Текст книги "Слишком живые звёзды"

Автор книги: Даниил Реснянский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Посвящается

Моим любимым женщинам, которые воспитывали меня с самого детства – маме, Реснянской Алине Ивановне, и бабушке, Пугиной Людмиле Александровне

Моему отцу, который пришёл в нашу семью в тяжёлое время и сделал мою маму вновь счастливой – Реснянскому Сергею Генадьевичу

Моему покойному дедушке, который заложил во мне фундамент мужчины – Пугину Ивану Васильевичу

Моей любимой красавице – Иве

Левиной Владе Владимировне, раз я тебе пообещал

Стивену Кингу и его шедеврам. В особенности – «Противостоянию», вдохновившему меня на написание этой книги

И отдельно посвящается Петровой Екатерине Александровне, подарившей нам всем такого замечательного персонажа – Катю. Она вдохновляла меня все пять месяцев, что я писал книгу, и всегда поддерживала меня

Я это сделал, Кать

Твоя улыбка – лучший мотиватор

Часть 1
НАЧАЛО КОНЦА

It’s a long way to the finish

“Glory”, Future Royalty

Hear my calling,

Hear my sound

“Horizon”, Jaxson Gamble

Глава 1
За кулисами

Can I have this moment forever?

“What I Believe”, Skillet

– Наша система образования – дерьмо. Причём полнейшее.

Вика слабо засмеялась, и скоро этот смех плавно перешёл в кашель. Это был первый раз, когда она попробовала на вкус сигарету и тут же пожалела, но тем не менее затянулась ещё один раз. Её лёгкие протестовали против табачного дыма, медленно окутывающего стенки её дыхательных путей. Когда кашель прекратился, из полутьмы донёсся мягкий, но вместе с тем и жёсткий голосок:

– Не дерьмо, а дерьмище.

Они сидели за кулисами, спрятанные от всего мира. Суетливый шум доносился из гримёрки, пока на сцене выступала какая-то Богом забытая кантри-группа, самому младшему участнику которой было пятьдесят восемь лет. Обычно такие люди, мечтавшие стать великими певцами, выступающими перед толпой их преданных фанатов, приходили в этот ресторанчик, расположенный на самом краю города, и играли на сцене чужие песни, пока головы посетителей занимали их собственные проблемы. Но Егор с Викой – этот безумный дуэт, что может взорвать любые чарты мира – собирались на пару минут отогнать все эти проблемы, впившиеся в сознание посетителей мёртвым клином, и удивить их всех той энергетикой, которая бывает только у подростков.

Они сидели друг напротив друга на скрипящих скамейках и передавали друг дружке сигарету. И пока их собственные песни являются лишь призрачными эскизами в полных мечтаний головах, а влюблённость кипит в их венах, грозясь вырваться из всех сосудов и залить собою весь пол, сами они скрылись ото всех, уютно устроившись за кулисами, в полумраке. Свет прожекторов (тех, что ещё остались неразбитыми) просачивался под плотным занавесом, бледнея в поглощающей его темноте. Маленький огонёк, чуть дрожавший в руках Егора, немного покачнулся, потускнел и вновь воспылал. Клубы дыма начали растворяться над его головой, когда тот сказал:

– Здесь точно работает вентиляция? А то вся эта красота, – он указал на бледнеющие над ними пары табака, – сыграет против нас.

– Да точно, точно. Лучше передай-ка эту хрень мне, и я её выброшу. Нам скоро выступать.

Егор последний раз прильнул губами к сигарете и, устроив своим лёгким пытку газом, с шумным выдохом выпустил его, наблюдая, как он медленно тает в воздухе. Раньше, в детстве, когда синусы и косинусы не приходили к нему в кошмарах, а графики функций и системы уравнений не зажимали его психику в тиски, он всегда поражался способности выпускать зимой пар. Причём и контролировать его! Этот пар казался Егору жарящим огнём, от которого не сможет устоять ни одна деревня! А сам он – Ужасающий Дракон Егор, непобедимый и несвержимый! Тот, кого не смог и не сможет победить ни один рыцарь, ни один герой! Только он парит над этой вечно покрытой снегом землёй и извергает огненное пламя, превращавшееся в таковое из обычного зимнего пара в чересчур богатом воображении одного мальчика. Мальчика, что мечтает стать кумиром миллионов и вдохновителем тысяч.

И сейчас, смотря на почти растворившийся меж молекул воздуха дым, он невольно вспомнил об этом и опять превратился в Дракона Егора – более взрослого и матёрого, но сохранившего в себе те самые детские мечтания, что всегда двигали им. И двигают сейчас.

– Ты была права. Как будто кошки в рот насрали. Ни разу в жизни больше не притронусь к этому.

Он передал Вике наполовину выкуренную сигарету и невольно залюбовался тем, как она встала, дошла до стоящей в углу урны, прижгла окурок о стену, оставив на ней вечную память о себе, и выбросила «лёгочную палочку». Она была стройной красавицей, фигура которой могла бы красоваться на рекламных плакатах спортзала, не будь она такой, какой её знает Егор. А он, кажется, знает её лучше её самой.

Если бы его попросили написать сочинение «Что именно влюбило тебя в Вику?», то первое и единственное, что бы он написал, было бы «Идите нахрен». Егор всегда считал, что мужчина – а себя он таковым считал – не должен трепаться о своей девушке, а если уж о ней и говорить, то лишь с теми, кому доверяешь, и следить за тем, чтобы ни одного плохого слова не вылетело из твоего рта. Если и есть какие-то проблемы, то они должны решаться только между двумя, но никак не выноситься из дома и становиться всеобщим достоянием. Да, у Вики было много недостатков. Бывало, она так выбешивала Егора, что он еле справлялся с бушующей внутри яростью, но он никогда не позволял своему языку раскрывать хоть один из них в присутствии кого-то другого.

В изъянах иногда кроется такая красота, какую не найдёшь во всеобщепринятом идеале. Именно готовность открыть их перед человеком, чьи струны начинают связываться с твоими, выводит отношения на новый уровень. И здесь возможны лишь два исхода: либо эти струны сплетаются и вскоре их дуэт дарит миру волшебную мелодию – душевную песню, гимн тех двоих, что смогли образовать такой союз, либо же… они просто рвутся. С ужасным резким звуком, не щадящим твои барабанные перепонки, терпящие твои же крики; глаза, краснота которых не проходит уже третий день; сбитые в кровь костяшки пальцев и… и сердце.

Но, кажется, их струны звучат отлично, хоть иногда и слышен неприятный скрип. Но даже он гармонично вливается в их песню, питающую их любовь.

Вика вернулась обратно всё той же лёгкой походкой и присела рядом с Егором, обняв его и мигом прильнув к губам. Он почувствовал, как её губы чуть напряглись и растянулись в улыбке. Её огненно-рыжие волосы, так влюбившие в себя Егора, прикрыли их головы лёгким занавесом, сквозь который были видны два ярких голубых огонька – широко раскрытые от удивления глаза Егора.

– Ты чего это? – спросил он, отойдя от такого внезапного прилива нежности и положив ладони ей на бёдра.

– Да так, – она поправила упавшие ей на лоб волосы, – просто вспомнила, какой ты классный. – И засмеялась. Искренне, легко и непринуждённо. С щепоткой стеснения, пробравшейся в нотки её смеха.

Перестав смеяться, но всё ещё улыбаясь, она спросила:

– Так на чём мы остановились?

– На том, что школьное образование в нашей стране мало чем отличается от дерьма.

– Ах да. – Она снова засмеялась, лаская уши мягким переливчатым смехом. – Тут не поспоришь. Но тебе всё равно стоит подготовиться к ЕГЭ.

– Да я знаю… – Егор чуть помолчал и добавил: – Е*анный Государственный Экзамен.

Этим он вызвал у неё слабую улыбку. Вика положила свою ладонь на его лицо, прикрыв пылающую жаром щёку.

– Слуш… Ого, ты горячий! Тебе не плохо?

– Мне хорошо. – Чувствовал он себя прекрасно, и жар, так напугавший Вику, был жаром парня, оставшегося наедине со своей девчонкой. – Что ты хотела сказать?

– Что ты болван.

Удивление сдвинуло брови Егора домиком, что безумно развеселило Вику. Она вновь засмеялась и, пытаясь успокоиться, процедила сквозь смех:

– Ты похож на гнома! – И тут смех полностью её разобрал. Она вцепилась в рубашку и уткнулась лицом ему в ложбинку меж шеей и плечом, всё ещё проигрывая в неравном бою со смехом. Он чувствовал, как трясётся её тело. Чувствовал, как начинают подниматься уголки его губ. Ощущал ту заразную энергетику, исходящую от неё. И казалось, именно эта самая энергетика порождает смех в груди Егора, заставляя этих двоих смеяться вместе.

– Ну такого комплимента мне ещё никто не делал! Ты первая!

– Прости. – Последние смешки стали издаваться реже, уступая место широкой улыбке. Вика чуть привстала и, не отрывая взгляда от Егора, уселась ему на колени. Её руки сомкнулись на его шее, а огненные пряди её волос опять скрыли их ото всех. – Ты же меня прощаешь?

Вика смотрела на него сверху вниз, но даже так Егор заметил в её глазах – таких глубоких и прекрасных, зелень которых сравнится разве что с зеленью сада поздней весной – самую настоящую теплоту, испытываемую лишь к любимому человеку. Готовность слушать и слушать, лишь бы он продолжал говорить, пока ты наслаждаешься тембром его голоса, его тональностью, нотки которой кажутся лучшей музыкой на свете, его эмоциональной окраской и вообще тем, КАК он это говорит.

Егор положил ладони ей на бёдра и почувствовал слабый призрак эрекции.

– Прощаю. – Он начал ощущать её дыхание – пока не горячее, но уже тёплое – и снова почувствовал давящую силу в штанах, которая ещё не успела сбежать из-под его контроля. В спешке отвлечься он вернулся к теме. – Так почему я болван?

– Да потому что. – Вика встала и, вновь поправив волосы, начала кружить по маленькой комнатушке.

Когда она заводилась, энергия вспыхивала в ней ярким пламенем, а слова начинали литься из неё потоком, то Вика, сама того не осознавая, наматывала по комнате круги, пока её язык еле успевал за мыслями. Эта её привычка уже стала чем-то родным для Егора, и как только эта мысль проскочила у него в голове, его грудь что-то сжало, защемило.

Да, он и вправду стал считать её родной.

– Смотри, ты ругаешь наше образование, и здесь я с тобой соглашусь, да. Но! – Вика на миг остановилась и устремила указательный палец вверх, после чего продолжила наматывать круги. – Тем не менее тебе всё равно сдавать экзамены. И я знаю, что ты скажешь, поэтому сразу скажу «нет». «Нет» и всё. Ты хочешь покорять сцены, я знаю – мы это уже обсуждали сто раз – и… Егор, ты же знаешь, что я тебя всегда буду поддерживать. Но, блин, ты же должен понимать, что гастроли – это непостоянный заработок. А если мы хотим создать семью, – их взгляды мигом встретились: её – пляшущий в сдерживаемой радости, его – чуть испуганный, – то мы не должны будем зависеть от денег. То есть, мы, конечно, будем от них зависеть, но я имею в виду, чтобы ты помимо денег со сборов концертов… – Егор усмехнулся, заставив Вику остановиться, но лишь на секунду. – А что ты смеёшься? Да, у тебя будут концерты. Я верю в это, и хрен меня кто переубедит. Может, нашим дуэтом в недалёком будущем будут восторгаться, Егор! Если мы…

– Вик, – он начал вставать со скамьи, чтобы подойти к этой готовой взорваться бомбе, фитиль которой вот-вот догорит, и успокоить её перед выступлением, но она, заметив это, энергично закачала головой.

– Нет, Егор, сядь. Просто я знаю, какой ты упёртый, поэтому лучше я всё скажу сейчас, чем потом буду пытаться тебя переубеждать. – Она глубоко вдохнула и, дав языку пару секунд отдыха, с шумом выдохнула. – Так вот… – Вика вопросительно посмотрела на Егора, и тот уже хотел спросить: «в чём дело?», но тут она просияла. – А, да! Нам обоим нужна профессия и желательно хорошая, чтобы мы не ждали новых концертов, пожирая пачки дешёвой лапши.

– Ну вообще-то она вкусная. Особенно с говядиной… – Увидев, что Вика открыла рот в готовности выпустить ещё пару тонн слов, Егор поднял ладонь, прося её остановиться, и сказал: – Ну в принципе я тебя понял. Я уже выбрал предметы, которые буду сдавать, и вуз, в который буду поступать. И поступлю. Но вот будет ли эта учёба приносить мне удовольствие? – Он выдержал небольшую паузу. – Я думаю, вряд ли. Знаешь, я тут заметил, что в жизни, чтобы делать что-либо себе в удовольствие и вообще заниматься тем, что тебе нравится, нам приходится делать то, к чему мы остаёмся равнодушны или вовсе испытываем неприязнь. И это хреново. Очень и очень хреново. Я не хочу так жить, Вик. Я хочу жить по-своему.

– Я понимаю. – Она облокотилась об стенку и, скрестив руки под грудью, спросила: – Но как ты собираешься это сделать?

– Надрать всем задницы в Министерстве образования!

Переливчатый смех заполнил всю комнатушку, отдаваясь в ушах мелодичным пением лучшей в мире певицы. Перестав смеяться, Вика посмотрела на Егора и, не отдавая себе отчёта в том, что делает, закусила нижнюю губу. Он заметил это, и тут уже зажёгся его фитиль:

– Ты же знаешь, что у них на сайте можно связаться с юристами, отправив жалобу? Да я лучше поговорю с этим… – он стал пощёлкивать пальцами, – как его там? Д… Др…

– Дравцовым.

– Да, точно! Мне просто хочется узнать, что было в голове у тех людей, придумавших ЕГЭ и ОГЭ.

Вика надула щёки, её глаза широко раскрылись, а сжатые в кулаки ручки начали мерно бить друг об друга несуществующие оркестровые тарелки. В сознании Егора сразу всплыла забавная обезьянка, делающая то же самое, только ещё сильнее выпучив глаза. Они оба засмеялись, и их общий смех вызвал тёплую улыбку у переодевающейся в соседней комнате официантки.

– Да, именно об этом они и думали.

– А что ты скажешь Дравцову, когда встретишь его?

– Что он болван. – Они оба улыбнулись, поймав взгляды друг друга. – Ведь ладно ещё ОГЭ и ЕГЭ, хотя это ещё те чудища, мучающие детей по ночам. То, КАК нам это преподают и подгоняют наше мышление под копирку, просто выводит меня из себя! Ну вот возьмём, например, сочинение по русскому. У тебя какая оценка стоит за пробник по ОГЭ?

– Пять.

– А у меня два. И знаешь за что? За грёбаное сочинение! Хотя тот текст, что я там написал, можно было бы без зазрения совести опубликовать в литературном журнале! – Его щёки снова воспылали, а вена на шее вздулась так, что казалось, будто она вот-вот прорвёт собой кожу. – Ты же знаешь, как заставляют писать сочинение? Не дают образец, а именно заставляют! Первое предложение должно быть вот таким – ни шагу ни влево, ни вправо. Второе предложение – ну, например, аргумент из текста, а третье – твой, бл*ть, личный опыт. И так должно быть устроено всё сочинение. Абсолютно всё! И что у нас выходит?

– Никакой индивидуальности?

– В точку! Вообще никакой! Каждое сочинение похоже на другое. И скажи, Вик, разве так должно быть? Разве наша система образования имеет право убивать в нас всякую индивидуальность?

– Не имеет. Но, Егор, – она посмотрела ему в глаза, – что можешь предложить ты?

– Касательно русского или вообще всей системы?

– И того, и другого.

– Ну смотри. – Он наклонился вперёд и упёрся локтями в ноги. Пока он говорил, его ладони непрерывно танцевали в воздухе, а взгляд был направлен в одну точку, пока сознание с сумасшедшей скоростью меняло в голове образы, через секунды превращающиеся в сформулированные предложения. – Я считаю, что у сочинения по русскому должен быть один простой критерий: раскрыл ты тему или нет. Раскрыл – красавчик, не раскрыл – добро пожаловать в Клуб Неудачников. И всё! Этого достаточно! Сочинения будут абсолютно разными! Понимаешь, – он облизал успевшие стать сухими губы и сглотнул, чувствуя слюну в пересохшем горле, – люди, которые умеют писать – и писать красиво – не смогут полностью, да даже частично показать свой талант, который, быть может, заметит проверяющая ОГЭ женщина. И хрен знает, как повернётся жизнь того парня после того, как уже, казалось бы, оледеневшее ко всему сердце проверяющей затрепещет при прочтении этого самого сочинения. А те, кто не умеют писать, из-за такой структуры и не научатся! Выходит, если наша система образования и не заставляет деградировать, то уж точно останавливает в развитии и не даёт расти дальше.

– Тише. – Вика перестала облокачиваться об стенку и направилась к Егору. – Я понимаю, у тебя эмоции – похоже, я тебя заразила, – но всё равно старайся говорить тише. – Она присела рядом с ним и, прижавшись к нему и закрыв глаза, тихо проговорила: – Продолжай. У тебя красивый голос, Егор. Только обними меня и говори сколько хочешь.

Он так и сделал. Своей рукой он обнял её и, запустив ладонь под её футболку, стал поглаживать плоский живот, медленно поднимающийся и опускающийся вниз. Он стал говорить чуть тише, но всё же его бас не позволял ему полностью переключить громкость своего внутреннего радио на более тихую.

– Только не засыпай. Нам скоро выступать.

– Я помню.

Она чуть поёрзала и, найдя удобную позу, ещё сильнее прижалась к нему. Никто из них и не заметил, что дышали они в унисон, будто были единым целым, одним организмом: их груди одновременно поднимались, когда воздух насыщал собою лёгкие, и так же синхронно опускались. Казалось, даже их сердца бьются в одном ритме. Её аура, её энергетика слились в нежном союзе с его аурой, его нравом. Каждый из них дополнял другого, приумножая его положительные качества и отсекая дурные. Они были зеркальным отражением друг друга, но в то же время были и абсолютно разными. Они были примером друг для друга и помогали этому примеру становиться только лучше. Такие отношения являются редкостью в этом корыстном мире, и яркий их пример сидел сейчас за кулисами маленькой сцены в дешёвом, находящемся на краю банкротства ресторане.

– Так что ты предлагаешь делать с нашей доблестной системой образования? Ну, кроме того, как надрать всем задницы.

– Ну… – Он так и не договорил предложение, уйдя в собственные мысли. Спустя минуту, когда Вика хотела уже легонько ударить его локтем, он заговорил. – Знаешь, я считаю, что, например, та же самая химия, по которой у меня чуть не вышло «два» в четверти, мне в жизни вообще никоим образом не пригодится. Ни этот херарий натрия, ни гидрооксид водорода.

– Такого не бывает.

– Как? Там же «Аш» и в скобках…

– Это вода.

– А… – Егор опять замолчал, предварительно поджав губы. – Ну вот видишь, мы снова доказали мою тупость. Да, может, я и глуп в химии, геометрии, алгебре…

– В общем, в физмате.

– Да, я чистый гуманитарий. И я не вижу смысла учить те предметы, что не принесут мне никакого проку в будущем. Поэтому я и делаю упор или просто не забиваю только на те предметы, что я буду сдавать на этом грёбаном ЕГЭ. Ну, биология, понятно – это мой профиль. С русским у меня проблем нет; разок я всё же смогу написать это сочинение так, как они этого хотят. Но вот алгебра с геометрией… – Он сделал небольшую паузу. – Даются мне с очень большим трудом. И пока я загружаю этим свой мозг, я упускаю возможность тратить время на то, что действительно может пригодиться мне в жизни. Я занимаюсь по несколько часов в день в школе, польза от которой каждый год сводится к минимуму, но не могу найти хотя бы пару грёбаных минут на развитие того дела, что может стать моим будущим… и принести мне успех. – Он вновь остановился и после медленно произнёс одно манящее слово, пробуя каждую букву на вкус. – Славу.

– Это всё замечательно, но ты всё же не ответил на мой вопрос.

Егор чувствовал, как голос её слабеет, как последние буквы её слов растворяются в воздухе и какой тяжёлой становится её голова на его плече. Она засыпала. Проваливалась в страну сновидений, туда, где с самого детства хранятся самые тёплые моменты – вымышленные и не совсем, – самые страшные отрывки ночных приключений по закоулкам собственного сознания и безумно личные переживания, создающие такие сны, большинство из которых останется с ней до конца жизни. Веки её прикрыли глаза, а пухленькие губы чуть приоткрылись.

То, как она засыпала, согревало Егору сердце и разливалось теплом по всему телу: от груди и до кончиков пальцев на руках. Видеть, как отдыхает твой любимый человек после и вправду тяжёлого дня, смотреть на то, как уголки его губ медленно поднимаются, пока мозг режиссирует приятный ему сон – наверное, одно из лучших чувств в человеке, порождающее заботу к спутнику своей жизни. Даже если этот спутник скоро покинет орбиту.

Вика задремала и уже приближалась к хоть и не глубокому, но всё же сну. Егор положил ладони ей на предплечья и, чуть сжав их, резко начал трясти её:

– ПОДЪЁМ! ПОДЪЁМ! ЭВАКУАЦИЯ НАСЕЛЕНИЯ! УИИИИИУУ! УИИИИИУУ!

– Ай! – Она дёрнулась и поджала плечи. Егор ослабил хватку и тут же вскрикнул, когда Вика ущипнула его за ладонь. – Дурак, блин! У меня чуть сердце не остановилось! – Игривая улыбка засияла на её лице. – Фиг я тебе дам заснуть сегодня ночью!

Их взгляды снова встретились, и, не говоря ни слова (лишь улыбаясь друг другу), они успели перехватить все мысли, пролетавшие друг у дружки в головах.

– Да нет! Не в этом смысле, дурашка! – Вика засмеялась, и смех её спросонья ещё не успел набрать ту силу, что заряжала позитивом всех окружающих её людей, поэтому он просто слабо разнёсся по комнате и отозвался мелодичным пением в груди Егора. Он прижал её к себе и тут же прильнул к губам. Поначалу она ещё пыталась что-то сказать, но в итоге сдалась, и теперь её огненные, палящие ярким пламенем волосы не скрывали их лиц. Их губы не желали отпускать друг друга, их языки танцевали бурное танго, и каждый раз, когда они соприкасались, нижняя часть живота Егора наливалась свинцом, а в паху, казалось, с каждой секундой становилось всё меньше и меньше места.

Он пустил ладонь ей под футболку и, пройдясь по гладкому горячему животу, нащупал чашечку её бюстгальтера, сдерживающего упругие груди. Он чувствовал пыл, исходящий от неё. Она чувствовала страсть, кипящую в нём. И никто из них не заметил, что их сердца хоть и бились с бешеной скоростью, но всё же смогли поймать ритм друг друга и стучали в одном такте, отдаваясь общими ударами в разных грудях. В разных, но крепко связанных меж собой мужчине и женщине.

– Помогло взбодриться? – шепнул он ей на ухо.

– Не здесь. – Она накрыла его руки своими и потянула их вниз, с неохотой, но с пониманием, что именно так и нужно сделать. Её спина резко выпрямилась, и слабый стон вырвался из груди, когда подушечка его большого пальца проскользила по её напрягшемуся соску. – Егор… – Дыхание стало неровным и обжигающим кожу. Частым, опережающим удары сердца. – Егор, хватит. – Слова просили об одном, а нотки желаний в её голосе – совсем о другом. И Егору больше нравился второй вариант.

Температура их тел превысила температуру поверхности солнца. Они пылали. Они горели. И не давали погаснуть друг другу ни на секунду.

– Ёк-макарёк! Шо за страсти!

Они замерли, будто попали на плёнку фотоаппарата. Их глаза широко раскрылись, и первые пару секунд они так и сидели в той позе, будучи в которой услышали лестный комментарий: сцепленные намертво губы, приподнятая на Вике футболка, под которой копошилась чья-то ладонь, и её ручонки, слабо сдерживающие его более сильные руки, украшенные выступающими вдоль венами.

Будто по команде они оба оторвались друг от друга и обернулись в сторону отвлёкшего их голоса. Перед ними стояло четверо пожилых мужчин, и на лице каждого из них играла озорная улыбка. Застукать целующуюся парочку, когда ты уже размениваешь шестой десяток, и видеть, как их щёки со скоростью света заливаются краской, заставляет вспомнить, как когда-то ты сам, уже дряхлый старик, своим орехоподобным попенгагеном привлекал взгляды многих девчонок со всего двора. Вспоминал, как извинялся перед своей любимой (тогда казалось, что в мире не сыскать девушки лучше) за то, что случайно, в порыве страсти порвал её блузку. Целующиеся пары напоминали им их самих в молодости. Пожилые мужчины с завоёвывающей голову сединой, чей аппарат хоть и стал подводить всё чаще и чаще, но всё так же был не против прокатить на себе случайно забредшую ковбойщицу. Они будто бы смотрели в зеркало, показывающее их старое доброе прошлое.

И надо ли говорить, вызывало ли это у них улыбку?

К четырём мужчинам – двум ударникам, одному гитаристу и саксофонисту – присоединился пятый – судя по всему, их солист. Они закончили своё выступление и, явно довольные собой, собирались прогнать пару кружек пива, пока их жёны – хвала Господу за болтливых подруг – не узнали об окончании «гастролей». Да и пойдут; что может отбить желание ощутить вкус прохладного пива во рту? Да ничто! Просто у них теперь появилась ещё одна тема для бесконечных разговоров – их славное прошлое и их игривые девчонки, большинство из которых вот уже несколько лет смотрят влюблёнными глазами на крышку гроба.

– Ну что вы смущаете молодых-то, а? Старые пердуны! – сказал солист и залился смехом – отрывистым, дающимся с трудом после такой нагрузки, в нотках которого была слышна слабая-слабая хрипота. – Пойдём, Bad Boys! – Он махнул всем рукой и направился к гримёрке, подмигнув Егору, когда проходил мимо.

Все Bad Boys – старые телами, но молодые духом – пошли за ним, и один из них (вроде бы ударник) схватил Егора за локоть и, чуть нагнувшись, шепнул ему на ухо:

– Не позволяй никому сбить тебя с пути.

И ушёл. Просто ушёл, оставив после себя витающее облачко сухих духов, смешанных с резким запахом мужского пота. Дверь в гримёрку закрылась, и до Егора донеслась фраза: «Ты уже задолбал всем это говорить!». Скрипучий смех старых голосовых связок. Обмен любезностями в сторону друг друга а-ля: «Влад, это что за страхолюдина только что пробежала? Твоя жена?» – «Это было зеркало, кретин». Снова прерывистый смех, всё удаляющийся и удаляющийся. И в конце концов – полная тишина. Лишь звон посуды да голоса посетителей раздавались из зала.

– Что он тебе сказал?

Вика смотрела на него, и он с удивлением заметил слабую тревогу в её глазах. Лишь бледный её призрак, но всё же достаточно видимый, чтобы заметить его.

Егор выбрал лучшую улыбку из своего арсенала и натянул её на лицо. И это сработало. Вика улыбнулась в ответ, но в глазах её всё так же стоял вопрос.

– Да предложил выпить с ним. Я бы пошёл, да вот только, – он взглянул на неё, – думаю, рядом с нами постоянно будет ошиваться какая-то девица с ярко-рыжими волосами, всё время прикрывающаяся газетой.

– Да вы посмотрите на него! – обратилась Вика к отсутствующим зрителям. – Будто я всегда слежу за тобой! Можно подумать, я только и делаю, что хожу за тобой по пятам с биноклем в руках!

– Тогда почему у меня никогда нет непрочитанных сообщений?

– Ты… – Она запнулась, не зная, что ответить. Он всегда умел выбрасывать именно те фразы, что вгоняли её в ступор, заставляя напрягать все извилины мозга, чтобы вынудить хоть какой-то ответ. – Ты сам их читаешь! И вообще, какая разница, что я д…

– Тшшш… – Он прижал палец к её пухленьким губам – таким манящим и сладостным, что Егор с трудом подавил в себе желание поцеловать и почувствовать слабое движение её языка. – Слышишь?

Она напрягла слух, тут же поняла, о чём он говорит, и улыбнулась своей глупой девчачьей улыбкой, выглядевшей настолько нелепой и дурацкой, что внезапный прилив любви снова наполнил сердце Егора вином лучшего сорта, опьяняющего и скрывающего все изъяны этого мира.

Из гримёрки доносились шаги, которые могли принадлежать только одному человеку. Они оба улыбнулись и зажали свои носы, сильно выпучив смеющиеся глаза. Их общий гнусавенький голосок пронёсся по всей комнате:

– ГАЙКА, МАЙКА И ШТЫКИ! МЕНЯ ЛЮБЯТ ВСЕ БЫКИ!

К ним вошёл Виктор Степанович, и как только они встретились с ним взглядом, приглушённый взрыв смеха эхом раздался в зале ресторана, заставив некоторых посетителей вскинуть свои головы. Смех выхватывал у Вики всё больше и больше воздуха, так что она снова прижалась к Егору, продолжая смеяться ему в грудь. Он обнял её, сам не в силах успокоиться, немного стыдясь своего поведения, опустил голову и теперь смеялся в макушку Вики, уткнувшись в пламенные пряди её волос. Вот так, держась друг за друга, они стояли, и смех исходил из их грудей, пока на них с некоторым непониманием смотрел Виктор Степанович, или же (с недавних пор) мистер Быколюб.

В прошлом году он праздновал свой сорок пятый день рождения (определённо не лучший в его жизни) в зале бракосочетания, испепеляя свою жену, становившуюся в тот момент его бывшей женой, свирепым взглядом, который её только смешил. Она выбрала эту дату – 5 ноября, – зная, что именно в этот день он родился на этом свете, на этом грёбаном свете, желавшем столкнуть его в пропасть одиночества, и какой же довольной она была, придя на развод со своим новым бойфрендом и застав его, бедного Витю, со своей новой подружкой – одиночеством. И теперь в его паспорте в штампе о расторжении брака и дате рождения стояли одни и те же цифры – 05.11. Различались лишь года.

Его жизнь казалась ему трагедией, в актах которой были сплошные страдания. Жизнь выжимала из него все соки, наполняя его кровью чашу мучений. Жизнь наносила ему удары, силу которых он приумножал в своём сознании. Жизнь старалась сломать его пластмассовый хребет, отлитый из железа в его собственных глазах. Его цели, что всё-таки удавалось ему себе поставить, всегда оставались недосягаемыми, прозрачными, всего лишь вечными эскизами, витающими в пустой голове. Всю жизнь он мечтал о вершине. Вершине этого мира, откуда он увидит всё, что только пожелает, и где водрузит свой флаг, чьё сияние осветит каждый уголок этой планеты.

Но почему-то вершины оставались всё там же – где-то вверху. Лёжка на диване и усердное мечтание не приносили никаких результатов, а что-либо делать было невыносимо лень, поэтому пусть вершины сами к нему придут. Главное – верить.

Он верил, но они не приходили.

Странно…

Его жалость к самому себе – человеку, добровольно выбросившему свои грёзы в мусорку под предлогом лени – и собственная слабость будто окутали его аурой, и другие люди её чувствовали. Люди улавливают отношение человека к самому себе и начинают относиться к нему точно так же. Уважаешь себя и работаешь над собой – тебя уважают и другие. В противном случае всё наоборот: губишь себя и свой внутренний мир – многие с радостью тебе в этом помогут.

Таков наш грёбаный мир.

Виктор Степанович натянул на лицо улыбку, невероятно похожую на искреннюю (притворяться и обманывать себя он умел), и сказал своим гнусавым голосом:

– Вам сейчас выступать.

Егор с Викой вновь посмотрели на него и с трудом смогли подавить в себе новую волну смеха. Они видели, что ему неприятно, но ничего не могли с собой поделать. Уж очень им было смешно.

Два месяца назад всё начальство организовало поездку в загородный питомник и пригласило Егора с Викой – частых певцов на их маленькой сцене, выступающих всегда забесплатно. Несмотря на все присущие владельцу ресторана недостатки, стоит отдать ему должное – он умел быть благодарным, а это, на минуточку, довольно большая редкость в нашем мире, чтобы начать ценить подобное. Заповедник был ужасным, и исхудалый вид животных, что мучались там, заставил Вику прижаться к Егору и вскоре вовсе попросить убраться оттуда как можно скорее.