Текст книги "Начало самодержавия в России"

Автор книги: Даниил Альшиц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Напомним, что вся эпопея с фиктивной передачей царской (великокняжеской) власти Симеону Бекбулатовичу, затеянная Грозным позднее, в 1575–1576 гг., хронологически совпадает с периодом второго польского бескоролевья.

Маневры Грозного ни в первом, ни во втором случае успеха не имели. Польские вельможи и шляхта вполне понимали фарсовый характер как «отмены» опричнины, так и «отказа» от царства, предпринятых Грозным.

Итак, у Ивана Грозного были весьма веские причины для дипломатического сокрытия опричнины. Вместе с тем было бы нецелесообразным и даже странным, изъяв термин «опричнина» из дипломатических документов, сохранять его в других официальных документах, особенно в разрядных книгах.

Была, наконец, и еще одна причина, побуждавшая Грозного к отказу от термина «опричнина». Термин этот весьма точно соответствовал конкретному историческому моменту – политическим маневрам Грозного в конце 1564—начале 1565 г. Царь хотел тогда подчеркнуть, что оставляет царство, обособляется в «опричнину», отдавая все остальное государство – «земщину» в управление боярам. Стоило, однако, царю прочно утвердить себя самодержцем, стать подлинным хозяином всей страны, как уничижительный смысл слова «опричнина» пришел в противоречие с действительным положением и должен был становиться все более нежелательным, как снижающий образ единовластного владыки. Именно потому, что опричнина как система означала не разделение власти, а, напротив, ее небывалую консолидацию в руках царя, термин «опричнина» стал себя изживать по мере усиления царской власти. Во всяком случае, принимать отрицание разделения государства за отмену жесткой централизации государственной власти нет никаких оснований.

Другое дело, указанные внешнеполитические обстоятельства, в частности, реакция папы римского на «Сказания» А. Шлихтинга. Они давали царю серьезный повод к тому, чтобы прекратить наиболее вопиющие, бросающиеся в глаза злоупотребления опричников, вызывавшие значительное недовольство и внутри страны. Не случайно именно в это время царь сурово наказывает некоторых руководителей опричнины, уличенных в тяжких преступлениях – «воровских проделках». Историки, утверждающие, что опричнина была отменена в 1572 г., видели и в этих опалах и казнях свидетельство в пользу гипотезы об отмене опричнины. Сам ход рассуждения о том, что казни опричников свидетельствуют о «казни» опричнины, вызывает возражения. Рассуждая таким образом, пришлось бы заключить, что Грозный неоднократно отменял земщину, Посольский и другие приказы и, конечно, Боярскую думу – учреждение, полностью потерявшее свой прежний состав в результате опал и казней.

По подсчетам Р. Г. Скрынникова, жертвами царского террора стали 3–4 тыс. человек. Из них 600–700 земских деятелей всех масштабов. На этом фоне опала или гибель 14 пусть даже видных опричников представляется не столь уж значительным фактом. Каждый случай опалы или казни опричника имел свои конкретные причины. П. А. Садиков прав, утверждая, что Грозный, награждая и оберегая «своих», «близких» людей – опричников, не останавливался перед жестокой расправой с ними, даже с самыми интимными фаворитами (как, например, с Ф. А. Басмановым), когда видел, что близость их к трону перерождается если не в прямую измену, то по крайней мере в пренебрежение своим долгом и обязанностями.

Сторонники гипотезы об отмене опричнины должны в конечном счете признать, что попытки положить конец наиболее вопиющим злоупотреблениям опричнины не затрагивали основ опричного режима, но проводились с обычной для Грозного решительностью и беспощадностью.

Нельзя упускать из вида и того, что опалы и казни некоторых опричников начались еще в 1569 г., т. е. за три года до «отмены» опричнины. По главное, нельзя абстрагироваться от результата казней ряда крупнейших деятелей опричнины в начале 70-х гг. Инициатором казней 1571 г. был Малюта Скуратов. Именно он обезглавил опричное правительство, добившись отставки Басманова и Вяземского, а затем довершил разгром старой опричной верхушки. Свирепые репрессии против новгородских изменников и «виновников» майской катастрофы позволили Скуратову окончательно захватить власть в свои руки, замечает Р. Г. Скрынников. Но если так, значит, не опричнина была обезглавлена, а ее прежнее руководство. Устранение из него наиболее влиятельных представителей старомосковской знати, переход главенства в опричнине к Малюте Скуратову и Василию Грязному, естественно, только усиливали «опричность» опричнины. Весной 1572 г. Малюта Скуратов получает исключительно высокое военное назначение: «Да з государем в полку… дворовые воеводы князь Федор Михайлович Трубецкой, да Малюта Лукьянович Скуратов» – читаем в Официальной разрядной книге.

В походе на Пайду в январе 1573 г. Малюта Скуратов и Василий Грязной удостоились небывалой для них чести – были практически приравнены к боярам: «Да з государем ездити дворяном з бояры: Малюта Лукьянов сын Скуратов, Василий Григорьев сын Грязнова». Влияние партии Малюты в руководстве опричниной оказалось столь велико, что даже после смерти временщика его вдова сохраняла за собой один из высших опричных окладов – «400 рублев». Родственник Малюты – Богдан Яковлевич Вельский, получив тогда же один из высших дворовых окладов – 250 рублей, оставался (наряду с другим опричником и родственником Малюты Борисом Годуновым) одним из самых влиятельных деятелей царского дворового правительства до конца жизни Грозного.

Если согласиться с мнением С. Б. Веселовского, что в 1572 г. произошло слияние опричного двора и правительства с земским двором, придется признать, что в этом якобы земском дворе продолжали верховодить такие «земские» деятели, как Малюта, Грязной и их сторонники. Не вернее ли было бы в таком случае считать, что не опричнина растворилась в земщине, а, напротив, вся земщина полностью и окончательно подпала под власть опричников.

Свидетельством в пользу отмены опричнины Р. Г. Скрынников считает тот факт, что в начале 70-х гг. в опричную думу вошли представители «лучших» родов – Ф. М. Трубецкой, Н. Р. Одоевский, С. Д. и П. Д. Пронские, И. А. Шуйский, О. М. Щербатый-Оболенский, А. П. Хованский. Тем самым, по мнению исследователя, царь подготавливал почву для окончательной расправы с опричной гвардией. Опровержение этого аргумента облегчено самим Скрынниковым, который в дальнейшем изложении дает другое толкование данному факту: «Последнее опричное правительство отличалось одной характерной особенностью. Вошедшие в него представители титулованной знати были в большинстве людьми сравнительно молодыми… В политическом отношении… совершенно бесцветными. Их роль… сводилась к внешнему представительству, опричному двору нужен был новый, блестящий фасад». Именно так. Налицо очередной маневр царя Ивана, призванный прикрыть реальный характер его правления с помощью включения в число деятелей опричнины титулованных марионеток. Этот маневр имел и другое назначение – впрячь в опричную колесницу представителей высшей аристократии с целью возложить и на них ответственность за опричную, т. е. бескомпромиссную самодержавную, политику, способствовать полному подчинению родовой знати царскому правительству, выбить почву из-под обвинений царя в том, что он окружил себя одними худородными «маленькими» людьми.

Скрынников напоминает, что в период фактичeского владычества Малюты Скуратова большое влияние на Грозного приобрел астролог и медик Е. Бомелий, и делает вывод, что, возвышение астролога служило симптомом полного упадка опричнины. Ход рассуждения здесь малопонятен. Иван Грозный и его сподвижники как до опричнины, так и во время ее существования были и оставались людьми религиозно-мистического мышления, имеющего очень мало общего с реалистическими, а тем более научными представлениями о причинной связи явлений природы. Возвышение астролога при дворе не свидетельствует поэтому ни о чем, кроме того, что царь Иван был сыном своего пока. К симптомам политических перемен этот факт никоим образом отнесен быть не может.

Примером, доказывающим отмену опричнины, Скрынников считает также преобразования, проведенные в Новгороде зимой 1571/72 г. В январе 1572 г. царь назначил первым наместником в Новгород главу земской думы князя И. Ф. Мстиславского. Вторым наместником был тогда же назначен опричник князь П. Д. Пронский. Разделение Новгорода на земскую и опричную половины сохранялось. Через полгода новгородское наместничество было упразднено, и таким путем, пишет Скрынников, в городе была окончательно восстановлена единая администрация. Это верно – единая, но опричная.Уезжая из Новгорода, царь оставил «управу чинити людям» одного наместника – опричника Пронского, а в помощь ему назначил опричных дьяков Посника Суворова и Василия Щербину.

Еще труднее истолковать в пользу отмены опричнины так называемое слияние в 1752 г. в Новгороде земской казны с опричной, которое состояло в том, что Иван Грозный просто изъял ценности новгородского казенного двора, причем проделал это с исключительным хитроумием. За месяц до прибытия в Новгород царской казны, вывезенной из Москвы в предвидении очередного нападения на столицу Девлет-Гирея, Грозный, находившийся в Новгороде, назначил на казенный двор в помощники к главному земскому казначею В. В. Мосальскому опричного печатника Р. В. Олферова. Вслед за этим опричная казна, находившаяся в Новгороде на царском дворе, была перевезена на Ярославово подворье, где была соединена с новгородской земской казной. Когда прибыли из Москвы 450 подвод с царской казной, ее сокровища были сложены там же, в подвалах Ярославова подворья. Но когда после отражения набега Девлет-Гирея царская казна была отправлена обратно в Москву, «слитые» с ней сокровища новгородской «земщины» тоже поехали туда. Ценности новгородского казенного двора были таким способом конфискованы царем в свою пользу, отняты у земщины.

Р. Г. Скрынников так характеризует эту финансовую операцию: когда в августе 1572 г. царь велел отправить сокровищницу в Москву, надобность в ее разделе окончательно отпала. Разумеется, «надобность» в том, чтобы оставить прежнему владельцу – земской части города Новгорода ее казну, у царя в момент его отъезда «окончательно отпала», и он прихватил ее с собой. Подобные «слияния» опричнины с имуществом земщины происходили постоянно, с момента учреждения опричнины и до смерти Грозного. При всех условиях данных факт не может быть истолкован как слияние земской и опричной финансовых служб. Земский Большой приход и «дворовые» чети будут еще долго раздельно собирать по стране налоги с разделенных на «земскую» и «дворовую» территорий. Только в 1579 г. земский Большой приход будет окончательно изъят из ведения земских деятелей и переведен во «двор», под руководство опричных («дворовых») дьяков. Это будет решительным шагом в направлении концентрации всех доходов государства в ведении опричнины – «двора».

Немалое место в системе доказательств отмены опричнины занимают утверждения о будто бы происходившем в 1572 г. и позже пересмотре опричной земельной политики в сторону возвращения к доопричному порядку землевладения. В рассуждениях исследователей на эту тему фигурируют и мифический «указ о возвращении старинных вотчин земским дворянам», и случаи возвращения прежним владельцам их конфискованных в опричнину земель, и даже заблаговременное «бегство» высших опричных чинов из своих опричных поместий в земщину.

Ознакомление с действительным положением вещей, зафиксированным в источниках, показывает, что нет никаких признаков изменения земельной политики, существовавшей во время опричнины, ни в 1572 г., ли позднее, в течение всего царствования Грозного.

Существует распространенное мнение, будто из уездов, взятых в свое время в опричнину, все земские землевладельцы были выселены и вся земля там шла в раздачу опричникам, в то время как в уездах, оставшихся в земщине, опричники земельных владений не имели. И то, что после 1572 г. некоторые земские дворяне оказались в опричных уездах, а опричники получили земли в земщине, рассматривается как пересмотр прежней земельной политики.

Здесь, однако, налицо недоразумение. Разделение земель на сплошь опричные и сплошь земские предполагалось провести при введении опричнины, но на деле это осуществлено не было. Обычно уезд представлял собою очень сложную чересполосицу земель опричных и земских; сплошными опричными округами можно (читать лишь северные поморские уезды, где не было частного светского землевладения. Этот вывод П. А. Садикова снимает возможность аргументировать отмену опричнины в 1572 г. тем, что после этой даты отмечены случаи «испомещения» опричников в земских уездах, а земских в опричных. Такое положение, как видим, имело место с первых лет опричнины и ничего нового после 1572 г. не произошло.

Посмотрим тем не менее, какие конкретные факты используются как признак отказа от земельной политики опричных лет и даже как доказательство того, что территория опричного удела после 1572 г. слилась с земщиной.

Р. Г. Скрынников приводит сведения о том, что видные опричники – дьяк Петр Григорьев, думный дворянин Василий Грязной, окольничий В. И. Умной-Колычев и родич Малготы Б. Я. Вельский сумели заполучить в свое владение в земской Шелонской пятине хорошие поместья. Некоторые из них оставили при этом свои прежние опричные поместья. Исследователь истолковывает такие случаи как бегство опричных начальных людей в земщину, что, по его мнению, не оставляет сомнений в том, что опричнине пришел конец. Видные опричники, в том числе родня Малюты Б. Я. Вельский, бегут из опричнины, а сам Малюта Скуратов тогда же «понял, что ему ничего не остается, как пойти на верную смерть», и отправился в поход под Пайду. Однако эта картина бегства из опричнины ее начальных людей, подобно крысам с тонущего корабля, совершенно не соответствует действительности. Назначение Малюты в поход под Пайду менее всего похоже на бегство от царского гнева. Что касается «бегства» видных опричников в земскую Шелонскую пятину, то, как свидетельствует сам Р. Г. Скрынников, они приобретали там богатые благоустроенные поместья, а оставляли значительно худшие, запустошенные. Так что обмен (к которому, например, В. Грязной принудил земского помещика) оказывался совершенно неравноценным. Впрочем, совершить «побег» из опричнины названным лицам все равно не удалось. Вслед за своими слугами и сам Грозный рассудил насчет Шелонской пятины, если воспользоваться словами «Большой челобитной» о Казани, следующим образом: «…таковая землица… велми угодна, у таковаго великаго у силнаго царя под пазухою, а не в дружбе… хотя бы таковая землица и в дружбе была, ино бы ея не мочно терпети за такое угодие». Шелонская пятина была взята царем в опричнину. В свете этого факта захват несколькими руководителями опричнины поместий в ней следует рассматривать как подготовку перехода данной земской территории в опричнину. Заключать из подобных случаев, что «опричнине пришел конец», нет ни малейших оснований.

Не больше оснований для такого вывода дает рассмотрение тех случаев, когда земским, выселенным в свое время из уездов, взятых в опричнину, возвращали прежние владения. Во-первых, возвращение некоторых вотчин вернувшимся из ссылки началось не и 1572 г., а значительно раньше – по указу об амнистии казанским ссыльным 1566 г., т. е. в самый разгар опричнины. Во-вторых, вотчины были возвращены лишь ничтожно малому числу из бывших, владельцев.

Из двух сотен дворян, сосланных в начале опричнины в Казань и в понизовые города, восстановили свое служебное положение и возвратились в свои вотчины только трое. Назвать лиц, возвратившихся в свои вотчины после 1572 г. в результате так называемой отмены опричнины, еще труднее.

С. Б. Веселовский, не находя в источниках сведений о том, что стало с опричным двором после упразднения и когда он был слит со старым государевым двором, утверждает, что этот вопрос представляется второстепенным и неважным по сравнению с другим вопросом – о возврате вотчин лицам, выселенным в свое время из уездов, которые были взяты в опричнину.

Оставим в стороне не совсем ясную логику этого рассуждения, когда вопрос о судьбе опричного двора представляется неважным при решении… вопроса о судьбе опричного двора. Обратим внимание на тот более важный вопрос, о котором говорит исследователь. Данных о возврате в опричных уездах вотчин бившим владельцам по существу нет. Историки сумели привести лишь один пример такого возврата, и то относящийся не к 1572, а к 1574–1575 гг. Речь идет и старинных вотчинниках Переяславского уезда Таратиных. Характерно, что этим же единственным примером ограничиваются подтверждения словам современники событий, проживавшего тогда в Москве немца Генриха Штадена о том, будто после победы над Девлет-Гиреем в 1572 г. «все вотчины были возвращены земским».

Однако гора, насыпанная Штаденом, – «все вотчины были возвращены земским» – родила мышь – в распоряжении историков оказался единственный факт такого рода, да и то относящийся к более поздним годам. Впрочем, и с этим фактом придется расстаться. Дело в том, что Таратины получили назад свою вотчину в опричном Переяславском уезде, потому что вступили в опричнину. В списке служилых людей, составлявших двор Ивана Грозного в 1573 г., притом не в числе «новиков», а в числе служивших во дворе еще и в марте 1572 г., т. е. в несомненной опричнине, записаны Казарин Борисов Таратин – «стряпчий у конского корму» с окладом в «7 рублев» и Ивашко Пятого Таратин – стряпчий конюх с окладом в «3 рубли».

Этот факт указывает на то, что земли в опричных уездах бывшим земским возвращали тогда, когда они вступали в опричнину.

Подводя итог, можно с полным основанием утверждать, что никаких данных в пользу гипотезы об отмене опричнины рассмотрение истории служилого землевладения того периода не дает. И это вполне закономерно. «Введение опричнины, – как отмечает Р. Г. Скрынников, – знаменовало собой крушение кня-жеско-боярского землевладения. Катастрофа была столь велика, что никакие последующие амнистии и частичный возврат земель опальным князьям не могли ликвидировать последствий этой катастрофы». Тем более – следовало бы тут добавить, – что никакого, сколько-нибудь существенного возврата земель прежним владельцам практически и не происходило. Но если так, значит, не происходило и отмены опричнины в ее главном экономическом содержании. Как раз, напротив, осенью 1572 г., в момент, когда будто бы происходила отмена опричнины и раздача прежним владельцам опричных земель, был принят приговор, который ограничивал права бояр – членов думы на передачу их вотчин но наследству без специального разрешения царя. Тем самым опричная политика ограничения крупного землевладения в пользу царской казны получила решительное подтверждение.

Земельная политика двора по существу оставалась традиционно опричной и даже стала более последовательной. Земельное законодательство продолжало препятствовать возрождению крупного привилегированного землевладения.

Сравнительно недавно был обнаружен новый источник, еще раз подтвердивший, что земельная политика опричнины продолжалась и в 80-е гг. Включение бывших земских территорий в фонд дворовых земель сопровождалось выселением оттуда по царскому указу крупных земских землевладельцев и раздачей их вотчин в поместья дворовым людям. За отнятые вотчины выплачивалась денежная компенсация. К сожалению, источник не позволяет судить о том, соответствовал ли размер компенсации действительной стоимости конфискованного имущества.

В копийной книге Спасо-Ефимьева монастыря помещена копия царской грамоты, в которой, в частности, сказано: «…в прошлом, де, в 88 году, как в Суздале взят был к нам во двор и по нашему указу велено Стародубским князем за их вотчины деньги давати из нашие казны, а их вотчины велено в поместья раздавати». [27]27
  Гос. Ист. музей. Отдел письменных источников, ф. 17, оп. 2, № 258, л. 306 (Копийная книга XVIII в.). Об этом источнике автору сообщил обнаруживший его А. П. Павлов.


[Закрыть]

Единый, развивающийся, а не выдохшийся и «отмененный» процесс представляла собой опрично-дворовая политика Грозного 60, 70, 80-х гг.

После так называемой отмены опричнины, якобы происшедшей в 1572 г., сохранялось и разделение территорий на земскую и дворовую.

С. Б. Веселовский отрицает это: «Большую путаницу в наши представления об опричнине внесло отождествление так называемых дворовых городов, которые упоминаются после отставки опричнины, с опричными городами в собственном смысле слова. Например, в числе дворовых городов упоминаются Псков, Ростов и Юрьев Ливонский, которые, как это достоверно известно, в опричнине не бывали».

Действительно, сохранявшееся разделение городов и территорий на земские и дворовые вносит большую путаницу, но, разумеется, не в представления о продолжавшемся существовании опричнины, а в представления об ее отмене. И более того – выбивает из-под них почву. Что касается приведенного Веселовским аргумента – его нельзя признать убедительным. Ведь исследователь исходит в своем рассуждении из того, что еще надо доказывать. Названные им три города до 1572 г. в опричнину действительно не входили. Из этого, однако, не следует, что они не были взяты туда позднее, если опричнина продолжала существовать. А то, что она продолжала существовать под именем «двора», видно хотя бы из того, что дворовыми городами оказались пе какие-либо три города, а более трех десятков, о которых «достоверно известно», что они в опричнине были. Размеры опричной территории и число опричных городов постоянно возрастали с момента учреждения опричнины. Города, которые раньше, например до 1506 г., «в опричнине не бывали», потом в ней оказались. Что касается конкретно Пскова и Ростова, они вошли в «бывшую» опричнину, т. е. в число дворовых городов действительно после 1572 г.

Как видим из Официальной разрядной книги, дворовыми стали бывшие опричные города и территории: Суздаль, Кострома, Бежецкая пятина, Белев, Галич, Кашин, Лихвин, Козельск, Белозерский уезд, Вологда, Новгород (торговая сторона), Перемышль, Старица. Дворовыми остались Поморье, земли на Онеге, Ваге, Северной Двине и Пинеге. Вновь были «пойманы» в двор Опочка, Красный, Себеж – важнейшие опорные пункты в борьбе за Ливонию. Существование «дворовой стороны» в Москве зафиксировано источниками и в 1582 г. В разрядах то и дело указываются «государевы города» и «земские города».

В марте 1577 г. Кириллов монастырь получил две тарханные (освобождающие от налогового обложения) грамоты. Одну направили во все дворовые города за приписыо дворового дьяка А. Шерафединова. Другую – во все города «нашего государства» за приписью земского дьяка С. Лихачева. Интересно, что в 1576 г. посаженный во главе земщины Симеон Бекбулатович именовал «свои», т. е. земские, города также: «города нашего государства». Земщина оставалась и при нем и после него отделенной от опричнины, от двора.

Р. Г. Скрынников выразил несогласие с утверждением, что дворовые территории и города, фигурирующие в источниках до самой смерти Грозного, суть опричные территории и города. Он обратил внимание на то, что, согласно разрядной росписи 1577 г., Разряд направил в некоторые города и земли «дворян из земского» для сбора на государеву службу служилых людей – детей боярских. Очевидно, заключает исследователь, эти города не принадлежали к составу двора, иначе туда не могли быть посланы земские сборщики.

На наш взгляд, дело обстоит не так очевидно.

Заключение, будто в названные дворовые города «не могли быть посланы сборщики из земского», исходит из посылки, будто на опричных, а затем на дворовых территориях «испомещались» сплошняком одни лишь опричники и дворовые. Такое представление неточно. На опричных и дворовых территориях и в городах наряду с опричными и дворовыми служилыми людьми находились и земские, которых при переходе данной местности в опричнину или в двор, оттуда не выселяли. Собирать их на службу по земским спискам направлялись земские сборщики. К тому времени, когда эти сборщики отправились в дворовые города собирать на службу своих служилых людей, дворовые из этих мест уже находились в царском войске. Об этом с очевидностью свидетельствует тот факт, что они уже фигурируют в той же самой росписи 1577 г., в подразделениях, численный состав которых тут же указан с точностью до одного человека.

К числу уже приведенных данных, подтверждающих, что опричнина не была отменена Грозным и 1572 г., следует прибавить и еще одно свидетельство современника. Речь идет об «Истории о великом князе Московском» А. М. Курбского. Нетрудно представить себе, с каким злорадством написал бы он о провале опричной политики Грозного, об отмене ненавистной опричнины. Но, как известно, найти ни в этом, ни и других сочинениях Курбского хотя бы намек на отмену опричнины невозможно.

В 1573–1574 гг. к моменту окончания своей «Истории» Курбский пишет об опричнине как о существующем учреждении. «О, окаянныи… пагубники отечества, и телесоядцы, и кровопийцы, – обращается Курбский к опричникам, – поколь маете безстудствовати и оправдати такова человека растерзателя». В патетическом этом вопросе звучит надежда на уничтожение опричнины. Но «доколе» опричники будут «безстудствовать», Курбский не знает и конца опричнины явно не предвидит. Опричнина и опричники продолжают существовать для Курбского и в более поздние годы. В своем третьем послании Ивану Грозному, написанном в сентябре 1579 г., Курбский говорит, что с пути истинного людей совращает дьявол, и продолжает: «Как ныне и с твоим величеством по воле его случилось: вместо избранных и достойных мужей, которые, не стыдясь, говорили тебе правду, окружил себя сквернейшими прихлебателями и маньяками, вместо крепких воевод и полководцев – гнуснейшими и богу ненавистными Вельскими с товарищами их, вместо храброго воинства – кромешниками, или опричниками кровоядными, которые несравнимо отвратительнее палачей».

Для Курбского опричнина началась давно – с изгнания «избранных и достойных мужей», т. е. Сильвестра, Адашева и их соратников. Однако он не случайно не упоминает здесь имен организаторов опричнины – Басмановых «с товарищи», поскольку они давно сошли с исторической сцены. Он очень точно выбрал род Вельских, символизирующий как бы всю кровавую историю опричнины от Малюты Скуратова-Бельского и до виднейшего дворового деятеля конца 70-х гг. Богдана Яковлевича Вельского. В своем последнем послании Курбский все еще заклинает царя: «Очнись и встань! Никогда не поздно…». Среди шагов, которые царь должен предпринять, чтобы спастись, очиститься, начать новую жизнь, а главное, чтобы прекратить ужасные бедствия своей страны, важнейшим, по мнению Курбского, является прекращение разгулов «кромешников» – опричников.

Как видим, Курбский ни в коей мере не поддается на удочку отрицания и сокрытия опричнины.

Изучение едва ли не всех соображений историков в пользу гипотезы об отмене опричнины, а также исследование источников, освещающих организацию государственного управления после 1572 г., убеждает в том, что объективных данных, подтверждающих эту гипотезу, нет. Источники сообщают множество фактов, указывающих на то, что опричнина под именем «двора» продолжала существовать.