Текст книги "Перепутье"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Стоит ли? Я и так прекрасно знаю, что ты такой же гадкий, как и я.

– Вот и хорошо. – Он нежно тронул ее за волосы, откинул голову Хиллари назад и поцеловал в губы, а потом укусил. – Тогда, возможно, мы заслуживаем друг друга.

Филиппу очень не хотелось, чтобы Хиллари заметила, насколько он ею увлечен. Куда больше, чем входило в его планы. В Нью-Йорке он предполагал, что она будет для него приятным летним развлечением. Ведь тогда Хиллари почти открыто предложила ему разыскать ее во Франции. В тот период она еще не была уверена, удастся ли ей его заполучить, но теперь обоих любовников невероятно поражал тот факт, что, проведя вместе с ним все лето, она по-прежнему желала его.

– Возможно, я действительно остановлюсь на какое-то время в Париже. – Филиппа привлекала перспектива пожить с месяц в «Георге Пятом», война же ничуть его не беспокоила. – Так вот, пожалуй, в начале следующей недели я сам отвезу тебя. Как ты думаешь, Ник не примчится за тобой раньше?

– Сомневаюсь. – Она улыбнулась. – Он ведь так занят Джонни и своим бизнесом.

– Прекрасно. Тогда отправимся, когда соберемся. Я завтра позвоню в отель и узнаю, смогу ли поселиться в своем обычном номере.

Хиллари удалилась, чтобы навести последние штрихи перед вечеринкой. Когда она вернулась, Филипп даже присвистнул. На ней было красное полупрозрачное платье с очень глубоким вырезом, открывающим грудь почти наполовину. Это платье скорее обнажало, чем прикрывало тело, и держалось на одной-единственной бретельке. Ему оно понравилось. Понравилось до такой степени, что, бросив на Хиллари плотоядный взгляд, он сорвал с нее платье и повалил ее на постель, крепко придавив своим телом. Он взял ее с такой силой, что женщина трепетала, едва дыша, и даже не вспомнила о платье от Диора, за которое заплатила тысячу долларов и которое сейчас рваной тряпкой валялось рядом.

Глава четырнадцатая

В воскресенье, двадцать шестого августа, Ник вместе с Джоном приехали на Восточный вокзал – посмотреть, как тысячи солдат садятся в поезд. Большая часть из них ехала к укреплениям на севере. Джонни был потрясен увиденным. Когда он еще только упрашивал отца привезти его сюда, Ник очень сомневался, стоит ли это делать, но затем подумал: «Сейчас вершится история, Джонни следует это увидеть». От Хиллари после памятного разговора по телефону никаких известий не было. Что ж, теперь он ожидал ее появления в любой момент. Не было смысла звонить еще раз. Он ей все уже объяснил.

В то же самое время на площади Пале-Бурбон, на левой стороне, Лиана с дочерьми ждала возвращения Армана. Для него последняя неделя выдалась особенно напряженной, но, как это ни странно на первый взгляд, она же принесла ему спокойствие – наконец-то все пришло в движение. Улицы были оклеены плакатами, призывавшими мужчин записываться добровольцами. И сегодня по дороге из парка домой девочки увидели множество новых надписей и лозунгов. Лиана старалась объяснить им, что происходит. Элизабет была еще слишком мала, чтобы что-нибудь по-настоящему понимать, к тому же она слишком пугалась ружей и пистолетов, а вот Мари-Анж уже живо всем интересовалась. Она старательно прочитывала няне и сестренке все встретившиеся им по дороге надписи: инструкции, как вести себя при возможной газовой атаке, предупреждения о запрете зажигать фары автомобилей по вечерам, распоряжения о затемнении на окнах. Прошедшей ночью Париж действительно был освещен скудно.

На улицах так много машин, объясняла дочерям Лиана, потому что многие уезжают из Парижа. И действительно, люди везли с собой самые невообразимые вещи – даже стулья и столы, привязанные к крыше автомобилей и закутанные в чехлы, а рядом с ними детские коляски, кастрюли, сковороды. Началась эвакуация. Парижан просили не создавать больших запасов продуктов и не паниковать, насколько это возможно. Чтобы отвлечь дочерей от всего этого, Лиана повела их в Лувр, но он оказался закрыт. Сторож сообщил им, что многие сокровища музея уже подготовлены к отправке в провинцию, где их постараются надежно укрыть. Повсюду на людных улицах в обрывках долетавших разговоров слышались слова «Nous sommes co-cus» – «Нам наставили рога», имея в виду пакт между Москвой и Берлином. Лиана уже слышала эту фразу от Армана. Но ей все еще не верилось, что так действительно произошло.

– Как ты думаешь, могут немцы напасть прямо завтра? – весело спросила Мари-Анж за завтраком через пару дней после начала кризиса.

Лиана только грустно покачала головой – теперь и дети думают о том же.

– Нет, сердечко мое, это будет не так скоро. Мы все надеемся, что этого вообще не случится.

– Но я слышала, как папа говорил…

– Не следует слушать разговоры взрослых.

Но Лиана тут же поймала себя на мысли, а почему, собственно, не следует? Все вокруг последние дни жадно слушали друг друга – вдруг узнают что-то новое. Каждый жаждал информации.

– Вот почему солдаты уехали на границу – они будут нас защищать.

Мари-Анж имеет право знать о том, что происходит, по крайней мере, в общих чертах. Однако и пугать ее Лиана не хотела. Но ведь вокруг все боятся? Снаружи стараются сохранить спокойствие, а в глубине души боятся, причем боятся до такой степени, что, когда в четверг стали проверять работу сирены, предупреждающей о нападении с воздуха, это проделали как можно быстрее, чтобы не пугать парижан. Так что звучала сирена лишь несколько мгновений, однако стоило ей завыть, как город замер – казалось, все люди затаили дыхание и с облегчением перевели дух, когда сирену наконец выключили.

Первого сентября парижанам снова пришлось затаить дыхание – пришло известие: Гитлер напал на Польшу. Нечто подобное уже было год назад, когда Германия заняла Чехословакию, но тогда всех успокоило Мюнхенское соглашение. Чехословакия сыграла роль жертвенного ягненка, предотвращающего новые жертвы. Но теперь, опираясь на пакт о ненападении с Россией, Германия уже не опасалась остальных европейских стран и пустила свои полчища в мстительный поход по Польше. Арман рассказывал об этом Лиане, заехав домой на ленч. Она слушала его не прерывая, и слезы катились по щекам.

– Бедные люди, мы можем им как-нибудь помочь?

– Мы слишком далеко от них, Лиана. И англичане тоже. Конечно, мы им поможем, но не сейчас. А в настоящий момент… – Он не мог договорить.

В тот же самый день Ник сидел в библиотеке дома, который снимал на авеню Фош, и смотрел в окно. Он снова позвонил в Канны – ему сказали, что Хиллари уже уехала. После предыдущего телефонного разговора прошла неделя, а ее все не было. Ему сказали, что она сдала номер утром, но нет, мсье, никто не мог сказать, как именно она собирается возвращаться в Париж. Ник надеялся, что Хиллари выехала поездом и скоро будет дома. Теперь он очень сожалел о том, что привез их с Джонни во Францию. Дело шло к войне.

Следующий день прошел в напряженном ожидании. Вся Европа ждала новостей о событиях в Польше. Вечером Арман рассказал Лиане о том, что ему удалось узнать по дипломатическим каналам. Варшава горит, потери польской стороны очень велики, но поляки люди храбрые и сдаваться не желают. Они будут биться с немцами до конца, предпочитая доблестную смерть капитуляции.

Вечером в комнатах становилось мрачно из-за тусклого освещения и тщательно занавешенных окон. Оба долго не могли уснуть. Лиана думала о тех, кто сейчас сражается с нацистами в Польше, ни о чем другом она просто не могла думать. Она думала о женщинах, таких же, как она сама, которые сейчас с дочерьми сидят по домам… или женщины и дети тоже вышли на поля сражений? Перед ее глазами вставали ужасные образы.

Но на следующий день, третьего сентября, думать пришлось уже не только о Польше. На этот раз новости принес не Арман – он не смог заехать домой днем и вернулся только поздно вечером. Незадолго до этого по радио сообщили, что к западу от Гебридских островов немецкая подводная лодка потопила британское судно «Атения». Реакция последовала мгновенно. Британия объявила Германии войну. Франция присоединилась к ней, выполняя взятые перед Польшей обязательства. Закончилась эпоха предположений и догадок. Европа была охвачена войной.

Лиана сидела в гостиной и смотрела в парижское небо, глаза были полны слез. Она поднялась с места и пошла к дочерям, чтобы сообщить им новость. Девочки дружно заревели, а за ними заплакала и гувернантка. Так они сидели и плакали – две взрослые женщины и две маленькие девочки. Но потом Лиана все-таки заставила дочерей умыться, а сама пошла готовить для всех обед. Слезами горю не поможешь, сказала она.

– Теперь мы должны делать все, чтобы помогать папе.

– А он теперь станет солдатом? – Элизабет смотрела на мать огромными голубыми глазами. Девочка внезапно расплакалась, да так сильно, что буквально зашлась в рыданиях над тарелкой. Лиана погладила дочь и покачала головой:

– Нет, дорогая. Папа служит Франции по-другому.

– Кроме того, он слишком старый, – рассудительно добавила Мари-Анж, чем удивила Лиану, которая никогда не думала об Армане как о старом человеке. Удивило ее и то, что дочь вообще думает о возрасте отца. Ведь он так энергичен, так моложав, что его возраста как-то и не замечаешь. Элизабет немедленно вступилась за папу.

– И ничего он не старый!

– Он слишком старый!

И прежде чем Лиана успела вмешаться, девочки уже дрались. Кончилось тем, что она отшлепала обеих, они кое-как успокоились, и после ленча Лиана отправила их вместе с гувернанткой тихо играть в детской. Лиана решила не отпускать их во двор – кто знает, что теперь может случиться. Франция официально вступила в войну, и теперь можно ожидать чего угодно – от воздушного налета до газовой атаки, пусть лучше посидят дома. Лиане очень хотелось поговорить с Арманом, но она не решилась отрывать его от важных дел.

– Папа, значит, теперь мы поедем обратно в Нью-Йорк?

Джонни смотрел на отца широко раскрытыми глазами. Мальчик был потрясен – отец только что рассказал ему о том, что происходит в мире. Слово «война» звучало очень здорово, но папа казался настолько мрачным, когда произносил его, что было ясно: речь идет не о забаве.

– Но я еще не хочу уезжать домой. – Джонни во Франции понравилось. Вдруг его охватил страх. – Но если мы поедем, я смогу взять щенка?

– Конечно, ты его возьмешь.

Как раз о щенке-то Ник и не думал. Сидя в комнате Джонни, он думал о его матери. Прошло уже два дня, как она уехала из Канн, а дома так и не появилась. Ник встал и пошел в кабинет. Он специально заехал домой, чтобы сообщить Джонни новости, и не знал, что теперь делать – вернуться в контору? Ник позвонил туда и предупредил – если будет что-то срочное, пусть звонят домой. Хотелось посидеть с сыном, подождать, не сообщат ли чего-то нового. Но пока новостей было мало. Париж с тех пор как объявили войну, вдруг удивительным образом притих. Люди продолжали уезжать в провинцию, но в целом Париж сохранял сдержанность, никакой паники не было.

Хиллари объявилась вечером того же дня, третьего сентября. Зазвонил звонок снаружи, из прихожей донеслись голоса, а мгновение спустя двери библиотеки распахнулись настежь. Вошла Хиллари, сильно загоревшая, со свободно падающими волосами, глаза сверкали на ее лице, как инкрустация из оникса и слоновой кости. На голове соломенная шляпка в тон бежевой хлопчатобумажной накидке от солнца, которую она держала в руках.

– Боже мой, Хил… – Он реагировал так, словно вдруг увидел потерявшееся дитя – то ли прижать к себе, то ли отшлепать?

– Привет, Ник, – она была совершенно спокойна и явно не настроена на теплую встречу.

Он сразу же заметил на ее запястье большой бриллиант, совершенно не подходящий по стилю к ее наряду – об этом новом дорогом подарке любовника Ник не сказал ничего.

– Ну, как вы тут? – жизнерадостно спросила Хиллари. Ник смотрел на нее, и у него появилось ощущение, будто его медленно погружают в воду.

– Франция и Англия сегодня объявили Германии войну – ты понимаешь, что это значит?

– Я слышала об этом. – Хиллари присела на кушетку и невозмутимо поджала под себя ноги.

– Где тебя носило? – Беседа приобретала сюрреалистический и бессвязный характер.

– В Каннах.

– Я имею в виду последние два дня. Я звонил, и мне сказали, что ты выехала из гостиницы.

– Я приехала с друзьями на машине.

– С Филиппом Маркхамом? – Это был какой-то абсурд. Франция в состоянии войны, а он выясняет отношения с женой по поводу ее любовника.

– Ты что, опять за свое? Я думала, с этим мы уже покончили.

– Дело не в этом. Дело в том, что сейчас не время колесить по Франции, пойми ты, ради Христа.

– Ты велел мне вернуться, и вот она я. – Она смотрела на него с неукротимой враждебностью; и ведь ей даже не пришло в голову спросить о сыне. Ник смотрел на жену и все больше убеждался в том, что начинает ненавидеть ее.

– Ты вернулась домой ровно через десять дней после того, как я велел тебе возвращаться немедленно.

– У меня были свои планы, которые я не могла изменить.

– У тебя сын! Началась война!

– Вот я и здесь. Ну и что дальше?

Ник тяжело вздохнул. Он сегодня целый день думал об этом. Он не хотел так поступать, но знал, что это необходимо:

– Хочу отослать вас домой. Если это не будет слишком рискованно.

– Неплохая мысль. – Хиллари улыбнулась – в первый раз с того момента, как вошла в комнату. Они с Филиппом уже все обсудили перед тем, как он вышел из машины у «Георга Пятого». Он сказал, что забирает ее в Нью-Йорк независимо от того, понравится это Нику или нет. А Ник, оказывается, эту проблему уже решил. – И когда же мы едем?

– Этот вопрос выясняется. Сейчас это стало нелегко.

– Следовало позаботиться об этом еще в июне. – Хиллари резко поднялась с места и прошлась по комнате, а затем снова обернулась к Нику. – Похоже, ты слишком застрял в этом бизнесе с фрицами и совсем забыл, какой опасности подвергаешь нас. Ты понимаешь, что на тебе тоже есть доля вины за все? За то, что началась война? Кто знает, как немцы используют сталь, которую у тебя купили?

У Ника оставалось одно утешение – два дня назад он разорвал все контракты с Германией. Пусть его компания понесет значительные убытки, но с Третьим рейхом он больше не будет иметь дел. Ник сожалел только о том, что не сделал этого раньше. И сейчас, глядя в глаза жены, он вспоминал слова, которые на корабле сказала ему Лиана: «Пришло время делать выбор». Да, время пришло, и он сделал выбор, хотя все-таки поздно – теперь ему придется жить с сознанием вины. Но ведь он и помогал, хотя и втайне. Однако помощь вооружающимся Британии, Франции и Польше была слабым утешением. Ведь одновременно с этим он помогал вооружаться и немцам. И Хиллари теперь сыпала ему соль на раны. Он посмотрел на нее с удивлением.

– Хил, за что ты меня так ненавидишь? Она задумалась, а потом пожала плечами.

– Не знаю. – Возможно, потому что ты постоянно напоминаешь мне о том, кем я стала. Ты хотел от меня чего-то такого, что я не в состоянии дать. Ты подавлял меня с первой же нашей встречи. Нашел бы лучше милую школьную учителку, которая нарожала бы тебе воз ребятишек.

– Но я не стремился к этому. Я любил тебя, – сказал он устало и печально. Все кончено между ними.

– А теперь больше не любишь? – Она не могла удержаться и не задать этот вопрос. И узнать ответ. В нем был ключ к свободе.

Он медленно покачал головой.

– Нет, больше не люблю. Так лучше для нас обоих.

Она кивнула:

– Пожалуй. – Затем тяжело вздохнула и направилась к двери. – Я к Джонни. Когда мы едем?

– Как только мне удастся это устроить.

– Ты поедешь с нами, Ник? – Она смотрела на него, ожидая ответа. Он отрицательно покачал головой.

– Нет, мне придется остаться. Но я приеду при первой возможности.

Она кивнула и вышла из комнаты, а он медленно подошел к окну и посмотрел в сад.

Глава пятнадцатая

В ночь на шестое сентября, в полночь Лиана разогрела Арману легкий ужин и сама присела с мужем. Арман ограничился супом и небольшим кусочком хлеба. Он был слишком измотан после целой вереницы деловых встреч. Из Польши приходили плохие известия, хотя Варшава еще, слава Богу, держалась Судя по тому, что удавалось узнать, ситуация там была критической и поляки встали перед опасностью полного уничтожения. Теперь на лице Армана отражались и годы, и скорбь, и тревога за собственную страну.

– Лиана, я хочу тебе кое-что сказать…

Какое еще печальное известие она от него услышит? Ей казалось, что все худшее уже было высказано.

– Да?

– В порт Саутхемптона вчера вечером пришел британский корабль «Аквитания». Он идет в Штаты с последним пассажирским рейсом, после этого начнет перевозить войска. И я хочу… – Лиана затаила дыхание. – Чтобы, когда он будет отплывать, ты с девочками была на его борту.

Лиана помолчала, а затем отрицательно покачала головой. Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза:

– Нет, Арман, мы не поедем. Теперь настала его очередь взволнованно затаить дыхание.

– Ты сошла с ума! Франция вступила в войну. Вам нужно немедленно вернуться. Я должен быть уверен, что ты и девочки в полной безопасности.

– На английском корабле, в Атлантике, где, наверное, немало немецких подводных лодок? Они потопили «Атению», значит, могут потопить и это судно.

Арман тряхнул головой. Слишком свежи были в памяти ужасы варшавских событий, о которых он сегодня узнал. Он не может позволить жене и дочерям оставаться во Франции и сражаться против немцев.

– Не спорь со мной. – Он слишком устал, чтобы снова и снова убеждать жену, кроме того, он никак не ожидал встретить в Лиане такую решительность.

– Мы никуда не поедем. Мы останемся с тобой. Мы же уже обсуждали это, когда началась война. Здесь остаются другие женщины, другие дети. Почему мы должны уехать?

– Потому что в Соединенных Штатах вы будете в большей безопасности. Рузвельт продолжает утверждать, что никогда не вступит в войну.

Это была" не новость, но Лиана по-прежнему не могла слышать об этом без отвращения.

– Ты что, не веришь во Францию? Она не падет, как Чехословакия или Польша.

– Хорошо, а если начнутся бомбежки, а они непременно начнутся, ты все-таки будешь сидеть тут, а, Лиана?

– Но другие же пережили прошлую войну.

Он так устал, что засыпал прямо за столом, Лиана же была полна энергии и решимости остаться в Париже. Арман не мог ее переубедить. Ничего не добился он и утром, когда, проснувшись, они снова вернулись к этому разговору. Когда в половине восьмого он уже собрался уходить, она посмотрела на него и нежно улыбнулась:

– Я люблю тебя, Арман. И мое место – быть рядом с тобой. Больше не упрашивай меня. Я не поеду.

Он долго смотрел ей в глаза.

– Ты удивительная женщина. Я всегда это знал. И все же у тебя еще есть время передумать. Тебе стоит вернуться в Америку, пока можно.

– У меня там ничего нет. Мой дом здесь, с тобой.

Когда он, прощаясь, целовал ее, у него в глазах стояли слезы. Никогда еще Арман не был так тронут. Его жена оказалась такой же храброй, как польские женщины.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, – прошептала Лиана, целуя его.

Арман ушел. Лиана знала – он вернется не раньше полуночи и будет падать с ног от усталости. Но по крайней мере на это были серьезные причины. Началась война. И все же Лиана остается здесь. Она должна оставаться рядом с мужем.

Глава шестнадцатая

– Ты готов?

Джонни кивнул. Он смотрел на отца большими печальными глазами, прижимая к груди щенка. Няня стояла рядом.

– Ты положил свою бейсбольную биту в чемодан?

Мальчик снова кивнул, слезы ручьем покатились у него из глаз. Отец прижал его к себе.

– Я понимаю, сынок… я понимаю… Я тоже буду по тебе скучать… Но ведь это ненадолго. – Он стиснул зубы, моля Бога, чтобы его слова оказались правдой: Сам он уехать пока не мог. Дела задерживали его в Европе.

– Я не хочу уезжать без тебя, папа.

– Но это ненадолго… обещаю тебе…

Ник взглянул на Хиллари, она была необычно тиха и спокойна. Чемоданы уже ожидали в прихожей. На этот раз не пришлось загружать тюками две машины. Им сообщили, что каждый пассажир имеет право провезти только два чемодана. Корабль и так был перегружен, на этот раз плыть придется без роскоши и великолепия, хотя в списке пассажиров попадались и громкие имена. Сотни состоятельных американских туристов оказались в Европе, как в ловушке, и теперь они отчаянно осаждали свои посольства, требуя, чтобы их отправили домой. Все французские и британские постоянные рейсы были отменены. «Нормандия» прибыла в Нью-Йорк двадцать восьмого августа, и владельцы выслали телеграмму с просьбой поставить ее там на прикол. Рейсы американских судов в Европу тоже отменили, а посол Кеннеди отчаянно телеграфировал из Лондона, сообщая о целой армии американских туристов, оказавшихся в опасности, – ему удалось добиться, чтобы за ними прислали корабли. Должны были прийти «Вашингтон», «Манхэттен» и «Президент Рузвельт», но никто не знал, когда это произойдет. Так что «Аквитания» осталась единственным судном, имевшим твердую дату отплытия. Но и у нее это был последний пассажирский рейс.

Все хорошо понимали, насколько опасным будет это путешествие через океан. Рассказывали ужасающие истории о немецких подводных лодках. Однако «Аквитания» благодаря некоторым особенностям конструкции меньше других судов была подвержена опасностям атаки из глубины, В Европу она шла с потушенными фонарями, постоянно меняя направление. Так что возвращение в Америку сулило быть интересным.

У дома на авеню Фош стоял большой черный «дюзенберг». Хиллари, Ник, Джонни и няня садились в него с угрюмым выражением на лицах. Машина направлялась в Кале, где уже дожидалась нанятая Ником яхта, которая доставит их в Дувр. А там они пересядут на автомобиль, чтобы добраться до Саутхемптона. Путешествие оказалось не столько опасным, сколько утомительным. Когда они наконец вышли у причала, где стояла «Аквитания», Хиллари, неожиданно для самой себя, чуть не расплакалась. Она очень боялась, что судно пойдет ко дну. Прежде чем пассажиры начали подниматься на борт, их предупредили о возможной опасности – и Хиллари даже прижалась к Нику, что было уж совсем на нее не похоже. Всех предупредили, что пассажир, поднимаясь на борт судна, принадлежащего одной из воюющих сторон, должен знать, что корабль может быть потоплен без предупреждения. Это сообщение произвело свое действие, и все трое Бернхамов крепко обняли друг друга, прежде чем подняться на борт. Нику удалось достать для них только одну маленькую, душную каюту с тремя койками: одна, самая приличная, предназначалась Хиллари, а две другие, расположенные одна над другой, – для Джонни и его няни. Зато у них был отдельный туалет.

Ник оставался с сыном, пока не прозвучал последний сигнал к отплытию, и в последний миг сжал Джона в объятиях.

– Будь большим мальчиком, тигренок, я тебе поручаю заботиться о маме. Слушайся ее на корабле. Это очень важно.

– Ой, папочка… – Голос его дрожал почти так же, как и голос отца. – Как ты думаешь, мы утонем?

– Ну, конечно, нет. А я каждый день буду думать, что у вас все хорошо. А как только вы приедете, мама даст мне телеграмму.

– А щенок? – Собачка дрожала под кроватью. Джонни пронес ее на корабль тайком, чтобы никто не заметил. Никаких домашних животных на корабль не допускали, но англичане любят собак, и Джонни надеялся, что с ней ничего не сделают, даже если обнаружат ее во время плавания. – А что я буду делать со щенком, если корабль станет тонуть?

– Не станет. Но если бы это и случилось, нужно будет просто крепко держать его на спасательном жилете. – Ник повернулся к жене, не выпуская сына из рук. – Береги себя, Хил… себя и Джона… – Он снова посмотрел на сына, который без стеснения плакал, глядя вверх, на отца.

– Хорошо, Ник. И ты тоже – береги себя здесь. – Судорожно сглотнув, Хиллари прижала его к себе. – Возвращайся скорее.

В эти последние мгновения на борту корабля стена ненависти между ними, казалось, пошатнулась. На нее просто не оставалось времени. Они вдруг остро ощутили, что могут больше никогда не увидеть друг друга. Няня истерически рыдала, сидя у себя на койке. Это будет еще то плавание, предчувствовал Ник. Он только молил Бога, чтобы «Аквитания» благополучно пересекла океан.

Он стоял один на причале и неистово махал рукой, пока еще различал их лица и фигуры, а затем, уверенный, что сын его больше не видит, закрыл лицо руками и зарыдал. Докер, проходивший мимо, деликатно кашлянул, остановился и, похлопав Ника по плечу, сказал:

– Все будет нормально, приятель… Это корабль так корабль… я как раз только что на нем из Нью-Йорка… идет как ветер, да уж… фрицам за ним не угнаться.

Ник кивнул, благодаря рабочего за эти ободряющие слова, но ответить был не в состоянии. Он чувствовал себя так, словно его жизнь и душа уплыли на этом корабле. Он зашел в зал ожидания, чтобы выпить воды, и заметил на стене список пассажиров «Аквитании». И как будто это снова могло приблизить его к Джонни, он стал просматривать список и скоро нашел в нем своих. «Миссис Николас Бернхам, мистер Джон Бернхам…» Фамилия няни была указана в самом конце, и Ник пробежал глазами весь список. Внезапно его сердце обдало холодом. Внизу значилось: «мистер Филипп Маркхам».