Текст книги "Счастливых бандитов не бывает"

Автор книги: Данил Корецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 3
Беспредел

Проблемы для того и существуют,

чтобы их решать.

Современная присказка

В 2-20 ночи пустынную, словно вымершую Красноармейскую осветили белые лучи автомобильных фар. Две «бэхи» на большой скорости вылетели со стороны Большого проспекта, с рычанием промчались мимо сонных пятиэтажек – хищные черные силуэты на ночной дороге. Они сбавили ход у фирменного магазина «Дон-Кристалл», вползли на бордюр, прокатились по пешеходной дорожке и остановились напротив высоких витрин, украшенных нескромным лозунгом: «Водка №1 в России». Яркий свет ксеноновых фар прошивал магазин насквозь, освещая стеклянные прилавки, бесчисленные ряды бутылок и фигуру охранника, в нелепой позе застывшего посреди торгового зала с поднятой к глазам рукой.

Из автомобилей вышли семеро мужчин в темной одежде и трикотажных лыжных масках, закрывающих лица. В руках у них были обрезки металлических труб, арматура, кто-то держал кирпичи или булыжники; у одного под мышкой зажато короткое ружье с г-образным прикладом.

В следующую секунду – охранник еще не успел опустить руку на пистолетную кобуру – камни полетели в витрины. Лопнуло, взорвалось толстое стекло, с грохотом обрушилось внутрь, осколки зазвенели об асфальт. Заныла-заверещала сигнальная сирена. Люди в масках вошли в магазин, сбивая прутьями торчащие из рам острые осколки. Навстречу им выскочил ослепленный фарами охранник. Пистолет он уже держал в руке и пытался передернуть затвор.

– Ни с места, б…дь!!! Стрелять буду!!!

Вспышка, гром. Словно наткнувшись на невидимую стену, охранник отскочил назад, опрокинулся на спину и заелозил по полу ногами. Никто не обращал на него внимания. Налетчики деловито громили прилавки, ящики с бутылками, кассовые аппараты, ломали двери административных кабинетов, где разбивали компьютеры, факсы и другую оргтехнику. Через три-четыре минуты все прекратилось одновременно, словно по мановению дирижерской палочки.

– Уходим!

Семеро налетчиков вышли через разбитые витрины, расселись по машинам. Выходивший последним человек с ружьем бросил на залитый водкой пол зажженный термопатрон. К потолку взметнулся столб синеватого пламени, где-то оглушительно треснул облицовочный пластик. В доме через улицу засветились окна – одно, второе, третье…

«Бэхи» неторопливо сдали назад, развернулись, выехали на проезжую часть. Один из них чиркнул глушителем по бордюру. Затем натужно взревели двигатели, взвизгнули шины, темные силуэты рванули в сторону вокзала и быстро растворились в ночи. А издали доносились звуки сирен.

* * *

С высоты птичьего полета раскинувшийся на берегах полноводной реки Тиходонск похож на огромный живой организм, присосавшийся к живительному источнику.

Когда-то он был таможней, затем военной крепостью с гарнизоном в две тысячи человек, функции ее были просты и понятны: оборона лежащих к северу и западу областей, плацдарм для завоевания чужих территорий. Со временем надобность в обороне и завоевании отпала, но город, тем не менее, строился, богател, разрастался и в конце концов зажил сам по себе, как любое существо, которое дышит, ест, пьет, страдает, болеет – все это просто так, без всякой надобности. Просто потому что оно существует на этом свете. Живет, то есть…

Да, именно живет, никакой ошибки тут нет. Город – живой. Органы дыхания, осязания, зрения, выделения, центральная и периферическая нервные системы, головной и спинной мозг, таламусы, гипоталамусы, эпифизы, гипофизы и великое множество других структур и отделов, регулирующих его каждодневную жизнь. Его кровь красно-зеленоватого оттенка, цвета денежной массы; его дыхание отдает бензином, гудроном и мусорной свалкой; его асфальто-бетонная кожа изъедена морщинами и язвами. Он живет не лучше и не хуже других российских городов. Обычно. Как и те микроорганизмы, что населяют одно-двух-трехкомнатные клетки его тела. Каждый выполняет какие-то функции, не особо задумываясь, зачем это нужно и к какой цели приводит. При этом у каждого свои представления о собственной роли и значимости. Например, здание Администрации Тиходонского края должно соответствовать черепной коробке, в которой пульсирует головной мозг, носитель высших функций организма – хотя на деле это скорее один из отделов кишечника, где происходит впитывание и переработка питательных веществ.

Тиходонский голова, по идее, должен соответствовать лобной доле головного мозга или, на худой конец, одному из нейронов, его составляющих. В то время как на самом деле является неким образованием в районе пищевода, которое успевает перехватить многие питательные вещества еще до того, как они попадут в желудок.

Где же на самом деле находится головной мозг, – остается загадкой, ответа на которую не знает никто. Вернее, ответов слишком много, поскольку даже забухавший Батон видит себя центром не только Тиходонской области, но и всей Вселенной…

Вот так-то.

И есть в этом городе своеобразные железы, «центры удовольствий», что ли. Их функции ни у кого не вызывают сомнений. Сеть фирменных магазинов Тиходонского ликеро-водочного завода «Дон-Кристалл», его мрачные склады на Широком проспекте, многочисленные вино-водочные отделы в обычных торговых точках, безымянные ларьки, где дешевое пойло продают из-под полы… А еще есть не столь разрекламированная сеть сбыта наркоты и граничащих с ней стимуляторов: респектабельные оптовики, живущие в огромных частных домах, суетливые и нервные уличные «пушеры», мелкие сбытчики-наркоманы в грязных притонах, опрятные дилеры, сбывающие гедонистические «кокс», экстази и ЛСД в блестящих, гремящих модной музыкой клубах, где дергается в танце с виду вполне благополучная публика.

Отсюда в клетки городского организма вбрасываются этанол, каннабиноиды, нейролептики, морфиновые алкалоиды и прочие активные вещества, которые позволяют микроорганизмам на время забыть про грусть-печаль и исправно снабжать кроветворную систему денежной массой. Отношение к этим «центрам удовольствия» у народа неоднозначное. Где-то посередине между вожделением и лютой ненавистью. Если их и громили, как винные склады купца Рябушкина в 1905-м и 1917-м, то только для того, чтобы использовать содержимое по прямому назначению. Говорят, что и взятие Бастилии в Великую французскую революцию имело целью разграбление винных подвалов, находившихся под знаменитой тюрьмой.

Бессмысленное истребление алкогольной и наркотической продукции всегда и везде воспринималось народными массами как противоестественный акт, злодейство, почти святотатство. Будто наплевали в общественный колодец, к примеру. Из-за чего Горбачева – «губителя виноградарства» – на Тиходонщине не любили даже в лучшие его времена.

Однако в середине-конце августа 2010 года в городе произошло несколько нападений на склады и магазины фирменной торговой сети «Дон-Кристалл». Нападений именно что бессмысленных, дурацких, с обывательской точки зрения. Налетчики не пытались завладеть продукцией или выручкой, не выставляли каких-либо требований – они просто крушили все подряд, оставляя после себя стеклянное крошево и пепел. Магазин-павильон на Славянской площади сгорел дотла. Магазин на Пушкинской после погрома до сих пор закрыт, там идут ремонтные работы. В ночь на 19 августа в окно склада № 3 со стороны проспекта кто-то швырнул зажигательную гранату – уничтожено больше тысячи декалитров элитной продукции.

Сотрудники милиции только руками разводили, но на след преступников выйти не могли. Или не хотели. В народе стали поговаривать о «водочном Бэтмане», который таким радикальным образом пытается решить одну из главных русских проблем. Но это должен быть по определению полный псих, сумасшедший. Вернее, целая банда сумасшедших. Что, конечно, не соответствовало действительности, поскольку действия налетчиков всегда отличали слаженность и четкость.

Похоже было, что в организме города завелся неизвестный науке крайне опасный микроб…

* * *

Погромы магазинов очень озаботили многих, но больше всего, пожалуй, директора ликеро-водки (по-старому, привычному наименованию) товарища Джаваняна. И убыток, в основном, лег на него, и обязанность «включать ответку» – тоже. Да и выпад, в общем-то, нацелен в первую очередь в него: тот, кто это сделал, знает, в чью епархию лезет…

Поэтому уже с семи утра Вартан Акопович сидел за своим рабочим столом, рисовал на листке кружочки и квадратики, соединял их стрелочками, как всезнающий сыщик в захватывающем детективе. Только сыщик из него получался хреновый: фигурки выходили ровные и стрелки прямые, а что они обозначают, он не понимал.

Про комиссию он на фоне таких событий забыл начисто. А Сумский явился ровно в девять, с ним оба «язвенника» – один по правую руку, второй по левую. И сразу бумаги на стол.

– Это результаты проверки, в общих чертах. И наши рекомендации.

– Уже? Так быстро? – вяло удивился Вартан Акопович.

Он взял бумаги – их было совсем немного, четыре листка. Пробежал глазами. Оцепенел.

– Да вы в своем уме? – вылетело у него, прежде чем он успел что-то подумать.

– Вполне, – сухо ответил Сумский.

Вартан Акопович моргнул, кашлянул, еще раз вчитался в прыгающие перед глазами буквы: «…Очистка воды осуществляется по устаревшей методике с помощью механической фильтрации, процесс озонирования не внедряется, нанотехнологии не используются…В связи с вышеуказанными недочетами, а также игнорированием руководством завода рекомендаций министерства по внедрению инновационных маркетинговых и производственных технологий комиссия считает необходимым принять следующие меры: а) укрепить руководство завода; б) провести переаттестацию и обновление состава высшего менеджмента; в) повысить качественный уровень кадров среднего и низшего руководящих звеньев…»

Написано было мудрено и малопонятно, но не для такого травленого управленческого волка, как Вартан. Он сразу схватил суть документа. И тут же произошла трансформация – вместо добродушного и гостеприимного хозяина в директорском кресле оказался оборотень: страшный, опасный и готовый на все.

– Значит, убрать меня приехали? – процедил он, зло ощерясь. – Укрепление… Переаттестация… Обновление!.. Научились словами играться! Это вам не прежние времена! Меня сюда акционеры поставили!

Последние фразы он прокричал во весь голос.

– А понравится акционерам, что каждые сутки вашего руководства приносят заводу убытки в 72 тысячи рублей? – не повышая голоса, сказал Сумский. – За месяц вы вынимаете из их карманов больше двух миллионов!

– Как?! Откуда?!

– Это всё подсчитано, Вартан Акопович, и даже…

– Кем подсчитано?!

– Мной.

– Фигня! Идите на… отсюда!

«Язвенники» нервно пошевелились. Сумский оглянулся на них, словно предостерегая от спонтанных действий.

– Послушайте, господин Джаванян, – сказал он совсем уж официально, как на допросе. – Выручка по Тиходонску упала на треть. Это только за последние два месяца. Случись это в Москве, вас бы не то что уволили, вас бы… Гм… Но уволили бы точно!

– Так ведь это сезонное… И потом, у нас убытки от преступных действий… Какие-то бандиты наехали… Витрины бьют, склады поджигают! А до этого она всегда только росла!

– Кто – росла? – уточнил Сумский, деликатно зевнув в ладошку.

– Да выручка!

Сумский продолжал смотреть на него, словно не расслышал. Они оба смотрели друг на друга и молчали. Как кролик и удав. На столе у директора зазвонил телефон, но загипнотизированный Вартан Акопович даже не пошевелился, чтобы снять трубку.

– А все потому, что вы не уделяете внимания инновационным технологиям, – подал вдруг голос один из «язвенников». Голос оказался сиплый и какой-то, прямо скажем, замогильный. Как и положено язвенникам, наверное.

– А ведь мы вас предупреждали. Потому и показатели у вас самые низкие по области… Нехорошо!

…Это «нехорошо» еще долго отдавалось в голове Вартана Акоповича похоронным колокольным звоном, заставляя его морщиться и гримасничать в самый неподходящий момент. Он успел пробежаться по цехам, переговорил с начальниками и старшими мастерами, вызвал к себе в кабинет главного инженера, технолога и бухгалтера, изложил краткий план действий по нейтрализации угрозы. Лишь после обеда он почувствовал, что прихватило сердце. Вартан Акопович принял сорок капель валокордина, посидел, подышал. Потом рассортировал бумаги – часть в сейф, часть сложил в портфель. Потом позвонила Милка, предложила закатиться в «Атаманский», поужинать.

– Не могу, зайка, дела навалились, – скучным голосом ответил он.

– Тогда я с девочками пойду куда-нибудь кофе выпить! – недовольно ответила Милка.

«Провались ты со своими блядями! – подумал Вартан. – Я б вам ведро кофе налил и заставил выжрать, в глотки бы заливал, чтобы вы на всю жизнь напились этого кофе! И чего вы его дома не пьете? Почему именно в блядушники всякие набиваетесь каждый вечер!»

– Ну, ты там не долго, зайка, – сказал он вслух вроде бы доброжелательным тоном. – А я скоро дома буду, позвоню…

Но отправился он не домой.

Точнее, не совсем домой.

Он скомандовал шоферу ехать в «Шанхай», и через полчаса тот припарковал свежую «ауди А8» в центре южноафриканского «бидонвиля», в котором должны жить бесправные угнетенные негры. Правда, на площадке между новыми домами. Хотя дома были новыми, запахи тут все равно витали старые – канализации и помойки. Дежуривший у калитки Додик почтительно поприветствовал его, проводил в дом.

– Подождите минутку здесь, – он усадил Вартана Акоповича в кожаное кресло в большой прихожей, которую почему-то хотелось назвать не холлом, а просто сенями. – Журнальчики тут, газетки, пятое-десятое… Хозяин скоро будет.

Через пару минут двери гостиной открылись, там стоял Паяло с торжественно-лакейским выражением на опухшей роже.

– Можете заходить! – объявил он. – Хозяин ждет вас!

Вартан Акопович удивленно приподнял брови. Еще бы ливрею надел! Встал, прошел в гостиную. Босой сидел за столом, выложив перед собой покрытые татуировками ладони. На столе стоял графин с золотисто-коричневой жидкостью.

– Выпьешь портвешку? – спросил хозяин. – Это тебе не «Три семерки» – настоящий, из самой Португалии!

Вартан Акопович отрицательно помотал головой.

– И так в голове перезвон, спасибо.

Он подождал, когда Паяло выйдет, закрыв за собой дверь, оглянулся и спросил, понизив голос:

– Что тут у тебя за цирк? В магараджу играешь?

– В кого-кого?

– Царя индийского!

Босой хмыкнул, плеснул себе в стакан ароматную жидкость, прищурился.

– Пристяжь свою дрессирую, скажем так, – сказал он важно. – Воспитываю уважение к старшим. И чтобы перед солидными гостями в грязь мордами не ударили…

Босой одним махом опорожнил стакан, вытер ладонью рот.

– А кто эти «солидные» гости? – спросил Вартан Акопович, прикидывая, относится ли он к этой категории.

– Это не твое дело. Зачем пришел?

Значит, не относится.

– Сам знаешь зачем, – Вартан Акопович насупился. – Магазины наши громят, жгут, из Москвы «комиссары» пожаловали, х…й к носу приставили, уволить грозятся за плохие показатели…

Босой осклабился.

– Так это им не только тебя, им мусоров наших поувольнять надо заодно!

– Хрен там. С мусоров спроса никакого…

Вартан Акопович привычно проглотил комок обиды. Уж больно легко хозяин воспринял весть, от которой его трясет и плющит не на шутку, и даже сорок капель успокаивающего не помогают.

– Мусора протоколами липовыми трясут, какие-то там планы мероприятий, мать их… Работаем, мол, все в ниточку.

Босой перестал улыбаться.

– Я тоже работаю, – сказал он.

– И что?

– Пока ничего.

Босой поскреб пальцами худую волосатую грудь, налил еще, с удовольствием выпил. Вартан Акопович, который был с ним в партнерских отношениях и неплохо ориентировался в положении дел, с удивлением отметил, что не только челядь его, но и сам Босой изменился в последние дни. Стал жестче, увереннее. Важности напускает. Как будто знает что-то, чего другие не знают. Как будто козырная масть у него в рукаве припасена.

– Позапрошлой ночью опять охранника кончили, стекла побили, прилавки… Чуть не спалили все дотла, черти. – Вартан Акопович вздохнул. – Магазин на Железнодорожной. Там двухметровые витрины, стекло особое, дорогое. Пока привезут, пока установят, пока торговый зал в порядок приведем… Два месяца магазин колом стоять будет. Убытков на полтора десятка миллиона…

Он прокашлялся, помолчал. Босой никак не реагировал, словно его это не касалось.

– Я что хочу сказать, – Вартан Акопович облокотился на стол, наклонился к хозяину. – Можешь забить, конечно, что меня турнут с завода и все такое. Это мои личные проблемы как бы… Да. Но завод-то, дело это – наше общее дело. И твоя доля крутится очень немаленькая. Что с ней будет-то, а?

С улицы слышалось басовитое урчание автомобильного двигателя – там Додик ковырялся под приподнятым капотом «шестисотого». Из кухни тянуло чем-то жареным, пряным, возбуждающим и необыкновенно аппетитным.

«Баранина. Ягненок, наверное…» – подумал Вартан Акопович.

Джаваняну вдруг представилось, как он приходит домой, а там его ожидает красавица-жена, похожая на Милку, но порядочная, в атласном халатике, расстегнутом на две нижние и две верхние пуговицы, с блюдом в руках, где горкой навалены его любимые бараньи котлеты с кинзой, сметаной и горчицей. Но это была всего только игра воображения, поскольку жена Антона Саввича красотой никогда не блистала, к тому же четыре года назад она со скандалом и всеми манатками съехала к матери в Череповец. Да и из Милки жена никакая, она только для одного дела годится… Поэтому обычный ужин Вартана Акоповича состоял из приготовленных домработницей Галей макарон по-флотски и стопки «Тихого Дона» спирта высшей очистки.

Он мог бы каждый вечер ужинать в ресторане или заказывать на дом шикарные меню с икрой, шампанским и теми же бараньими котлетами – как-никак он директор крупного предприятия, деловой партнер таких тузов, как Босой, Карпет и прочие, один из контролеров спиртового трафика Тиходонска. Но это ему не было нужно. Он соскучился по обычной, домашней еде.

Даже не столько по жрачке, сколько по доверительной атмосфере семейного ужина. Ведь когда-то они с Босым частенько сидели за одним столом, сидели хорошо и подолгу. Было о чем поговорить, было за что поднять тост. Сейчас все по-другому. Каждый сам за себя. Сам за себя и против всех остальных. Криминальная община Тиходонска под действием центробежных сил вышла из состояния равновесия, она раскачивалась, как огромный валун на краю уступа, и вот-вот должна рухнуть в бездну. И обязательно рухнет. Вартан Акопович это чувствовал. Только ничего поделать не мог…

– Ты за мою долю не парься, добрый такой! – прервал его раздумья Босой. – Как-нибудь сам побеспокоюсь. А насчет того, что стекла бьют и шкодничают, так это я знаю, чья работа…

Он навострил на гостя выцветшие глаза.

– Гарик и Мокей с речпортовскими своими, вот кто это. Точно знаю!

Вартан Акопович сперва остолбенел, поскольку это была, мягко говоря, несусветная чушь, затем открыл было рот, но Босой махнул на него рукой, отметая все контрдоводы.

– Точно знаю! – гаркнул он. – И точка. Только доказать не могу. Ты вот что… – Он наморщил лоб, что-то соображая. – Охранников своих пока попридержи, все равно от них толку ноль… Так. Я к тебе Батона пришлю с его командой, они подежурят у тебя на точках, присмотрят, но только так, чтобы никто не знал. И все будет ништяк. Недели не пройдет, Гарик уже будет здесь на коленях ползать, объяснилово катать и прощения просить. Вот так. Понял?

– Да хоть Гарик, хоть сам Гарри Поттер, мне по барабану, – сказал Вартан Акопович. – Только бы шкоды прекратились…

– Какой еще Гарри Поттер?

– Да артист один…

Босой нахмурился, проворчал:

– Умные все стали, да?.. Ладно. А теперь иди, мне ужинать пора. Батон к тебе завтра вечером подскочит, до шести. Жди.

Выйдя на крыльцо, Вартан Акопович достал сигарету и закурил. На улице успело стемнеть. Додик на секунду вынырнул из-под капота, кивнул головой на прощание и опять зарылся во внутренности «мерседеса».

«И чего ему сдался этот Гарик?» – подумал Вартан Акопович, выходя сквозь ворота на улицу «Шанхая». Никакого резона громить магазины и склады «ликеро-водки» у речпортовских не было по той простой причине, что Гарик тоже в доле. Здесь явно было что-то не то. Может, личная вражда? Или у Босого началась паранойя с галлюцинациями?..

Вероятней всего.

Хотя Вартан Акопович все-таки предполагал что-то третье.

* * *

Переулки 1-й и 2-й Парниковый, улицы Чернышевского и Паровозная ничем не знамениты. Но, пересекаясь, они образуют неправильную трапецию, которую в народе зовут «Загон», а еще – «Золотая миля». Хотя первый вариант подходит больше. Это частный сектор на окраине: невзрачные кирпичные и саманные домишки, синие столбики водоразборных колонок. Тиходонские наркоманы знают этот район, как старики знают ближайшую аптеку, как хозяйки знают свой гастроном и торговый центр. И даже лучше. Здесь можно приобрести любую дурь приемлемого качества по сравнительно доступной цене. Для нарика это куда важнее хлеба, молока и валидола. Важнее всего на свете.

Жизнь в «Загоне» начинается ближе к полудню. Светка-Квашня с побитым оспой лицом выходит с метлой на пустынную тихую улицу, сметает в кучу мокрые листья и всякий мусор перед домом хозяина. Сама похожа на бомжиху, но метет чисто, старается. Она работает на Цыгу-старшего, делает самую черную работу по дому, да и вообще что скажут. Живет в деревянной пристройке за сараями, питается объедками с хозяйского стола. Здесь у каждого торговца есть рабы, такие же, как она. Натуральные рабы – без прав, без прописки, без прошлого и будущего. Это нарики, попавшие в долговую кабалу, опустившийся сброд. Их долг перед хозяином измеряется не суммой денег, а количеством оставшихся дней жизни. Они работают за дозу. Они могут даже убить, если хозяин велит. И их могут убить в любой момент, если ослушаются.

Вот – Ваня Ситцевый. Он ходит по домам, выбивает деньги у должников, у кого еще можно что-то выбить. Ему под тридцать, он здоровый, колом не перешибешь. Но полный идиот. Почти полоумный. И крепко сидит на «герыче». Как-то наладить собственную жизнь у него не получилось, зато он умеет подчиняться и выполнять приказы. Если Самвел ему велит достать луну с неба, он поставит стремянку повыше и полезет на небо. Если велит открутить кому-нибудь голову – открутит, как лампочку из патрона. Должники не вступают с ним в споры, это бесполезно. Если деньги есть – отдают сразу, если нет – прячутся. Если кто-то не успел спрятаться, тому бывает плохо.

Где-то после часу «Загон» постепенно наполняется людьми и машинами. Район становится похож на ярмарочную площадь. Громкий говор, смех, крики спорящих, звуки музыки из приоткрытых окон автомобилей. Праздник! Люди идут к Цыге-старшему и Цыге-младшему, к Саше Кумаеву, к Самвелу, к Василисе Крашеной, у которой кроме дури и осетинской водки есть так называемые «комнаты». Как и на ярмарке, здесь можно встретить кого угодно. Больше всего, конечно, обычной швали – молодых людей без определенных занятий, приехавших сюда из спальных районов Тиходонска, из старых кварталов Богатяновки и Речпорта. Лица еще не опустошены, на них не заметно следов деградации (кроме доставшихся по наследству), движения и речь не заторможены, скорее даже напротив: возбуждение бьет через край, «Загон» еще полон загадок и открытий, они здесь – очарованные странники…

Деловитой рысью снуют мелкие дилеры – опухли со сна, толком еще не проснулись, но время не терпит, пора запасаться товаром для горячей ночной смены в клубах, дискотеках, на корпоративах и прочих мероприятиях.

В толпе выделяются приличные с виду, одетые в дорогую «классику» люди за тридцать, по которым никогда не скажешь, что они сидят на игле или таблетках. Так оно и есть. Это не наркоши, это – «пудели», личные курьеры, работающие с доставкой на центровых заказчиков, которым то ли влом, то ли по статусу не положено появляться в подобных местах.

Здесь можно встретить знаменитостей – правда, бывших. Небритый, похожий на старого больного пса Костя Ермилов (просто Костя) когда-то выступал за Тиходонский спортклуб и сборную края по футболу, был неплохим вратарем. Сейчас, как шутят местные, «играет» за спортивный клуб «Опиоид» (хотя по бедности иногда приходится выступать и за команду «Момент»).

А вот известный в середине 90-х тележурналист Веня Исаковский – он только что вышел от Самвела с шестью дозами «кокса» в кармане, хозяин лично проводил его до крыльца. В лучшие свои годы Веня жил на широкую ногу, работал на крупные московские издания, раздавал оплеухи высоким городским чиновникам, увел красавицу-жену у худрука местного драмтеатра, устраивал шумные кокаиновые пирушки… И так далее и тому подобное. Сейчас он, по слухам, живет на деньги, оставшиеся от продажи квартиры, судится с бывшей красавицей-женой (она снова со своим худруком) и мечется между «коксом» и водкой – из чухмары в запой, как говорится, – не в силах определиться, через какое зелье ему в конце концов откинуть копыта. Кстати, бывшую свою он-таки подсадил на кокаин, она сейчас тоже столуется в «Загоне» – у Цыги-старшего, только не лично, а через «пуделей». Ничего, Цыга знает: пройдет год-другой, и прима областного драмтеатра явится в «Загон» собственной персоной, сперва будет фыркать и швырять купюры, а потом махнет на все рукой и присоединится к этому празднику, который навсегда, до самой гробовой доски, останется с ней. Сползет с чистого «кокса», узнает вкус дешевой шняги… Там недалеко и до метлы и деревянной пристройки, благо что Светка-Квашня к тому времени наверняка загнется, понадобится замена.

Лица, фигуры, голоса…

Пей, моя девочка, пей, моя милая

Это плохое вино…

Оловянные глаза ментов, закусывающих шашлыком прямо во дворе Василисиного дома – под навесом накрыт богатый стол, крахмальные скатерти и салфетки, хозяйка сама подливает водочки дорогим гостям.

Заострившиеся от возбуждения и страха мордочки шКолоты, получившей первую в жизни «движку».

…Оба мы нищие, оба унылые,

Счастия нам не дано!

Тупые рожи даунов, свихнувшихся кто от передоза, кто от абстинухи.

Темное, неподвижное, как у древней статуи, лицо Самвела, вглядывающегося в толпу, в непонятные пока вихри, что закручиваются в конце Парниковой.

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно…

Пронзительные звуки автомобильных сигналов. Фаа-фа-фааа!

Три машины свернули с переулка – сверкают черные полированные бока, гудят сигналы. Вереницей пробираются они к дому Самвела, разрезая на скорости толпу: разойдись, если жизнь дорога!

Крики, ругань, ругань…

В «Загон» пожаловали чужие!

Самвел в позе древнегреческого героя: спина прямая, руки сложены на груди, лицо по-прежнему неподвижно. Менты косятся в его сторону, встают из-за стола, торопливо утирая салфетками жирные губы. Капитан Теслюк прокашливается, пробует голос. Машины чужаков уже у крыльца Самвела, одна из них сносит бампером деревянный заборчик перед огородом, с треском вминает его в землю.

– Да они вообще ох…ели!!

Менты тут как тут, Теслюк стучит кулаком в затемненное стекло, кто-то пинает ногой резиновый скат. Стекло медленно отъезжает вниз, капитан наклоняет лицо к открывшемуся темному проему – видно, как прыгают от возмущения толстые щеки, он свирепо рычит и брызжет слюной. Потом щеки вдруг разом обвисают. Из салона слышится негромкий ровный голос. Теслюк какое-то время стоит молча, руки сами собой складываются по швам. Ничего не подозревающий лейтенант продолжает пинать колесо. Голова Теслюка дергается, макушка задевает верхний проем окна. Он высовывается наружу, орет на лейтеху, словно это именно из-за него разгорелся весь сыр-бор:

– Ты что, в футбол сюда пришел играть, дурья башка? Делать нечего? Так я найду тебе занятие!! А ну, пошли!!

И менты уходят. Исчезают. Даже не попрощавшись с Самвелом, ничего не сказав, не объяснив, ни единого слова.

Из машин выходят люди – человек двенадцать-пятнадцать. Глядя на эти лица, сразу понимаешь: парни приехали не за дозой. И уж точно не для того, чтобы посетить «комнаты» Василисы Крашеной. В руках у них ружья и короткоствольные автоматы, некоторые поигрывают гранатами – не теми дорогими фруктами, которые продаются на Тиходонских рынках, а самыми настоящими, боевыми – «РГД-5» и «Ф-1».

Звуки праздника смолкают, над «Загоном» воцаряется тишина. Вооруженные люди разбиваются на группы, одна перекрывает выходы из подворья Цыги-старшего и младшего (оба семейства занимают по половине уродливо-длинного, как амбар, дома), вторая занимает позицию у особняка Кумаева, третья остается возле Самвела и Василисы. Четвертая группа оттесняет в сторону зазевавшихся нариков, хотя почти никаких усилий для этого не требуется – нарики уже все поняли и сами бегут из опасного места. Чья-то потрепанная «лада», выпустив черное облачко выхлопа, покатилась прочь – быстрее, быстрее отсюда! Слышно, как со скрежетом переключаются передачи.

– Эй, ты, рожа! Мечи свою дурь из подвала! Ревизия приехала, будем акт составлять!

Древнегреческий лик Самвела слегка бледнеет, когда в живот ему больно упирается ствол автомата.

– О чем дурь, какой говоришь? – от волнения Самвел слегка шепелявит и переставляет слова местами.

– Я тебе, б…дь, объясню, какой дурь!! – орет одетый в черное крепыш и бьет его головой в лицо.

Охнув, Самвел отступает в дом, пытается закрыть за собой дверь. Его лицо залито кровью, он ничего не видит. Дверь с грохотом и треском отскакивает в сторону, крепыш и его напарник залетают внутрь, опрокинув на ходу хозяина, который безвольной грудой мяса падает на пол, под тяжелые ботинки…

Со стороны Цыгиного дома слышится короткая автоматная очередь. На кирпичной стене за сараем – оплывающие вниз красные брызги, словно в нее со всей силы вхерачили банкой томатного сока. Ваня Ситцевый упал на колени, ожесточенно молотит себя по голове обухом топора. Выстрел угодил ему в лицо, Ване больно, он хочет достать пулю, выдрать ее из себя, только забыл выпустить из руки топор, которым собирался зарубить одного из нападавших… Любой другой на его месте давно был бы мертв, лежал бы себе и остывал, но Ваня слишком живуч и слишком глуп, он лупит и лупит себя, как испорченный механический заяц, которому вместо барабана подсунули его собственную голову.

* * *

Рубен Гаригинович Карапетян, он же руководитель нахичеванской ОПГ Карпет, производит впечатление не слишком опрятного человека. Или настолько занятого, что ему недосуг взглянуть на себя в зеркало. Растрепанные волосы, брюки с расходящимися от паха морщинами-«гармошками», разводы от пота под мышками и густой запах чеснока – эти приметы так же характерны для Карпета, как белая борода и красная шуба для Деда Мороза.