Текст книги "Правда о втором фронте"

Автор книги: Даниил Краминов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Через тридцать девять дней союзники очистили Сицилию от немецких войск. Немцы ухитрились, однако, перетянуть через Мессинский пролив свои отборные части, благополучно ушедшие в свое время из Туниса. Больше того, они сумели перевезти даже их вооружение, включая артиллерию и танки.

На другой день после объявления капитуляции Италии, 9 сентября 1943 года, союзники вторглись на итальянский полуостров. Воздушно-десантные части захватили «каблук» итальянского «сапога» (Таранто-Бриндизи) без единого выстрела: в этом районе немцев не было совсем. 8-я британская армия легко перешагнула пролив и, не встречая сопротивления, углубилась в Калабрию. Несколькими днями позже 5-я американская армия высадилась в заливе Салерно. Вскоре обе армии соединились и, образовав единый фронт, отрезали самый юг Италии. Они медленно двинулись на север, сдерживаемые шестью немецкими дивизиями. Дневное продвижение измерялось сотнями ярдов. Оно было страшно утомительным и дорогостоящим.

В течение первых же недель итальянская кампания поглотила несколько миллионов тонн снаряжения; ее питанием занимался колоссальный флот. Достаточно сказать, что одно только оборудование аэродромов, горючее, снаряжение и боеприпасы для авиации потребовали 300-тысячного тоннажа судов. Более полумиллиона солдат и офицеров, в том числе 35 тысяч летчиков, авиационных механиков и командиров, составляли союзные силы на итальянском фронте.

К концу осени 1943 года союзники оказались перед так называемой «зимней линией» немецкой обороны. Она тянулась через весь полуостров, вдоль рек Гарильяно и Сангро, в 120 километрах южнее Рима. Немцы рассчитывали удержать эту линию мизерными силами: командующий немецкими войсками в Италии Кессельринг, располагавший 24 дивизиями, использовал против союзников только 10, а 14 дивизий сосредоточил в Северной Италии на случай, если они понадобятся для переброски на Восточный фронт или на Балканы.

Следует тут же заметить, что вопреки заявлениям англо-американских политических и военных лидеров, высадка союзников в Италии не заставила немцев оттянуть с Восточного фронта хотя бы одну дивизию. В этом отношении значительно больше пользы принесла югославская народно-освободительная армия, которая приковывала к себе до 20–24 вражеских дивизий.

На мой вопрос, что думает майор Стоун о втором фронте теперь, он криво усмехнулся и не без иронии переспросил:

– Вы имеете в виду третий фронт?

Трудно было понять, говорит ли он серьезно или шутит. В то время английские военные обозреватели именовали итальянский фронт вторым. Как рассказывали, даже официальным историографам предлагалось занести итальянскую кампанию в анналы истории под этим звучным именем.

– Нет, я имею в виду настоящий второй фронт, который облегчил бы бремя Советской Армии, – ответил я на вопрос Стоуна.

– А разве итальянский фронт не облегчает его?

Я постарался изложить британскому майору в достаточно вежливой форме все то, что ему и так должно было быть хорошо известно…

За то время, пока союзники теснили противника в Южной Италии, заставив немцев увеличить число своих дивизий на Апеннинах с шести до десяти, но отнюдь не за счет Восточного фронта, Советская Армия выиграла Курскую битву, в которую Гитлер вынужден был бросить огромные силы. Советские войска, развивая наступление, оттеснили германскую армию на правый берег Днепра по всей Украине. Немцы потеряли десятки отборных дивизий, тысячи танков и самолетов, В результате разгрома немцев под Сталинградом и Курском – Орлом у них окончательно и бесповоротно была вырвана инициатива, и Германия превратилась из атакующей в атакуемую.

– Это, конечно, правильно, – говорил Стоун. Но ему хотелось найти хоть какие-нибудь аргументы в защиту эффективности действий союзников. – Однако мы все же добились свержения Муссолини и выхода Италии из войны.

– Разумеется, это большой политический удар по державам оси, – согласился я. – Однако, к сожалению, дело не доведено до конца. Муссолини позволили бежать. Он создал в Северной Италии новое правительство, сформировал армию. Промышленный север находится теперь целиком в немецких руках, и немцы извлекают из него не меньше пользы, чем прежде из всей Италии. И они могут сидеть там столько, сколько захотят…

Майор не отозвался. Мы смотрели во мрак ночи. На далеком испанском берегу желтели редкие огни; они, казалось, подмигивали нам, словно хотели намекнуть, что понимают наше желание уйти в океан втайне от немецких агентов, рыскавших по Испании. Будто чувствуя угрозу, суда конвоя теснее прижимались друг к другу, изредка перекликались короткими, тихими гудками.

После длительного молчания Стоун заговорил снова. Он признал, что итальянский замысел провалился. Итальянская кампания больше истощала союзников, нежели немцев. Союзное командование знало это и начало искать новые пути для нанесения удара по «гитлеровской крепости». С военной точки зрения, кратчайшая дорога в Германию лежала через Францию. Но, к сожалению, некие «политические генералы» диктовали и продолжали диктовать солдатам свою волю.

На мой вопрос, кого он имеет в виду, майор коротко ответил, что об этом я узнаю сам, когда доберусь до Лондона.

IV

В тот день, когда наш караван, описав огромную дугу вокруг Ирландии, вошел в устье реки Клайд, английское правительство выпустило из тюрьмы Освальда Мосли. У лидера британских гитлеровцев, оказывается, «внушало опасение».. состояние ног. Он, видите ли, мог схватить в тюрьме ревматизм! Поэтому «гуманный» лейбористский министр внутренних дел Moррисон позволил Мосли сменить невзрачную камеру с решеткой на уютный и теплый коттедж, каменный пейзаж тюрьмы – на лоно природы.

Передовое общественное мнение Британии, получив эту пощечину от консервативно-лейбористского правительства, ответило на нее возмущением. Рабочая Англия заволновалась. По стране прокатилась волна митингов и демонстраций. Кое-где даже вспыхнули кратковременные (15–30 минут) забастовки. Ораторы правящих партий объявили: кто бастует накануне открытия второго фронта, тот наносит удар ножом в спину героическим русским.

– О, они всегда умеют находить хороший довод, чтобы держать нас в упряжке и гнать вперед, – с язвительной усмешкой заметил пожилой человек, сидевший напротив меня. В нем нельзя было не узнать старого рабочего. Он упрямо молчал в течение всего разговора, захватившего пассажиров переполненного купе поезда Глазго – Лондон.

Купе разделилось на два лагеря: противников забастовок и их сторонников, готовых вернуть Мосли в тюрьму любыми средствами. Молчаливый сосед, видимо, решил положить конец этому спору.

– Для протаскивания своих грязных трюков, – говорил он, – они играют на благородстве народа. Тебя ставят перед выбором: либо благослови освобождение Мосли, либо подводи русских. Они знают, что среди жителей хотя бы вот этого «черного района» (кивок в окно) нет ни одного, кто позволит подвести русских.

Поезд, миновав Престон, мчался через манчестерско-ливерпульский промышленный район. Мимо проносились бесконечные рабочие поселки с узкими улочками, без единого кустика. Красный кирпич теснящихся друг к другу домов давно почернел, бурые крыши лоснились после недавнего дождя. Над черным тоскливым ландшафтом висело низкое грязное небо.

Старик был прав: трудовой люд Англии хотел и давно требовал открытия второго фронта в Западной Европе. Тут сказывалась не только боевая солидарность: лишь фронт мог эффективно и быстро снять немецкую угрозу, нависшую черной тучей над Англией. Наконец, передовые английские рабочие понимали, что острие клыков фашистского зверя направлено против народов, а не правящих клик капиталистических стран, которые всегда умели находить общий язык с завоевателями.

Известный английский юрист Мальвин Юз говорил, что борьба фашизма против демократии – это «война черного прошлого против будущего человечества». Простой народ Англии знал, что, помогая разбить гитлеровскую Германию, он помогает будущему выиграть войну у прошлого. Второй фронт в Европе был бы самой реальной, действенной формой такой помощи. На заборах, на домах, даже на мостовых в рабочих районах Лондона, Манчестера, Ливерпуля давно уже появились надписи с требованием открытия второго фронта. На длинном заборе, окружающем железнодорожные пути в Хаммерсмите, красовался лозунг, написанный еще в 1941 году аршинными буквами белой несмываемой краской: «Помогите русским! Уберите мюнхенцев Мур-Брабазона и Мойна из правительства!»[7]7
  Мур-Брабазон, являвшийся тогда министром авиационной промышленности, высказался против помощи Советскому Союзу, сопроводив свои высказывания антисоветской клеветой. Лорд Мойн, в то время министр транспорта, отказался передать Советскому Союзу торговый флот прибалтийских советских республик, сославшись на то, что английское правительство не признало факт присоединения этих республик к Советскому Союзу.


[Закрыть] В Излингтоне, на грязной стене, что тянется от вокзала Кинг-кросс на север, отчетливо белел более поздний призыв: «Открывайте второй фронт теперь, в 1942 году!» Чаще встречались надписи еще более позднего времени: «Прекратите саботаж второго фронта!», «Не подводите русских!», «Наносите удар на Западе!», «Вылезайте из итальянской грязи, двигайтесь через канал во Францию!» Так можно было по этим надписям восстановить историю борьбы за открытие второго фронта.

На заводах и шахтах, в депо и доках прошли тысячи митингов. По всей стране возникли многочисленные комитеты англо-советской дружбы: они организовывали собрания в пользу второго фронта, проводили сборы в фонд медицинской помощи Советской Армии. Движение приняло настолько массовый характер, что реакционная печать начала поход против комитетов, обвиняя их в недостатке патриотизма, в желании диктовать свою волю военным и во всех прочих смертных грехах.

Старания мюнхенцев пера не увенчались успехом. Но смертельный удар комитетам англо-советской дружбы нанесло правое руководство лейбористской партии: ее исполком, выполняя волю правящего класса Англии, запретил всем лейбористам под страхом исключения из партии выступать на собраниях и митингах этих организаций и даже посещать их.

Правящие круги Великобритании и США не хотели своевременного открытия второго фронта в Западной Европе. Это противоречило антисоветской политике британского и американского империализма. В 20-м веке эта политика нашла свое законченное выражение в Мюнхене.

До войны мюнхенцы Лондона и Парижа пытались дипломатическими средствами решить за счет Юго-Восточной Европы и Советского Союза основные империалистические противоречия в Европе, возникшие в результате вторичного подъема германского империализма, потребовавшего нового передела мировых источников сырья и рынков сбыта.[8]8
  На Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников было установлено, что экономическое возрождение германского империализма щедро финансировалось английскими и американскими банками. В показаниях свидетеля Мессерсмита, бывшего американского генерального консула в Берлине, утверждалось, что Шахт смело вливал живительные соки английской и американской финансовой помощи в жилы германской военной промышленности. Шахт подтвердил, что германская промышленность – эта база германского империализма и милитаризма – поднята им на ноги и выведена на широкую дорогу лишь благодаря англо-американской финансовой помощи.


[Закрыть]

Они направили Гитлера в сторону Чехословакии, Румынии, Венгрии, открыв ему широкие ворота экспансии на востоке – на просторных и богатых землях Советского Союза, населенных мирными, трудолюбивыми народами.

Когда империалистические противоречия переросли в военный конфликт, мюнхенцы пытались добиться новыми средствами старых целей. Позволив Гитлеру в 3 недели разбить Польшу, они почти открыто толкали его через Буг и Сан на Советский Союз. Своими делами, которые как известно, весомее деклараций и слов, Лондон и Париж гарантировали немцам спокойствие на западе. В течение первых восьми месяцев, т. е. до самого немецкого нападения на Бельгию, Голландию и Францию 10 мая 1940 года, англо-французские союзники не пытались атаковать немцев ни на земле, ни в воздухе. Союзное командование, боясь, видимо, потревожить покой немцев неприятным шумом, приказывало даже не вести стрельбы. Противники развлекали друг друга через громкоговорители скабрезными шутками да «домашней» музыкой: союзники передавали сентиментальные немецкие песенки, немцы – парижские шансонетки и английские застольные песни. Делалось это для того, чтобы вызвать у солдат мирные настроения и тоску по дому.

Скорые на язвительное словцо американцы прозвали эту игру «Фони уор», что значит – странная, или смешная война. Под этим выразительным прозвищем она и вошла в историю.

Однако эта странная война против гитлеровской Германии сопровождалась отнюдь не странными военными приготовлениями против Советского Союза. На Ближнем Востоке, под командованием генерала Вейгана, формировалась большая англо-французская армия, предназначенная для нападения на советские земли. Туда посылались все новые и новые транспорты вооружения, которого не хватало союзным армиям в Европе, свежие войска. Штаб Вейгана лихорадочно разрабатывал план захвата с помощью Турции советского Кавказа.

В Европе в феврале 1940 года союзный военный совет, собравшись в Версале, поспешно вынес решение послать англо-французский экспедиционный корпус в Финляндию для войны против Советского Союза. Воспользовавшись шумной возней вокруг этой глупой затеи, как предлогом, немцы одним ударом захватили Данию и Норвегию.

Своими военными приготовлениями против Советского Союза мюнхенцы упорно поворачивали Гитлера на восток. Защищая «национальные» империалистические интересы, они объявили войну Германии, ибо не хотели уступить немецкому империализму свои старые, освоенные позиции в мире. Но они же смертельно боялись того, что крах гитлеровской Германии, бывшей очагом и опорой реакции, развяжет народно-демократическое движение во всех странах и приведет к несомненному «полевению» Европы. Поэтому-то они избегали подлинного и действенного союза с великим советским государством, который увенчался бы скорым разгромом фашистской Германии.

Когда Гитлер нанес удар на Западе, проданные и преданные мюнхенцами различных мастей и национальностей западно-европейские страны не оказали ему почти никакого сопротивления. Голландия, где промюнхенские силы занимали ведущее положение в армии и правительстве, вышла из войны через несколько дней, Бельгия, возглавляемая промюнхенским королем Леопольдом, прозванным позже «король-квислинг», сдалась через неделю. Франция, разложившаяся под управлением мюнхенцев, преданная правящей верхушкой, которая боялась своего собственного народа значительно больше, чем немцев, была сокрушена в течение пяти недель. Англия, войска которой поспешно убрались через канал (знаменитый Дюнкерк!), заплатила за мюнхенскую политику своей правящей верхушки потерей 65 тысяч солдат и офицеров, разрушением части Лондона, Ковентри, Ливерпуля и ряда других городов.[9]9
  Англия избежала тогда немецкого вторжения, как утверждал Геринг на Нюрнбергском процессе, только потому, что Гитлер не решился снять с восточных границ Германии два воздушных флота (всего немецкая авиация имела тогда 5 воздушных флотов, два из которых действовали против Англии) и бросить их на Лондон. В Восточной же Европе Гитлер держал половину своей тогдашней армии – от 80 до 100 дивизий


[Закрыть]

Немцы, видимо, не желая того, смели с политической арены своих союзников – мюнхенцев. Но они не забыли их. Готовясь к нападению на Советский Союз, гитлеровцы попытались установить контакт с английскими мюнхенцами. Заместитель Гитлера – Рудольф Гесс, прыгая с самолета в Шотландии И мая 1941 года, имел в кармане адреса видных друзей Чемберлена, с которыми он рассчитывал встретиться и договориться. Черчилль, учитывая это желание нежданного гостя, послал к нему сначала ближайшего помощника Чемберлена и его постоянного спутника по поездкам в Германию – Айвона Киркпатрика, а затем известного мюнхенца, бывшего министра иностранных дел – Джона Саймона, через которого Гесс передал английскому правительству предложение о невмешательстве в германо-советскую войну.[10]10
  Саймон, судя по стенограмме его беседы с Гессом, «случайно» оказавшейся в кармане последнего, когда он покидал Англию, направляясь в Нюрнберг, и предъявленной на процессе, не дал Гессу ответа. Однако известно, что Киркпатрик, присутствовавший на этой беседе в качестве переводчика, немедленно отправился к «больной тетушке» в столицу «нейтральной» Ирландии – Дублин, где, кроме тетушки, находилось германское посольство.


[Закрыть]

Английское правительство, в котором сидело тогда много политических друзей и соратников Чемберлена, рассчитывало и надеялось на эту войну. Черчилль ждал ее начала с напряженным беспокойством. За несколько дней до германского нападения на Советский Союз Черчилль приготовил речь, произнесенную им 22 июня 1941 года, в которой обещал помощь Советскому Союзу. Он усердно репетировал ее перед зеркалом, давал читать своим приближенным. Накануне немецкого вторжения на советские земли он отказался выехать за город, несмотря на уикэнд (конец недели), и не спал всю ночь на воскресенье, ожидая сообщения о гитлеровском нападении на СССР. Когда сообщение пришло, он, как рассказывали его приближенные, вознес благодарение богу и пошел отдыхать.

Несколько позже Черчилль произнес речь, в которой заявил, что Британская империя становится на сторону русских и готова оказать им любую помощь. Помимо этого обещания, речь Черчилля содержала нападки на коммунизм и коммунистов, без которых, как теперь известно, победа над фашизмом была бы невозможна. Однако конкретная помощь задерживалась. Черчилль не спешил помогать русским, ибо он сам не верил в длительность советского сопротивления. Один из бывших австралийских министров, встреченных мной в Африке, рассказал, что именно Черчилль заявил австралийскому премьер-министру Кэртену, оказавшемуся в начале войны в Лондоне: будет чудом, если Россия удержится шесть недель. Это убеждение Черчилля, почерпнутое из немецких источников (один из видных офицеров британского штаба признался мне на фронте, что английский военный атташе в Москве посылал прямо противоположные доклады), было передано его интимным другом Бренданом Брэкеном, тогдашним министром информации, т. е. пропаганды, британской печати, которая начала кричать об этих роковых шести неделях. Вскоре им пришлось растянуть до восьми недель, потом до десяти, до двенадцати, затем перейти на месячное и годовое исчисление…

Английские мюнхенцы благословляли германское нападение на Советский Союз: поход против единственного социалистического государства целиком соответствовал классовым интересам британской правящей верхушки. Неизбежное ослабление фашистской Германии отвечало также ее интересам. Они мечтали о том, чтобы Советский Союз и Германия обескровили себя, предоставив Британии вершить судьбами Европы единовластно. Наиболее ярко эти вожделения выразил сын премьер-министра Рандольф Черчилль, который как-то бросил замечание, что идеальным исходом войны на Востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мертвым рядом. Возможно, что недалекий сынок выболтал то, о чем мечтал хитрый папаша.

Учитывая эти стремления британской правящей верхушки, консервативно-лейбористское правительство Черчилля избегало конкретных и действенных шагов, которые могли бы облегчить бремя Советской Армии.

Потребовался энергичный напор со стороны Советского Союза, чтобы заставить правительство Черчилля вспомнить о своих обещаниях и союзных обязательствах. На конференции руководителей трех великих союзных держав в Тегеране в 1943 г. было, наконец, решено открыть второй фронт в Западной Европе.

Сначала казалось, что реакционные «политические генералы», о которых говорил майор Стоун, молча проглотили декларацию союзников, выражающую готовность нанести совместный удар по гитлеровской Германии не только с востока и юга, но и с запада. Со страниц газет мюнхенских близнецов – братьев лордов Кемзли и Кемроза раздалось недовольное бурчание, но оно прозвучало глухо и невнятно. Голос одобрения тегеранских решений был настолько мощен, что лишь политические самоубийцы осмеливались открыто выступать против них.

Однако за кулисами политической арены разгорелась ожесточенная борьба. Она вырвалась наружу совершенно неожиданно и в весьма оригинальной форме.

Возвращаясь в Англию после встреч с турецким президентом Иненю, Черчилль заболел воспалением легких и слег в маленьком североафриканском городе Маракеш. Премьеру незадолго до этого исполнилось шестьдесят девять лет, это было не первое легочное заболевание в жизни Черчилля, поэтому расчетливые политиканы стали лихорадочно готовиться к возможности появления вакантного места у штурвала управления страной.

Мюнхенцы решили, что настал удобный момент вылезти из подполья на политическую авансцену. Они стали продвигать к руководству страной старого делового друга и политического соратника Чемберлена – сэра Джона Андерсона в противовес кандидату «умеренных», или «здравомыслящих», консерваторов Антони Идену. Оба кандидата в преемники Черчилля были его близкими друзьями и одного – Андерсона, канцлера казначейства – по традиции именовали «правой рукой премьер-министра», а другого – Идена, министра иностранных дел, – «левой рукой».

«Проба сил» не состоялась: Черчилль вернулся в Лондон живым и здоровым. Правое крыло консервативной партии атаковало Идена за его якобы «слишком мягкое» отношение к русским (в связи с переходом Советской Армией старых границ Польши). Черчилль, как утверждали, готов был тогда пожертвовать Иденом в угоду консервативным зубрам. Лишь опасность осложнить отношения с союзниками удержала Идена на посту министра. К тому же военно-политическая обстановка в Европе далеко не благоприятствовала расцвету активности английских мюнхенцев. По мере продвижения сокрушительного урагана войны с востока на запад, к границам Германии, угасал воинственный пыл реакционных «политических генералов», редело их войско.

На европейской арене появился новый, решающий фактор. Разгромив летом 1943 года между Орлом и Курском основные силы гитлеровской Германии и очистив в течение осени и зимы всю Украину, Советская Армия вышла к границам Польши, Румынии, подошла к карпатским перевалам. С гигантским прибоем советского наступления сливалась борьба внутренних сил сопротивления в оккупированных немцами странах. Многочисленные и многолюдные партизанские отряды превращались в патриотические партизанские армии. В Чехословакии, Польше, Болгарии, во Франции, Бельгии, Норвегии, Югославии, Албании, Греции и Северной Италии эти партизанские армии действовали плечом к плечу с левыми демократическими организациями. Коммунисты, показавшие образец патриотизма и самоотверженности, возглавляли вооруженную борьбу против немцев. «Европейская крепость» Гитлера оказывалась под непосредственным ударом не только извне, но также изнутри. «Гитлеризированную» Европу ожидал последний штурм, подготовленный победами Советской Армии; уже близился полный распад Европы на части, за которым должно было последовать окончательное крушение фашистской Германии.