355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Данил Корецкий » Секретные поручения » Текст книги (страница 4)
Секретные поручения
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 01:37

Текст книги "Секретные поручения"


Автор книги: Данил Корецкий



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Невозможно, – Мадлен безразлично качает головой. – Сейчас у нас прием в горисполкоме, потом я лягу спать. А завтра весь день тоже расписан по минутам.

Денис отчетливо чувствовал: в Мадлен что-то изменилось. Она поддерживала разговор, задавала необязательные вопросы, впопад отвечала, по-прежнему мило улыбалась. Но это уже была другая Мадлен. Теперь он не ощущал ни прежнего интереса, ни расположенности, только безразличие и усталость. Лишь элементарная вежливость заставляла ее поддерживать разговор. Настроение у Дениса испортилось.

Перемены в поведении женщины он отнес на свой счет. Дурацкая трубка, бурчащий живот, идиотское шампанское без закуски, как на вокзале…

Когда катер уже развернулся и возвращался к причалу, толстый веселый дядька в джинсовых шортах неожиданно навел на них фотоаппарат.

– На памьять!

– Давайте, давайте! – радостно поддержала Мадлен. К ней словно вернулось хорошее настроение.

Витька шарахнулся в сторону, как черт от ладана. Денис растерялся, но вида не подал, стал спокойно рядом с Мадлен, даже когда она взяла его под руку, не отстранился.

– Щелк, щелк, щелк…

– Спасьибо! Теперь скажьите ваш адрьес, я пришлюю снимьок!

Весело улыбаясь, толстяк достал блокнот. После чуть заметной паузы Денис продиктовал адрес, толстяк аккуратно записал.

– Хорошьо! – он долго тряс Денису руку. Мадлен оставалась безучастной.

Прогулка подходила к концу. Скоро борт катера с треском притерся к свисающим за край причала старым покрышкам. Денис смотрел вслед Мадлен, но она не обернулась.

Иноков забрал огромный интуристовский автобус, незаметно рассосался остальной народ, и набережная опустела. Дождь закончился, но от реки тянуло холодом.

– Хорошо сработали, правда? – спросил Витька.

– Угу.

– Все четко, обеспечен полный контроль. Да?

– Да.

– Ну, я побежал к Наташке. Лады?

– Лады.

Но он никуда не побежал, а продолжал топтаться на месте.

– А я не облажался с этим кольцом?

– Облажался.

– Да, надо было снять… Ты только Мамонту не говори…

– Пока. Я пойду прогуляюсь, – вяло пожав руку Витьке, Денис двинулся вдоль ограждающей реку чугунной решетки.

Радостно высунув язык, огромными прыжками пронеслась мимо здоровенная овчарка. В выбоинах тротуара блестели лужицы, пахло свежестью и тиной, через каждые сто метров огромными черными грибами торчали из асфальта чугунные швартовочные тумбы. Он поставил ногу на одну из них, облокотился на колено, вынул и повертел в руках трубку, незаметно осмотрелся.

Осипова уже и след простыл, видно, чешет со всех ног к своей Наташке. Пожилая чета, подстелив газету и не убирая на всякий случай зонт, чинно сидит, на скамейке лицом к Дону. Тоненькая девушка выгуливает на поводке поджарого нервного добермана. С достоинством идет рядом со статной дамой красавец дог в наморднике. Топая как лошадь, пробежала обратно знакомая овчарка. Хозяин ожидал ее вдали, под легким силуэтом высокого моста, связывающего левый и правый берега и открывающего ворота на Кавказ. Несмотря на свой вполне гражданский вид, это стратегический объект. Раньше Денис об этом не задумывался. И вообще не подозревал, что в Тиходонске столько особо важных заводов и НИИ, к которым вожделенно присматриваются зарубежные спецслужбы.

Спрятав трубку, Денис двинулся дальше. Пройдя мимо череды белых теплоходов у пассажирского причала, он подошел к зданию речного вокзала, стилизованному под стремительно несущийся вперед парусник. Роль мачты с разбухшими от ветра парусами выполняла десятиэтажная гостиница, которая так и называлась – «Парус».

Пару раз он бывал там, когда приходилось работать со шведскими моряками. Наверху имелся неплохой бар. Но сейчас у него другой маршрут, неизвестный, кстати, ни Витьке Осипову, ни другим членам отряда.

Денис шел вдоль задней стороны бетонного корабля, на уровне ватерлинии. В отличие от фасадной части здесь царила полная запущенность – мусор, облупившаяся штукатурка, извечные надписи… Только теперь они выполнены не мелом, а цветными фломастерами и аэрозольной краской – прогресс проникает во все сферы жизни, не обходя даже уличный вандализм. К тому же добавились матерные выражения на английском – плоды распространения языковых спецшкол и видеофильмов с параллельным дубляжем.

Он миновал оцинкованный продуктовый люк ресторанной кухни, невзрачные двери пожарного выхода и каких-то подсобных помещений. Следующая дверь в обшарпанной стене ничем не отличалась от предыдущих. Денис сунул палец в дыру у железного косяка, нащупал кнопку звонка, нажал и подержал немного для верности. Через минуту лязгнул крепкий замок, и на пороге показался улыбающийся Мамонт – в белой рубашке с засученными по локоть рукавами и при галстуке. На скуле белела нашлепка лейкопластыря. Как всегда, от его мускулистой фигуры веяло уверенностью и силой.

Пропустив Дениса в помещение, он машинально выглянул наружу и вновь запер дверь.

– Пойдем, есть хорошие новости!

Заметно прихрамывая, Мамонт пошел впереди. Запыленный проход уперся в лестницу, следующий этаж имел более обжитой вид, а когда они прошли сквозь еще одну дверь, то как будто попали в малогабаритную квартиру. Квадратная прихожая, хорошо обставленная комната, небольшая кухня, раздельный санузел. В прихожей имелась вторая дверь, она выходила в покрытый красной ковровой дорожкой коридор управления речного порта, между кабинетами начальника и главного инженера.

Снаружи на ней красовалась табличка «Техническая библиотека», а по ковровой дорожке можно было пройти к двустворчатым стеклянным дверям и выйти с фасадной стороны здания.

– Проходи на кухню. Голодный небось? – весело подмигнул Мамонт. – Яичницу на сале будешь?

Денис сглотнул слюну. В той работе, которой он на общественных началах занимался уже почти год, привлекали не только интерес, острота ощущений, прикосновение к тайнам, недоступным другим людям, но и личность наставника. В Мамонта были влюблены все члены группы. Он не кичился положением командира, не создавал дистанцию между собой и ребятами, держался просто и дружелюбно, как старший товарищ. Что очень важно – не изображал идеологического святошу: рассказывал и охотно слушал политические анекдоты, возмущался тупостью чиновников и многочисленными нелепостями совпартдействительности. Нормальный веселый мужик. И сейчас жарит ему яичницу, как будто так и надо…

– Что случилось, Константин Иванович? Хромаете, лицо залеплено…

– Брали вчера одного лба… Здоровенный, гад, нескольких наших покалечил. Чуть не застрелил его, – охотно ответил Мамонт.

Сашка Зубов рассказывал, что Мамонтов входит в особую группу для проведения «острых» операций. Туда включены физически крепкие и специально подготовленные сотрудники Управления, каждый из них регулярно проходит сборы в Москве, где прыгает с парашютом, взрывает мины и тренируется в рукопашном бою. «Учится отрывать яйца», – как выразился Сашка. Так что мирный вид оперативника в обязательном костюме и галстуке – очень обманчив. Хотя мощная шея, широкие плечи и перекатывающиеся шарами бицепсы не дадут обмануться даже неискушенному человеку.

– Готово, – Мамонт разложил по тарелкам аппетитно пахнущую глазунью, достал из холодильника блюдца с нарезанной колбасой и сыром, редиску, зеленый лук, свежий хлеб. – Начали!

Ели молча, когда тарелки опустели и Денис сыто отвалился на спинку стула, Мамонт включил чайник и сел напротив.

– Теперь рассказывай. С чего начнешь? Давай с сегодняшнего – по горячим следам…

– Совершенно ничего интересного, – сразу предупредил Денис, но подробно рассказал о речной прогулке. Так полагалось, ибо то, на что он не обратил внимания, могло представлять большой интерес для более информированного Мамонта.

Сейчас контрразведчика заинтересовал эпизод с кольцом. Причем не как оплошность Витьки Осипова, а как реакция Мадлен.

– Значит, сама за кольцо уцепилась, стала расспрашивать, выяснять? – Мамонт подобрался, задал несколько уточняющих вопросов, потом вышел в комнату.

Заскрежетал сейф, и он вернулся с несколькими женскими фотографиями и каким-то списком.

– Посмотри…

Фотографии были не совсем резкими, в углах просматривались полукружья печатей.

Денис понял, что они пересняты с паспортов. Мадлен он узнал сразу. Здесь она не улыбалась и смотрела в объектив широко открытыми глазами.

– Вот она…

Мамонт сверился со списком.

– Мадлен Дюпарк, родилась в Авиньоне, тридцать восемь лет…

– Тридцать восемь?! – поразился Денис. – А выглядит гораздо моложе…

– Не замужем, реставратор музея в Лионе, – задумчиво дочитал контрразведчик. – Проверим, какой она реставратор…

– А что такое? – Денис не понял, чем вызван такой интерес к милой женщине.

– О чем думает обычный человек на речной прогулке? – принялся объяснять Мамонт.

– Он расслаблен, любуется природой, и ему по барабану – у кого какое кольцо.

Другое дело разведчик! Он всегда насторожен и постоянно ожидает подходов со стороны контрразведки страны пребывания. А потому обращает внимание на мелочи, странности, нестыковки и пытается их прояснить. Именно это и делала Мадлен.

– Выходит, она?.. – удивился Денис. – Да нет, ерунда!

Мамонт пожал плечами.

– А ты думаешь, у разведчика на лбу написано, что он разведчик? Или рога растут?

– Нет, но все же… Такой поспешный вывод…

– Выводов пока никто не делает. Просто мадемуазель Дюпарк представляет оперативный интерес. Проверим ее, и все станет ясно. Правда, может и не стать…

Но если ей вздумается посетить нас еще раз, мы будем держать ее под контролем.

На всякий случай.

– Перестраховщики!

– А как ты думал? – Мамонт снисходительно улыбнулся. – Вся наша работа и есть перестраховка. И в этом большой смысл. Когда в каждом подозреваешь шпиона, рассматриваешь под увеличительным стеклом, проверяешь со всех сторон, то из десяти раз один попадешь в точку. Или из ста. Или из тысячи. Конечно, много лишней работы, пустого труда… Но иначе зачем вообще нужна контрразведка?

«Идиотизм!» – подумал Денис. А вслух спросил:

– Как же вы ее будете проверять?

– Этого я тебе сказать не могу, – спокойно ответил старший лейтенант. – Во всяком случае, пока. Я и так с тобой очень откровенен. Тебе крепкий чай?

Денис не обиделся. У каждого свой уровень осведомленности. А Мамонт доверяет ему больше, чем другим. Во всяком случае, он единственный из группы, кого наставник принимает в этом помещении. И уже не первый раз.

– А что с датчанами? – поинтересовался Мамонт за чаем.

– Среди них нет никакого Мишеля, Константин Иванович, – уверенно сказал Денис. – То, что Отта с Карлом поселились в «Кавказе», на одном этаже с Бен-Ави, – чистая случайность, это администратор им посоветовала: шестой этаж самый тихий. В номере оружия нет, фальшивых документов тоже. И контейнера с микрофильмами я не нашел. Позавчера прихватил у Отты видеокассету, просмотрел ее на хорошей профессиональной аппаратуре – обычный Джеймс Бонд, «Голдфингер», без всякой кодировки. Есть несколько восьмимиллиметровых кассет, на которых Карл работает, там тоже все чисто.

– Вот так, да? – сказал Мамонт. Он не казался огорченным. Ну ни капельки. Денису это показалось странным.

– А кстати, как тебе удалось установить контакт и так здорово развить его?

– Да… Просто, – Денис смущенно хмыкнул. – Взял их под контроль на выходе из гостиницы и пошел следом. Они ходили пешочком, не торопясь, – город осматривали.

На рынок зашли, по набережной погуляли, в «Золотом блюде» раков поели с пивом, потом на Лысую гору забрались… А на Богатяновке заблудились. Отта хохочет и заставляет Карла дорогу спрашивать. Ну тот и спрашивает: то по-своему, то по-английски. А полиглотов у нас как-то негусто… Я через проходняк нырнул и вышел им навстречу, Карл меня тут же и окликнул.

– По своей инициативе, – с гордостью добавил он. Это действительно была хорошая работа.

Мамонт прищурился.

– А если бы не окликнул? Что тогда?

– Тогда бы у меня ботинок развязался, – пожал плечами Денис. – Или сигареты уронил. Или… Да ерунда это, не мог не окликнуть. Иностранцы все время ищут своих в толпе, у них зрение заряжено на пиджачные пары и зубные протезы. Из одиннадцати человек, которых остановил Карл, семь были в костюмах, еще двое – в сорочках и при галстуке. Это для них стереотип «своего».

– Ага, – кивнул Мамонт. Он слышал великое множество теорий, которые имели хождение только потому, что поверить в них проще, чем опровергать.

– Я сказал, что сам не местный, из Новороссийска, но попробую сориентироваться.

Так мы дошли до самой гостиницы. Карл пригласил выпить. А дальше все пошло само собой. Никакой особой моей заслуги тут и нет. Тем более что и результата нет.

– Не скромничай, – сказал Мамонтов. – И сколько же ты за ними ходил?

– Около шести часов. Точнее, пять часов сорок минут. Кстати, они не проверялись.

– Откуда ты знаешь? – чуть заметно усмехнулся старлей.

– Так видно же!

– Так прямо и видно? – наставник перестал скрывать усмешку. – Проверки – это целая наука. И умение их определять – тоже. Этому учатся шесть месяцев – семестр.

Денис несколько смутился.

Контрразведчик подумал, что из Холмса выйдет толк. Парень находчив, коммуникабелен, очень внимателен, упорен и умеет анализировать факты. Что он мог слышать о Бен-Ави? Почти ничего, так – крохи какие-то. Однако запомнил, аккуратно сложил в какой-то уголок памяти и сохранил до поры. А когда момент подошел, сумел увязать с Мишель.

– А насчет отсутствия результата ты не прав, – Мамонт перестал улыбаться и стал очень серьезным. – Результат есть, только выскочил он не с той стороны. Вчера мы арестовали Цигулеву…

– Арестовали?! – расплескивая чай, Денис оттолкнул чашку. Лицо исказила гримаса, словно кто-то со всей силы заехал ему в солнечное.

– Не надо ее жалеть, это редкая сука! И тебя она не жалеет: жаловалась, что ты заставлял ее сожительствовать с целой армией нелегальных эмигрантов из Сирии…

– Я?!

– Рассказывает, как ты сажал ее на иглу, как черные над ней издевались. И про многих других тоже: как кололи, как насиловали, как заставляли. Та еще штучка!

Но главное не в этом…

Мамонт на миг задумался, как бы решая – говорить или нет.

– Главное, что Цигулева и есть та самая Мишель!

На лице у Дениса облегчения не проявилось.

Мамонт хотел добавить, что эту суку искали целый год, из-за нее майор Смирнов едва не вылетел без пенсии на гражданку. Что она и есть та самая дырка, дырища, через которую информация о тиходонском НИИ «Точмаш» потоком лилась за кордон.

Хотел сказать – но не сказал. Потому что сейчас Холмса все это не интересовало.

Его мучили угрызения совести, и он чувствовал себя предателем.

– Ну чего ты раскис? – теперь перед Денисом сидел не добрый товарищ, а сильный и жесткий мужик, презирающий слюнтяев. – Ты помог провести удачную операцию по пресечению опасной шпионской деятельности. Враг обезврежен. И ты, и я, и другие участники поощрены. Надо радоваться! Ведь куда бы ты ни пошел после университета: в милицию, в прокуратуру, в суд, – тебе придется карать преступников! И если ты будешь распускать нюни перед каждым, то превратишься в плаксивую бабу и будешь всегда ходить в соплях! Не так? Тогда возрази!

– Там все открыто… Я по одну сторону, они – по другую. И все знают, кто я такой. А с Антониной я гулял, цветы дарил, целовался пару раз… Она думала – я за ней ухаживаю…

– И что же? Если ломиться в открытую, то часто только шею сломаешь! Есть военная хитрость, есть оперативные уловки… Кто лучше владеет ими, тот и побеждает!

Денис глубоко вздохнул.

– Все равно это дурно пахнет.

– А ты как думал? Чистишь сортир, а он благоухает розами? Так не бывает!

– И сегодня, с Мадлен… Может, женщина не имеет никакого отношения к вашим делам. А из-за того, что мне что-то показалось, вы будете ее проверять, поставите на учет, запретите въезд в страну или будете следить за каждым шагом!

Мамонт наклонился вперед и тронул молодого человека за плечо.

– Пойми, Денис, оперативная работа – жестокое дело. Если она разведчица, то твой снимок введут во все компьютеры французских спецслужб, и когда ты вздумаешь съездить в Париж, тебе откажут в визе! Или завернут обратно на паспортном контроле в Орли! И никто не станет разбираться – связан ты с нами или нет! Тебе понятно это?

Помедлив, Денис кивнул. Скорее всего так и будет. Утех тоже перестраховка…

– Все, кто занимается оперативной работой, проходят через подобные сомнения.

Только переживают по-разному: кто сильней, кто слабей, кому вообще все по барабану! Многое значат детали: например, как выглядит противник. Если бы Мишелем оказался небритый красноглазый алкаш, а вместо Мадлен был уродливый горбун, ты бы воспринял это по-другому. Ведь так? Признайся честно!

– Пожалуй, – снова кивнул Денис.

– Так что тебе просто не повезло. Надо проанализировать ситуацию, расставить все точки над "и", чтобы больше никогда не возникали подобные сомнения. Или…

Мамонт залпом выпил остывший чай.

– Или признать, что ты не годишься для подобной работы. Мы попрощаемся с тобой без всяких обид, и выбирай себе любой другой жизненный путь – иди в адвокаты, нотариусы, юрисконсульты… Но, честно скажу, мне было бы жаль терять тебя. У тебя хорошие перспективы. Начальник нашего отдела предложил мне готовить тебя для штатной работы у нас. Так что решай сам!

Многие годы спустя Денис поймет, что он сделал выбор под влиянием личности Мамонта. Если бы на его месте сидел другой человек, решение могло оказаться совершенно иным.

– Ладно, я все понял.

У него пересохло в горле, и он, повторив жест Мамонта, жадно осушил свою чашку.

Они обменялись взглядами и улыбнулись.

– И хорошо, – сказал старший лейтенант. – Тогда продолжаем. К нам приезжает американская рок-группа, тебе придется ее освещать.

Снова отлучившись в комнату, он принес два плотных конверта, положил на стол, дружески подмигнул. В одном – аккредитационная карточка с фотографией Дениса, подписанная неким Брайаном Диггсом, менеджером группы «Purgeans», два билета на концерт во Дворец спорта с лиловым штампом "23 ИЮНЯ 1990 г. ". И две бумажки по десять рублей – на буфет и другие сопутствующие расходы. В другом деньги – три пятидесятирублевки.

– Твоя премия, – пояснил Мамонт.

Чуть помедлив, Холмс сунул оба конверта во внутренний карман пиджака.

* * *

Тогда, в восемьдесят шестом, Агеев уже работал в КГБ. Он знал то, что не полагалось знать никому. Что неприлично холостой зампред облисполкома занимается онанизмом и обожает порнографические журналы, к тому же берет взятки за продажу вне очереди автомобилей и хранит в служебном сейфе по десять-двадцать тысяч рублей сотенными купюрами. Агеев знал, что председатель городского Совета ветеранов в сорок втором выменял за канистру спирта военный билет у какого-то шизофреника и всю войну просидел в Узбекистане. Знал, что бывшая гимнастка, а ныне тренер областной сборной Ширяева во время выступлений в Бухаресте пыталась подцепить двух симпатичных французов пятиборцев, французы оказались гомосексуалистами и, приставив ей нож к горлу, отобрали все деньги, выделенные на группу, а вдобавок еще вырезали на ягодицах нехорошее слово – по-французски, конечно.

Агеев многое знал. В том числе и то, что женская красота тесно связана с длинными ногами. Какую книжку ни открой, так у героини «длинные, стройные ноги».

Только что такое – длинные ноги, Агеев не знал, а потому попался на простом, убогом финте. Оказывается, укороченные женские юбки создают оптическую иллюзию длинных ног. Только оптическую – и только иллюзию. Ха!..

Тогда, в восемьдесят шестом, все тиходонские телки как по команде напялили на себя мини. И девушка, в которую влюбился молодой Агеев, тоже была в мини. Он женился на ней и в первую же ночь понял: в натуральном виде ноги невесты никакие не длинные, а в два раза короче туловища. Ровно в два раза: когда она уснула, Агеев шпагатиком померил. В два раза!.. И сразу любовь пропала.

Молодая жена умела готовить пельмени и петь «ХазБулат удалой». Она говорила «ложить» вместо «класть», громко смеялась и без конца лузгала семечки. В том же восемьдесят шестом Агеев развелся, хотя в Конторе на такие дела смотрели очень косо. И больше уже не женился. Но с тех самых пор он завтракает и обедает только в пельменных.

Обед ровно в четырнадцать ноль-ноль. Агеев покидает свою душную контору, покупает в киоске какую-нибудь познавательную неторопливую газету вроде «Недели» или «Экономики и жизни». Киоскера зовут Катенька, ей сорок один, ее прадед репрессирован в тридцать восьмом, мать была угнана в Германию, прислуживала в богатой дрезденской семье, там родила первого ребенка, о котором никому… Ну, это неинтересно. Катенькиных ног капитан Агеев никогда не видел. И в досье о них не сказано ни слова: длинные они или короткие, в синих венах или там какая-нибудь родинка на полбедра. Ни слова. И хотя розовый напальчник, который киоскерша надевает, чтобы быстро отсчитать экземпляры газет, странно возбуждает капитана Агеева, – он только скажет «спасибо». И пойдет в пельменную.

Порция Агеева – шестнадцать штук серых магазинных пельменей. Он знает свою норму. Пятнадцать мало, семнадцать много, шестнадцать – в самый раз.

В холодные дни он попросит полить их майонезом или острым томатным соусом, в жаркую погоду лучше сметана. И огурчик, и помидорчик, и пучок махровой петрушки в мелких зеленых сборках. И кофе, конечно.

Сегодня уж больно жарко, за тридцать, капитану накрыли во внутреннем дворике, в теньке на террасе – специально вынесли столик и два стула.

– Зачем ему, этому гусю, второй стул? Кто он такой? – услышал Агеев шепот раздатчицы в пельменной. – Здесь и так людей сажать негде, вон – очередь!..

– Глохни, – кратко ответил заведующий. Он точно не знал, кто такой Агеев, но догадывался, что его надо всячески ублажать. Потому что капитан заглядывал пару раз с начальником местного ОБХСС, с инструктором райисполкома, да и в отделе общепита приходилось встречаться – Агеев обслуживал территорию и потому знался со многими людьми и входил во многие кабинеты.

Капитан разложил перед собой газету, рядом – блокнот с ручкой. У пельменей дряблая полужидкая оболочка, которая разваливается, едва дотронешься вилкой. А мясо всегда твердое, вари его хоть целые сутки. И это сочетание нравилось Агееву. Он думал так: если бы ему пришлось прожить остаток дней где-нибудь в Эмиратах, в огромном белом доме с тысячью бесшумных кондиционеров, закрытыми теннисными кортами, бассейном, наполненным настоящей морской водой и по-настоящему длинноногими минетчицами в пестрых купальниках, – он бы тосковал по этим пельменям. Тосковал бы, точно. И жизнь была бы не в жизнь.

В 14.16 капитан Агеев прикончил пельмени и ждал кофе. Кофе даже в жару подавали самый горячий, другого он не признавал. Коротая ожидание, капитан привычно черкал в блокноте.

– Минуту, – сказала раздатчица, убирая посуду со стола.

Она у них новенькая, две недели только. Зовут Виктория, двадцать шесть лет, ноги средней длины, бледные, на жилках; отец – турок из Хопы, родной дядя браконьерствовал под Астраханью, убит в перестрелке с работниками рыбнадзора…

Агеев почувствовал тяжелую отрыжку. Хватит, надоело.

Между тем из-под блестящей капиллярной ручки вышел занимательный этюд: мосластая Виктория верхом на козле. Груди у нее маленькие, треугольные и обвислые, как клапан почтового конверта. Проведешь языком, прихлопнешь сверху – приклеятся.

Языком… Да…

Агеев сглотнул слюну. Вика принесла кофе, поставила на столик, стрельнула глазами в блокнот и, покраснев до корней волос, спешно удалилась. Агеев проводил ее долгим взглядом, испытывая удовлетворение от того, что она увидела рисунок.

Хорошо, если бы она еще и узнала себя… Но это вряд ли… Капитан перевернул страничку и уставился в чистый листок, как будто на нем должны были вот-вот проявиться написанные тайнописью слова. Но листок оставался нетронутым, и ручка вновь принялась за работу, причем без всякого участия с его стороны.

Где же этот Пидораст? Неужели попробует водить его занос…

Агеев был очень недоволен Курловым. С одной стороны, он вообще был мало чем доволен в жизни, но этот наглый бугай дал прямые основания для недовольства, ибо навлек на него гнев руководства. Начальник пятого отдела подполковник Заишный, наткнувшись в документах на непристойный псевдоним, обрушился на Агеева так, будто капитан с упоением предавался греху, который этот псевдоним обозначал, и был застигнут с поличным.

– Мы занимаемся борьбой с идеологическими диверсиями, значит, наши руки и инструменты, которыми мы пользуемся, должны быть идеологически безупречными! – раскрасневшись, орал подполковник. – А вы приносите мне самую настоящую идеологическую диверсию! Вот она!

Заишный потрясал листком, исписанным далеко не каллиграфическим почерком Курлова.

– Он издевается над нами! Так какую пользу вы собираетесь от него получить?!

Если эту бумагу увидит генерал? Или проверяющий из Москвы? Думаете, они посмеются милой шутке вашего э-э-э… Курлова? Нет, капитан, ты вылетишь со службы в пять минут, да и мне придется пересесть в другое кресло!

Обычно подполковник так себя не вел. Видно, выходка этого идиота гораздо серьезней, чем кажется на первый взгляд.

Начальник словно уловил его мысль. Он глубоко вздохнул, взял себя в руки и перешел на другой тон, которым разговаривают с умственно отсталыми.

– Скажите, капитан, неужели вы действительно не поняли, что нельзя допускать в официальных документах нецензурных выражений? Тем более написанных с ошибками?

– Почему с ошибками? – угрюмо спросил Агеев. Ему казалось, что с орфографией тут все в порядке, и он хотел хоть немного оправдаться.

– В словарь надо смотреть! – Заишный раздраженно ударил ладонью по столу, ушибся и вновь вскипел.

– Да если даже и без ошибок! Вы соображаете…

Подполковник безнадежно махнул рукой и оборвал себя на полуслове.

– Документ переписать, псевдоним изменить! – четко приказал он. – Ясно?

Свободны!

Когда дверь уже закрывалась, до Агеева донеслась вырвавшаяся в сердцах фраза:

– Да он и вправду полный кретин!

Эта фраза уязвила капитана в самое сердце. Ему недавно стукнуло тридцать девять, а он все еще ходил простым опером, с маленькими звездочками на погонах. Карьера явно не сложилась, и он считал, что продвижению по службе мешал злосчастный развод, хотя иногда из обрывков разговоров и шуточек сослуживцев понимал, что его считают… мягко говоря, не очень умным человеком. Но не придавал этому значения, списывая обидные слова на козни недоброжелателей. А раз и начальник так считает… Это похоже на заговор, когда все против него. Значит, ему не видать майорской должности как своих ушей, хоть всех тиходонских диссидентов выяви и спрофилактируй! Да на диссидентах сейчас и не особенно выдвинешься – время такое: очередная оттепель, даже Сахаров и Солженицын уже не враги, а почти друзья… Теперь начальников больше другое интересует – наркотики, оружие, политические экстремистские организации… Ходят слухи, что Пятое управление вообще собираются то ли сокращать, то ли перепрофилировать. А организационно-штатные изменения вряд ли будут способствовать его карьере…

«А все этот засранец! – без всякой логики подумал капитан про Курлова. – Сам напрашивается, чтобы ему прищемили яйца!»

– Все нормально? – откуда-то сбоку появился заведующий – плюгавый мужичонка с плутоватой физиономией. Он курил поддельную «Яву» – будто дышал жженой покрышкой. Капитан нервно захлопнул блокнот, словно боясь, что нарисованный там хоровод лесбиянок выскочит наружу и завертится вокруг этого пройдохи.

– Да, да, нормально!

Он не переносил запаха табака во время еды. И во время сна, кстати, тоже. Была у него когда-то женщина, стопроцентная русачка, кровь с молоком, коса до пояса – но вот курила в постели как паровоз. Агеев терпел-терпел, но однажды не выдержал, поднял ее среди ночи, надавал по румяному лицу и заставил съесть пачку «Бонда» вместе с фольгой и целлофаном. Потом швырнул платье и трешку на такси: убирайся к такой-то матери! Так она без всякого такси галопом пробежала пару кварталов, ночью топот далеко разносится… Больше он ее не видел.

– Извините… – заведующий так же незаметно исчез.

Ровно в 14.50 Агеев встал и, не прощаясь ни с кем, вышел из уютного дворика пельменной. В груди бушевала злость.

– Ну, Пидораст, погоди! – мстительно процедил капитан себе под нос.

На противоположной стороне улицы гудел «рафик», парень в футболке заносил в Катенькин киоск обернутые серой бумагой стопки журналов. Сама вышла бы, не развалилась. Может, стесняется коротких ног? Может, у нее вообще вместо ног – протезы? Два синеватых обрубка, посыпанные тальком и перехваченные толстыми кожаными ремнями, а ниже – деревяшки с резиновыми набалдашниками на концах.

Бр-р-р…

Снова отрыжка. Капитан Агеев почувствовал тяжесть в желудке, привычным движением достал из кармана пластиковую трубку, наполненную яркими двухцветными гранулами-таблетками. Он вытряхнул на ладонь две гранулы, отправил их в рот.

Через несколько минут плохо пережеванные комки наперченного мяса превратятся в абсолютно нейтральную жидкость и через стенки желудка просочатся в кровь. Кто-то сказал, что эти чудо-таблетки переваривают не только мясо, но и сам желудок; скорее всего вранье. Агеев верил только своим врачам. Особенно с восемьдесят шестого года – когда перешел на магазинные пельмени.

* * *

Когда-то Родик Байдак уже садился за руль мертвее мертвого. Прошлой весной, в апреле. Полторы бутылки водки и два «кубика» сверху. Он проехал через весь город на ста двадцати, в машине было полно народу, человек восемь друг на друге, все пьяные вдребодан. Каждую минуту кто-то толкал его под локоть и говорил:

«Р-р-родь, нам еще не выходить?» Он проехал через весь город. От Таганрогского шоссе до проспекта Шолохова. Правда, была ночь. Правда, на восточной окраине его все-таки нагнали, перекрыли дорогу. Родик притормозил. Милиционеры вшестером наставили пистолеты на дверцу: выходи, гад. Родька не выходил; посмотрели – а он спит, морду на руль положил. Возможно, только-только уснул. А возможно, он полдороги такой ехал. Никто не знает. Через неделю права Родькины папаше его вернули, сказали: пусть ваш сын не напивается так сильно, пусть пьет по чуть-чуть – вот как мы, например.

Пить по чуть-чуть Родион Байдак не умел.

Сегодня он придушил не меньше литра бренди.

Когда Родик включил зажигание и сказал: «Теперь ветер нам в жопу, ребята, иначе закиснем совсем», – Сергей, как ни был пьян, все-таки стал потихоньку выбираться из машины. Он открыл дверцу и увидел асфальт, который плавно тронулся под подошвой, издавая тихий шелест.

Кто-то потянул его назад.

– Э?.. – сказал Сергей.

Тянула Светка Бернадская. Она сидела с ним рядом на заднем сиденье, левая Серегина рука лежала на ее плечах, как огромное бревно; Светка пригибалась под его тяжестью, тычась лицом Сереге в подмышки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю