Текст книги "Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]"

Автор книги: Даниэль Дефо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

V
ПЕРВЫЕ ДНИ НА ОСТРОВЕ

Следующее утро было такое же ясное и тихое, как накануне. Как только отлив сделал свое дело, Робинзон снова пустился вплавь к кораблю. Ехать на плоту заняло бы гораздо больше времени. На этот раз он на месте устроил новый плот легче и скорее первого. Прежде всего он спустил на него мешок с гвоздями разных величин, еще пару ружей, сундук с разной одеждой, матрас, гамак и несколько подушек… Путешествие на этот раз прошло вполне благополучно.

Боясь, чтобы Дружок не последовал за ним вплавь, Робинзон привязал его к дереву, недалеко от палатки.

Возвращаясь назад, он издали уж услышал визг и яростный лай бедного пса, и когда подошел ближе, то заметил небольшого зверька, очень похожего на кошку, сидящего на ящике с провизией. При его приближении зверек не шевельнулся с места и безбоязненно глядел с видимым любопытством. Робинзон бросил ему кусочек сухаря. Зверек спокойно обнюхал его со всех сторон, съел с удовольствием и поглядел с таким видом, будто говорил:

– Это вкусно! Я бы не прочь и еще!

– Ну уж нет, извините! – ответил Робинзон и пошел отвязать Дружка, который немедленно бросился на гостя, но того и след простыл.

Все следующие дни прошли в поездках на корабль. Робинзон старательно обшаривал его и забирал все, что мог. Раз в трюме, к своей большой радости, он нашел целую бочку почти не подмоченных сухарей, мешок муки и ящик сахара: это была драгоценная находка, и он, чуть не дрожа от страха за сохранность ее, со всеми предосторожностями доставил ее на берег.

Затем Робинзон сосредоточил свое внимание на парусах и канатах, отделил их друг от друга, разрезал на части то, что было слишком тяжело для одного, и переправил на берег. Еще нашел он кусок свинца для изготовления пуль, но он был так непомерно тяжел, что не поддавался никаким попыткам поднять его. Пришлось удовольствоваться частью, отрубленной топором.

Плоты каждый раз он делал из распиленных мачт и, таким образом, тоже присоединил их к своему имуществу. Не забыл он и железа: в одну из своих поездок он отделил все металлические части, какие мог. Но тут постигла его неудача: плот вышел так тяжел и неуклюж, что едва можно было им управлять. Недалеко уже от берега он слегка накренился от течения, железные вещи сдвинулись, перетянули, и весь плот опрокинулся со всем грузом и хозяином.

Для этого-то беда была невелика, но вещи утонули.

Впрочем, и так у него накопилось огромное количество разного добра, на берегу оно лежало большими беспорядочными кучами, уж одиннадцать раз совершал он свои плавания.

Собираясь в двенадцатый, он заметил, что находят облака и начинается ветер. Всякое волнение несомненно грозило гибелью кораблю и поэтому Робинзону не терпелось еще хоть разок побывать на нем, чтобы убедиться, что взято все нужное. Он поспешно переплыл к кораблю – везде было пусто, то, что оставалось, не стоило увозить. Зайдя на всякий случай в каюту капитана. Робинзон взломал бывшим при нем ножом ящик стоявшего там письменного стола и вдруг увидал, что тот полон золотыми и серебряными монетами. Он отшатнулся – какое богатство! Сколько можно было бы сделать на эти деньги там, у людей! Ах, вот и его кожаный мешочек с деньгами, который он дал на хранение капитану и о котором совершенно забыл! Как любовно шила его мать, как заботливо собирал его в дорогу отец! Узнают ли они когда-нибудь о судьбе сына? Не лучше ли было остаться с ними? В глубоком волнении стоял Робинзон над этими, сокровищами.

– К чему мне вас! – сказал он, горько усмехнувшись, – вы ничем не можете изменить мою жизнь, ничем не можете ее улучшить! А как добиваются вас там у людей! Сколько слез льется, когда вас нет! А мне теперь дороже вас эти ножницы да молоток. Пропадайте же вы тут вместе с кораблем! Пусть будет он вам могилой!

Задерживаться было нельзя, ветер начинал завывать не на шутку. Робинзону вдруг стало все-таки жаль оставлять такое богатство.

А если он снова вернется к людям, не пожалеет ли даром погибшего богатства. Кто знает, что сулит будущее? Он поспешно схватил кусок материи, завернул в него деньги и, сделав из него род пояса, крепко обвязал себя им. На этот раз нечего было и думать делать плот. Волны уж подняло ветром большие, и он едва справлялся с ними, когда поплыл домой. Его тяжелая добыча в поясе тянула его вниз и не раз страх охватывал его – не доплыть, захлебнуться. Кушак был стянут крепко, намок и развязать его сейчас было невозможно, но мысль погибнуть теперь, так близко от жилья, после всего пережитого, показалась ему так ужасна, что придала новые силы и помогла добраться до суши.

Едва нога его коснулась земли, как разразился жестокий шторм. В своей палатке Робинзон почувствовал себя в полной безопасности: дождь не проникал сюда, буря могла выть сколько ей угодно, он с наслаждением растянулся на постели, рядом сидел Дружок, чутко прислушиваясь к шуму ветра.

Когда на утро Робинзон выбрался из своей палатки, на море не оставалось ни малейшего следа корабля.

Оборвалась последняя связь его с прежней жизнью, надо было начинать новую. Волны выкинули впоследствии кое-какие обломки, но они не представляли уж особой цены.

Теперь необходимо было привести в порядок все вещи и озаботиться устройством настоящего жилища, потому что наскоро сделанная палатка не могла заменить его. К тому же место, на котором она находилась, было неудачно – слишком низко и сыро, а главное, скалы загораживали открытый вид на море. А видеть море было постоянной заботой Робинзона. Что бы он ни делал, а взор его то и дело обращался к морской дали.

Итак, надо было найти другое место и притом такое, которое удовлетворяло бы нескольким условиям. Первое, конечно, – открытый вид на море, затем – близость пресной воды. Это было важно, чтобы не тратить лишнего времени и сил на принос ежедневно свежей воды.

Рис. 5. Устройство жилища в пещере.

И ещё нужно было устроить жилище на таком месте, которое было бы несколько защищено от полдневного зноя и, наконец, давало бы возможность как-нибудь укрепиться от нападения врагов.

Далеко отходить нельзя было, чтоб не затруднять чересчур перенос вещей, надо было осмотреть хорошенько местность вокруг. Робинзон это и делал и, наконец, через несколько дней решил, что его выбор сделан и что дальше и искать нечего. Это место была небольшая плоская полянка на скате высокого холма, спускавшегося к ней крутым обрывом, отвесным, как стена, так что оттуда никому подойти было невозможно. У самой полянки, в скате горы была неглубокая пещера. Робинзон решил поставить себе палатку у самой пещеры на плоской площадке, которая дальше круто обрывалась вниз неправильными уступами до самого моря. Расположена была эта площадка на склоне холма, так что весь день до вечера, когда солнце уж не так жгуче, находилась в тени.

Внизу, у самой горы, протекал ручеек чистой воды. Таким образом тут было все, что Робинзон хотел, оставалось взяться за работу.

Но чтоб сделать действительно безопасное и удобное жилище, предстояло совершить огромный труд, особенно для одного человека. Когда он обдумал все, его затея показалась ему непосильной. Будь он не один, найдись у него хоть один товарищ, все было бы совсем иначе, была бы помощь, и дружеским словом, и советом, и сильными руками, теперь же только Дружок ходил за ним по пятам, поглядывая умным взглядом, как бы спрашивая его:

– Хозяин, не могу ли я чем-нибудь помочь тебе?

Но если жить, так нельзя было оставаться, как зверю в лесу, да и зачем было беречь силы? Времени было довольно, а не будь труда, жизнь сделалась бы совершенно невыносимой. Итак, Робинзон решил сделать таким образом свое жилище: перед пещерой будет стоять палатка, служа как бы первой комнатой, второй же будет пещера, углубленная и расширенная по мере возможности. В ней будет он укрываться в сильную непогоду, в ней же устроит склад вещей. На площадке он наметил палкой полукруг, аршин в пятнадцать в поперечнике, как раз перед будущим жильем. Тут будет ограда из высоких заостренных кольев и даже не из одного ряда, а из двух; промежуток же между ними заполнят привезенные с корабля канаты. Ограда должна быть вышиной около сажени, чтобы ни человек ни зверь не могли через нее перескочить.

Ежедневно трудился Робинзон над этим делом, но уделяя все же часть времени на другие работы.

Например, одна мысль не давала ему покоя: он боялся сбиться в счете времени и хотел непременно устроить календарь. Для этого он вытесал два толстых четырехугольных бруса, скрепил их в виде креста и вбил в землю на том месте берега, где его выбросило море.

На перекладине он выписал крупными буквами:

«Здесь я впервые ступил на этот остров 30 сентября 1659 года». С тех пор он каждый день делал на кресте зарубку в виде черточки, через каждые шесть черточек одну подлиннее: это означало воскресенье, зарубки же, обозначавшие первое число каждого месяца, он делал еще длиннее. Таким образом он вел свой календарь, отмечая дни, недели, месяцы и годы.

Рис. 6. Робинзон делает календарь.

Другим делом были прогулки вглубь острова. Робинзон уж потерял надежду найти следы человека, но надо было узнать, природу места, куда закинула его судьба. В одну из первых же прогулок Дружок, его постоянный спутник, зачуяв что-то, скрылся в чаще, и скоро Робинзон услышал треск ветвей, лай, и понял, что собака гонит прямо на него какое-то животное. Из предосторожности он приготовил для выстрела ружье, ожидая с некоторым опасением встречи, но это оказалось напрасной тревогой – на него выскочила красивая дикая козочка, испуганно взглянула и метнулась снова в лес так быстро, что Робинзон не успел выстрелить. Впрочем, он бы и не стал этого делать: козочка так напомнила ему дом, родную сторону, что у него задрожали руки. Но когда он успокоился, в голове зароилось множество планов: застрелить козу – прекрасное жаркое, но еще лучше приручить ее, завести целое стадо… Всегда будет молоко и мясо.

Тогда он начал выслеживать коз и не раз видел их издали, но они были необыкновенно чутки и исчезали при первой попытке приблизиться. Дружка нечего было и думать брать с собой на эту охоту, и приходилось его привязывать дома, несмотря на жалобный визг. Наконец, случайно, Робинзон напал на способ подкрасться к козам. Взобравшись как-то на пригорок, он увидел у подножья его целое стадо коз. Они, видимо, не замечали его, и Робинзон понял, что по устройству их глаз они не могут смотреть наверх. Осторожно подкравшись к отвесной скале, возвышавшейся как раз над поляной, он выстрелил и увидел, что убил козу, при которой был козленок-сосунок. Когда Робинзон взвалил на плечи мать, козленок сам побежал за ним.

К сожалению, он был еще так мал, что не мог есть травы, молока у Робинзона не было, и козленка пришлось зарезать. Жаркое вышло отличное, но на третий день мясо начало сильно портиться, и остатки пришлось зарыть в землю.

Нашлось случайно и другое, не менее вкусное блюдо: как-то, проходя по морскому берегу, он заметил двух мирно дремавших черепах. Робинзон вспомнил, каким лакомым кушаньем считалось их мясо во время путешествия на корабле, и решил не терять случая. Он быстро бросился к одной из них, чтобы перевернуть на спину, потому что броня их так тверда, что ее невозможно пробить. Но черепаха ловко вывернулась из его рук и скользнула в воду. Зато другую ему удалось настигнуть у самой воды, перевернуть и убить прикладом. Мало того, что мясо было чрезвычайно вкусно, в ней нашлось до 50 яиц, тоже прекрасного качества. В лесу находил он различные плоды, названия которых узнал гораздо позже. Он старался запомнить места, где находил понравившиеся ему сорта. Встретил он и пальму огромной вышины, с орехами величиной с детскую голову на вершине – это были кокосы. Их видывал он в Гулле, куда завозили их моряки, и он с удовольствием встретил старых знакомых.

Рис. 7. Робинзон находит черепаху.

Работа его с устройством ограды между тем, подвигалась вперед. Уж два месяца исполнилось его пребыванию на острове, пошел третий. Наконец, ограда была готова, укреплена подпорками и имела совершенно неприступный вид, возвышаясь по краю полянки. Теперь нужно было еще устроить палатку. Расширяя пещеру, он заметил, что передняя часть ее находилась в базальтовой скале, очень большой твердости. Только с большим усилием отбил он несколько небольших частей, чтоб расширить вход; чтоб увеличить ее больше, понадобилось бы взрывать камень, и на это ушло бы очень много пороха, так что об этом нечего было и думать. Но зато в глубине пещеры он обнаружил место другой горной породы – песчаника, очень рыхлой и мягкой. Рыть в этом направлении не представляло особенного труда, и Робинзон мог сделать себе комнату любой величины. Землю складывал он по внутренней стороне ограды и тем еще более увеличивал ее прочность. Таким образом у него мало-по-малу образовалась целая квартира: просторная, крепкая палатка, в которой он предполагал жить, к ней примыкала пещера, куда он думал укрываться в сильную непогоду, если палатка недостаточно будет защищать от нее, и, наконец, погреб и кладовая. Теперь можно было приступить к переносу вещей с берега, где они лежали до сих пор, как были привезены с корабля, плотно закутанные парусиной. Это был тоже труд немалый, которым Робинзон занимался либо рано по утру, либо при закате солнца, потому что среди дня жар был настолько нестерпим, что невозможно было выходить. Робинзон знал по рассказам, что в жарких странах зиму заменяет время дождей, он не знал, когда оно начнется, но спешил окончить уборку до наступления ее. Наконец, последний ящик был втащен, остававшееся в ограде отверстие заделано. Для выхода и входа Робинзон сделал небольшую лесенку, которую можно было приставлять и убирать.

Рис. 8. Роскошные растения леса жарких стран.

И приятен был вечер, когда он уселся ужинать в собственном жилище и потом лег спать на удобную кровать в полной безопасности, рядом с верным Дружком. Цель, которую он себе поставил, была достигнута, и исключительно благодаря своим силам и терпению.

В последующие дни ему пришло в голову насадить ряд небольших деревцов по наружному краю стены, чтобы сделать ее незаметной для глаза снаружи. Зелень впоследствии так разрослась по склону, что скрыла всякие следы рук человеческих. Только чуть заметная тропинка указывала на присутствие живого существа.

VI
УСТРОЙСТВО ЖИЛЬЯ. БОЛЕЗНЬ. ПОСЕВ

К концу одного очень жаркого дня небо внезапно покрылось тучами, хлынул проливной дождь, потом блеснула молния, и раздался оглушительный удар грома. Робинзон в страхе схватился за голову.

«Порох мой! Порох! Стоит молний ударить в мой запас, и в один миг от него ничего не останется!» – в ужасе подумал он. Сгоряча он не сообразил, что от него самого в этом случае тоже осталось бы немного.

К счастью, гроза прошла благополучно. А Робинзон немедленно взялся за шитье мешков из парусины. Он решил весь порох рассыпать по мешкам и небольшим ящикам, чтобы в случае несчастья не погиб сразу весь запас, и закопать их в расселины горы, обозначив места вбитыми колышками. Он не успокоился до тех пор, пока это дело не было кончено.

Потом он принялся приводить в порядок все имущество, наваленное пока кое-как. В пещере ему удалось приладить ряд полок, а на противоположной стене загнать в рыхлый камень ряд прочных колышков. Тут разложил и развесил он все в полном порядке, так что каждую минуту все могло быть под рукой. Робинзона позабавила как-то мысль, что склад напоминал несколько лавку его отца, но там никогда не заботился он так о порядке и сохранности вещей, как здесь, потому что здесь все было исключительно делом его рук.

Потом пришла пора подумать о мебели. Есть и работать, сидя на полу, было неудобно. Необходимы были столы, чтоб ставить вещи. Спал он в гамаке капитана и в кровати пока не нуждался. Столы пришлось сделать пока просто на врытых в землю ножках, вытесанных из сухих досок, их сделал он несколько разной величины. Потом из пустых ящиков сладил вроде стульев, один для палатки, другой для пещеры, гостей пока не предвиделось. Из ящиков же сделал он в палатке род шкафа, чтобы необходимые вещи были всегда под рукой. Вышел дом хоть куда!

Очень хотелось Робинзону завести какую-нибудь лампу для долгих вечеров, когда еще не хотелось спать. Он долго не мог придумать, из чего бы ее сделать?

Наконец, решил попытаться натопить жиру от коз, которых убивал время от времени для пропитания, и, слив этот жир в жестянку из-под какого-то товара, приладил к ней фитиль из обрывка рукава своей рубашки. Лампочка эта давала огонь довольно тусклый и чадила изрядно, но изобретатель и ей был рад. С корабля он привез несколько книг и, не разбираясь в том, насколько интересны они были, усердно читал по вечерам. Кроме того, он затеял вести записки о своей жизни на острове и писал до тех пор, пока не извел всю бывшую у него бумагу. Иногда находила на него тоска по людям, всякое дело валилось из рук, пропадала даже охота жить и, случалось, он плакал и рыдал, как безумный. Тогда он нарочно брался за самую утомительную работу и усталостью заглушал тоску. Да образовалась у него привычка думать вслух, т.-е. разговаривать самому с собой. А иногда вел долгие беседы с Дружком, а тот смотрел на него такими понимающими глазами, будто готов был ответить, да только не хотел.

Раз одно с первого взгляда маленькое происшествие глубоко взволновало Робинзона. Спускаясь как-то со своей горки, он увидел в тени ее какие-то молодые, ярко-зеленые стебли, которые нежно напомнили ему что-то родное. Но он не обратил тогда на них большого внимания. Каково же было его изумление, когда спустя недели две стебли выкинули колоски, и он не мог не узнать в них родной ячмень, который сотни раз видывал дома.

Он был поражен сперва этим чудом! Как? У него есть ячмень? Откуда? Нигде на острове не росло ничего похожего. Потом, перебирая в памяти все бывшее, он вспомнил, что захватил с собой с корабля мешок с остатком ячменя, но тот оказался весь источенным мышами, и раз, когда мешочек понадобился на что-то другое, он вытряхнул шелуху около ограды. Значит, были и здоровые зерна, и они-то и дали всходы. Робинзон был так рад, что наглядеться не мог на колосья; проходя мимо, останавливался каждый раз и любовался ими. А ведь попади зерна немного дальше, то, вероятно, были бы сожжены солнцем. Здесь же они оказались на только что взрыхленной изготовлением забора земле и как раз в тени его.

Рис. 9. Робинзон находит колосья ячменя.

Когда месяца через полтора колосья налились и пожелтели, Робинзон бережно срезал и пересчитал их; всего оказалось 32 колоса.

– Это только начало! – сказал он себе. – Из каждого зернышка ведь снова будет колос, и из новых зерен опять то же. Было бы только терпение, а уж будет у меня хлебец!

И он вылущил все зерна и бережно высыпал их в мешочек. Сразу высевать их снова он не хотел, потому что стояла очень жаркая и сухая погода. К тому же надо было сперва приготовить поле. И старательно выбрав место, он очистил его от травы и вскопал как можно мягче: постелька была готова, можно было уложить туда зернышки, он стал ждать, чтоб дождь смочил землю.

Не думал Робинзон, какой вред причинит ему этот дождь.

Раз на прогулке, внезапно застала его непогода. Когда он выходил, было жарко и ясно, а тут вдруг полил такой дождь, какого Робинзон никогда и не видывал: капли были величиной с голубиное яйцо и следовали так быстро одна за другой, что, казалось, целые потоки воды падают на землю. Налетел ураган, ветер клонил деревья чуть не до земли, несколько раз огромные ветки или даже целые деревья валились с треском около Робинзона. Боясь быть раздавленным, он выбрался на лужайку и приник к земле, потому что стоять на ногах не было никакой возможности.

«Вот в такую же бурю погиб наш корабль! – думал он. – Не сладко мне и теперь лежать под дождем, мокрому до последней нитки, но скоро вернусь я к себе, обсушусь и согреюсь горячей пищей и буду в полной безопасности. Между тем, как тогда…» – и сердце сжималось у него при воспоминании о тех ужасных часах.

Он не знал, что и теперь грозит ему немалая неприятность. На следующее утро проснулся он с такою головной болью, что не мог двинуться, он дрожал от холода, несмотря на то, что покрылся всем, чем только мог, потом начался жар, словно огонь горел в его жилах; его мучила страшная жажда.

Сомнения быть не могло: он схватил тропическую лихорадку, от которой, он знал, погибает столько европейцев, переселившихся в южные страны.

На другой день стало легче, но Робинзон знал, что радоваться рано, потому что болезнь проявляется обыкновенно через день. Поэтому он спустился через силу к речке, сделал запас свежей воды и испек себе кусочек козлятины. Действительно, к ночи ему снова стало очень худо, он бредил, страшные видения преследовали его, порой сознание снова возвращалось к нему, хотелось пить, но едва хватало сил протянуть руку к сосуду с водой.

Неужели спасся он для того, чтобы одиноко погибнуть от мучительной болезни? Вот будет становиться все хуже и хуже и ниоткуда не явится ни малейшей помощи? Раз, в один из дней, когда болезнь несколько ослабела, ему вдруг вспомнилось, что, по словам матросов на корабле, хорошим средством от лихорадки считается настойка из табака. Так как этого добра было у него довольно, то Робинзон добрел кое-как до кладовой, налил рома в кружку и накрошил туда листового табаку. Через час он выпил это лекарство, едкое и горькое до того, что едва можно было проглотить его. Голова закружилась, он упал и немедленно крепко заснул. Никогда потом не мог он сообразить, сколько времени продолжался сон. Вообще в течение болезни он неясно сознавал время, и календарь его порядочно пострадал.

Но после приема лекарства болезнь, видимо, ослабела, приступы жара стали реже, силы начали понемногу возвращаться. Он почувствовал сильный голод, но не было ни мяса ни плодов, приходилось довольствоваться остатками риса, взятого еще с корабля. Тут же дал он себе слово изобрести способ заготовлять впрок разные продукты, чтоб иметь пищу всегда под рукой. Как мечтал он о хлебе!

Как только силы настолько вернулись к нему, что он мог свободно держаться на ногах, он пошел взглянуть ша свое поле.

Шла полоса дождей, земля была сыра, как раз подходящее время для посева. И старательно, боясь уронить хоть бы зернышко, он в первый раз засеял свое поле.

Правда, величина его была такова, что стоило сделать три шага, чтоб пройти его из конца в конец, но ведь это было только начало!

В одной из книг, найденных на корабле, было описание климата Южной Америки, там нашел он очень полезную для себя таблицу времен года в тех местах, выписал ее крупными буквами и повесил на видном месте, чтобы всегда иметь перед глазами и сообразовывать с ней свою жизнь. Вот что гласила она:

С половины февраля до половины апреля – дожди. С половины апреля до половины августа – засуха. С половины августа до половины октября – дожди. С половины октября до половины февраля – засуха.

Итак, в году приходилось два сырых времени года и два сухих.

Робинзон помнил, что первое время его пребывания на острове дожди выпадали довольно часто, это соответствовало по таблице концу дождливого времени: с половины августа по половину октября. Теперь же шел следующий – с половины февраля по половину апреля.

Значит, прошло полгода с начала его пребывания на острове, записи календаря подтверждали это.

К следующим дождям он решил быть умнее, решил обильно запастись не только пищей, но и подходящей работой, чтобы время не пропадало даром. Это было обидно, потому что дела было довольно.

Вот, например, необходимо было попробовать наделать посуды из глины. О посуде он не подумал, забирая вещи с корабля, а ее у него пока не было, что было крайне неудобно. Как будет он делать запасы, если не во что класть? Часто хотелось супа, мяса было вволю, а сварить не в чем.

И как только позволили силы, Робинзон пошел на то место, где на скате горы давно уж заприметив подходящую глину. Но не так то просто оказалось что-нибудь вылепить из нее. Никогда в жизни не упражняясь в этом искусстве, Робинзон не знал, как взяться, и недалек был от ребенка, делающего пирожки из песку.

Посудины выходили у него такие неуклюжие, безобразные, что нередко с досады он тут же разбивал их кулаком. Иногда разваливались они от собственной тяжести, иногда трескались, когда бедный мастер выставлял их сушиться на солнце, уцелевшие же небольшие горшочки, даже хорошо, высушенные и твердые, как камень, начинали пропускать воду через несколько часов. О том же, чтобы варить в них пищу, нечего было и думать. Так продолжалось не день и не два, а больше месяца бился Робинзон, пока случай не помог ему. Как-то, разгребая угли костра, чтобы испечь в горячей золе клубни растения, вроде картофеля (их звали бататы, как он узнал впоследствии), он наткнулся случайно на черепок одного из разбившихся горшков. Черепок накалился докрасна, а когда остыл, то имел совершенно другой вид, чем остальная посуда: он затвердел, как камень, и блестел. Конечно, Робинзон слыхал, что глиняную посуду обжигают, но думал, что для этого нужны особые печи, теперь же решил попытаться обжечь свои произведения без долгих разговоров просто на костре. Надо было только сделать так, чтоб огонь продолжался долго и был, по возможности, одинаковым. Набрав хороший запас топлива, Робинзон составил один на другой пять горшков, внизу побольше, наверху поменьше, обложил дровами, хворостом и поджег костер.

По мере того как дрова прогорали, он подкидывал новые и продержал горение очень долго.

Почти всю ночь провел он у костра, только под утро одолел его сон. Проснувшись, он прежде всего кинулся к костру, нетерпеливо разгреб золу…

О, радость! Все горшки были целы; ни один не лопнул, вид их был гораздо красивее прежних. Дав совершенно остынуть, Робинзон с замиранием сердца налил в один из них воды: она не протекала нисколько! Никто не видел и некому было посмеяться на тот дикий танец, который с радости проделал Робинзон вокруг костра. Только Дружок, заразившись его весельем, с лаем скакал вокруг него.

– Погоди, Дружок, будет теперь и тебе плошка для воды, а то, я знаю, ты часто пить хочешь, а на речку бежать далеко! – обещал счастливый хозяин. – Теперь мы с тобой заживем хорошо, Дружище! Сейчас сварим суп! Понимаешь – суп! Давненько мы его не едали?

И поставив на края двух камней самый большой горшок, Робинзон налил в него воды, положил кусок козлятины, несколько бататов, щепотку соли и осторожно развел под ним огонь.

Через несколько времени котел преисправно закипел, вода бурлила, как дома, вкусный пар подымался столбом. И собака, и хозяин остались очень довольны обедом и опустошили дочиста весь котел.

Робинзон был в таком восторге от своего изобретения, что все последующие дни только и делал, что лепил самую разнообразную посуду. Изредка бывали неудачи и посуда лопалась, но все-таки хозяйство его обогатилось чрезвычайно.