Текст книги "Сезон страсти"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Отец гневно прервал его на полуслове:

– Вы, мистер Харпер. Вот и все. Что касается тебя, Кейтлин, если ты это сделаешь, бросишь колледж и опозоришь своих родителей, между нами все будет кончено. Я не желаю больше видеть тебя в этом доме. Можешь взять свои личные вещи и убираться. Мы оба – и я, и твоя мать – не хотим иметь с тобой ничего общего. Понятно?

В глазах Кейт появились слезы обиды и гнева.

– Ты поняла меня?

Кейт кивнула, глядя на отца в упор.

– И не передумаешь?

– Нет, не передумаю. – Она перевела дыхание. – Мне кажется, ты не прав. И еще я думаю, что ты очень недобрый. – От волнения она не могла больше говорить.

– Нет. Я абсолютно прав. Если ты считаешь, что все эти восемнадцать лет я только и ждал, чтобы выгнать собственную дочь из дома, расстаться с единственным ребенком, ты глубоко заблуждаешься. Мы с твоей матерью делали для тебя все, что могли, отдали тебе все, научили всему, что сами знали и во что верили. А ты нас предала. Это значит, что ты всегда была чужой в этом доме, предательницей, как будто нам подменили нашего ребенка.

Слушая его в полном ужасе, Том вдруг согласился. Она в самом деле не их ребенок. Она его. И теперь он будет любить и лелеять ее еще больше. Какие ублюдки.

– Ты больше не наша дочь, Кейтлин. Дочь, способная на такие вещи, нам не нужна. – Отец сказал это с напыщенной торжественностью, и на Кейт вдруг напал истерический хохот.

– Способная на что? Бросить колледж? Ты хоть знаешь, сколько ребят поступают так каждый год? Что в этом особенного?

– Я думаю, мы оба понимаем, что дело не в этом. – Отец метнул злобный взгляд на Тома. – Раз ты обесчестила себя, не имеет значения, ходишь ты в колледж или нет. Колледж – это только часть дела. Главное – в твоем отношении к жизни, в твоих целях и устремлениях. Кем ты собираешься стать... Куда ты идешь, Кейтлин, похоже, не имеет к нам никакого отношения. А теперь, – он перевел взгляд с нее на жену, – если хочешь забрать какие-то свои вещи, пожалуйста, делай это поскорее. Довольно играть на нервах матери.

Однако мать не казалась расстроенной или потрясенной, она смотрела на свою единственную дочь с холодным безразличием.

На минуту Том подумал, что она просто в шоке. Но тут она встала с ледяным выражением на лице и открыла дверь гостиной, которую затворили от любопытной прислуги. В дверях она оглянулась на Кейт, которую шатало, когда та поднималась с кресла.

– Я прослежу, как ты собираешь вещи, Кейт. Я хочу знать, что ты возьмешь.

– Ты что, боишься, что я заберу столовое серебро? – Кейт ошеломленно смотрела на мать.

– Нет, оно уже заперто. – Она вышла из комнаты, Кейт поплелась за ней. Вдруг она остановилась, взглянула сначала на Тома, потом на отца и с отвращением сказала:

– Забудем об этом.

– Забудем о чем? – Отец вдруг растерялся.

– Мне ничего от вас не надо. Я ухожу. Можете оставить себе все, что есть в моей комнате.

– Как любезно с твоей стороны.

Не говоря больше ни слова, Кейт медленно направилась в холл, где ее с мрачным видом ждала мать.

– Идем?

– Нет, мама. С меня довольно.

Наступило долгое молчание, а потом, задержавшись в дверях, Кейт бросила на них последний взгляд и произнесла только одно слово: «Прощайте». После этого она поспешно вышла вместе с Томом, который крепко держал ее за плечи. Больше всего в этот момент ему хотелось вернуться и убить ее отца, а матери набить морду, чтобы она подавилась. Собственными зубами. Боже мой, что это за люди? Из какого теста они сделаны? Как они могут так поступить со своим собственным ребенком? Он вспомнил свою мать, ее любовь к нему, и слезы выступили у него на глазах при мысли о том, что творится в душе Кейт. Когда они подошли к машине, Том обнял ее, крепко прижал к себе и долго-долго не отпускал, стараясь утешить. Никогда больше он не позволит ей пройти через такое кошмарное испытание.

– Все в порядке, малыш. Не плачь. Ты прекрасна, и я люблю тебя.

Но Кейт не плакала. Она просто дрожала в его объятиях и, подняв на Тома грустные глаза, постаралась выдавить улыбку.

– Мне жаль, что ты видел эту сцену, Том.

– А мне жаль, что тебе пришлось пережить весь этот ужас. Она молча кивнула и высвободилась из его объятий. Он открыл ей дверцу, и она села в машину.

– Итак, – услышал он тихий голос, когда уселся рядом с ней, – теперь мы с тобой одни. Отец сказал, что больше не хочет меня видеть. Он сказал также, что я предала их.

Она глубоко вздохнула. Предала их? Любя Тома? Бросив колледж? Стэнфорд – традиция ее семьи. Нечто святое. Как и брак. «Сожительство», как это назвал ее отец, было жутким позором. Как и любовь к «безродному». Сыну шахтера. Она забыла, кто она, кто ее родители, кто ее предки... Все учились в престижных школах, были членами престижных клубов, имели престижных мужей и жен. Ее мать в свое время была президентом Молодежной лиги, отец возглавлял семейную юридическую фирму. А она, их единственная дочь, сейчас сидит в машине рядом с Томом как ударенная пыльным мешком по голове. Том взглянул на нее с тревогой.

– Он передумает. – Потрепав ее по руке, тронулся с места.

– Может быть, и передумает. А я, может, и нет.

Том очень нежно поцеловал ее и коснулся пушистых волос:

– Ну, малыш, поехали домой.

Неделю перед этой сценой их домом была квартира одного игрока из его команды. Но на следующий день Том удивил Кейт. Он снял чудную квартирку в красивом маленьком доме в викторианском стиле на горе с видом на залив. Он подвел Кейт к двери, вручил ключ, на руках внес на третий этаж и поставил у порога, смеющуюся и плачущую одновременно. Дом был чудесный.

Он всегда был к ней очень внимателен, но стал еще более внимательным после того, как понял, что родители вычеркнули ее из своей жизни. Том так и не мог взять в толк почему. Для него семья незыблема; это означало любовь и связь, которую нельзя порвать, как бы люди ни сердились друг на друга. Но Кейт лучше знала своих родителей: они всегда хотели, чтобы она была их подобием. Теперь она совершила непростительный грех, влюбившись в человека другого круга, посмела нарушить правила и запреты. Она оскорбила их, поэтому они оскорбили ее. И они будут упорствовать в этом, пока не поймут, что такое – потерять дочь. А если их начнут одолевать сомнения, то мама поделится со своими подругами по бриджу, а папа с партнерами, и их поддержат: «Это единственный выход... Вы все правильно сделали». Кейт знала. Теперь Том стал для нее всем – мамой, папой, братом, другом, – и она расцветала в его руках.

Она всюду разъезжала вместе с Томом, работала манекенщицей, писала стихи, красиво убирала квартиру, время от времени встречалась со старыми друзьями, правда, все реже и реже, и стала лучше относиться к некоторым товарищам Тома по команде. Однако большую часть времени Кейт и Том проводили вдвоем, и ее жизнь все больше концентрировалась вокруг него.

Через год после того как они стали жить вместе, они поженились. Два маленьких происшествия едва не омрачили это событие. Первое – родители Кейт отказались присутствовать на свадьбе, но это не было неожиданностью. А второе – Том подрался в баре и нокаутировал какого-то парня. В то время дела у него шли не важно. Команда Сан-Франциско наполовину обновилась, и его теперь считали «стариком». Инцидент в баре не имел серьезных последствий, но газеты изобразили его в весьма уродливом свете. Кейт считала это чепухой. Том смеялся; свадьба была важнее всего.

Шафером на свадьбе был один из членов команды, подружкой невесты – студентка из Стэнфорда. Это была странная маленькая свадьба в мэрии, про которую написали только в «Спорте иллюстрейтед». Теперь она целиком и полностью принадлежала Тому. Она выглядела изящно в платье с пышной юбкой белого органди, с отделанным изысканной вышивкой стоячим воротничком и огромными, пышными буфами в старинном стиле. Это был подарок Фелиции, от души привязавшейся к похожей на трепетную лань манекенщице, выбравшей себе другом жизни одного из национальных героев. Она отобрала для Кейт самые сливки весенней коллекции своего магазина.

На свадьбе Кейт напоминала красивого ребенка с белой лилией в распущенных волосах. В руках она держала маленький букет из душистых цветов. У них с Томом выступили слезы на глазах, когда они обменивались широкими золотыми кольцами в то время, как мэр объявлял их мужем и женой.

Свой медовый месяц они провели в Европе, где она водила его по своим любимым местам. Он впервые оказался за границей, и им обоим было интересно.

В первый год брака у них царила полная идиллия. Кейт повсюду бывала с Томом, делала все, что делал Том, а в свободное время сочиняла стихи и работала в журнале. Единственное, что омрачало ее жизнь, – она не хотела материально зависеть от мужа. Фелиция предоставляла Кейт ту работу, какую она хотела, но из-за постоянных разъездов с Томом она не могла уделять работе много времени. Правда, у нее еще был небольшой доход от наследства, которое ей оставила бабушка, но этого едва хватало на карманные расходы; она не имела возможности делать Тому такие же роскошные подарки, какие он делал ей.

На первый юбилей Кейт объявила мужу, что приняла решение. Она прекращает ездить с ним и начинает работать манекенщицей полный рабочий день. Ей это казалось разумным. Тому нет. Ему нелегко было все время находиться один на один с командой без ее поддержки. Но она считала, что ему нужна финансово независимая жена. Он пытался бороться, но проиграл. Кейт твердо стояла на своем. А через три месяца он во время игры сломал ногу.

– Видишь, Принцесса, вот и кончился сезон. Вернувшись домой, он говорил об этом с юмором, но оба понимали, что это может стать концом карьеры. Ему перевалило за тридцать, смертельно магический возраст для спортсмена. А перелом был очень плохой, в нескольких местах. Да он и устал играть, по крайней мере он постоянно так твердил. Ему больше хотелось другого, например, детей, стабильности, будущего. Переход в команду Сан-Франциско лишил его гарантий; возможно, он ощущал несовместимость или угрозу, исходящую от менеджера команды, за глаза называвшего его «стариком». Это бесило Тома, но он молчал, все больше ненавидя своего недоброжелателя.

Его беспокоило и то, что он оставляет Кейт одну на время своих поездок. Ей было двадцать лет; муж должен уделять ей больше внимания. Теперь из-за перелома ноги он сможет побыть с ней дома. Но оказалось, что Кейт постоянно отсутствовала. У нее было много работы, к тому же она записалась на какие-то литературные курсы, которые посещала два раза в неделю.

– В следующем семестре будут еще супертворческие занятия, – хвасталась Кейт.

– Потрясающе, – искренне удивлялся Том. Она напоминала ребенка, когда рассказывала о курсах. И он ощущал себя так, как его называли в команде – «стариком». Неимоверно скучным, нервным, очень одиноким стариком. Том тосковал по игре, по Кейт. Он чувствовал, что тоскует по жизни в целом.

В течение одного месяца он изметелил какого-то парня в баре, попал под суд и чудом избежал тюрьмы, но история попала во все газеты. Он постоянно говорил об этом, по ночам ему снились кошмары. А что, если его осудят? Но слава Богу, этого не случилось. Обвинения были сняты, и он послал мужику чек на кругленькую сумму. Нога никак не поправлялась, а Кейт работала как сумасшедшая. Ничего не менялось. Спустя месяц он избил в баре другого парня и сломал ему челюсть. На этот раз он заплатил еще больший штраф. Менеджер команды сохранял пугающее спокойствие.

– Может, тебе перейти в бокс вместо футбола, а, любимый? – Кейт все еще считала выходки Тома смешными.

– Черт возьми, малышка. Ты находишь это забавным, а я нет. Я из себя выхожу, сидя тут со своей долбаной ногой.

До Кейт дошло. Он в отчаянии. Может быть, не только из-за ноги. На следующий день она пришла домой с подарком. В конце концов ради этого она и работала манекенщицей – чтобы делать ему подарки. Она купила двабилета в Париж.

Поездка пришлась как раз кстати. Они провели две недели в Париже, неделю в Каннах, пять дней в Дакаре и три дня в Лондоне. Том ее страшно баловал, и она была в восторге, что преподнесла ему этот подарок. Они вернулись отдохнувшие, загоревшие, нога Тома поправилась. После возвращения они зажили лучше прежнего. Без... драк в барах. Том понемногу возвращался к тренировкам. Кейт исполнился двадцать один год, и на день рождения он подарил ей машину. «Мерседес».

На их вторую годовщину Том повез ее в Гонолулу. И тут в прессе снова появились статьи об очередной драке в баре. На первых полосах всех газет и в ведущих журналах. Только из «Тайм» Кейт узнала, из-за чего на самом деле произошла стычка: прошел слух, что с Томом могут не заключить больше контракт. Ему было тридцать два года. Он играл уже десять лет.

– Почему ты мне ничего не говорил? – Она была обижена. – Это из-за драки?

Но он только покачал головой и отвернулся, стиснув зубы.

– Нет. У этого мерзавца, что руководит командой, мания насчет возраста. Хуже его никого нет в этом деле. Драки здесь ни при чем. Все дерутся. Рассмуссен забил гораздо больше задниц на улицах, чем мячей в ворота. У Ионаса обнаружили допинг в прошлом году. Хилберт балуется травкой. У каждого что-то не так. А у меня – возраст. Я просто слишком стар, Кейт. Мне тридцать два, а я до сих пор не решил, каким чертом заняться после футбола. Господи, это все, что я умею. – В его голосе, как и в глазах, стояли слезы.

– Почему бы тебе не перейти в другую команду? Он мрачно посмотрел на нее:

– Потому что мне уже много лет, Кейт. В этом все дело. Поезд ушел. И они это знают и всячески давят на меня последнее время. Они поняли, что достали меня.

– Тогда уходи. Ты можешь заняться любым другим делом. Можешь, к примеру, стать тренером, спортивным комментатором...

Но он покачал головой:

– У меня больше не хватит кишок. Возврата нет.

– Ладно. Тогда придумай что-нибудь еще. Тебе не надо сразу браться за работу. Мы можем вместе учиться в колледже. – Она бодрилась. Хотелось поделиться с ним своей молодостью, сделать его счастливым, но все ее попытки только вызывали у него горестную ухмылку.

– О, малышка! Я люблю тебя! – Он заключил ее в объятия. Все это не имеет значения. Важно только то, что есть между ними. И при ее поддержке он еще пробьется... Год, может быть, меньше. Но после их третьей годовщины дела пошли еще хуже. Пока велись переговоры о контрактах, он снова подрался. Два раза подряд, и на этот раз это кончилось двумя неделями тюрьмы и тысячью долларами штрафа. А пять тысяч должна была заплатить команда. Том предъявил иск о незаконности. Но проиграл. Его временно отстранили от игры. В это время у Кейт произошел выкидыш. Она и не знала, что беременна. Том был безутешен. В больнице он рыдал сильнее, чем она. Он считал себя убийцей собственного ребенка. Кейт была подавлена стечением обстоятельств. Отстранение от игры могло длиться год, и теперь она поняла, что его ждет: пьяные драки, штрафы, тюрьмы. Однако Том необыкновенно хорошо относился к ней. Всегда ласков, внимателен. О лучшем мужчине нельзя было и мечтать. Однако она постоянно ожидала неприятностей.

– Почему бы нам не провести год в Европе?

Том безо всякого интереса отнесся к ее предложению. Уже несколько недель он ходил как потерянный, думая о ребенке, которого они могли бы иметь. Но больше всего его беспокоила мысль о дальнейшей карьере. Как только кончится его временное отстранение от игры, закончится и Карьера. Он уже слишком стар, чтобы вернуться в строй.

– Давай заведем свое дело.

Кейт была еще чертовски молода, и ее оптимизм удручал его больше всего. Она не представляла себе, что такое быть никому не нужным. Его угнетало, что, возможно, придется стать водителем грузовика или, что еще хуже, шахтером, как его отец. Он не вложил деньги в хорошее дело, поэтому ждать дивидендов было неоткуда. Какого черта он будет делать? Рекламировать нижнее белье? Станет посредником в делах Кейт? Будет писать под ее крылышком мемуары? Повесится? Только любовь к Кейт удерживала его от этого шага. Но самым дрянным во всем этом было то, что он желал только одного – играть в футбол. Но...

Ни в один колледж его не возьмут тренером из-за его репутации драчуна.

Итак, они отправились в Европу. Пробыли там неделю. Ему наскучило. Отправились в Мексику. Там он тоже чувствовал себя плохо. Вернулись домой. И это ему было противно. Но себя он ненавидел больше всего. Он пил и дрался, и вокруг него повсюду крутились репортеры. А что ему теперь терять? Его и так уже отстранили от игры, а теперь и вовсе не возобновят с ним контракт. В одном он был всегда уверен – ему хотелось иметь сына. Вот ему-то он даст все.

Перед самым Рождеством они узнали, что Кейт снова беременна. На этот раз оба были осторожны. Прекратили все. Показы моделей, его пьяные драки в барах. Они в обнимку сидели дома. Между ними царили нежность и мир, ну если не считать нескольких отдельных вспышек раздражения и слез у Кейт. Но никто из них не принимал их всерьез: это было обычное состояние беременности и даже забавляло Тома. Он и думать забыл о своем отстранении от игры. К чертовой матери. Он переждет, а потом заставит их возобновить контракт. Он будет умолять. Нужен всего один год, чтобы поднакопить денег и хорошо содержать сына. Он будет играть ради будущего ребенка. На Рождество он подарил Кейт норковую шубку.

– Том, ты сошел с ума! Куда мне это надевать? – Она накинула ее поверх ночной рубашки, радостно улыбаясь. Шубка была божественна. Однако Кейт чувствовала, что он что-то скрывает. Что еще с ним случилось? Чего она не знает?

– Ты поедешь в ней в больницу, когда будешь рожать мне сына.

Потом он купил антикварную колыбельку, английскую коляску за четыреста долларов и сапфировое кольцо для Кейт. Он был до безумия в нее влюблен, а она в него. Но в глубине души у нее таился страх. Они провели Рождество вдвоем в Сан-Франциско, и Том все время говорил о покупке дома. Не очень большого. Простого. Милого домика с садиком, где ребенок сможет играть. Кейт соглашалась, но не представляла себе, каким образом они смогут себе это позволить. Ближе к Новому году у нее родилась новая идея. Они проведут праздники в Кармеле. Им обоим это будет полезно.

– На Новый год? Зачем, любимая? Там холодно и сыро. Какого черта делать в Кармеле в декабре? – Он широко улыбнулся и провел рукой по еще плоскому животу жены. Скоро... Скоро... Мысль грела его изнутри. Их ребенок... его сын.

– Я хочу в Кармел, потому что туда мы впервые поехали вдвоем. Ну как?

Она снова напоминала маленькую девочку, несмотря на свои почти двадцать три года. Они знали друг друга уже пять лет. И Том, конечно, сдался.

– Если дама хочет, то в Кармел – так в Кармел.

И они отправились в Кармел. Сняли люкс в лучшем отеле, и даже погода улыбалась им все те три дня, которые они там пробыли. Кейт беспокоило только то, что Том покупает все, что попадается ему на глаза во время их прогулок по главной улице, изобилующей магазинами. Они также подолгу сидели в своем номере, пили много шампанского, и тогда тревога отступала.

– Я когда-нибудь говорила, как сильно люблю вас, мистер Харпер?

– Рад слышать это, Принцесса. О, Кейт... – Он вцепился в нее изо всех сил и стиснул в объятиях. – Прости за все, что я натворил. Обещаю, что подобного свинства больше никогда не случится.

– Только бы ты был счастлив. – Она чувствовала себя так уютно с ним, а он думал, что она никогда еще не была так хороша.

– Я никогда не был более счастлив!

– Тогда, может быть, пора уйти?

– О чем ты говоришь? – Он настороженно встрепенулся.

– Я говорю о футболе, любовь моя. Может быть, теперь нам стоит взять деньги и скрыться. Никаких склок. Никаких намеков на то, что ты «старик». Только мы и наш ребенок.

– И голод...

– Ну что ты, дорогой. Пока об этом и близко нет речи. Однако это беспокоило и ее. Раз он так думает о деньгах, к чему норковая шуба, кольцо?

– Конечно. Но у нас нет настоящего солидного гнезда, чтобы через пять или десять лет нам не было тесно с ребенком. Еще один год в команде, и все будет иначе.

– Мы можем инвестировать мои деньги.

– Это твои. – В голосе промелькнула ледяная нотка. – Ты хотела, ты их и заработала. Теперь заботиться о тебе и ребенке буду я сам. И кончим с этим раз и навсегда. Хорошо?

– Ладно.

Его лицо смягчилось, и они занялись любовью при мягком свете заката. Это напомнило Кейт их медовый месяц в Кливленде. Но на этот раз не она, а Том уснул в ее объятиях, Кейт нежно смотрела на него. Она смотрела на него несколько долгих часов, с надеждой думая, что в наступившем году все будет иначе, что с ним поступят по справедливости и неприятности перестанут преследовать его. О большем она и не мечтала. Она становилась взрослой.

На следующий день после возвращения в Сан-Франциско в газетах появилась заметка о том, что Том Харпер «кончился». Это подхватили все крупнейшие газеты страны. Кончился. Он озверел, прочитав это, и, поразмыслив, понял, что за этим стоит команда... Старик... Он вылетел из дома, хлопнул дверью, ни слова не говоря Кейт. Появился только в шесть вечера... в программе новостей.

Он пришел в дом хозяина команды с угрозами, а затем накинулся на его менеджера, когда тот внезапно появился в комнате. Оба поняли, что Том пьян и не отвечает за свои поступки, а хозяин клялся, что Том вел себя как буйно помешанный, бессвязно нес какую-то околесицу про сына. Комментатор новостей монотонным голосом объяснил, что «у Тома Харпера нет никакого сына»; всем своим видом он показывал, что Том Харпер просто сбрендил.

Глядя в телевизор, Кейт потеряла дар речи. Комментатор тем временем продолжал рассказывать, что мужчины пытались утихомирить Тома Харпера. Но он вдруг неожиданно выхватил из кармана пистолет, прицелился в хозяина команды, затем резко перевел его на менеджера и выстрелил. Каким-то чудом промахнулся, но прежде, чем тот успел шевельнуться, он прицелился в себя и дважды выстрелил. На этот раз он не промахнулся. Менеджер и хозяин команды остались целы и невредимы, а Том Харпер доставлен в больницу в тяжелом состоянии. Комментатор сделал печальные глаза и торжественно произнес: «Трагедия для американского футбола».

На мгновение Кейт охватило странное чувство, что, если она быстро переключит телевизор на другую программу, все будет как ни в чем не бывало; по другой программе ей сообщат, что это неправда. Это не могло быть правдой. Том... Нет, пожалуйста, нет, Том... Пожалуйста. Она тихо поскуливала, носясь взад и вперед по комнате. Они не сказали, в каком Том госпитале. Что ей следует делать? Позвонить в полицию? В команду? На телевидение? А почему ей никто не позвонил? Но вдруг она вспомнила – она же выключила телефон, чтобы вздремнуть. О Боже... Что, если... что, если он уже умер? Рыдая, она выключила телевизор и побежала к телефону. Фелиция... Фелиция, наверное, знает... она поможет... Не думая, она набрала номер Фелиции в магазине. Она должна еще быть там.

Фелицию потрясла новость, она приказала Кейт никуда не уходить. Попросив помощницу вызвать такси, она позвонила с другого аппарата в полицию и получила необходимую информацию. Том был в главном госпитале Сан-Франциско. Он еще жив – едва-едва, но все-таки жив. Сломя голову Фелиция выскочила из офиса, размышляя на ходу, почему Кейт позвонила именно ей. Наверняка у нее есть еще кто-то. Мама, близкая подруга.

У нее с Кейт были хорошие отношения, но сугубо деловые. Они редко общались вне магазина. Кейт всегда была слишком занята Томом. Человек, который сейчас умирает в главном госпитале Сан-Франциско, был для этой девочки центром вселенной.

Фелиция застала Кейт в состоянии прострации, но полностью одетую. Такси ждало внизу.

– Давай надевай туфли.

Туфли. Кейт ничего не соображала. Какие туфли? Она была серо-зеленого цвета, с опухшими от слез глазами. Фелиция нашла кладовку и принесла оттуда пару черных шлепанцев.

– На.

Кейт всунула в них ноги и, как сомнамбула, вышла из квартиры без сумки и пальто, но Фелиция накинула на нее свое. Сумка ей в любом случае не понадобится, так как ее все равно нельзя оставлять одну. Фелиция не отходила от нее четверо суток. Том был еще жив. В сознание он так и не приходил, прогноз был неутешительный. Он хорошо справился с делом, стреляя в себя. Теперь он никогда больше не сможет ходить, и никто пока не мог сказать, до какой степени поврежден его мозг.

Когда Фелиция вернулась на работу, Кейт как заведенная ходила от кровати Тома до окна в коридоре, чтобы немного поплакать. Фелиция навещала ее, но никакими силами не могла увезти из больницы. Она так горевала по Тому. Либо просто сидела, уставившись в одну точку, либо плакала, либо курила. Врач боялся давать ей лекарства, чтобы не навредить ребенку. И как только она его не потеряла, недоумевала Фелиция.

Пока газеты терзали Тома, она терзала саму себя. Как она не почувствовала надвигающуюся беду? Могла ли она ее предотвратить? Достаточно ли серьезно она относилась к его тревогам о будущем? Это она во всем виновата, и только она одна. Она мучила себя целыми днями. Футбол. В нем была вся его жизнь, и из-за него он решил расстаться с жизнью. Мысль о том, что он едва не убил еще двоих, была еще более ужасающей. Но она никак не могла поверить, что он способен на такое. Только не Том. Того, что он сделал, и без того достаточно. Он разрушил себя. Бедный, милый Том, он пришел в отчаяние, потеряв последнюю надежду обеспечить будущее сыну за еще один год игры. Кейт, однако, не позволяла себе думать о сыне, настойчиво толкавшемся в ее чреве. Этот кошмар продолжался семь недель, вдобавок ко всему у нее не было отбоя от репортеров. Наконец Том пришел в сознание.

Он еще был очень слаб, но понемногу силы возвращались. Теперь стало ясно, что он будет жить – вернее, то, что от него осталось. В этом врачи были уверены. Он никогда больше не сможет ходить, но шевелиться будет. Он сможет говорить. И думать. Но только как ребенок. Несколько недель комы вернули его в сладостные, милые времена детства и навсегда оставили там. Он снова стал маленьким мальчишкой. Он ничего не помнил о содеянном, но узнавал Кейт. Он плакал у нее на груди, а она нежно гладила его исхудавшее тело. Он четко сознавал только одно – что он принадлежит ей. Но не знал, каким образом. Иногда он считал ее своей матерью, иногда другом. Он называл ее Кэти. Больше он не звал ее Принцессой... Кэти... Вот кем она теперь стала..

– Ты не бросишь меня?

Она печально покачала головой:

– Нет, Том.

– Никогда?

– Никогда! Я тебя слишком сильно люблю. – Ее глаза снова наполнились слезами, но она заставила себя мыслить трезво. Она не должна позволять себе все время думать о том, что с ним случилось. Это ее убьет. И она не должна все время плакать. Это убьет его, а она не могла такого позволить.

– Я тоже тебя люблю. Ты хорошенькая. – Он посмотрел на нее ясными, лучистыми глазами семилетнего мальчика на измученном, усталом и небритом лице тяжелобольного мужчины.

Через несколько недель он поправился, стал лучше выглядеть. Странно было видеть перед собой эрзац Тома. Казалось, тот Том умер, а вместо себя прислал ребенка, внешне похожего на него. Тома Харпера больше не было.

Через три месяца после того, что Кейт и Фелиция между собой называли «несчастным случаем», Тома перевели в санаторий в Кармеле. Фотографы облепили машину, в которой его везли. Том хотел помахать им рукой, но Кейт крепко вцепилась в нее. Она к ним привыкла. Некоторых даже узнавала в лицо. Три долгих месяца они донимали ее всякими вопросами, вспышками камер, ползали по крыше их дома, чтобы лучше видеть квартиру. Ее некому было от них защитить. Ни семьи, ни мужа. И они это прекрасно понимали. Даже раскопали историю о том, как ее родители отреклись от нее когда-то из-за Тома. По ночам она плакала, лежа в постели, и молилась, чтобы хоть пресса оставила ее в покое. Но не тут-то было. До самого перевода Тома в Кармел. После этого их как ветром сдуло по мановению волшебной палочки. Словно ни Тома, ни его жены Кейт никогда не существовало на свете. Магический круг замкнулся. Наконец.

Вслед за Томом Кейт покинула Сан-Франциско. Фелиция по объявлению нашла ей отличное жилье. Владелец его жил на Востоке; у него умерла мать, оставив этот дом, однако он не захотел в нем жить, но и продавать не собирался. Когда он в один прекрасный день уйдет на пенсию, он переедет сюда, а пока Кейт нашла тут убежище, затерявшееся в горах к северу от Санта-Барбары. Дом находился в трех часах езды от санатория Тома в Кармеле, и Фелиция считала, что Кейт вернется в Сан-Франциско, как только улягутся страсти и родится ребенок. Это был чудный дом, окруженный полями и лесами с маленьким ручейком как раз под горой, на которой он и стоял. Замечательное место, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Как бы было прекрасно поселиться вместе с Томом. Кейт облегченно вздохнула.

Через четыре месяца она привыкла: это уже был ее дом. Она просыпалась на заре, когда ребенок в животе начинал колотиться и переворачиваться, требуя для себя больше места. Она тихо лежала, прислушиваясь к его толчкам внутри себя и размышляя, что она ему скажет, когда он подрастет. Она подумывала, не сменить ли ей имя, но решила пока не делать этого. Она Кейт Харпер. И никем другим быть не хочет. Носить имя своего отца она больше не желала. И ребенок тоже будет Харпер. Том больше не замечал ее растущего живота или просто не придавал этому значения. Дети всегда ведут себя так, как будто ничего не изменилось, напоминала себе Кейт. Ничего и не изменилось.

Она продолжала его навещать, но несколько реже, чем первое время. Теперь это происходило два раза в неделю. Она не оставит его никогда, пока он будет жив. Несомненно. Она приняла жизнь такой, какой она для нее теперь стала. Она понимала, что Том навсегда останется ребенком. Пока однажды тихо не скончается. Неизвестно когда. Врачи сказали, что он может прожить до глубокой старости. А может, это случится в ближайшие годы. Тело Тома просто угаснет. Кейт будет всегда его любить и не оставит до самого конца. Он все-таки походил на того Тома, его глаза излучали тот же магический свет. Она притворялась, что... Но это была тщетная игра. Теперь он был для нее тем же, чем она когда-то для него. Больше она уже не плакала.

Кейт поднялась с постели после звонка Фелиции, открыла настежь окно и глубоко вдохнула свежий летний воздух. Она улыбалась про себя. В саду распустились новые цветы. Надо ему нарвать. Она все еще его любит. Она всегда будет любить его. Ничто не в силах изменить этого.

Стрелки часов показывали шесть двадцать пять. Ей надо выехать не позже чем через полчаса, если она хочет добраться к десяти. Дорога адская, но она должна. Кейт Харпер больше не ребенок. Когда она сбрасывала ночную рубашку и лезла под душ, в ее животе шевельнулось дитя. Предстоял долгий день.