Текст книги "Анархизм: от теории к практике"

Автор книги: Даниэль Герен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Конкуренция

Из всех норм и правил, унаследованных от буржуазной экономики, одна ставит щекотливую проблему, если она сохранится в коллективистской или самоуправляемой экономике. Речь идет о конкуренции. По мнению Прудона, она является «выражением социальной спонтанности», залогом «свободы» объединений. Более того, в течение долгого времени конкуренция будет, по его мнению, «незаменимым стимулом», в отсутствие которого и без того напряженная промышленная деятельность выродилась бы во «всеобщее отлынивание» от работы. Прудон уточняет:

«Рабочая ассоциация обязуется поставлять обществу товары и услуги по ценам, минимально разнящимся с себестоимостью производства. Таким образом, рабочие ассоциации запрещают себе какие-либо слияния [монопольного типа], подчиняют себя закону конкуренции, а свою отчетность делают прозрачной для общества; оно, в свою очередь, оставляет за собой – в качестве адекватной меры надзора – право распустить такое объединение». «Конкуренция и ассоциация основываются друг на друге. (…) Досаднейшей ошибкой социализма является то, что он расценивает ее [конкуренцию], как ниспровержение общества. Но не может быть (…) и речи об уничтожении конкуренции. (…) Необходимо привести ее в равновесие, я бы даже сказал, установить нечто вроде полицейского контроля».

Верность Прудона принципу конкуренции навлекла на себя сарказм Луи Блана: «Нам никогда не понять тех, кто придумывает какую-то загадочную случку двух противоположных принципов. Прививка ассоциации на древо конкуренции – идея убогая: это все равно как заменить евнухов гермафродитами». Луи Блан, в свою очередь, хотел бы «прийти к единообразной цене», устанавливаемой государством, и воспретить всяческую конкуренцию между цехами, работающими в одной и той же области промышленности. Прудон в ответ возражает, заявляя, что цена «устанавливается лишь конкуренцией, то есть возможностью для потребителя (…) обойтись без услуг того, кто запрашивает за них слишком высокую цену (…)». «Уберите конкуренцию, и общество, лишенное движущей силы, остановится, словно часы, пружина которых ослабла».

Конечно, Прудон не закрывал глаза и на недостатки конкуренции, которые он очень полно описал в своем трактате о политической экономии. Он прекрасно понимал, что она – источник неравенства. Он признает, что «в конкуренции победу одерживают наиболее крупные батальоны». Когда она «анархична» (в уничижительном смысле слова) и существует лишь в угоду частным интересам, то неуклонно порождает гражданскую войну, а, следовательно, в конечном счете, олигархию. «Конкуренция убивает конкуренцию».

Впрочем, он считал, что и отсутствие конкуренции не менее пагубно. Рассматривая в качестве примера табачную промышленность, он отмечал, что ее продукты слишком дороги, а предложение неадекватно просто потому, что она в течение долгого времени оставалась монополией, свободной от конкуренции. Если бы такая ситуация существовала во всех отраслях промышленности, страна никогда бы не смогла свести баланс доходов и расходов.

Но конкуренция, о которой мечтает Прудон, не есть предоставленная сама себе конкуренция капиталистической экономики. Это конкуренция, которой придан высший «социализирующий» ее смысл, конкуренция, стремящаяся действовать на основе справедливого обмена, в духе солидарности и при сохранении индивидуальной инициативы; она принесет обществу те самые богатства, которые уводит у него и расхищает в настоящее время частнокапиталистическое присвоение.

Очевидно, что в этой идее было нечто утопическое. Конкуренция и так называемая рыночная экономика неизбежно ведут к неравенству и эксплуатации даже в том случае, если изначально все поставлены в равные условия. Эту систему невозможно совместить с самоуправлением рабочих иначе как на временной основе, как неизбежное зло, пока: 1) среди рабочих не выработается психология «честного обмена», и, что важнее, 2) общество в целом не перейдет от существования в условиях постоянной нехватки товаров к существованию в изобилии, когда конкуренция потеряет свой смысл.

Даже и в течение такого переходного периода, впрочем, представляется целесообразным ограничить конкуренцию сектором потребительских товаров (как это было сделано в Югославии), в котором, по крайней мере, она обладает тем преимуществом, что защищает интересы потребителя.

Кропоткинская школа и некоторые другие анархические течения нападают на коллективистскую экономику прудоновского типа, основанную на принципе борьбы, когда между соревнующимися сторонами устанавливается равенство в исходной точке лишь для того, чтобы бросить их затем в битву, из которой несомненно выйдут победители и побежденные; когда обмен изделиями будет, в конечном счете, производиться по принципу спроса и предложения, «что погрузит [общество] в полную конкуренцию, в самый обычный буржуазный мир». Такие речи сильно напоминают те, что произносят в наши дни против югославского опыта некоторые его хулители из коммунистического лагеря.[52]52
  В конце 1940-х гг. коммунистическое правительство Югославии во главе с Иосипом Броз Тито вступило в открытый конфликт со Сталиным и с тех пор проводило самостоятельный от руководства СССР политический курс на международной арене. Начиная с середины 1950-х гг. Югославия провозгласила курс на создание собственной модели социализма, в основе которой лежало рабочее производственное самоуправление, которое, впрочем, носило ограниченный характер. Руководство СССР заклеймило «югославский путь» как «извращение» социализма.


[Закрыть] Они питают к самоуправлению в целом такую же враждебность, какую вызывает у них конкурентная рыночная экономика, как если бы оба эти понятия по своей сущности и на вечные времена были неотделимы друг от друга.

Единство и планирование

При любых обстоятельствах Прудону было очевидно, что там, где управление осуществляется рабочими ассоциациями, оно должно быть единым. Он особо отмечал «необходимость централизации и единства» и задавался вопросом: «Разве те рабочие объединения, которые формируются с целью управления тяжелой индустрией, не являются выражением единства?» «На место политической централизации мы ставим централизацию экономическую». Однако страх перед авторитарным планированием все-таки заставлял его инстинктивно предпочитать конкуренцию солидаристского толка. Уже позднее анархизм стал проводником либертарной и демократической формы планирования, выработанной снизу вверх федерацией самоуправляемых предприятий.

Бакунин предвидел, что самоуправление открывает перспективы для планирования в мировых масштабах:

«Рабочие кооперативные объединения – новое явление в истории; мы присутствуем сегодня при их зарождении, и сейчас мы можем лишь предполагать, но не утверждать, гигантское их развитие, которое, без сомнения, произойдет, а также новые политические и социальные условия, которые из этого проистекут в будущем. Возможно, и даже более чем вероятно, что, выйдя однажды за пределы местностей, областей и даже нынешних государств, они породят новое устройство всего человеческого общества, которое тогда будет подразделено не на нации, а на промышленные группы».

Тогда они образуют «огромную экономическую федерацию» во главе с верховной ассамблеей. На основе «всемирной статистики, данных, столь же полных, сколь и обширных», такая ассамблея уравновешивала бы спрос и предложение, направляла бы мировое промышленное производство, распределяла бы его между странами таким образом, что более не было бы, или почти не было бы, торговых или промышленных кризисов, вынужденного застоя, бедствий, растрачивания капиталов и впустую затраченного труда.

Полная социализация?

Прудоновская концепция управления посредством рабочих объединений была двусмысленна. Не всегда уточнялось, будут ли самоуправляемые предприятия соревноваться с предприятиями капиталистическими, одним словом, будет ли, как в случае с современным Алжиром,[53]53
  Речь идет о политике самоуправления в Алжире, провозглашенной после обретения страной независимости в 1962 г. Она также носила ограниченный характер и затем была свернута


[Закрыть] социалистический сектор сосуществовать с частным сектором, или же, напротив, все производство будет социализировано и самоуправляемо.

В свою очередь, Бакунин был последовательным коллективистом. Он ясно видел опасность в параллельном существовании двух секторов. Даже объединенным в ассоциацию рабочим никогда не удастся собрать достаточный капитал, средства производства, чтобы успешно конкурировать с крупным капиталом, накопленным буржуазией. Существовала также опасность того, что капиталистическая среда отравила бы рабочие ассоциации настолько, что внутри них возник бы «новый класс эксплуататоров труда пролетариата». Самоуправление содержит в себе зерна полного экономического освобождения трудящихся, но ростки из них смогут пробиться лишь тогда, когда «капитал, промышленные предприятия, сырье и орудия труда… станут коллективной собственностью рабочих союзов, употребляемой как в промышленном, так и в сельскохозяйственном производстве, а это производство станет свободно организовываться и федерироваться внутри себя». «Общественное переустройство не может произойти в радикальной и решительной манере, если не будет подвергаться изменениям все общество целиком», то есть если не произойдет социальная революция, которая превратит частную собственность в коллективную. В такой социальной организации рабочие будут коллективно своими собственными капиталистами, своими собственными хозяевами. В личной собственности останутся лишь «те вещи, которые и в самом деле нужны лишь для личного использования».

Но, пока социальная революция не свершилась, Бакунин, признавая за производственными кооперативами способность приучать рабочих к организации и ведению дел собственными силами, и отмечая, что кооперативы закладывают основы коллективного рабочего движения, все же считал, что такие островки в лоне капиталистического общества будут лишь ограниченно эффективны. И он призывает рабочих «заниматься в первую очередь забастовками, а не кооперативами».

Рабочий синдикализм

Бакунин также был высокого мнения о роли, которая отведена профсоюзам, «естественным организациям масс» и «единственному эффективному оружию рабочих в борьбе с буржуазией». Для того, чтобы рабочий класс полностью осознал, чего он хочет, и для того, чтобы заронить в нем социалистическую идею, отвечающую его инстинкту, чтобы организовать пролетарские силы вне буржуазного радикализма, Бакунин в гораздо большей степени рассчитывает на профсоюзное движение, чем на идеологов. Будущее, по его мнению, принадлежит национальным и международным отраслевым федерациям профсоюзов.

На первых конгрессах Интернационала рабочий синдикализм не упоминался явно. Но начиная с Базельского конгресса 1869 г., он из-за влияния анархистов вышел на первый план в повестке дня: после отмены наемного труда, профсоюзы образуют зародыш будущего управления; правительство будет заменено советами различных отраслей.

Позднее, в 1876 г. ученик Бакунина Джеймс Гильом[54]54
  Гильом (Гийом), Джеймс (1844–1916) – швейцарский социалист и анархист, соратник Бакунина в Первом Интернационале, один из лидеров Юрской федерации Интернационала, сторонник коллективистского анархизма. Автор работы по истории Интернационала, биографии Михаила Бакунина и ряда других сочинений.


[Закрыть] написал книгу «Идеи о социальной организации», в которой включил рабочий синдикализм в рамки самоуправления. Он выступал за создание корпоративных федераций рабочих в каждой конкретной отрасли «не для того, чтобы, как раньше, защищать свою зарплату от притязаний со стороны жадных хозяев, а (…) для обеспечения взаимных гарантий доступа к средствам труда, которые в результате соответствующих общих договоренностей стали бы коллективной собственностью всей корпоративной федерации». Такие федерации, в соответствии с перспективами, намеченными Бакуниным, будут играть роль в планировании производства.

Тем самым заполнялся один из пробелов самоуправления, в том виде, в котором наметил его Прудон. В нарисованных им перспективах не хватало одного: таких связей между различными объединениями производителей, которые препятствовали бы им вести дела в эгоистическом духе, смотреть на все «со своей колокольни», не заботясь об общих интересах и игнорируя другие самоуправляемые предприятия. Рабочий синдикализм венчал все это сооружение: он осуществлял самоуправление. Он представляется орудием планирования и обеспечения единства производства. (В наши же дни, выродившийся синдикализм превратился в приводной ремень между объединениями предпринимателей и наемными работниками.)

Коммуны

В ранний период своей деятельности Прудон интересовался практически исключительно проблемой экономической организации нового общества. Его недоверие ко всему, что касалось «политики», привело к тому, что он пренебрег проблемой территориального управления. Он довольствовался указанием на то, что рабочие должны занять место государства, сами стать государством, но он не уточнял, в каких именно формах. В последние годы его жизни «политическая» проблема, которую он рассматривает в анархистской манере, то есть снизу вверх, занимает его все больше. Люди образуют в своей среде, на местном уровне, то, что он именует естественной группой, «представляющей собой небольшой город или политическую организацию, и утверждающую свое единство, свою независимость, свою жизнь или свое собственное движение, свою автономию». «Подобные группы, расположенные в непосредственной близости друг от друга, могут иметь общие интересы; разумеется, если они уживаются и ладят друг с другом, то они объединяются для обеспечения взаимной безопасности и взаимного страхования, образуют группу более высокого уровня». Но здесь призрак ненавистного государства продолжает преследовать мыслителя-анархиста, и он пишет, что никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах местные группы, «объединяющиеся для гарантии своих интересов и развития своего благосостояния, (…) не отступят, не принесут самих себя в жертву новому Молоху».

Тем не менее Прудон относительно четко определяет автономную коммуну. Она представляет собой, по сути, «суверенное существо» и, как таковое, «имеет право управлять сама собой, устанавливать налоги, распоряжаться своим имуществом и доходами, создавать школы для молодежи, назначать учителей» и пр. «Такова коммуна, поскольку такова коллективная жизнь, политическая жизнь. (…) Она отрицает всякие ограничения, только она сама себя может ограничивать; любое внешнее принуждение чуждо ей и представляет собой угрозу для нее».

Как уже было отмечено, по мнению Прудона, самоуправление было несовместимо с авторитарным государством; аналогичным образом и коммуна не могла сосуществовать с централизованной властью, стоящей наверху:

«Никакой компромисс невозможен. Отведите ей какую угодно, даже самую большую долю; с того момента, как она более не зависит от своего собственного права и признает некий высший закон, с того момента, как более крупная группа (…), частью которой она является, будет объявлена верховной по отношению к ней, (…) неизбежно настанет день, когда коммуна окажется в противоречии с этой группой и возникнет конфликт. А если возникает конфликт, то по логике победу одержит более сильная центральная власть, без дискуссий, без суда, без переговоров; ведь дискуссии, дебаты между начальником и подчиненным недопустимы, возмутительны, абсурдны».

Бакунину удалось значительно более последовательно, чем Прудону, вписать коммуну в социальную организацию будущего общества. Ассоциации рабочих-производителей должны были свободно объединяться в рамках коммун; коммуны же, в свою очередь, должны были свободно образовывать федерации. «Спонтанность жизни и деятельности, на протяжении веков удерживаемые в узде всемогущего государства, будут возвращены коммунам в результате отречения государства от власти».

В 1880 г. местным отделением Юрской федерации округа Куртелари[55]55
    Куртелари – округ в Швейцарии с центром в одноименном городе. Юрская федерация входила в состав Первого Интернационала, придерживаясь анархистских идей.


[Закрыть] был дан такой ответ: «Органом такой местной жизни выступает федерация профессиональных объединений, и именно эта местная федерация образует будущую коммуну». Однако, авторы этого документа охвачены сомнением и задают себе вопрос: «Кто будет составлять договор с коммуной: общее собрание всех жителей или делегации профессиональных объединений?» Они приходят к заключению, что возможны обе системы. Кому будет отдан приоритет: коммуне или профсоюзу? Этот вопрос разделит позднее, в частности, в России и в Испании, «анархо-коммунистов» и «анархо-синдикалистов».

Для Бакунина, коммуна есть прекрасный инструмент экспроприации средств производства в пользу самоуправления. В качестве компенсации за конфискованное имущество именно она на первой фазе социального преобразования общества будет давать самое необходимое всем, лишенным собственности. Внутреннюю организацию такой коммуны Бакунин описал в деталях. Она будет управляться советом, состоящим из выборных делегатов, облеченных императивными мандатами [наказами избирателей], неукоснительно несущих ответственность перед пославшими их людьми и могущих быть отозванными в любой момент. Коммунальный совет выбирает из своего состава исполнительные комитеты в каждой отрасли революционного управления коммуной. Такое распределение обязанностей между многими лицами способствует приобщению к управлению наибольшего числа рядовых участников. Это уменьшает недостатки и неудобства представительной системы, в которой небольшая группа выбранных лиц решает все задачи, а население остается более или менее пассивным на изредка созываемых общих собраниях. Бакунин инстинктивно понял, что советы должны быть «работающими» ассамблеями, одновременно законодательными и исполнительными, и представлять собой «демократию без парламентаризма», как намного позже охарактеризует их Ленин в один из своих «либертарных» моментов. Секция Юрской федерации округа Куртелари, в свою очередь, поясняет эту концепцию:

«Дабы не впасть в ошибки централизованной и бюрократической администрации, мы полагаем, что общие интересы коммуны должны управляться не одной единственной местной администрацией, а различными специальными комиссиями в каждой области деятельности (…). Такой подход лишит администрацию характера постоянного правительства».

Подобная техническая специализация – плодотворная концепция. В свою очередь, надо всячески избегать коммунальной «парламентаризации». Критикуя опыт Парижской Коммуны, Кропоткин ругает народ за то, что он «еще раз учредил в лоне Коммуны представительную систему» и «отдал свою собственную инициативу в руки собрания людей, избранных более или менее случайно». Он сокрушается, что некоторые реформаторы «всегда стремятся любой ценой сохранить правление по доверенности». Он считает, что представительный режим свое отжил. Он представлял собой форму организованного господства буржуазии и должен исчезнуть вместе с ней. «Для новой грядущей экономической фазы мы должны найти новую форму политической организации, основанную на совершенно ином принципе, нежели принцип представительства». Общество должно отыскать формы политических отношений, которые будут ближе к людям, чем представительное правительство, формы, которые «будут в большей степени самоуправлением, управлением общества самим собой».

Эта прямая демократия, доведенная до самых крайних своих последствий, которая, как в плане экономического самоуправления, так и в плане управления территориального, устранит последние остатки какой-либо власти, является, безусловно, для любого социалиста, «авторитарного» или либертарного, искомым идеалом. Однако, вне всякого сомнения, необходимым условием для этого является такая стадия социальной эволюции, при которой массы трудящихся будут обладать необходимыми знаниями и сознанием, а параллельно с этим царство нищеты и лишений отступит перед царством изобилия. Уже в 1880 г., задолго до Ленина, секция округа Куртелари заявила: «Более или менее демократическая практика всеобщего голосования будет все более утрачивать свое значение в научно организованном обществе».

«Государство» – спорный термин

Читатель уже знает, что анархисты отказались использовать термин «государство» даже для описания переходного периода. В этом плане различия в трактовках между «авторитариями» и либертариями не всегда были столь велики. В Первом Интернационале коллективисты, выразителем идей которых был Бакунин, иногда допускали в качестве синонима выражения «социальный коллектив» термины «обновленное государство», «новое революционное государство» и даже «социалистическое государство». Однако вскоре анархисты поняли, что для них довольно опасно было использовать то же слово, что использовали «авторитарии», вкладывая в него при этом другой смысл. Они почувствовали, что новая концепция требовала и нового слова, что использование старого термина могло привести к опасной двусмысленности; поэтому с тех пор они перестали называть именем «государство» социальный коллектив будущего.

Марксисты, со своей стороны, озабоченные тем, чтобы заручиться поддержкой анархистов и победно провести в Интернационале принцип коллективной собственности против последнего реакционного оплота постпрудоновских индивидуалистов, были готовы пойти на уступки в отношении лексикона. Они согласились, сжав зубы, на предложенную анархистами замену слова «государство» «федерацией» или «солидаризацией коммун». В том же духе Энгельс выговаривал своему другу и соотечественнику Августу Бебелю[56]56
  Бебель, Август (1840–1913) – германский социал-демократ и деятель рабочего движения, один из основателей Социал-демократической партии Германии (СДПГ).


[Закрыть] по поводу Готской программы немецких социал-демократов. Он полагал разумным предложить, чтобы тот «повсеместно избавился от термина «государство», заменив его на Gemeinwesen – хорошее старое немецкое слово, означающее то же самое, что и французское слово Commune [коммуна]».

На Базельском конгрессе 1869 г. анархисты-коллективисты и марксисты объединились, чтобы определить, что, после того как собственность будет обобществлена, она будет управляться «солидаризированными коммунами». В одном из своих выступлений на конгрессе Бакунин расставил точки над i:

«Я голосую за коллективизацию общественных богатств, и в особенности земли, в смысле социальной ликвидации. Под социальной ликвидацией я понимаю экспроприацию всех, кто является ныне собственниками, посредством отмены юридического и политического государства, которое является санкционером и единственным гарантом собственности в том виде, в каком она сейчас существует. Что же касается последующих форм организации, (…) я выступаю за солидаризацию коммун (…) с тем большей радостью, что подобная солидаризация подразумевает организацию общества снизу вверх».