Текст книги "Перепутье"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Лето кончилось, все вернулись в город, а Лиана в колледж. Несколько недель Арман боролся с собой, пока, наконец, не понял, что больше не выдержит, и позвонил ей. Он хотел просто поздороваться и узнать как дела, но стоило ему услышать ее болезненно слабый голос, как в нем мгновенно вспыхнула острая тревога за Лиану. Девушка пыталась убедить Армана, что все в порядке, но на самом деле все эти дни она страдала почти так же, как и он. Она не могла разобраться в своих чувствах и не знала, как поступить. Ей казалось, что она виновата перед Одиль, но поделиться сомнениями с отцом она не решалась. Она была безумно влюблена в Армана. Но ему уже исполнилось сорок пять, а ей еще не было и двадцати одного. Он недавно похоронил жену, женщину, которую Лиана горячо любила и уважала. Она все еще помнила прощальные слова Одиль: «Позаботься об Армане… Ты будешь нужна ему…». Но теперь она уже не так нужна ему, и, конечно же, Одиль имела в виду совершенно иную заботу.
Следующие три месяца прошли в ужасных мучениях. Лиана почти забросила занятия в колледже, а Арману казалось, что хон сойдет с ума в своем кабинете. Они встретились на рождественском вечере, который устроил Крокетт, и к Новому году отказались, наконец, от борьбы. Однажды вечером, когда они вдвоем возвращались с праздничного ужина, он не смог больше сдерживаться и в порыве чувств высказал ей все. Ее чувства излились с такой же силой. С этого дня они встречались каждую неделю на уикэндах, выбирая тихие места, чтобы не стать предметом сплетен. Наконец, Лиана решилась поговорить с отцом. Она ожидала натолкнуться на сопротивление, даже на гнев, но услышала в ответ удовлетворенный вздох облегчения.
– Наконец-то до тебя дошло! Я-то это знаю уже два года. – Он смотрел на нее сияющими глазами.
– Ты знал? Но как ты догадался?
– Просто я сообразительнее тебя.
Но он хорошо понимал, через что им пришлось переступить. Они боролись со своим чувством, потому что слишком уважали прошлое. Гаррисон знал, что ни один из них не смотрит на вещи слишком просто, их разница в возрасте его не беспокоила. Лиана была необычной девушкой – он не мог представить дочь счастливой со сверстником. Саму ее так же совершенно не трогало то обстоятельство, что Арман на двадцать четыре года старше, и хотя Арман поначалу немного беспокоился, скоро и он перестал придавать значение таким пустякам. Он обожал ее и спешил со свадьбой. Ему казалось, что он заново родился. В день, когда Лиане исполнился двадцать один, они объявили о помолвке. Гаррисон устроил великолепный прием. Казалось, мечта превратилась в жизнь, но прошло две недели, и Арман получил известие, что срок его службы в Сан-Франциско заканчивается. Его отправляли в Вену в качестве посла Франции. Ехать следовало немедленно. Лиана и Арман решили было поторопиться со свадьбой, но Гаррисон решительно воспротивился этому. Он хотел, чтобы Лиана закончила курс в колледже, а это означало, что свадьба отодвинется на целый год. Лиана была совершенно убита, но она привыкла подчиняться отцу. Влюбленные согласились как-нибудь прожить этот год, встречаясь при каждой возможности и ежедневно посылая друг другу письма.
Это был трудный год, но они выдержали, и 14 июня 1929 года Арман де Вильер и Лиана Крокетт обвенчались в соборе Святой Марии в Сан-Франциско.
Арман приехал на эту «свадьбу года», как назвали ее газеты Сан-Франциско, из Вены. Медовый месяц молодые провели в Венеции, затем вернулись в Австрию, где Лиана была представлена как супруга посла Франции. Она удивительно легко вошла в эту роль. Арман старался во всем помогать ей, но она едва ли нуждалась в его помощи. Имея опыт жизни с отцом и помощи Арману после смерти Одиль, Лиана знала, что делать. Дважды за первые полгода их навещал отец. У него не было дел в Европе, но он очень тосковал по дочери. Когда он приехал во второй раз, Лиана не могла скрыть от него известие, которое, как она и опасалась, произвело на Гаррисона очень тяжелое впечатление. Лиана ждала ребенка. Гаррисона охватил ужас. Он убеждал Армана, что Лиана не должна вставать с постели, что нужно отвезти ее в Америку, нанять лучших докторов и тому подобное. Он не мог забыть ужасной смерти матери Лианы.
Возвращаясь домой, Гаррисон не находил себе места от волнения. Лиана каждый день писала отцу, стараясь убедить его, что все идет хорошо. В мае, за шесть недель до предполагаемого срока родов, Гаррисон снова приехал к ним. Он чуть не свел всех с ума своим беспокойством, но у Лианы все-таки не хватило духу отправить его обратно, в Штаты. Когда начались роды, Арману пришлось больше заниматься Гаррисоном, чем Лианой. К счастью, ребенок появился на свет быстро. В 5.45 вечера в венском госпитале родилась крепкая, ангельски прелестная девочка с белокурыми волосиками, круглыми щечками и маленьким розовым ротиком. Когда три часа спустя Гаррисон пришел навестить Лиану, он увидел, что она весело сиди г за ужином, как будто провела вечер в Опере с друзьями. Он не мог поверить своим глазам. Арман тоже смотрел на жену так, будто она сотворила чудо. Он любил ее, как никогда, и благодарил Бога за эту новую жизнь, о которой он и не мечтал раньше. Он был совершенно без ума от ребенка.
Когда два года спустя в Лондоне родилась их вторая дочь, Арман был точно так же взволнован и счастлив. На этот раз они уговорили Крокетта остаться в Сан-Франциско, пообещав немедленно сообщить о рождении ребенка. Своей первой дочери они дали имя Мари-Анж Одиль де Вильер. Оба они решили, что Одиль это было бы приятно. Вторую девочку, к несказанной радости Гаррисона, назвали Элизабет Лиана Крокетт де Вильер.
Отец Лианы приехал в Лондон на крестины. Он смотрел на внучку с таким обожанием, что окружающие не могли сдержать улыбку. Но все-таки его вид встревожил Лиану. Ему было уже шестьдесят восемь, и хотя он всю жизнь обладал отменным здоровьем, теперь выглядел старше своих лет. Лиана с тяжелым сердцем проводила его на корабль. Она сказала об этом Арману, но тот был слишком занят сложными переговорами с Австрией и Англией. Впоследствии он очень сожалел, что не придал значения словам жены. Гаррисон Крокетт умер от сердечного приступа на корабле по дороге домой.
Лиана полетела в Сан-Франциско, оставив детей с Арманом. Боль утраты стала почти непереносимой. Стоя у гроба отца, Лиана поняла, что без него ее жизнь уже никогда не будет прежней. Дядя Джордж собирался переехать в дом Гаррисона и занять его место в пароходстве. Но дядя напоминал тусклую маленькую звездочку на небосклоне рядом со сверкающей звездой Гаррисона. Лиана нисколько не жалела, что уезжает из Сан-Франциско и не увидит, как дядя переезжает в их дом. Она не хотела видеть, как грубый, сварливый старый холостяк водворяется в отцовском доме и все меняет на свой лад. Через неделю она уехала из Сан-Франциско. Ее горе можно было сравнить разве что с тем, что она чувствовала, когда умерла Одиль. Утешала лишь мысль, что скоро она вернется домой к Арману, к детям, снова окунется в полную забот жизнь супруги посла. С этого дня она перестала скучать по родине. С Америкой ее связывал отец, с его уходом эта связь оборвалась. Отец оставил ей крупное состояние, но это было слабым утешением. Единственное, что осталось у нее в жизни, – это семья: муж и дочери.
Два года спустя они покинули Лондон. Армана назначили послом в Вашингтоне. Впервые за пять лет, не считая поездки на похороны отца, Лиана возвращалась в Соединенные Штаты. Началась лучшая эпоха в их совместной жизни. Арман с увлечением работал на новом посту, Лиана осваивала не менее важные обязанности жены посла. Впоследствии они вспоминали те годы с нежностью. Только одно обстоятельство омрачило тогда их жизнь: после трудного морского путешествия через Атлантику у Лианы начались преждевременные роды. Ребенок, на этот раз мальчик, родился мертвым. Пережив удар, они вернулись к прежней жизни – к роскошным обедам в посольстве, блестящим вечерам в обществе ведущих государственных деятелей, приемам в Белом доме. Именно в те годы они познакомились и подружились с известными политиками. И это сделало жизнь еще более насыщенной и интересной. И теперь было трудно поверить, что жизнь в Вашингтоне подходит к концу.
В Европе им, как и их девочкам, будет очень не хватать вашингтонских друзей. Мари-Анж было девять лег, Элизабет – семь. В Вашингтоне они пошли в школу, и хотя обе великолепно говорили по-французски, все-таки переезд в Европу будет для них большим испытанием. В Европе уже пахло войной, и один Бог знает, что ждет их там Арман твердо решил при первых же признаках отправить Лиану с девочками обратно в Штаты, в Сан-Франциско, где Лиана сможет поселиться в старом доме Гаррисона Крокетта. По крайней мере, там они будут в безопасности. Но пока думать об этом рано. Пока, насколько Арману известно, во Франции – мир, хотя никто не знает, сколько он продержится.
Сейчас ему нужно было срочно подготовить посольство к приезду своего преемника, и он вернулся к лежащим перед ним бумагам. Пробило десять, когда Арман наконец поднял голову от стола. Он встал и расправил плечи. Последнее время Арман чувствовал себя усталым, даже старым, хотя для пятидесяти шести лет он жил даже слишком насыщенной жизнью.
Он запер кабинет, кивнув на прощание двум дежурившим в холле охранникам, открыл дверь( лифта, на котором обычно поднимался в свою квартиру, вздохнул и с усталой улыбкой вошел в кабину. После трудного дня он всегда с особым чувством возвращался домой, к Лиане. О такой жене, как она, любой мужчина мог бы только мечтать. Все эти десять лет она была любящей, преданной, понимающей и терпеливой. Кроме того, она обладала замечательным чувством юмора.
Лифт дошел до пятого этажа и остановился. Арман открыл дверь и оказался в отделанном мрамором холле. Отсюда начинался коридор, ведущий в его кабинет, большую гостиную и столовую. Из кухни доносились вкусные запахи. Арман поднял глаза и увидел, что на мраморной лестнице, уходившей наверх, стоит Лиана. Она была так же хороша, как и десять лет назад. Светлые волосы, аккуратно подстриженные «под пажа», спускались на плечи, косметика слегка оттеняла голубые глаза, а кожа сияла такой же свежестью, как в день их первой встречи. Она была редкой красавицей; он наслаждался каждым проведенным с ней мгновением, но в эти дни такие мгновения выпадали слишком редко – он был ужасно занят.
– Здравствуй, любимый. – Спустившись вниз, она крепко обняла его за шею и прильнула к нему. Она делала так на протяжении десяти лет, но это по-прежнему трогало его до глубины души.
– Как прошел день? – Арман с улыбкой смотрел на жену, гордый тем, что такая восхитительная женщина принадлежит ему.
– Я почти закончила паковать вещи. Спальню не узнаешь. Там почти ничего нет.
– Но ты-то там будешь? – засмеялся Арман. Он уже забыл про усталость.
– Конечно.
– А мне больше ничего и не надо. Как девочки?
– Скучают без тебя. Они не видели тебя уже четыре дня.
– Упущенное мы наверстаем на корабле. – Он широко улыбнулся. – А у меня для тебя сюрприз. У того джентльмена, который всегда занимал лучший люкс на «Нормандии», заболела жена, и он отказался от номера. А это значит…
Он торжественно замолчал. Лиана радостно повела его в столовую.
– Это значит, что из любезности к старому, усталому послу нам предоставляют самые роскошные апартаменты на «Нормандии». Четыре спальни и столовая, если мы, конечно, захотим там обедать. Да и девочкам понравится их собственная столовая и гостиная с детским роялем. А еще у нас будет своя прогулочная палуба, и мы сможем по ночам любоваться звездами, любимая моя…
Он мечтательно замолк, как будто уже сидел на палубе «Нормандии». Арман слышал немало восторженных отзывов об этом лайнере, хотя сам никогда его не видел. Он решил сделать жене подарок. И неважно, что она сама смогла бы оплатить все четыре люкса на корабле. Арман никогда не позволил бы ей этого, он был слишком щепетилен в таких вопросах. Арман радовался тому, что доставил жене удовольствие, но еще больше тому, что эти пять дней они проведут вместе, как бы повиснув между двумя мирами. По крайней мере, закончатся, наконец, эти напряженные дни в Вашингтоне, новые дела еще только ждут его во Франции. На корабле наконец он будет свободен.
– Ну как, ты рада?
– Я просто не могу прийти в себя. – Они сели за огромный обеденный стол, сервированный на двоих. – До отъезда мне еще нужно поупражняться на рояле. Я не играла целую вечность.
Он повернулся в сторону кухни и принюхался.
– Очень вкусно пахнет.
– Спасибо, сэр. Soupe de poisson для моего господина и повелителя, Line omelette fines her-bes, salade de cresson, камамбер, бри и шоколадное суфле, если кухарка еще не уснула.
– Она, наверное, скоро пристукнет меня за то, что я ужинаю так поздно.
– Ничего страшного, дорогой. – Лиана ласково улыбнулась. Горничная внесла суп.
– Я говорил тебе, что завтра мы ужинаем в Белом доме?
– Нет. – Лиана не первый год выполняла обязанности жены посла и привыкла к таким сюрпризам. Ей не раз приходилось организовывать званые обеды не менее чем на сто человек буквально за два дня.
– Мне звонили сегодня.
– Ужин в честь какой-то важной персоны? Суп оказался на редкость хорош, Лиана очень любила уютные ужины наедине с мужем и теперь, как и Арман, втайне беспокоилась, смогут ли они так же тихо проводить вечера во Франции. Скорее всего, он будет ужасно занят, по крайней мере, первое время, и им придется видеться довольно редко. Арман улыбнулся жене.
– В честь ужасно важных персон.
– Кого же?
– В честь нас с тобой Просто маленький дружеский ужин, чтобы попрощаться с нами.
Официальная церемония прощания уже состоялась три недели назад.
– Девочки, наверное, рады, что поплывут на корабле?
Лиана кивнула.
– Очень.
– А я еще больше. Его называют «Корабль света». – Он увидел, что она опять улыбается. – Думаешь, глупо так мечтать о путешествии?
– Нет, я думаю, что ты у меня замечательный и что я тебя люблю.
Он ласково погладил ее руку.
– Лиана. Я самый счастливый человек на свете.
Глава вторая
Длинный черный «ситроен», доставленный в прошлом году из Парижа, подкатил к подъезду Белого дома, выходящему на Пенсильвания-авеню, и из него вышла Лиана. На ней был черный шелковый костюм, свободный сверху и узкий в талии, и белая блуза из органди с подкладкой из тончайшего белого шелка. Этот костюм Арман купил ей в Париже у Жана Пату, и он очень шел ей. В Париже Арман всегда выбирал подарки для Лианы у Пату – они сидели на фигуре так, будто сшиты были специально для нее. Высокая, стройная, с красивыми белокурыми волосами, Лиана была похожа на первоклассную фотомодель. Ее сопровождал Арман в смокинге. Сегодняшний визит был неофициальным, и он обошелся без белого галстука.
У входа их встречали два лакея и горничная, готовые принять у дам накидки и проводить гостей наверх, в столовую Рузвельтов Тут же стоял караул президентской гвардии.
Получить приглашение в Белый дом – большая честь. Лиана бывала здесь несколько раз – обедала в обществе Элеоноры Рузвельт и нескольких дам из ее окружения, но сегодня особенно приятно прийти сюда на ужин. Наверху, у входа в свои личные апартаменты, гостей встречали президент и его супруга. Миссис Рузвельт была в простом платье из серого крепдешина от Трейна-Норелл, с нитью жемчуга на шее. Эта женщина всегда выглядела просто и естественно. В любом самом роскошном наряде она казалась милой и скромной, а лицо всегда освещала приветливая улыбка. Она принадлежала к тому типу женщин, радушие и сердечность которых сразу располагают к себе.
– Здравствуйте, Лиана. – Элеонора заметила ее первой и сразу же пошла навстречу. Президент оживленно беседовал с сэром Роландом Линдсеем, британским послом и своим старым другом. – Очень рада видеть вас обоих. – Она улыбнулась Арману, который почтительно поцеловал ей руку, а затем с искренним чувством сказал:
– Нам будет очень не хватать вас, мадам.
– Но еще больше вас будет не хватать нам!
Элеонора Рузвельт говорила высоким, звонким голосом, который многие находили смешным; те же, кто знал ее хорошо, слышали в этом голосе искренность и дружеское участие. Это была еще одна привлекательная черта Элеоноры. Трудно найти человека, который бы не любил и не уважал ее. За последние пять лет Лиана стала одной из ее любимиц, и недавний случай с беженцами из Германии ничуть не испортил их отношений. По пути в Белый дом Арман напомнил жене, что к этой теме не следует сегодня возвращаться.
Она послушно кивнула и усмехнулась.
– Ты считаешь, что я настолько бестактна?
– Вовсе нет, – коротко ответил Арман. Просто он всегда относился к жене немного по-отечески, то и дело напоминая ей о том, что она, по его мнению, могла забыть.
– Как дети? – спросила Лиана. Внуки Рузвельтов были в Белом доме всеобщими любимцами.
– Шалят, как всегда. А ваши девочки?
– Они так сильно переживают предстоящий отъезд! Стоит мне только отвернуться, они тут же распаковывают чемоданы в поисках любимой куклы или придумывают еще какое-нибудь безобразие.
Женщины рассмеялись. Имея пятерых детей, Элеонора хорошо понимала, как это бывает.
– Да, вам сейчас не позавидуешь. Как все это хлопотно! Нам тоже досталось, когда мы ездили в Кампобелло. Я думала, что просто не довезу их до Франции, потому что кто-нибудь из ребят выпрыгнет за борт, и тогда придется останавливать корабль. От одной мысли о морском путешествии мне становится страшно, но Мари-Анж и Элизабет такие воспитанные девочки. "Уверена, путешествие пройдет спокойно.
– Надеюсь, – ответил Арман, и они присоединились к остальным. Присутствовали также британский посол с супругой леди Линдсей, чета Дюпонов из Делавэра, вездесущий Гарри Хоп-кинс, дальний родственник Элеоноры, приехавший на две недели в Вашингтон, и Руссель Томпсон с женой, пара, с которой Лиана и Арман очень подружились и часто виделись. Он был адвокат, близко связанный с администрацией Рузвельта, она – живая и энергичная парижанка.
После получасового коктейля дворецкий объявил, что ужин подан в президентской столовой. Как на всех других приемах, которые устраивала Элеонора, угощение оказалось самым изысканным, а меню превосходным. Стол был накрыт на одиннадцать персон. На скатерти из тончайшего старинного кружева переливался прекрасный синий с золотом сервиз китайского фарфора, мерцало тяжелое серебро столовых приборов. Стол украшали высокие белые свечи в серебряных канделябрах, возвышавшиеся среди синих и белых ирисов, желтых роз и белой сирени. Взгляд невольно останавливался на украшавших стены прекрасных фресках с изображением эпизодов американской революции. Лиана и Арман надолго запомнили этот обед. Президент искусно вел беседу, стараясь вовлечь в нее всех, серьезные темы перемежались рассказами о забавных случаях, происшедших за последнее время в конгрессе и сенате. О войне не говорили почти до конца ужина. Только за десертом эта неизбежная тема наконец возникла. К этому времени уже были съедены икра, жареная утка, нежнейшая лососина и прочие деликатесы. После такого роскошного ужина все настроились благодушно, и мысль о войне уже не казалась столь ужасной. Спор возник только тогда, когда Рузвельт, как он всегда это делал, стал настаивать, что ни в Европе, ни в Штатах повода для страха нет.
– Это несерьезно! – упорствовал британский посол, все более распаляясь. – Ради Бога, ведь даже вы здесь, в Штатах, готовитесь к войне. Вы осваиваете новые морские торговые пути, у вас заметно оживление в промышленности, особенно в производстве стали. – Англичанин хорошо знал, что Рузвельт далеко не глуп и прекрасно видит все происходящее, но вынужден скрывать это даже в кругу близких друзей.
– В такой подготовке нет ничего дурного, – настаивал Рузвельт. – Это даже полезно для страны. Но нельзя же относиться к возможному как к неизбежному.
– О да, вы можете себе это позволить, – нахмурившись, заметил британский посол. – Но все равно знаете, что происходит, не хуже меня. Гитлер сумасшедший. Вот он скажет вам. – Линдсей указал на Армана, тот кивнул. Здесь, в кругу близких знакомых, его взгляды были хорошо известны.
– Что слышно в Париже? – Все повернулись к Арману. Тот заговорил, взвешивая каждое слово.
– То, что я увидел там в апреле, очень обманчиво. Все притворяются, делают вид, будто не понимают, что грядет. Я надеюсь только на то, что война грянет не слишком скоро. – Он ласково взглянул на жену. – Если что-то случится, мне придется отправить Лиану обратно. Но важнее другое. – Он перевел взгляд с жены на остальных. – Война в Европе станет трагедией и для Франции, и для всех нас. – Арман взглянул на сэра Линдсея, и их глаза встретились. Этих людей объединяло то, что оба они хорошо понимали, какие испытания ждут их страны в случае нападения Гитлера.
За столом воцарилось молчание. Элеонора встала, как бы подавая знак дамам, что джентльменам пора заняться их бренди и сигарами. Кофе дамам будет подан в соседней комнате.
Лиана медленно поднялась. Это всегда был самый неприятный для нее момент ужина. Ей всегда казалось, что она не услышит главного, что, оставшись одни, мужчины перейдут к об; суждению самых злободневных проблем. По дороге домой она спросила Армана, не пропустила ли она чего-то интересного.
– Ровным счетом ничего. Такие разговоры сейчас можно услышать повсюду. Рузвельт стоял на своем, англичане – на своем. Когда мы вставали из-за стола, Томпсон мне шепнул, что он уверен – не пройдет и года, как Рузвельт вступит в войну, если она начнется. Кстати, это полезно и для экономики, ведь войны всегда оживляют производство. – Лиана нахмурилась, однако она достаточно хорошо разбиралась в экономике, прожив столько лет с отцом, и понимала, что это действительно так. – Как бы там ни было, скоро мы окажемся дома и увидим своими глазами, что там происходит. – Оставшуюся часть пути он молчал, погруженный в свои мысли, а Лиана вспомнила свое теплое прощание с Элеонорой.
– Вы должны писать мне, дорогая…
– Обязательно, – обещала Лиана.
– Благослови вас Бог. – Ее высокий голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. Она любила Лиану и ясно сознавала, что, прежде чем они снова увидятся, им всем предстоит немало пережить.
– И вас так же.
Женщины обнялись, и Лиана исчезла в «ситроене», который быстро преодолел короткий путь до посольства, пока еще служившего им домом. Шофер проводил Лиану и Армана до входной двери. Кивнув на прощание двум дежурившим у входа охранникам, они прошли в свои апартаменты, где, казалось, царила полная тишина. Слуги спали, а дети уже давно должны видеть десятые сны. Но по дороге к своей комнате Лиана вдруг улыбнулась мужу, дернула его за рукав и приложила палец к губам. Она услышала быстрый топот детских ног и щелчок выключателя.
– Что такое? – прошептал Арман. Лиана с улыбкой быстро распахнула дверь к комнату Мари-Анж.
– Добрый вечер, юные леди. – К удивлению Армана, она говорила в полный голос. В ответ послышались хихиканье и возня, и обе девочки, прятавшиеся в кровати Мари-Анж, со смехом бросились к родителям.
– Принесли нам что-нибудь вкусное?
– Конечно нет! – На лице Армана застыло удивление. Он всегда восхищался тем, как хорошо Лиана знает дочерей. Теперь и он начал улыбаться. – Почему вы не спите? Где мадемуазель?
Гувернантка, конечно же, была уверена, что они улеглись и уже крепко спят. Ее было нелегко провести, но девочкам, к их бурному восторгу, это удавалось довольно часто.
– Она спит. Было так жарко… – Элизабет смотрела на него широко открытыми голубыми глазами, в точности такими же, как у матери. Этот взгляд всегда трогал Армана до глубины души. Он подошел к дочери и поднял ее своими сильными руками. Этот высокий, крепкий человек и в пятьдесят с лишним лет ничем не уступал молодым. Только седина густых, красиво подстриженных волос и суровые складки на лице выдавали его возраст. Но дочери и не задумывались о том, что отец на много лет старше матери. Главное, что он их папа, и они обожали его так же, как и он обожал их.
– Скверно, что так поздно, а вы еще не спите. Что вы здесь делали? – Он знал, что проказы обычно начинает Мари-Анж, но Элизабет только рада присоединиться к сестре. На этот раз случилось то же самое. Лиана включила свет, и их взору предстала неутешительная картина: повсюду валялись игрушки, выброшенные из ящиков и чемоданов, которыми была уставлена комната.
– О Боже, – простонала Лиана. Они распотрошили все, кроме чемоданов с одеждой. – Что это вы тут делали?
– Искали Марианну, – невинно ответила Элизабет, сияя своей беззубой улыбкой. Передние зубы у нее недавно выпали.
– Разве вы не знаете, что я не упаковывала Марианну? – Марианна была любимая Кукла Элизабет. – Она на столе у тебя в комнате.
– Разве? – Обе девочки захихикали. Они так расшалились, что уже не могли остановиться. Арман постарался придать лицу строгое выражение, но девочки так веселились и при этом так походили на мать, что он не мог на них сердиться. Да у него и не было на то причин. Мадемуазель держала их в строгости, а Лиана была прекрасной матерью; поэтому Арман мог с удовольствием общаться с дочерьми, не изображая из себя строгого отца. Но для порядка он все-таки немного побранил их по-французски, указав, что им следовало бы помочь маме укладывать вещи, а не разбрасывать их. Он напомнил девочкам, что через два дня они уезжают в Нью-Йорк, и поэтому все должно быть готово.
– Но мы не хотим в Нью-Йорк. – Мари-Анж серьезно смотрела на отца, как всегда выступая и за себя, и за сестру. – Мы хотим остаться здесь. – Лиана со вздохом опустилась на кровать Мари-Анж, Элизабет забралась к ней на колени; Мари-Анж тем временем продолжала по-французски говорить с отцом. – Нам нравится здесь.
– А разве вы не хотите покататься на корабле? Там есть кукольный театр и кино, и еще много интересного. А в Париже нам всем будет очень хорошо.
– Нет, не будет. – Она покачала головой и посмотрела в глаза отцу. – Мадемуазель говорит, что там скоро начнется война. Мы не хотим ехать в Париж, если там война.
– А что это такое? – шепотом спросила Элизабет, сидя на коленях у матери.
– Это когда люди дерутся. Но в Париже никто не собирается драться. Там все будет так же, как здесь. – Арман и Лиана переглянулись, и Лиана поняла, что Арман собирается утром серьезно поговорить с гувернанткой. Он не хотел, чтобы девочек пугали разговорами о войне. В наступившей тишине голосок Элизабет прозвучал особенно громко:
– Когда мы с Мари-Анж деремся, это война? Все рассмеялись. Мари-Анж опередила родителей:
– Нет, глупышка. Война – это когда люди стреляют друг в друга из ружей. – Она повернулась к Арману: – Правильно, папа?
– Да, но войны уже давно не было, и теперь не стоит думать об этом. Теперь пора спать, а завтра утром вам придется снова запаковывать все вещи, которые вы разбросали. – Арман постарался придать голосу суровость, но едва ли напугал кого-нибудь. Он так любил дочерей, что потакал им во всем.
Лиана отвела Элизабет в ее комнату, Арман уложил спать старшую; через пять минут они встретились у себя в спальне. Лиана все еще улыбалась, вспоминая о проказах детей, но Арман, стаскивая свои лакированные туфли, озабоченно хмурился.
– И что это ей вздумалось пугать девочек разговорами о войне?
– Но она то же самое слышит и от нас. – Лиана вздохнула и стала расстегивать свой великолепный черный шелковый жакет от Пату. – Утром я обязательно поговорю с ней.
– Посмотрим.
Арман смотрел, как жена раздевается у себя в туалетной комнате, и его раздражение как рукой сняло. Внутренняя связь между ними была настолько прочной, что ее не могла ослабить даже усталость, накопившаяся за этот бесконечный день. Лиана сняла воздушную блузку из органди, открыв взгляду Армана шелковистую белизну прекрасного тела. Арман поспешил в свою туалетную комнату и минуту спустя вернулся босиком, в белой шелковой пижаме и темно-синем халате. Лиана уже лежала в постели; прежде чем погасить свет, Арман заметил ее улыбку и нежное кружево розовой шелковой сорочки.
Он лег рядом, его рука мягко скользнула вверх, ощущая шелковистую нежность ее шеи, затем медленно спустилась вниз и коснулась ее груди. Лиана улыбнулась в темноте и нашла губами губы Армана. Они обнялись, и все исчезло – дети, гувернантка, президент, война…
Единственное, о чем они помнили, срывая друг с друга одежду, это была их страсть, становившаяся с годами лишь острее. Когда сильная рука Армана коснулась обнаженного бедра Лианы, она застонала. Он снова поцеловал ее, и она ощутила легкий запах его одеколона. Их тела слились; он входил в нее сначала осторожно и нежно, потом со все нарастающей страстью, и она впервые за долгие годы снова почувствовала, что хочет от него ребенка. Их поцелуи становились все более страстными; наконец, в ночи снова послышался тихий стон – на этот раз стон Армана.
