Текст книги "Правда о втором фронте"

Автор книги: Даниил Краминов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Тем же путем мы вернулись назад, посмотрели с холма на растерзанный город: он был черен, как головешка.

Днем позже мы отправились к центру американского сектора, где корреспондентам обещали очередное «шоу». До штаба 1-й американской армии было совсем недалеко. Он расположился на окраине маленькой деревушки, стоявшей в стороне от большой дороги и поэтому почти не затронутой войной. В отличие от английских штабов, которые обычно избегали населенных пунктов, предпочитая сады и рощи, американские штабы использовали здания, чаще всего нежилые. Из штаба армий нас послали в штаб корпуса, получившего приказ выйти и закрепиться на дороге Сен-Ло – Перье: американцы начинали самостоятельно прорубать ворота к западному берегу Нормандии – на Кутанс и Авранш, чтобы затем вырваться в Бретань и, согласно плану, разработанному генералами Паттоном и Брэдли, окружить немцев в Нормандии, а также захватить так нужные американской армии порты Бретани.

В штабе корпуса мы застали самого Брэдли, командующего армией. Не снимая очков в железной оправе, генерал смотрел через полевой бинокль на небо. В то утро ожидали удара тысячи трехсот тяжелых бомбардировщиков по немецким позициям. После этого танки должны были атаковать противника, за танками готовилась наступать пехота. Однако погода не судила многого. Накрапывал дождь.

Корреспонденты жались к стене: цвет американской журналистики ждал удачи на американском секторе. Писатель Эрнест Хемингуэй, теребя свою огромную бородищу, мечтательно смотрел куда-то поверх садов; огненно-рыжий Никербокер рассказывал анекдот, который был также скучен, как его многочисленные и поверхностные писания; военный комментатор Болдуин зябко кутался в шарф.

Наконец перестало моросить, в мутных облаках появились голубоватые окна. Первая волна бомбардировщиков, как сообщили в штабе, уже пересекала канал» Чтобы не пропустить бомбежки, мы продвинулись километров на двадцать вперед и остановились на окраине одной из деревень, расположенной на высоком холме. Отсюда была отчетливо видна гряда холмов на той стороне долины: они вытягивались параллельно нашей магистрали. Там проходила роковая дорога, на которой закрепились немцы; туда-то и направлялся удар бомбардировщиков.

Шагах в пятнадцати от нас затормозила штабная машина. Рослый усатый офицер, выбравшись из нее, позвал нас к себе: он оказался близким знакомым корреспондента «Дейли геральд» Мэтьюза. Офицер, часть которого находилась в нескольких километрах от деревушки, пригласил нас пить кофе, что было весьма кстати: мы основательно проголодались.

Не успели мы добраться до «дома» гостеприимного офицера, как бомбардировщики показались за нашей спиной. Мы намеревались уже повернуть назад, но самолеты опередили нас: достигнув дороги, на которой мы только что стояли, они стали сбрасывать свой смертоносный груз. Черные фонтаны дыма и грязи поднялись над садами. Офицеры и солдаты смотрели на самолеты остановившимися от удивления и ужаса глазами. А самолеты все подходили и подходили, сбрасывали и сбрасывали бомбы. Грохот несся к нам в облаке пыли и дыма.

Когда часа полтора спустя мы снова добрались до нашей деревушки, она уже не существовала. Мэрия еще дымилась, на месте церкви высилась куча мусора. В садах валялся убитый скот. Вдоль дороги горели американские грузовики. Грязные, обалдевшие солдаты вылезали из канав. Они все еще смотрели в небо с недоумением и страхом.

В штабе корпуса, атака которого была сорвана этой ошибочной бомбежкой, угрюмо подсчитывали потери: число убитых перевалило за сотню, среди них значился генерал-лейтенант Макиэйр, тогдашний начальник штаба сухопутных сил, прилетевший из США. После этого несчастья американские танки и грузовики стали укреплять на самом видном месте яркое оранжевое полотнище, хорошо видное даже с большой высоты.

На другой день американцы вернулись на свои исходные позиции. Теперь авиация сбросила бомбы точно на «немецкую дорогу». Танки рванулись вперед под покровом мутной завесы дыма и пыли, поднятой самолетами. К концу дня американцы прочно оседлали шоссе Сен-Ло – Перье. Наутро танки достигли магистрали Сен-Ло – Кутанс. Перевалив через нее, они двинулись на Бреаль, расположенный у самого моря, срезая, таким образом, основание большого треугольника Сен-Ло – Лессэ – Бреаль. В эти ворота хлынули ударные корпуса 1-й и 3-й американских армий, имевших тогда 13 пехотных и 5 танковых дивизий. Измотанные долгими боями, немцы не могли оказать серьезного сопротивления этому сильному натиску. Американцы обладали примерно четырехкратным превосходством в людях, не говоря уже об изобилии техники.

Танковые колонны ринулись к морю. Одна из них, захватившая Сен-Жиль и Каниси (юго-восточнее Сен-Ло), быстро прошла прямо на юг и с ходу заняла местечко Тесси сюр Вир, недалеко от крупного узла дорог – города Вир. Но в самый город американцы почему-го не вошли. Танки 2-й британской армии, наступавшие на юг от городка Комон, ворвались в Вир первыми и заняли его без боя. Однако, осмотревшись, командир танкового батальона обнаружил, что захватил «чужой» объект: по плану союзного командования Вир предназначался американцам. После некоторого раздумья командир приказал своим танкам очистить «американский» город. Немцы воспользовались этим, поспешно бросили в Вир большие силы. Ожесточенные бои за этот важный пункт шли потом долго, были кровавыми, привели к большим потерям с обеих сторон.

Вторая танковая колонна, заняв Мариньи, вышла на дорогу Сен-Ло – Кутанс и повернула прямо на запад, к морю. Поздним вечером следующего дня танки вошли в Кутанс: треугольник Перье – Бреаль – Сен-Ло был разрезан на две равные части. В основании этого треугольника, открытого теперь лишь со стороны моря, лежала дорога Лессэ – Кутанс – Бреаль, идущая параллельно берегу. Вдоль этой-то дороги двинулся танковый корпус 3-й американской армии. В два дня прошел он от Лессэ до Кутанеа – расстояние, которое целая армия не могла одолеть в течение почти двух месяцев. На третьи сутки скорость движения танков, вырвавшихся на просторную и открытую дорогу Бреаль – Авранш, еще более увеличилась. Через день танки, поддержанные авиацией, пронеслись по улицам Авранша, спустились с его огромного холма, пересекли жалкую речонку, отделяющую Нормандию от Бретани. Перед ними открывался Брестский полуостров, охраняемый частями двух-трех немецких дивизий.

Танки двигались так быстро, что мы потратили большую половину долгого летнего дня на поиски их следов. Правда, в «воротах прорыва», проложенных авиацией и артиллерией западнее города Сен-Ло, мы продвигались почти шагом. Дороги были изрыты воронками от бомб и снарядов. По обеим сторонам шоссе стояли оголенные и обожженные сады, будто чудовищный огненный ураган обломал сучья, расщепил стволы. Зеленые луга превратились в желтые, неведомо зачем так глубоко и безобразно вспаханные поля. Вместо деревень мы находили лишь остатки каменных степ, кучи камня, щебня, разбитых досок, куски скрюченною железа.

Чем дальше от этих «ворот», тем меньше попадалось разрушений. Уже в Кутансе ураган войны пронесся лишь по центральной улице. Бреаль, Гранвилль и все небольшие городки вдоль дороги Кутанс – Авранш не были даже затронуты. В Гранвилле немцы взорвали портовые сооружения, заминированные ими еще 17 июня, то есть на десятый день после высадки союзников.

Дорога от Гранвилля до Авранша носила следы поспешного немецкого бегства. Удирая от американцев, фрицы отнимали у крестьян лошадей, крали деревенские подводы, кабриолеты, брички. Американские танки нагнали и разметали караван этих повозок по сторонам. Охапки обмундирования, винтовки, папки секретных документов валялись вдоль дороги. На соседних тропах и проселочных дорогах виднелись верхние куртки, шинели, противогазы, винтовки, сапоги и даже фляжки с водой – наглядная картина постепенного «облегчения» убегавших фрицев.

Немцы пытались остановить танки перед Авраншем, расположенном на высоком холме, с которого была видна вся равнина. Союзная авиация обрушила на этот живописный холм несколько сот тонн бомб. Через разрушенный город мы пробрались на его южную окраину. Отсюда открывался изумительный вид на море, на залив Сен-Мало. Там в сверкающей дымке поднимался едва различимый собор Сен-Мишель – одно из самых великолепных созданий европейского зодчества.

Бретань, согретая августовским солнцем, казалось, дремала, не замечая войны, громыхавшей по ее дорогам. На перекрестке в Понторсоне мы долго стояли, гадая, в какую сторону ехать. Американский патруль, подкрепленный парой бойцов французских внутренних сил, не мог сказать, где в Бретани идут бои. День был солнечный, ясный и тихий. Французский велосипедист, остановленный нами, слышал гул артиллерийской канонады в направлении города и порта Сен-Мало. Минут через тридцать, проехав километров пятьдесят по широкой и пустой дороге, мы увидели впереди сизое облако дыма, а еще через тридцать минут сидели в уютной дорожной гостинице почти у самого Сен-Мало и разговаривали с командиром американского танкового батальона.

Оказалось, что еще позавчера американские войска вошли в город и заняли его. Немцы засели в морской крепости. Командир немецкого гарнизона, с которым немедленно установили телефонную связь, отказался сдать крепость. Эта связь поддерживалась долгое время спустя, и артиллеристы после удачного выстрела звонили в крепость и спрашивали немцев, получили ли они подарок или нет. Полковник-немец воевал под Сталинградом, командир батальона полагал, что «старый мошенник, видимо, напакостил в России» и теперь боится сдаваться, опасаясь, что американцы выдадут его русским. Комбат обещал позвонить и сказать немцу, что двое русских уже ждут его в окрестностях Сен-Мало.

Но мы не стали ждать, когда смирится строптивый немец. Минуя Понторсон, мы направились в Рейн, который, как выяснилось, был накануне занят американскими танками. Группы празднично одетых крестьян двигались вдоль дороги, они возвращались из церквей. На улицах городков и деревень стояли толпы молодежи; они встречали и провожали союзные машины воинственными и восторженными криками. Кое-где натягивали полотнища через всю улицу, приглашая союзников «пожаловать».

В садах перед Рейном торчало с десяток «шерманов», подбитых немецкими противотанковыми пушками. Еще дальше мы обнаружили горки стреляных гильз. Пушек не было: видимо, немцы ухитрились увезти их, несмотря на поспешное отступление.

В самом Ренне, в «Отель де Франс», мы застали американского коменданта города: расхаживая по просторному затемненному залу, он ругался на чем свет стоит. Приехав в город еще вчера, он не мог никого найти: жители прятались, опасаясь уличного сражения. Немцы угрожали драться в Ренне за каждую улицу, за каждый дом: город ведь закрывает выход с Брестского полуострова. Но угрозу свою они не выполнили. Какой-то немецкий канцелярист, пытаясь связаться по телефону с соседним городком, долго не мог поймать немецкого коменданта, телефон не отвечал. Затем чей-то грубый голос ответил: «Алло!» Канцелярист потребовал коменданта, обругав при этом ответившего. Обладатель грубого голоса на другом конце телефонного провода возмутился. На плохом немецком языке пригрозил канцеляристу добраться до него, если тот пробудет в Ренне еще два часа. Канцелярист сообразил, что говорит с кем-то из авангарда 3-й американской армии. С диким криком: «американцы!» немец помчался по улице. За ним ринулись другие. Скоро улицы Ренна были заполнены бегущими немцами; удирая из города, они отнимали машины, сбрасывали мальчишек с велосипедов. Лишь противотанковый дивизион, изолированно расположенный в предместье и не имевший связи с панически настроенным гарнизоном, оказал американцам короткое сопротивление на подступах к городу. Но в самом городе не прозвучало ни единого выстрела. Это явилось неожиданностью не только для французов, но и для американцев, которые сначала даже не решались идти в город, подозревая ловушку.

Под вечер танки все же вошли в Ренн, продефилировали по его улицам и, не задерживаясь, бросились вдогонку за немцами, убегавшими на Сен-Назер, Ле-Ман, Анже. Обитатели Ренна совершенно неожиданно для себя оказались в глубоком тылу. Все это случилось накануне, но горожане еще не могли прийти в себя. Это и бесило коменданта.

В полдень разнесся слух, что американские танки заняли Сен-Назер. Комендант взволнованно советовал нам отправиться туда. Захват этого большого города и порта, как доказывал он, не только завершал отсечение всей Бретани от Франции, но и давал армии порт, в котором она так сильно нуждалась. Однако надежды коменданта не оправдались. Город действительно был занят – и, кстати сказать, с помощью русских партизан из числа военнопленных, – но морская крепость оставалась в немецких руках почти до последнего дня войны.

За Редоном нас остановили: патруль сам точно не знал, по какой дороге ушли танки. Офицер-танкист, приехавший из окрестностей Сен-Назера, искал пехоту, которая должна была сопровождать его часть. Он спрашивал нас, не видали ли мы ее на пути из Ренна. Мы не видали. Вместе с танкистом мы поехали назад, к городу.

Однако там, где дорога из Сен-Назера встречается с дорогой из Анже, мы повернули на Анже. В окрестностях Шатобриана нагнали американскую пехотную часть. Командир роты, здоровый белобрысый медлительный капитан, жаловался, что потерял свои танки. В Ренне эти сумасшедшие французы, с их объятиями и приветствиями, задержали его, поэтому он отстал от танкистов и теперь, видимо, попал на другую дорогу. В Шатобриане, куда он уже посылал разъезд, американские бронированные машины еще не появлялись.

Он спокойно и беспомощно сидел в тени развесистой яблони и ждал, когда штаб дивизии определит и даст ему координаты «шерманов». Время от времени капитан протягивал руку в густые ветви, срывал яблоко, предлагая его сначала кому-нибудь из гостей. Гости неизменно отказывались. Тогда капитан с ленивым аппетитом начинал грызть яблоко сам; он флегматично взирал на волнистый горизонт, над которым струился раскаленный воздух.

IV

На обратном пути мы обнаружили одно весьма «пикантное» обстоятельство: горловина, ведущая через Авранш из Нормандии в Бретань, была поразительно узка и не защищена. Немецкие патрули, к своему большому удивлению и к не меньшему удивлению американцев, появились в тот день на единственной дороге 3-й армии, по которой мы проехали утром. Это так озадачило американцев, что они даже не попытались организовать погоню. В Понторсоне нас предупредили, что, огибая залив Сен-Мишель, мы можем встретить противника. Американский лейтенант советовал переждать в Понторсоне, его гарнизон насчитывал тридцать человек и пару пулеметов. После короткого раздумья мы все же решили ехать в Авранш, где расположилась на ночь французская танковая дивизия. По хорошей, прямой и чистой дороге наша машина рванулась к Авраншу: в течение долгих пятидесяти минут спидометр показывал не меньше ста километров. Только на крутом подъеме от пограничной речонки к Авраншу машина несколько замедлила бешеный бег. Мы оглянулись назад, на тихие холмы в садах, освещенные предвечерним солнцем. Среди садов виднелись редкие краснокрышие деревушки, поднимались островерхие церкви.

На другой день в штабе армейской группы мы узнали, что немцы не случайно появились на дороге Авранш – Понторсон. Германское командование, как это следовало из перехваченных радиограмм, намеревалось одним ударом захватить Авранш, чтобы отрезать 3-ю американскую армию. Немецкие танковые части, собранные в районе Флер, двинулись прямо на запад и уже заняли несколько мелких, но важных узлов. «Тигры» и «пантеры» смело шли вперед, защищенные не столько своей броней, сколько низкими облаками.

Одновременно немецкое командование послало несколько групп своих танков севернее Фалеза, где канадцы пытались продвигаться вдоль дороги из Кана. До наступления пасмурных дней канадцев сопровождала авиация, которая «смягчала» буквально каждую кочку, встречавшуюся на их пути. Немцы упрямо оборонялись. Спасаясь от авиации, они зарывались так глубоко в землю, что «выковыривание» их отнимало у канадцев массу времени. Монтгомери бросал танки в ночные атаки, концентрировал артиллерию на узком фронте. И все же продвижение здесь измерялось десятками ярдов в день.

Немцы не хотели пускать союзников к Фалезу. Монтгомери, преследуемый призраком возможных больших английских потерь, не решался бросить в наступление значительные силы 2-й британской армии. Фалез был последними воротами из Нормандии в глубину Франции. Части нескольких эсэсовских дивизий, под командованием Зепа Дитриха, сторожили эти ворота до тех пор, пока остатки немецких соединений не уползли из центральной Нормандии на восток.

Тем временем Паттон, оставив небольшие заслоны вокруг морских крепостей Бретани, где засели гарнизоны противника, повернул всю армию на восток. Его танковые колонны двинулись на Париж. Уже через несколько дней они были на половине пути к французской столице. Однако, заняв Алансон, танки 3-й армии сделали крутой поворот на север, на Аржантан, захватили его почти без боя и оказались в тылу той самой немецкой группировки, которая все еще пыталась отрезать 3-ю армию в Бретани от 1-й армии в Нормандии. Американские танковые колонны, включающие французскую дивизию, нацелились с юга на Фалез, который так упрямо, но безуспешно стремились захватить с севера канадцы. Казалось, что судьба города, а с ним и судьба всей германской армии в Нормандии, группировавшейся тогда западнее Фалеза, решена. В союзное кольцо попадали части девяти пехотных, пяти эсэсовских и четырех танковых дивизий.

Но американцы были остановлены упорным сопротивлением немцев, понявших замысел союзников. К тому же командующий 21-й группой Монтгомери установил, как тогда выражались, «международную линию», которую не смели переступить ни американцы с юга, ни англичане с севера. Между американскими и британскими войсками возник коридор. Воспользовавшись им, немцы стали поспешно вытягивать из «фалезного мешка» свои части и уводить их на восток, к Сене. Союзники начали параллельное преследование уходящих немцев, но это не могло привести к эффективным результатам. Бои за Нормандию закончились без разгрома немецкой армии; германское командование уводило на восток наиболее боеспособные части, прикрывая их отступление второсортными войсками.

Любопытно вспомнить в этой связи один факт. С самого начала боев на европейском континенте левому флангу союзников противостояла дивизия «Геринг». Она не однажды была разгромленной и уничтоженной, но неизменно, подобно сказочной гидре, появлялась снова против левого фланга. Загадка оказалась очень просто объяснимой, но мере отступления немцев на восток дивизия пополнялась за счет наземного персонала германских воздушных сил: аэродромной охраны, заправщиков, ремонтных рабочих, поваров, канцеляристов. Другие войска прикрытия набирались таким же образом. Командование жертвовало этим негодным к активной военной службе материалом, чтобы избавить свои боеспособные дивизии от потерь, неизбежных при отступлении.

Американцы, план которых (окружение и уничтожение немецкой армии в Нормандии) провалился, как они утверждали, по вине Монтгомери, рвали и метали. Бешенство Паттона переходило всякие границы. И до этого рослый, великаноподобный Паттон, вояка и артист с громовым голосом, терпеть не мог щуплого, серого внешне, слабоголосого командующего 21-й группы. Один из богатейших людей Америки, а потому человек независимый, миллионер Паттон с явным пренебрежением смотрел на маленького английского генерала, всю жизнь прожившего на армейском пайке. Назначение Монтгомери командующим наземными силами союзников в Западной Европе было воспринято Паттоном почти как оскорбление. (В этом он был не одинок: другие американские генералы чувствовали себя так же.) Он без устали острил над Монтгомери, не останавливаясь перед серьезными вещами.[16]16
  Когда весною 1945 года почти все усилия англо-американских союзников были сосредоточены на подготовке пересечения Рейна группой войск под командованием Монтгомери, Паттон без помощи других и без многомесячной подготовки подобрался к Рейну и форсировал его за несколько дней до даты, намеченной генералом Монтгомери для переправы. Паттон преднамеренно задержал весть о своем пересечении Рейна, объявив об этом в самый канун форсирования Рейна войсками Монтгомери, чтобы испортить в мировой печати эффект ожидаемой операции. Это называлось. «Украсть заголовки у Монтгомери».


[Закрыть]

Генерал Омар Брэдли, недавно назначенный командующим 12-й армейской группой, составленной из 3-й и 1-й американских армий, негодовал на Монтгомери «молча»: никто и никогда, как уверяли меня американские корреспонденты, не слышал, чтобы Брэдли ругался, даже повышал голос или выходил из себя. Но генерал не мог простить Монтгомери провал плана, разработанного штабом командующего новой группы. До самого конца войны» в Европе Брэдли относился к Монтгомери с чувством острой неприязни, близкой к ненависти.

Американцы стали говорить, чтобы сухопутными войсками в Европе командовал генерал той армии, которая выставила на поле боя больше солдат. Англичане больше не могли козырять опытностью своих генералов: на поле боя под Каном и Фалезом они явно не оправдали славы, созданной им британской (и не только британской) печатью. Американцы претендовали на роль союзных полководцев: сила, как известно, всегда придает людям смелость.

V

Дорога от Кана до Фалеза, по которой мы пытались догнать авангарды, преследующие немцев, носила следы ожесточенной борьбы: деревушки и мелкие городки были превращены в мусор и щебень: мосты через узкие, извилистые речонки стали грудой щепок; придорожные рощи и сады стояли голые, обожженные; изредка виднелись подбитые английские и немецкие танки; часто попадались могилы погибших, однако трудно было установить, кто покоился в них: немцы или канадцы. У самого въезда в Фалез под могучим дубом лежало, раскинув руки и ноги, с десяток немцев. Казалось, они спрятались в тени дерева, чтобы отдохнуть.

Но над дубом висело низкое пасмурное небо, да и лица немцев странно пожелтели и поросли щетиной: это канадцы рассчитались с эсэсовцами за зверское убийство восемнадцати своих товарищей.

Фалез был разрушен. В его мрачных развалинах саперы проложили выемки, по которым все еще катились танки, устремлявшиеся к Сене, по следам противника. За танками двигались бесконечные автоколонны со снаряжением и продовольствием.

Город Аржантан был разбит с воздуха, искромсан артиллерией. Вокруг вокзала не осталось ни одной стены. Черными чудовищами торчали на путях исковерканные паровозы. Среди обломков стен стояли сады. Их поредевшая листва странно блестела после недавнего дождя.

За Аржантаном мы остановились в маленькой зеленой деревушке. В тесной комнате трактира застали английского подполковника штаба 21-й группы. Он возвращался из 3-й армии и был возбужден, видимо, не столько вином (пустая бутылка красовалась перед ним), сколько удачным ходом войны во Франции. Он говорил звонкой скороговоркой, часто острил, смеялся собственным остротам, поражая нас невероятным оптимизмом. Когда корреспонденты, подавленные зрелищем дороги, вдоль которой было уничтожено буквально все, напомнили ему о разрушениях французских городов и деревень, подполковник досадливо отмахнулся:

– Сами же французы говорят: нельзя сделать омлет, не разбив яйца.

– Да, но не режем ли мы курицу для того, чтобы сделать омлет?

Полковник засмеялся:

– В таком случае это соседская курица…

Опьяневший от успеха или вина, подполковник не замечал великой трагедии населения Нормандии и всего французского народа, которая скрывалась за этими руинами. Лишь сегодня утром я видел одну из немых сцен этой трагедии: на развалинах своего двора сидел, обняв голову обеими руками, взлохмаченный, обросший крестьянин. Он тяжело поднял голову, когда мы подошли к нему, посмотрел на нас невидящим взглядом и снова уставился в землю меж своих ног.

Мне припомнилась одна знаменательная встреча. В саду, где стоял тогда штаб 12-го британского корпуса, я увидел французского офицера связи; мы познакомились еще на борту военного транспорта, по пути в Нормандию. Капитан загорел, хотя глаза его ввалились и под ними появились синие круги. Он был подавлен, удручен, внутреннее возмущение просто клокотало в нем. Капитан видел разрушение Кана, гибель Сен-Ло, исчезновение Тийи, совершенно стертого с лица земли, уничтожение многих десятков других городков и сотен деревень. Он клял союзников за гибель Нормандии, которая казалась неминуемой. За «дешевую войну», которую по приказу Черчилля вел здесь Монтгомери, расплачивались, по его словам, французы, да не только французы: русские, югославы, поляки. Франция лишалась городов, заводов, мостов, железных дорог. Вспомнив о нашем разговоре в первую ночь на берегу Нормандии, капитан был готов внести поправку в свою оценку военных целей союзников в Европе: ослабить к концу войны не только русских, продолжающих нести главную тяжесть войны с гитлеровской Германией, но французов. Англия, утверждал он, преднамеренно и хладнокровно разрушала Францию, чтобы раз и навсегда устранить с европейского континента этого соперника и поставить Францию после войны в полную зависимость от Лондона.

Мы добрались до крайнего крестьянского двора, стоявшего у дороги. Капитан предложил заглянуть туда. Через дубовые ворота с исполинским запором мы вошли во двор. Справа стоял массивный двухэтажный дом – маленькие оконца, неприступная дверь. Толстой каменной стеной дом соединялся с другим таким же мощным зданием, примыкавшим к амбару, а амбар сливался с сараем. От сарая к дому вела другая стена, в которой зияли ворота. Посредине – квадратная площадка, в центре ее – жалкий бассейн для уток и гусей. По двору расхаживали куры, пегий теленок и пара поросят. Весь живой мир, включая самого хозяина с семьей, был прочно заключен в эту каменную коробку.

– После этого вы должны понять, – говорил капитан на пути к штабу, – почему французские крестьяне так привязаны к своему двору, к своей семье. Этот двор, конечно, не крепость, хотя он когда-то и служил как бы цитаделью. Этот двор – их мирок, обособленный и, пожалуй, дикий. Вы можете представить себе трагедию нормандских крестьян, дворы которых разрушены, скот перебит, сады сожжены. Тут богатство, копившееся веками, уничтожалось в несколько минут. У них нет никаких надежд восстановить разрушенное: государство не сможет взяться за восстановление миллионов дворов, у него будет достаточно забот и без того. Самим крестьянам такие затраты не под силу. Это ведь тяжело даже у вас в СССР. Но у вас, при вашей государственной системе, при вашем девизе: все за одного, один за всех – это все же возможно. Но здесь, кому какое дело, предположим, до этого двора? Ни соседи, ни государство не будут восстанавливать его, если шальная бомба угодит сюда. Несколько поколений должны будут трудиться, чтобы вернуть потерянное в этой «дешевой войне»…

Пророчество капитана сбылось самым невероятным образом. Три дня спустя на этот двор рухнул союзный самолет, сбитый немецкой зениткой. Все постройки были превращены в груды развалин, под ними погибла жена крестьянина; сам он со старшей дочерью и двумя малолетними сыновьями работал в поле. Вернувшись домой, отрыл жену, молча, без слез, похоронил ее в саду. Дальние родственники забрали детей к себе, крестьянин остался тут. Он сел на пепелище, обнял голову руками и сидел так, неподвижно смотря в землю. Когда соседи обращались к нему, он бормотал только одно слово:

– Конец, конец, конец…