Текст книги "Таба Циклон"

Автор книги: Даниил Шеповалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Да че ты, пошли, он же еще далеко! – говорит Вера. – Нет, давай подождем, пусть проедет…

– Дань, не тупи! Мы миллион раз уже успели бы пройти! – Нам нужно обязательно подождать. Писатель достает баллончик для сифона и кладет его на рельс. Через десять минут тепловоз с ревом проносится мимо них, отшвыривая баллончик – тот вылетает на насыпь, падает на залитый соляркой гравий рядом с блестящим черным кусочком каменного угля.

– Ну че, теперь можно идти?

– Я тебя очень прошу: подожди еще минуту, не переступай рельс!

– Данечка, ты тоже с ума сошел, а? Армас себя очень похоже ведет!

Писатель снова смотрит на часы.

– Все, пойдем…

Они перебираются через насыпь. Недостроенная высотка невдалеке, наверху в темных проемах безжизненных пока окон мерцают своим потусторонним свечением рабочие-сварщики.

«Получено новое сообщение». Писатель смотрит на экран мобильного телефона, вновь и вновь перечитывает текст.

– Что там? – спрашивает Вера.

– Ничего… – качает головой Даня.

– Точно? Даже в темноте видно, как у тебя лицо побледнело.

– Да нет, это просто… Ну, неважно… Сука! Писатель с силой бросает телефон об землю, у того отлетает передняя панель.

– Неважно, говоришь? – Вера подбирает мобильник. – Смотри-ка, работает еще…

– У тебя есть сигареты?

– Ты же не куришь!

– Похоже, что уже курю.

– Есть, конечно. Держи! Видишь, не я одна скрытная…

Они выходят дворами к метро. На площади взмывает вверх разноцветный электрический салют – глупый некрасивый шар на высоком столбе, не убранный с новогодних праздников. Возвращающиеся после работы люди толпятся у коммерческих ларьков, разношерстная музыка льется из них отчаянной какофонией.

– А ты боишься умереть? – вдруг спрашивает писатель Веру.

– Интересные у тебя вопросы. Но вообще нет, не боюсь.

– Почему?

– Не знаю даже. А чего бояться? Мне кажется, когда умираешь, ничего не происходит: нет никаких туннелей, ни божественного света, ничего. Все равно, что перегорает одна из лампочек в рождественской гирлянде. Куда она отправляется? В рай? В ад? Бред собачий: она просто перегорает и все. Просто из нее уходит ток.

– Интересная теория… А куда он уходит?

– В остальные лампочки. Или в какого-нибудь идиота, который сунет две проволоки в розетку… Знаешь, я в детстве часто думала о том, как ток живет в батарейках. Ну как у него там, своя кровать, и шкаф с одеждой, и туалет, и все такое…

– Держи… – Даня протягивает девушке длинный металлический ключ. – Я не особенно знаю, как там ток, но вот ты, если хочешь, можешь пока жить у меня.

– Спасибо! Ой, он такой теплый, ты его долго в руке держал? – Вера опускает ключ в карман плаща. – Серьезно, большое спасибо, Дань… Ты только не обижайся: может, я и загляну, но не сейчас. Я хочу чего-нибудь нового! Все равно чего: плохого, хорошего – без разницы!

– Я понял, не продолжай…

– Ты правда не обижаешься?

– Правда.

– Тогда скажи, куда мне теперь идти?

– Тебе направо. Заговори с первым человеком, которого встретишь…

– Договорились!

– Пока.

– Нет, ну ты правда не обижаешься?

– Правда. Правда. Пока!

Она уходит, и снова начинается дождь. Длинный косой дождь из серых облаков, пугающе низко стелющихся над землей. Изредка капли попадают в глаза, на миг превращая окружающий мир в размытое пятно. На все это хорошо было бы смотреть из окна кафе, обнимая замерзшими пальцами пузатый бокал, в котором благородным темным янтарем плещется собеседник, лучше которого этим вечером ему не найти. Сидеть допоздна, все откладывая и откладывая тот момент, когда нужно будет выбираться на улицу, пряча лицо от холода и дождя. Но за ненадежными витринами кафе сидят совершенно другие люди, а он идет по тротуару. Он – в одну сторону, она – в другую, с одинаковой скоростью, два пешехода в безликой задаче из школьного учебника математики. На дороге – листья, листья: нескончаемые, впечатанные в мокрую землю листья. Навязчиво бросаются в глаза в темноте, словно одинокие точки в неуютном осеннем романе.

Даня понимает, что еще несколько минут таких мыслей – и он окончательно свихнется. Он надевает наушники и крутит колесико настройки. Раздраженно морщится, слыша всю ту муть, что плещется в эфире. Заводные зомби без страха и упрека… Внезапно одна из радиостанций привлекает внимание писателя.

«Салют! В эфире радио "Депрессия!" Мы приветствуем всех наших друзей-самоубийц, решивших уйти из жизни этим прекрасным мерзким вечером…»

Дане вдруг кажется, что он уже где-то слышал этот голос. Даже не то что слышал, а…

«Самая важная история на свете – это ваша собственная, дорогие радиослушатели. И она предназначена только для вас. Людей, без которых вам невыносимо жить, вы никогда не встретите или встретите слишком поздно. Чем хуже – тем лучше, дорогие друзья, и только это наполняет нас силой жить дальше. Тем не менее, мы скорбим вместе с вами, дорогие радиослушатели, и передаем… Передаем… Поролоновая крыса Батукада передает привет своему единственному другу – писателю Дане Шеповалову. Желает ему не отказываться от своего замысла и непременно убить всех героев своего романа… Слушайте, какой замечательный писатель! Нужно пригласить его к нам в студию! Специально для тебя, Даня, где бы ты ни был, по заявкам наших непостоянных, аххахх, крайне непостоянных, слушателей мы переда…»

Девушка на тротуаре перед Даней машет ему рукой.

– Что? – снимает наушники писатель.

– Простите, зажигалки не будет?

– Нет, не курю…

«Мы передаем ре…pa… передаем… черт бы их всех побрал! А, вот! По заявкам наших слушателей мы передаем «Реквием» Вольфганга Амадея Моцарта. Ну что же, отличный выбор! Дорогие коллеги, не забудьте вставить ствол в рот, чуть-чуть вверх и наискось, спускайте курок плавно, думайте о хорошем! Спасибо за сотрудничество…»

– В машину, сука! – два человека заламывают Дане руки за спину и тащат в припаркованный рядом автомобиль без номеров. – Быстро в машину! – Поехали с нами! Живо!

– Не поеду!

– Поехали, тебе говорят! Милиция!

– Пошли вы на хрен! Удостоверения покажите! – кричит Даня, отчаянно сопротивляясь: за рулем сидит парень в капюшоне, скрывающем поллица.

– В машине покажем!

Дане совершенно не хочется рассматривать какие бы то ни было удостоверения в машине без номеров. Адреналиновый шок придает ему сил: он резко выкручивает запястье и освобождает левую руку из захвата одного из нападающих. Тянется за ножом в кармане куртки – легальный норвежский нож с длинным тонким лезвием, рядом заключение экспертизы: холодным оружием не является… Я вам сейчас покажу, суки, чем он не является…

Открывается передняя дверь, оттуда выскакивает парень в кепке: он держит в руках магнитолу, защищенную тяжелым металлическим корпусом. Подбегает к дерущимся и наотмашь прикладывает ею по Даниному затылку. Гулкая тупая боль. На землю падает кассета, разламывается на куски. Ветер треплет разматывающуюся магнитофонную ленту, запутывая ее вокруг ног участников драки, вокруг передней покрышки, на которой все еще видны следы зубов Лютого…

– Ну что, Шеповалов, довыебывался? – смеется Рита, завязывая последний узел на веревке, сковывающей его руки за спиной.

– Да что вы себе позволяете? – возмущается Даня, понимая наконец, куда он попал. – Это же я все это пишу! Да вы знаете, кто я? Да я…

– Да-да-да, мы в курсе, – издевательским тоном успокаивает его Рита. – Ты последний великий писатель, ты размажешь протухшие кишки современной литературы по пыльным стенам затхлых библиотек. – Аххаххах!!! – смеется Тима. – Дай пять! Друзья ударяют друг друга по рукам, после чего Даня чувствует себя еще более дискомфортно.

– Рит, а ты помнишь, как это там у него было? – Тима вытирает слезы, выступившие на глазах от смеха. – Ну, про листья…Рита пытается сделать серьезное лицо.

– Листья, листья, нескончаемые листья. Навязчиво бросаются в глаза в темноте – словно одинокие точки в неуютном осеннем романе… – передразнивает Даню проникновенным поставленным голосом, полным лживой патетики, будто бы она – ведущий, зачитывающий по радио текст очередной бездарной постановки.

– Хахаххаа! – снова заливается Тима. – Дай пять!

Развернувшись резким движением спиной к окну, Даня судорожно дергает ручку на заднем сиденье, но Никитин блокирует все двери и трогается с места.

– Что, пидор, нравится истории придумывать? – зло спрашивает он Даню.

– Выдумщик, блин! – продолжает хохотать Тима. – Сказочник!

– Андерсен! – гогочет Никитин. Рита садится поближе к писателю и с нежностью обнимает его.

– У нас теперь есть взрывчатка, дружок… – доверительно шепчет она Дане на ухо. – Не самая современная, конечно, но уж что нашли. Тим, покажи ему!

Мальчик достает связку плотных красных колбасок динамита и, встряхнув ее, как кольчугу, демонстрирует писателю.

– Ну что же… Поздравляю… – выдавливает из себя Даня.

– Нет, ты не понял… – улыбается Рита. – Это мы тебя поздравляем! С днем рождения, Даня! Это для тебя! Подарок! Теперь ты сможешь размазать кишки современной литературы в самом что ни на есть прямом смысле! – она через голову надевает динамит на писателя на манер бронежилета, заматывает его сверху тонким желтым шнуром.

– Национальная Библиотека тебя устроит? – интересуется Тима. – Там красиво…

– Никитин, поворачивай сейчас направо, едем в библиотеку! – командует Рита.

– Вы чего, серьезно? – Даня не может поверить, что все это происходит на самом деле. Это все сон. Это кошмар! Это персонажи, которых он сам придумал. Как они могут ворваться в его жизнь?! Этого нет, этого не может быть! Сейчас он проснется! Проснется и пойдет пить чай… Запишет новую историю про Тиму и Риту в блокнот… Что нужно сделать, чтобы проснуться? Раньше достаточно было просто понять, что ты спишь. Но, видно, сейчас слишком реалистичный кошмар. Что же делать? Ущипнуть себя?! Не получится, руки связаны… Даня с силой бьется лбом о жесткую спинку стоящего впереди сидения.

– Э-э-э, вундеркинд, полегче! – останавливает его Рита.

– Ты не спишь, придурок! – смеется Никитин и пытается прибавить громкость. Из динамиков доносится натужный треск. – Вот гад, магнитолу сломал…

– Это не сон, Даня… – говорит Рита. – Ты дурак. Ты вообще ни черта не понимаешь. Думаешь, и к этой твоей девчонке приревновала? Не смеши меня! Ты никого и ничего не любишь, кроме своих глупых букв… Ты даже собственных героев хочешь убить… Что тебе нужно, ты сам хоть знаешь? Квартирка в центре? Домик в деревне? Семь нулей на банковском счете? – Она рывком открывает рюкзак и вытряхивает на Даню деньги: фунты стерлингов дождем сыплются на писателя, погребая его под собой. Рита убирает в сторону несколько купюр, чтобы он мог дышать. – Бумажная жопа Маргарет Тэтчер тебе нужна? Это тебя возбуждает?

– Я не знаю… Вам-то что нужно? Оставьте меня в покое!

– Ты трус! – почти кричит Рита. – Но у тебя была мечта… У тебя не хватило смелости ее осуществить, но мы тебя любим и поэтому сделаем все за тебя! Расслабься! Чтобы стать последним великим писателем, нужно сначала умереть!

– А ты разве не знал?! – поворачивается к Дане Тима. В руке у мальчика зажат дистанционный пульт, на матовой поверхности которого неторопливо мигает зеленая лампочка.

Рита щелчком открывает лезвие ножа и перерезает веревку, сковывающую руки писателя. Закат жирными кровавыми пятнами растекается по развидневшемуся небу. Темные дождевые тучи растворяются в воздухе – недолговечные следы пожарищ над еще более недолговечными городами. В щелочку не до конца закрытого окна прорываются остатки морского ветра: того самого, что так неосторожно растерял себя по дороге. Он ледяной волной проносится по спине писателя, острыми щупальцами щекотки заползает в подреберье. А действительно, какого черта? В кого он превратился? Разве не об этом он мечтал?!

– Отлично, ребята! – вдруг отрывисто бросает Даня и поправляет на себе кольчугу из динамита. – Спасибо, что прочистили мне мозги!

Тима с Ритой весело переглядываются.

– Поехали в библиотеку! Я готов! – Даня выхватывает у мальчика из рук пульт и кладет большой палец рядом с кнопкой. Губы писателя выгибаются в жестокой хладнокровной ухмылке. – Поехали! Покажем этим ублюдкам!

– Шеповалов, ты чего – совсем дурак?! – смеется девушка. – Мы же пошутили!!!– Аахххаах! – покатывается Тима… – Рита, дай пять! Нет, ты видела? Видела? Ахахах…Фанатичная ухмылка писателя надувается неподдельной обидой.

– Так что, это все фальшивое? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, нажимает кнопку. Свет мигающей лампочки становится оранжевым.

– Ну почему же! – Тима забирает у писателя пульт. – Все настоящее. Просто надо три раза нажимать.

– Зеленый, оранжевый, красный, – поясняет Рита. – Как на светофоре…

Никитин до невозможного выкручивает руль, чтобы вписаться в резкий поворот. Даню бросает к окну, размазывая лицом по холодному стеклу. Он видит Веру: та стоит на тротуаре и разговаривает с каким-то мрачным типом в длиннополом грязном пальто. Издалека тип похож на вернувшегося и отъевшегося Чацкого. Да уж, ничего себе первый встречный… Писатель откидывается на спинку кресла и осматривает машину Никитина. Именно так он себе ее и представлял: кроличья лапка, покачивающаяся из стороны в сторону у потрескавшегося лобового стекла; клетчатая обивка сидений в неисчислимых сигаретных ожогах…

– Так что вам нужно тогда? Зачем вы меня украли?

– У нас к тебе пара вопросов, – объясняет Рита. – По сюжету…

– Да нет никакого сюжета.

– Я почему-то так и думала… – Рита открывает нож и осторожно проводит ногтем по лезвию. – Шеповалов, да ты действительно маньяк. Ты чего, все время с этим по улицам ходишь?

– Конечно, маньяк! – говорит Никитин. – Если бы у меня, как у нормальных людей, две почки было – у господина писателя все бы рухнуло, так что ли? Да он мне еще за кота ответит!

– За какого кота? Не писал я ничего про котов!

– Дэн, есть такая птичка, называется Непиздичка!

– Да я тебе клянусь, не знаю я ничего про кота!

– Не знаешь? Так я тебе сейчас расскажу!

– Нет! – вмешивается Рита. – Костя, ты, конечно, извини, но у меня тонко организованная психика, я твой страстный монолог не смогу еще раз выслушивать. Ты лучше успокойся пока! А то с твоей шикарной манерой вождения, боюсь, нас в итоге может доставить муниципальный транспорт. Со спецсигналами… Я сама все расскажу про кота. В общем, Дань, у Никитина был кот-альбинос, который ему приносил счастье, он его за бешеные деньги купил. Как там его звали… Батискаф? – Акваланг, – Никитин затягивается только что прикуренной сигаретой. – Аква, малыш мой бедный. Да он не кот даже, он брат мне был реально! Я его у самого Вовы Акваланга купил.

– Никитин, затягивайся глубже! Так вот, Дань, недавно Никитин залил соседей – газовая колонка у него в ванной взорвалась. Те хотели в суд подавать и пообещали прийти утром со свидетелями, чтобы устроить проверку: он их залил или кто-то другой.

– Идиоты, – прокомментировал Никитин. – Они бы еще через неделю пришли. – Сигарета явно оказывала на него благотворное успокаивающее действие.

– Никитин вытер всю воду, но пол все равно впитал влагу, это было заметно. Поэтому он решил поставить на ночь в ванную большой открытый вентилятор – чтобы высушить его. А так как сушить нужно было пол под ванной, вентилятор пришлось положить на бок.

– Аква… – всхлипывает Никитин. – Усатка мой несчастный…

– Да что с этим котом случилось-то? – не выдерживает Даня.

– Аква ночью зашел в ванную и решил зачем-то понюхать вентилятор. А когда утром явились соседи, стены и потолок там были уже выкрашены в такие замечательные цвета, что… В общем, сам понимаешь, – продолжает Рита. – Для тебя просто буквы, а нам с этим жить, так что хотелось бы заранее узнать, что нас ждет. Не возражаешь?

– Нет, конечно! Вы бы сразу так и сказали… Я что… Я только рад… Наоборот, может, посоветуете что-нибудь… – Даня достает блокнот, на гладкой пластиковой обложке которого изображен утенок Дональд, пробивший собой дыру в кирпичной стене. – Вы только не обращайте внимание на мелочи, там все сырое еще. Но примерно понятно, что должно произойти. Где же оно… А, вот, со второго абзаца читайте…

Рита жадно пробегает глазами текст: строчку за строчкой. С каждой перевернутой страницей улыбка на ее лице тает.

– Ку-клукс-клан? Джордано Бруно? Писатель ежится, будто за шиворот ему порывом ветра набросало холодной снежной крупы.

– Даня, что это за бред?

– Сама ты бред, – обижается писатель. Он пытается скрестить руки на груди, но жилет из динамита мешает. – Дальше читай…Девушка быстро пролистывает страницы блокнота, выхватывая самое главное. Вот уже и последний листок, покрытый фиолетовой сеткой. Два коротких предложения. Точка.

– Вот так значит? Да?

– Что? Что там написано? – Тима не может усидеть на месте от любопытства. – Что с нами будет?

Писатель не выдерживает взгляда Риты и опускает глаза.

– В общем, так, Даня. Это все, конечно, смешно и замечательно, но у тебя теперь есть ровно 15 минут, чтобы все переписать. От начала и до конца.

– Но… – Я думаю, ты сам понимаешь, что именно я имею в виду… – Рита отдает ему блокнот. – Пиши, Даня! Пиши!

– У меня предложение, – вмешивается Никитин, – если Дэн все равно сейчас все переписывать будет, пусть хоть какую-то часть напишет не от третьего, а от первого лица. Я не против, если от моего… И пусть почку мне вернет!

– Я бы лучше от лица Риты написал, – говорит писатель.

– От моего у тебя не получится, – говорит Рита, – ты извини, Дань, но таланта маловато, да и возраст не тот: хорошо писать от лица женщины мужчина может только лет в семьдесят, когда они его уже не интересуют. Ну, да тебе самому решать. Можешь хоть от лица… то есть от морды пса Ломбарда писать, ты пойми, что не это главное. Кстати, я бы на твоем месте поторопилась, время уже пошло…

– Ну хорошо… Только я не могу, когда вы смотрите! Отвернитесь!

Даня поспешно выводит на чистом листе большие небрежные буквы: ручка скользит по бумаге все быстрее и быстрее, оставляя за собой совершенно нечитаемые следы. Отвернувшись к окну Рита слушает, как скрипит бумага. Что он там пишет? Что будет дальше? Нас всех убивает наше любопытство. Даня поставил правую ногу на сиденье, положил на колено блокнот. Буквы, торопливые буквы: как загнанные животные, бегущие от охотников к обрыву – последней странице. Рита заглядывает Дане через плечо и видит, что никакие это не буквы, а отпечатки ботинок на грязном осеннем тротуаре. Купюру в пятьдесят фунтов несет ветром с проезжей части. Она кувыркается в ночи, съезжает из стороны в сторону по переменчивым горкам воздушных потоков и наконец приземляется к ногам Веры. Та поднимает купюру, отряхивает ее от налипшей грязи, аккуратно складывает вдвое и кладет в карман.

Мимо проходит не по погоде легко одетый цветастый панк с многочисленным пирсингом на лице. Печально, с какой-то непонятной жалостью в глазах, смотрит на Веру. Затем кланяется и несколько раз крестится, глядя то ли на вычурную позолоченную верхушку собора, то ли на массивный логотип компании Mersedes Benz, который неторопливо вращается рядом.

Вера думает о своих подругах. Отмороженные северные дурнушки, ей даже иногда жалко их. Начитаются глупостей в журналах для девочек и ждут чего-то. Людям важен твой внутренний мир, важно, какая ты, важна уверенность в себе… Да никому ничего не нужно! Если ты красивая – тебя любят. Если некрасивая – нет. Все просто… С пятьюдесятью фунтами она поедет в Москву. Снимет номер на последнем этаже гостиницы «Космос». Повесит на дверь красную табличку «Не беспокоить!». И будет долго-долго вслушиваться в гитарные переборы в наушниках, глядя из окна на еще один мерзкий город. Дети вдали пытаются залезть на основание взмывающей в небо ракеты, цепляясь за швы сварки – кто дальше, кто выше напишет свое имя баллончиком. Останкинская телебашня, до упора воткнутая своей тупой иглой в и без того успешно разлагающееся небо над осклизлым городом. И все эти люди, так глупо спешащие по своим делам, все они будут далеко-далеко внизу. Мародеры вечности. Разве они не понимают, что все равно когда-нибудь умрут? Цепляясь за жалкие струпья жизни старческими руками в пигментных пятнах.

На что надеяться? Это все бессмысленно! Никаких пубертатных истерик. Просто здравый смысл. В отсутствии которого ее постоянно упрекала мама… Когда-нибудь все приходят к богу, у всех разные пути… Идиотка! Вы все просто стареете! Ваш бог говорил: «Будьте как дети». А детей вообще не волнует никакой бог, у них полно более интересных занятий! Жалко, что она уже не ребенок. С каждым днем все только хуже. Когда-нибудь она забудет обо всех этих мыслях, а потом и вовсе превратится в такую же тупую мымру с фиолетовыми волосами; с мозгом, помещающимся в тюбик от туши, наполненным рецептами пирожных, и, разумеется, мыслями о боге, чем же еще…

Поток ожесточенных мыслей в голове Веры прекращается. А вот и он – первый встречный. Он похож на вернувшегося и отъевшегося Чацкого с чудовищными кругами под глазами и нездоровой бледной кожей, покрытой грустной щетиной. В вечном клетчатом пальто с не менее вечными жирными пятнами он стоял облокотившись у стены и курил. В точке пересечения всех сюжетных линий. Вера сразу же поняла, что это ключевой человек в ее жизни. Только дурак бы не понял.

– Куда направляешься, красотка?

«Не! Ни фига не Чацкий, – подумала Вера, разглядывая щетинистого, – это же Сидней Джонс!»

Откуда взялось это имя, она не знала, но этому мрачному типу оно очень подходило.

– Ты меня вообще слышишь, беби? Куда собралась в одних тапочках?

– Да так. Мне некуда особо идти. Я из дома только что свалила.

– Насовсем? – шмыгнул носом Сидней. – Конечно. – Хочешь – поехали со мной, – Сидней кивнул на припаркованную рядом машину, похожую на потрепанный антикварный звездолет.

– Поехали! – куда именно, Веру не интересовало. Куда угодно – лишь бы подальше от доставшей матери. Подальше от улицы Планерной, от сигаретного дыма в грязном подъезде, сквозь клубы которого видны мутные надписи дешевым китайским маркером на унылой бетонной стене. Нижняя половина стены – зеленая, верхняя – белая. Пять размашистых черных запятых в ряд – следы потушенных окурков. Изнасилуют, убьют – неважно, лишь бы подальше от всего этого…

Около магазина Сидней остановил машину:

– Беби, выскочи на минутку – купи мне сигарет. «Мальборо». Лайте. Вера послушно взяла скомканную бумажку и вылезла из звездолета на улицу. Рядом припарковался похожий на носорога джип, из него, тяжело отдуваясь, выбрался толстый бритоголовый мужик. С явным криминальным прошлым, будущим и настоящим. В магазине Вера встала в очередь в кассу и принялась наблюдать за бандитом в кожанке. Тот играл в автомат – прозрачный ящик с управляемой рукой-хваталкой, которой нужно было доставать дешевые мягкие игрушки. Бритоголовый держался обеими лапами за миниатюрную ручку-джойстик, азартно кидал в прорезь монетки и все пытался схватить какого-то маленького розового зайца. На его лице убийцы при этом проступило выражение неподдельного детского восторга.

– Пачку «Мальборо», пожалуйста, – попросила продавщицу Вера, когда очередь дошла до нее.

– Обычные или лайтс?

– Лайтс.

Кто-то легонько коснулся ее правого плеча. Вера обернулась и увидела прямо перед собой огромного золотого Иисуса, обреченно покоящегося над вспотевшим пузом бандита. Она подняла голову выше – оттуда на нее смотрел другой Иисус – плюшевый.

– Держи, дочка, это тебе, – сказал бритоголовый. – Плюшевый Иисус. Зайца так и не получилось достать. Вера вернулась в машину и посадила Иисуса себе на колени. Сидней мельком оценил ее приобретение:

– Плюшевый Иисус? Made in China. Совсем китайцы совесть потеряли…

– Да уж… А куда мы едем?

– Вот черт, совсем забыл, детка! Спасибо, что напомнила… Подожди секунду, – он достал мобильный, набрал номер:

– Алло, Леха? Да-да, я… Ниче вроде, а ты как?.. Слушай, такое дело, тебе нужен миллион иранских фунтов?.. Чего?.. Да не, они нормальные, британские, просто напечатаны в Иране… Ага… Точно нет? А евро? Через неделю будут евро, тоже иранские, но вообще не отличишь от настоящих, хоть в банк неси, об обменниках я уж не говорю… Какая еще радиоэлектронная разведка?! Не, кому твои телефонные разговоры сдались?!.. Погоди-погоди, тракторы «Беларусь»? А на фига мне тракторы?.. Ладно, я тебе перезвоню чуть позже…Он сбросил и вновь набрал номер:

– Лозовский? Ну, так… Да ладно?.. Да нет, на пару дней, не больше… Ага… Слушай, тебе нужен миллион иранских фунтов?.. Один к пяти… И ты туда же? Смотри, пожалеешь ведь потом, а поздно уже будет… Ну хорошо, а тридцать тракторов «Беларусь» нужны?.. Реально, тридцать тракторов… Нет?.. Ну, давай…Сидней задумчиво посмотрел на Веру:

– Черт те что со страной сделали за два года! Никому уже и иранские фунты не нужны!.. Ну все, последняя попытка… Алло, Данич?.. Да, в России, больше того – в Ленинграде!.. Слушай, а ты с Гроссом еще общаешься? Убили? Вот дерьмо… Да ладно, не важно… Ты где сейчас? Где? О, это же совсем рядом… Знакомый голос какой… Это Рита там с тобой, что ли? День рождения? Ни фига себе! А куда вы едете?.. День рождения в библиотеке?.. Шикарно, конечно, но давайте лучше через 15 минут встретимся у «Аквариума», все расходы я… Чего? Ты теперь тоже магнат? Рита подарила? Ну, она может… поздравляю, старик! Ага, это вам надо развернуться и проех… Никитин знает? Какой еще Никитин? А-а-а… Ну, все тогда, до встречи!

– Едем на день рождения, беби!

Вера смотрит на стикер, приклеенный к лобовому стеклу. На нем нарисована худенькая девчонка в старомодном платье, с окровавленным ножом в руке и кругами под глазами. «Возьми меня, Льюис! Alice…» – надпись чуть ниже, сделанная от руки фломастером.

– Это из игры компьютерной, – поясняет Сидней, проследив за направлением ее взгляда. – Старая игра одна, мне очень нравится. Кстати, а тебя как зовут-то, детка?

– Алиса, – кокетливо улыбается Вера.

– Ха! Я так и знал, беби! Так и знал! Ты попала в хорошую компанию, ты уж мне поверь…

– А мы далеко уже от аллеи Поликарпова? – спрашивает Вера. – Давайте туда сначала заедем.

– Все как ты скажешь, красотка. Что за аллея? Где это? Хочешь, я тебе ее куплю? – Сидней наклоняется к девушке и вытаскивает за краешек ученический билет, который выглядывал из кармана ее плаща: – Сазонова Вера, 9 «Б». Ахахах! Правильно, Алиса, дезинформация никогда не помешает! Никогда не говори правду, слышишь, никогда! Даже по самым пустячным поводам. Я вот никогда не говорю…

Через полчаса они были у многоэтажного голубого «Аквариума», булькающего неоновыми пузырями. Прозрачные стены, прозрачные полы. Люди танцуют, сидят за прозрачными стойками баров, лишь вокруг туалетов стыдливо колышутся водоросли из зеленых лампочек.

– Рита! Ооох! Моя богиня… – Уже давно не твоя, Сид! Как долетел?

– Нормально.

– А ты уверен, что это «Аквариум»? – Рита показывает на горстку молодых людей, мерзнущих в очереди перед канатом. – Мне кажется, это «Пидрариум» какой-то!

– Есть немного, – соглашается Сидней. – Зато там готовят лучший утиный супчик в этом городе! Я бы сейчас все отдал за утиный супчик!

– Да уж… – мечтательно протягивает Даня. – Прозрачный такой супчик, с морковью, с лучком…

– Данюша! С днем тебя, дружище! Ого, какой костюм классный! На Ленфильме взял?

– Типа того…

– Эх, Данька! Данька! Бледный какой стал, тощий… Убьет тебя этот Ленинград, попомни мои слова. Город мертвяков и вечной депрессии… Ну, серьезно, едешь по Невскому, а там из окон привидения в париках выглядывают, канделябрами машут. Слушай, ты жрать, наверное, хочешь, а?

– Ну, не то чтобы очень… – жмется Даня.

– Хочет-хочет! – вмешивается Рита. – Он уже месяц одну яичницу ест.

– Нет, старик, так нельзя! Пойдем! Пойдем, говорю, я угощаю. А, черт, совсем забыл, память ни к черту… Друзья, знакомьтесь, это Алиса.

– Привет, Алиса! – хмуро машет рукой Даня. Девушка опускает глаза.

– Господи, злой-то какой, – с притворной грустью вздыхает Сидней. – Вот что: потом, знакомиться потом будете, а сейчас Данюшу надо срочно покормить, пока он нас всех не съел! Идем все за мной, как утята за уточкой, кря-кря. Аххахах. Так, утятки, взялись за руки, то есть за лапы, поплыли!

Сидней своим огромным телом, как ледоколом, ирезается в толпу, стоящую у канатов, пробивается к входу, на буксире тащит за собой друзей. – Добрый вечер! – приветствует их Толстяк Пол, шевеля полными влажными губами. В руках у него распечатка с фамилиями, большая часть уже вычеркнута. – Вы в списке гостей?

– Конечно! – Сидней скользит цепким взглядом по сегодняшней афише. – Мы – «Неунывающие Имбецилы». Я – Евгений Макаенко, а вот это, – Сидней неопределенно машет рукой в сторону стоящих за ним друзей, – это… как его там…

– Игорь Лисник… – шепотом подсказывает писатель.

– А, ну да, Игорь Лисник…

– Все вот эти 4 человека – это Игорь Лисник?

– Разумеется! – Сидней нетерпеливо приподнимает канат…Толстяк Пол внимательно изучает Даню, который по-прежнему обвязан динамитом, как безумная новогодняя елка.

– Это маскарадный костюм, – ловит взгляд администратора Сидней. – Парень немножко аут. Думал, что сейчас Хеллоуин! Знаете, эти писатели – они все чуть-чуть… – не найдя подходящего слова, Сидней выразительно вращает пальцами у правого виска, будто откручивая и вынимая из патрона невидимую лампочку.

– Проходите… Стоп, а ты куда? – Толстяк Пол останавливает Тиму.

– Сынишка мой, – Сидней обнимает мальчика. – Пора пацана в бизнес вводить, с нужными людьми знакомить.

– Понятно. На втором этаже есть видеоигры…

Перед вешалками с одеждой пританцовывает гардеробщик. Завидев Никитина, он расплывается в широкой улыбке:

– Сюда, давайте сюда, мальчишки, сейчас я вас повешу…

– Я, пожалуй, тоже разденусь, – Даня стаскивает с себя кольчугу из динамита и отдает ее гардеробщику.

Друзья поднимаются по длинной винтовой лестнице. На втором этаже человек в белом костюме и ковбойской шляпе поливает танцующую толпу пеной из старинной пушки.

– Больше пены! Больше пены! – кричит в микрофон МС.

Люди в костюмах плещутся в надувном бассейне вместе со стриптизершами. Все прыгают по колено в пене, поднимают ее горстями с пола и швыряют друг в друга.

– А теперь ваши любимчики!!! DJ VITAMIN и группа «НЕУНЫВАЮЩИЕ ИМБЕЦИЛЫ» со своим суперхитом «ИГОРЬ ЛИСНИК ЖЕЛАЕТ ВЫПИТЬ».

На залитую пеной сцену выбегает человек, одетый в костюм волосатого огурца.

– Давайте выше поднимемся, – предлагает Рита. – Мы здесь намокнем.

Мимо них скатывается по лестнице высокий полный мужчина в яркой оранжевой футболке и широких штанах. Пушистая прическа-одуванчик немного помялась о ступеньки, но все же сохранила свой неповторимый объем.

– Хотя на третьем этаже, наверное, тоже не лучше…

– Не обязательно, – говорит Никитин, – это просто финн был.