Текст книги "Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]"

Автор книги: Даниэль Дефо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

XI
ОТКРЫТИЕ НОВОЙ ПЕЩЕРЫ. СНОВА ДИКАРИ

Жизнь Робинзона пошла по-прежнему. Он ни разу не побывал даже на западном берегу, боясь опять взволновать себя.

Только раз, набравшись храбрости, задумал он все-таки выручить свою лодку и, выбрав подходящий день и час, благополучно перевел таки на свой берег. Теперь на той стороне не оставалось никаких следов, и он мог успокоиться. Но во всех поступках Робинзон был осторожен: без крайней необходимости он не отходил никуда далеко от своего жилья. Только посещение нового выгона, где были дойные козы, заставляло его делать более продолжительные отлучки, но это было в сторону, противоположную опасным местам, и поэтому не слишком беспокоило его.

Вероятно, за это время дикари не раз успели попировать по своему обычаю, и иногда Робинзон снова воображал себе ту долю, которая досталась бы ему, если бы, ничего не подозревающий, почти безоружный, он встретил бы не след ноги, а человек пятнадцать, двадцать владельцев таких ног. Несомненно, они погнались бы за ним, как за редкой дичью.

Постоянная тревога и сознание грозящей опасности совершенно отбили у Робинзона охоту заботиться об увеличении своего благосостояния. До того ли было, когда все мысли обращались лишь на то, как спасти свою жизнь. Он не смел вбить гвоздя, не смел расколоть полено, про стрельбу он и думать перестал. Сильно смущал его дым от разводимого огня. Ему пришло в голову заменить дрова углем. Он помнил, что еще в Англии видел, как добывают уголь, пережигая толстые сучья под слоем торфа. В дальнем конце леса производил он эту работу, а потом перетаскивал уголь к дому в больших спинных корзинах. Таким образом, дым почти исчез.

Неожиданно случай привел Робинзона сделать при этом открытие, которое его очень порадовало. Как-то, работая топором у подножья скалистой возвышенности и свалив одно густо разросшееся деревцо, он вдруг заметил за ним, в скале, узкую щель, за которой, по-видимому, была пустота. Его заинтересовало, куда может вести этот ход, и с трудом он пролез туда. Но вылез гораздо скорее и легче, чем влез: из глубокого мрака пещеры на него смотрели два горящие глаза! Опомнившись и переведя дух. Робинзон стал стыдить себя. Что мог найти он страшного? Ни одного опасного животного на острове не было, а человеку эти глаза не могли принадлежать.

И он разжег смолистую головешку из костра, который тлел поблизости, взял ее и снова влез в пещеру. Но не успел он сделать и трех шагов, как попятился назад, перепуганный чуть не больше прежнего: он услышал громкий, прерывистый вздох или стон, словно кто-то жестоко страдал тут, и затем какие-то неясные звуки, вроде бормотанья. Холодный пот проступил по всему телу Робинзона, факел чуть не вывалился из его рук. Собрав всю свою волю, он снова шагнул вперед, подняв огонь над головой, и вдруг увидел на земле огромного, старого козла. Он лежал на боку и издыхал, очевидно от старости.

Робинзон знал обычай животных – перед смертью искать укромный уголок – и понял теперь все.

Он тронул ногой козла, тот пошевелился, но встать не мог. Не обращая больше на него внимания, Робинзон стал тогда продолжать свой осмотр. Пещера была очень маленькая, очевидно, природная, со стороны, противоположной входу, она снова суживалась, уходя куда-то вглубь, так что можно было двигаться только ползком. Лезть туда без света было слишком опасно, и Робинзон решил вернуться завтра, захватив с собой свечи, которые он отлично научился лить из козьего жира.

На другой день он подошел к узкому ходу в глубине пещеры, стал на четвереньки и пополз в полном мраке. Ход мог кончиться пропастью, но Робинзону так хотелось узнать, что там дальше, что он и не думал ни о какой опасности. Через некоторое время он почувствовал, что щель становится шире и выше.

Он попробовал подняться и не мог достать рукой до потолка. Тогда он зажег две свечи и вдруг увидал такую великолепную картину, лучше которой он не видал на своем острове. Он стоял в просторном, очень высоком гроте (пещере), свет от свечей отражался от стен тысячами разноцветных огней, Робинзон никогда не узнал, какие камни были вкраплены в стену, но они сверкали, как алмазы, рубины, аметисты, а в иных местах ему казалось, что он видит куски настоящего золота. Он попал словно в волшебный замок, никогда не думал он, что под землей может быть такая красота. Пол был покрыт сухим и тонким песком, нигде ни признака сырости.

Робинзон был в восторге от такого надежного убежища: узкий, темный вход обеспечивал ему полную безопасность.

Тут же решил он, не откладывая, перенести в грот все наиболее драгоценное из своего имущества: порох, часть оружия, свинец, из которого делались пули, а также часть сухой провизии. Пороха у него оставалось уж немного, но тут его ожидала радость; в его кладовой хранился бочонок подмокшего пороха, взятый с корабля, он собирался давно его выбросить. Но теперь, осторожно откупорив бочонок, он с радостью убедился, что подмокшая часть пороха отвердела и ссохлась в крепкую корку, в которой остальной порох, совершенно исправный, лежал, как ядро ореха в скорлупе. Весь бочонок был тут же переправлен в новое хранилище.

«Пусть-ка попробуют теперь разыскать меня! – весело думал он, – пусть хоть пятьсот дикарей рыщут по острову, им не догадаться проникнуть сюда. А если бы и догадались, все равно никто не посмеет войти!»

Старый козел, которого он нашел, издох на другой же день и, с огромными усилиями, Робинзон вытащил его наружу и закопал поблизости, чтоб он не портил воздух гниением.

Шел уж, между тем, двадцать третий год жизни на острове, и Робинзон до такой степени привык к своему одиночеству, что, если бы не страх дикарей, то чувствовал бы себя совершенно счастливым и согласен был бы весь остаток жизни провести тут, хоть до того часа, когда, как старый козел, лег и умер бы от старости.

Последнее время даже кое-какие забавы появились в его жизни. Например, первый Попка научился так мило болтать, так ясно выговаривал слова, что положительно забавно и приятно было его слушать.

Затем Робинзон приручил еще трех попугаев различных цветов Эти хоть почти и не умели говорить, но радовали его своим ярким, красивым видом.

Дружок, его верный, преданный друг, прожил шестнадцать лет и, наконец, умер от старости. Еще приручал Робинзон птиц различных пород, он подрезал им немного крылья, чтоб они не могли улететь далеко. Мало-по-малу в разросшейся рощице вокруг дома поселилось множество птиц. Они вили там гнезда, выводили птенцов и неумолчно оглашали окрестности своим пением и свистом.

Среди своих стад Робинзон иногда отбирал два-три особенно красивых козленка и приручал их до того, что они ходили за ним по пятам, как собачки.

Робинзону казалось, что в настоящее время ему нечего желать для себя, кроме избавления от дикарей, но часто бывает, что то зло, которого мы страшимся больше всего, как раз и является для нас, наоборот, носителем блага и пользы. Впоследствии ему пришлось убедиться в этом.

Шел двадцать третий год его пребывания на острове, и было как раз время уборки хлеба, так что большую часть дня он проводил в поле.

Встав однажды очень рано, еще до восхода солнца, Робинзон был поражен, увидев огонь большого костра на берегу. Это было на его стороне острова, где еще никогда не замечал он никаких следов дикарей. В первую минуту он просто оцепенел от страха, но потом мысль, что если дикари немного углубятся в лес, то увидят поля, изгороди и не успокоятся тогда до тех пор, пока не отыщут владельца, заставила его живо перелезть обратно через ограду. Он поднял за собой лестницу и начал готовиться к обороне. Прежде всего он зарядил все имеющееся у него оружие, потом осторожно сходил за свежей водой, чтобы сделать запас на случай осады.

Но из своей крепости Робинзон не мог ясно видеть того, что происходило на берегу, потому что деревья загораживали вид. Между тем неизвестность томила его. Тогда он решил подняться на самую вершину той горы, в которой находилась его пещера. Захватив подзорную трубу, при помощи лестницы, приставляя ее попеременно к уступам скал, он достиг верхней площадки, лег на нее плашмя и стал смотреть.

На берегу было человек девять дикарей, все они сидели вокруг костра совершенно нагие. Конечно, костер их был не для того, чтобы погреться, потому что стояло самое жаркое время года, а, вероятно, для обычного ужасного пиршества.

Дикари приехали на двух лодках, которые, вследствие отлива, лежали тут же на песке. Вероятно, они ждали прилива, чтобы уехать. Что именно делали гости, трудно было разобрать, но вот они вскочили на ноги и принялись исполнять вокруг костра какой-то дикий танец, прыгая, размахивая руками и всячески кривляясь. Когда прилив поднял их лодки, они уселись и уехали…

Как только лодки порядочно удалились от берега, Робинзон спустился с горы, взял два заряженных ружья, топор и сейчас же отправился к тому холму, откуда он в первый раз увидел следы пиршеств. Добравшись туда, он взглянул на море и различил там еще три удаляющиеся лодки. Это открытие привело Робинзона в полное уныние, но когда, спустившись к берегу, он увидел свежие остатки ужасного обряда, прежнее негодование снова охватило его. Злодеи, пожирающие человеческое мясо, танцуя и веселясь, показались ему так отвратительны, что все благоразумные мысли вылетели из головы, и самые смертоубийственные замыслы сменили их.

Несомненно было все-таки то, что дикари чрезвычайно редко приезжают на остров: прошло более года с их последнего посещения. В дождливое и бурное время года они, наверное, не отваживаются на такое большое путешествие. Робинзону только сейчас пришло это в голову, и он пожалел о стольких часах напрасного страха и волнения, когда он ждал своих незваных посетителей почти ежечасно.

Но все же его дни протекали теперь в постоянной тревоге. Мысль, что все же, рано или поздно, а не миновать ему зубов людоедов, угнетала его ужасно.

XII
РОБИНЗОН, НАКОНЕЦ, НЕ ОДИН

Постоянная тревога плохо действовала на Робинзона. Ему становилось нестерпимым продолжать эту бесконечную пытку, вся прелесть жизни на острове потеряла цену в его глазах. Но вот явилась у него мысль, которая уж не покидала его. Если дикари решаются переплывать большое пространство от своей земли до острова в плохих лодках, то почему не сможет он сделать того же в своей лодке, снабженной парусом и более прочной, чем те? Но он не знал, что находится там, в той неведомой стране, и на какие опасности наткнешься.

Одно время желание во что бы то ни стало изменить томительное положение было так велико, что он готов был, очертя голову, ехать без всяких рассуждений, добраться до противоположного берега и плыть вдоль него, пока не доберется до поселений белых людей. Но потом опасность этого намерения немножко охладила его. Если бы иметь с собой человека, знающего местность, который служил бы ему лоцманом и проводником…

Но кто же может им быть, как не дикарь же?

Что если попытаться спасти одного из несчастных, обреченных на съедение? Неужели из благодарности он не окажет ему любой услуги?

И вот Робинзон решил стремиться найти себе сотоварища, вырвав его от мучительной смерти. Но как это сделать? Добром дикари, конечно, не отдадут свою жертву, значит, придется вступить с ними в бой и истребить всех до одного.

Но такой отчаянный шаг не обещал верного успеха да и душа его содрогалась при мысли о том, сколько крови пришлось бы пролить для осуществления своего замысла.

Долго шла борьба в голове Робинзона, но наконец он все-таки решил искать первого случая, чтобы завладеть дикарем во что бы то ни стало.

В том, что он сумеет подчинить его себе, он не сомневался, и Робинзон поставил главной целью своей караулить и ждать. Почти ежедневно, запустив все дела, ходил он на свои сторожевые посты смотреть не подъезжают ли пироги (лодки) с дикарями, но напрасно, потому что на море никого не было видно. Больше года прошло опять в нетерпеливом ожидании, решение Робинзона не менялось.

И вот, наконец, раз, рано утром, взглянув на берег, он вдруг увидел недалеко от себя пять индейских пирог, лежавших на песке. Они были пусты, приехавшие куда-то ушли. По примеру прежних лет, Робинзон уже знал, что в каждую лодку садится от четырех до шести человек, значит, теперь их приехало около тридцати, что несколько смутило его. Как одному справиться с такой ватагой? Не зная, что предпринять, он собрал оружие и стал выжидать, прислушиваясь, не приближается ли неприятель к его крепости. Наконец, соскучившись ожиданием, он снял с себя оба ружья и полез на гору с подзорной трубой. Добравшись до вершины, он скрылся за выступ и оттуда стал наблюдать дикарей. Они уж вернулись, сидели у своих лодок, развели костер и что-то стряпали на нем, числом их было не меньше тридцати человек. Покончив с едой, они пустились плясать вокруг костра с обычными нелепыми ужимками и прыжками.

Рис. 13. Робинзон наблюдает за дикарями на берегу.

Вдруг несколько человек отделились от танцующих и побежали в ту сторону, где стояли их лодки, и вслед затем Робинзон увидел, что они тащат к костру двух несчастных, очевидно, предназначенных на убой. До того они лежали, должно быть, на дне лодки. Одного сейчас же повалили, ударив дубиной по голове, и тащившие его люди немедленно принялись за работу: распороли ему живот и начали потрошить. Другой пленник стоял тут же, ожидая своей очереди. Занявшись первой жертвой, дикари, вероятно, забыли о нем. Несчастный, вероятно, почувствовал себя на свободе, вдруг рванулся вперед и с невероятной быстротой пустился бежать. Он бежал вдоль берега, как раз в сторону крепости.

В первое мгновение Робинзон страшно перепугался, потому что не сомневался, что вся орава бросится за беглецом и таким образом очутится у него в гостях, но потом несколько успокоился, убедившись, что в погоню пустилось только трое, остальные преспокойно продолжали свое дело. Еще приятнее было видеть Робинзону, что беглец заметно опережает, своих преследователей. Но от крепости его отделяла узкая бухточка, та самая, куда причаливались когда-то плоты с имуществом разбитого корабля.

С замиранием сердца смотрел Робинзон: ему казалось, что спасения нет, что теперь беглец очутится в западне. Но он напрасно боялся: тот, не задумываясь ни секунды, бросился в воду и мигом переплыл бухточку, вылез на другую сторону и, не сбавляя шагу, побежал дальше. Из трех преследователей только двое бросились вплавь, третий постоял, посмотрел вслед и, не спеша, пошел назад.

И вот Робинзон всем существом почувствовал, что пришла та минута, которую он так долго ждал. Он понял, что надо действовать немедленно, если хочет снасти жизнь дикарю. Не теряя времени, он спустился в крепость, взял там два заряженные ружья и побежал вниз, наперерез двум бегущим дикарям. Но он немного опоздал, человек, спасавшийся от погони, успел пробежать дальше, так что Робинзон оказался между ним и преследователями. Он громко окликнул его, дикарь оглянулся и испугался, кажется еще больше, чем своих врагов.

Сделав ему знак остановиться, Робинзон повернулся навстречу бежавшим. Когда передний поравнялся с ним, он внезапно выскочил из-за дерева и сшиб его с ног ударом ружейного приклада: стрелять он не хотел из боязни привлечь внимание, звуком выстрела. Его товарищ остановился, видимо испуганный. Но когда Робинзон увидел, что дикарь поднимает лук и стрелу и начинает целить в него, ничего не оставалось больше, как выстрелить. Робинзон спустил курок и положил несчастного на месте.

Беглец, несмотря на то, что пали оба его врага, был до того напуган выстрелом, что потерял способность двигаться: он стоял, как скованный, не зная на что решиться. Робинзон снова стал кричать ему и делать знаки приблизиться. Дикарь понял, сделал два шага и снова остановился, снова шагнул и опять замер на месте, он весь дрожал, как в лихорадке. Вероятно, он думал, что пришел его смертный час и что теперь настала его очередь. Робинзон лицом, голосом старался его ободрить, как умел, дикарь подходил все ближе и ближе, через каждые несколько шагов он падал на колени, стараясь, должно быть, выразить свою покорность. Робинзон ласково улыбался и все продолжал манить его к себе. Наконец, подойдя совсем близко, дикарь снова упал на колени, поцеловал землю, прижался к ней лицом и, приподняв ногу своего спасителя, поставил ее к себе на голову.

Рис. 14. Дикарь выражает Робинзону свою покорность.

Робинзон понял, что этим тот выражал свою благодарность и покорность, поднял его, потрепал по плечу и всячески старался показать, что ему нечего теперь бояться. Но в это время оба заметили, что дикарь, поваленный ударом приклада, был не убит, а только оглушен, теперь он начинал приходить в себя. Робинзон указал на это спасенному дикарю. Тот ответил несколькими словами, которых Робинзон, конечно, не понял, но как радостно было снова слышать человеческую речь после двадцатипятилетнего молчания! Между тем ошеломленный дикарь настолько оправился, что сидел на земле, и растерянно смотрел на них. С некоторым колебанием Робинзон взялся было за второе ружье, но спасенный стал показывать на саблю, висевшую у его пояса, и знаками просить, чтоб ее дали ему.

Робинзон отцепил ее от пояса и подал.

Дикарь схватил, бросился к своему врагу и одним взмахом снес ему голову. Он сделал это с такой молниеносной быстротой и ловкостью словно постоянно имел дело с подобным оружием. Сделав это, он снова вернулся к своему спасителю и проделав перед ним ряд каких-то странных движений, сложил торжественно на землю у его ног и оружие, и голову врага.

Дикарь видел, что другой его враг сражен выстрелом и, видимо, не мог этого понять – он не постигал, как можно убить на расстоянии. Указывая знаками, он попросил позволения посмотреть на него, побежал туда и остановился над трупом в полном недоумении: постоял, поглядел, повернул на один бок, потом на другой. Пуля, вероятно, попала в сердце, и, действительно, видимых знаков почти не было. Сняв с убитого лук и колчан со стрелами, дикарь вернулся к Робинзону. Тот стал знаками звать его за собой, указывая, что может быть снова погоня, но дикарь ответил, тоже знаками, что следовало бы раньше зарыть убитых, чтоб остальные не нашли их, если придут на это место. Нельзя было не согласиться с ним; ловко и проворно взялся он за дело и вскоре голыми руками выкопал настолько глубокую яму, что похоронил в ней обоих убитых, плотно утоптав потом сверху землю.

Но Робинзон не решался вести своего гостя к крепости, он предпочел отправиться с ним к новой пещере. Там дал он ему воды, к которой дикарь припал с жадностью, потом кусок хлеба и ветку изюма. Не удивляясь невиданным блюдам, тот поглотил все в одно мгновение. Потом Робинзон указал ему на угол, где лежала подстилка из соломы, накрытая козьей шкурой, и знаком показал, что он может лечь. Тот доверчиво растянулся и сейчас же заснул. Тогда Робинзон подсел к нему и стал рассматривать его. Это был красивый малый, высокого роста, прекрасно сложенный, с прямыми, стройными ногами и красивыми руками. На вид ему можно было дать лет около двадцати пяти. На его лице ничего не было дикого и свирепого, наоборот, это было мужественное, приятное, осмысленное лицо, его улыбка была добрая и доверчивая. Волосы были черные, длинные и прямые, не похожие на ту круто-курчавую овечью шерсть, что покрывает головы негров. Лоб у него был высокий и открытый, цвет кожи не черный, а темно-коричневый, очень приятный для глаз. Лицо было продолговатое, правильное, небольшой нос, хорошо очерченный рот с белоснежными зубами. Что глаза его быстры и блестящи, это Робинзон заметил уж раньше.

Оставив отдыхать своего гостя, он пошел доить коз в расположенный рядом загончик. Не более как через полчаса дикарь показался у входа в пещеру, он издали заметил своего спасителя, весь просиял радостной, детской улыбкой и двинулся к нему. Но вдруг остановился с выражением растерянности и испуга, его рука судорожно сжала лук: он увидел ручных коз и, видимо, пришел в полное недоумение. Робинзон поманил его к себе, осторожно, тихими шагами тот приблизился к изгороди и указал пальцем на милых животных, доверчиво потянувшихся к нему, в ожидании привычной подачки. Выражение страха на мужественном лице этого сильного человека показалось так забавно Робинзону, что он громко расхохотался. Тогда улыбка вернулась и на лицо другого, но он все же не вошел во дворик, а остановился у ограды, внимательно наблюдая за происходившим там. Видимо, ему никогда не случалось видеть ручных животных, и власть над ними человека казалась чем-то непонятным и волшебным. Подоив, Робинзон протянул ему горшочек молока и предложил выпить, что тот и сделал, несколько раз останавливаясь, чтоб знаками выразить удовольствие. Прищелкнув языком, он улыбаясь подал обратно пустой горшочек.

Робинзона, между тем, беспокоила мысль о поведении остальных врагов. Что если теперь они все пустились на розыски? Кое-как знаками попытался он сообщить свою тревогу дикарю. Тот, вероятно, понял, потому что закивал головой и выразил готовность итти. Осторожно, молча, приближались они сквозь лес к берегу, тишина была полная. Прикинув глазом, дикарь выбрал высокое дерево и мигом, как кошка, взобрался на него. Оттуда он весело закивал головой и громко крикнул что-то. Успокоенный, Робинзон быстро пошел дальше, и скоро оба вышли на место недавнего пира.

Весь берег был усеян человеческими костями, земля кое-где пропитана кровью, кругом валялись недоеденные куски мяса, черепа, ноги и руки. С омерзением и ужасом смотрел Робинзон, но дикарь был совершенно спокоен, очевидно, эти картины были ему не в диковинку. Но все было пусто, ни одной лодки не оставалось на берегу, все уехали, не потрудившись даже поискать убежавших товарищей. Эта беспечность поразила Робинзона. Спасенный, между тем, оживленно рассказывал мимикой, жестами, непонятными словами, что всех пленников было четыре, трех съели, и он был последний на очереди.

Насколько можно было понять, только что было большое сражение у племени, к которому принадлежал он сам. Чужие победили, пленники были поделены и обречены на съедение.

Робинзону захотелось уничтожить кровавые следы, он стал подкладывать сухие ветки на тлеющие еще угли, чтобы сделать большой костер и сжечь на нем все остатки. Дикарь охотно помогал ему, но когда он увидел, к чему идет дело, на лице его ясно выразилось недоумение, вероятно, он ждал другого конца и не прочь был полакомиться уцелевшим кусочком человеческого мяса.

Покончив с костром, Робинзон решил итти домой и позвал с собой дикаря. Когда они проходили по лужайке, на которой были похоронены недавно убитые враги, дикарь вдруг очень оживился и, остановив своего спасителя, стал что-то усердно объяснять ему.

Наконец, Робинзон сообразил, что дикарь предлагает ему откопать убитых, сделать костер и съесть их. Сразу отвратителен и страшен показался гость Робинзону! Даже раскаяние в спасении того встало в душе! Но, взглянув на открытое, ласковое лицо, он понял, что иначе и не мог рассуждать в своем неведении этот человек. Тогда, сделав грозное лицо, он постарался как можно выразительнее объяснить, что ему противно и возмутительно даже слышать об этих вещах, что он запрещает строго прикасаться к убитым и, в случае неповиновения, убьет его самого без всяких разговоров. Очевидно, если не все, то главное, дикарь отлично понял. Он стих, понурился и со страхом поглядел на поднятое ружье. Потом несмело поплелся вслед за Робинзоном.

Куда его поместить? Несмотря на видимую покорность и послушание, Робинзону все же не хотелось пускать его в свое жилище. Но и оставить снаружи было неудобно, пришлось взять среднее и поместить пока в первом дворе. С удивлением следовал за ним дикарь, лестница, ограда – все поражало его. Прежде всего надо было накормить гостя Робинзон принес большой кусок козлятины, разложил костер и, устроив вертел, стал приготовлять жаркое. Дикарь следил с удовольствием за этой работой, кажется, он боялся, что мяса вообще здесь не достанется ему отведать. Но когда дело дошло до обеда, то он решительно отказался приправить солью свою долю и с ужасными гримасами стал отплевываться, когда Робинзон хотел уговорить его отведать посоленное. У гостя был прекрасный аппетит, и хозяин подумал, что теперь придется делать запасы вдвое больше. Но это нисколько не смущало его: остров был богат, их руки сильны, а радость найти себе товарища, а быть может и друга, превозмогла все.

С наслаждением говорил Робинзон с себе подобным.

Правда, дикарь еще не понимал его; но все же это был человек, а не бессловесное животное. Тут же был дан первый урок английского языка, но дикарь получил его от совершенно непредвиденного учителя и натерпелся не мало страха. Едва подсели они к поспевшему кушанью, как попка Поль, по своему обычаю, разыскал хозяина и, прилетев из своей клетки, уселся ему на плечо с криком:

– Робин, Робин, где ты был? Где ты был, бедный Робинзон?

Кусок мяса выпал из рук дикаря, он так и остался сидеть с открытым ртом, в глазах его и на всем подвижном лице ясно отразился страх и недоумение.

Он отодвинулся подальше от птицы и оторопело переводил взор с нее на ее владельца, очевидно, спрашивая себя, кто же это такой, что звери и птицы повинуются ему?

Попугай, между тем, болтал всякий вздор, терся головкой о щеку и всячески выражал свое удовольствие. Робинзон, которого очень забавляло недоумение дикаря, указал на себя пальцем и повторил свое имя.

Тут дикарь, видимо, понял, радостно закивал головой и совершенно правильно повторил: «Робин!» Потом ткнул пальцем себе в грудь и выговорил имя, похожее на английское слово – пятница. Так как их встреча произошла в пятницу, то Робинзон решил, что именно так он и будет называть нового товарища. Тот весело откликнулся на свое имя. Потом он охотно повторял названия разных предметов, которые говорил ему Робинзон.

Несмотря на всю покорность своего гостя, Робинзон все же не решился сразу ввести его в свою пещеру и на эту ночь устроил ему наскоро палатку во дворе. Вход же во внутренний дворик загородил бывшими под рукой досками и, ложась спать, не забыл придвинуть к себе поближе заряженное ружье.