроение.

– Ничего! – Элефантов тряхнул головой и встал. – Все имеет свое начало, и все имеет свой конец. Я пошел.

– Ты не думаешь, что он как-то причастен к этому твоему выстрелу? – спросил Старик, когда они с Крыловым остались вдвоем.

– А почему я должен так думать?

– Мечется он что-то, мучается. Чувствуется – изменился за последнее время сильно. В чем причина?

– Работа не ладится. В один миг все, чего достиг со своими биологическими полями, могут объявить шарлатанством: завистников и недоброжелателей полно. Жена ушла к тому же! Причина?

– Может быть, может быть… А оружия у него нет?

– Вы что, действительно подозреваете…

– Не знаю, но сдается, что он прикасается каким-то боком к этой истории. Парень самолюбивый, в себе, видно, не очень уверенный, такие могут самые неожиданные штуки выкидывать. Чтобы доказать нечто окружающим, а чаще – себе. Так что проверь хорошенько все, что с ним связано. А я при очередной встрече присмотрюсь к нему хорошенько, прощупаю. Чувствую: там что-то есть!

Старику не суждено было больше встретиться с Элефантовым, потому что вскоре одному из них предстояло погибнуть.

– При очередной встрече – обязательно! Специально зайду в институт.

Когда у него появлялась версия. Старик загорался и шел до конца.

– И знаешь, он тоже почувствовал мой настрой. Готов спорить, что сейчас он думает как раз об этом!

Старик почти угадал.

Элефантов шел по вечерним улицам и думал, что хорошо бы встретить Крылова и Старика несколько лет назад. И хотя тогда их пути не могли пересечься, ему было приятно представлять такую возможность. Эти люди – твердые, цельные, будто высеченные из гранитной глыбы – пробуждали желание походить на них хоть в малой степени, хоть чуть-чуть…

И память Элефантова погрузилась в прошлое, когда он впервые заглянул в кривое зеркало и сделал первый шаг к происшедшему с ним превращению.