Текст книги "Всего одна ночь... (СИ)"

Автор книги: Дана Грэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 27

– Итак, как думаешь, почему ты сорвалась? – Спросил Уэйн, впиваясь зубами в куриные крылышки. Мы были в ресторане в центре города, ужиная после всего этого эпизода.

Я пожала плечами.

– Мне никогда не нравилось, когда люди были лучше меня в том, в чем я действительно хороша.

– Здравая причина, – ухмыльнулся он, и я впилась зубами в свой шашлык с соусом для барбекю. – Мне это тоже не нравится.

– Разве ты не считаешь себя лучшим режиссером, учитывая, что получил "Оскар" в самом юном возрасте из всех?

– Как бы ты не был хорош, всегда найдется кто-то получше, – мудро сказал он, затем посмотрел в сторону. – Кстати, как бы ты себя чувствовала, если бы таблоиды узнали, что мы здесь обедаем? Ты не возражаешь, если я выставлю нас в свет?

Подумав об этом несколько мгновений, я ответила.

– Вообще-то нет. Но это может не понравиться моему отцу. – Я злобно ухмыльнулся. – Так что я не возражаю!

– Отлично, потому что я заметил здесь несколько папарацци, – ухмыльнулся он. – Я уже вижу заголовок: "оскароносный режиссер Дмитрий Беркутов был замечен за тем, как он уютно устроился в ресторане с красивой незнакомкой.

– Ну, не такой уж и незнакомкой, – напомнила я ему. – мой отец довольно крупный специалист в своей области. Они могли бы узнать во мне "непокорную молодую дочь". Так меня однажды назвали в каком-то журнале.

– Ты действительно не возражаешь? – его ухмылка стала еще шире.

– Ну, ты, кажется, не возражаешь против рекламы, и против разоблачения, – я многозначительно посмотрела на него.

– Ты бы удивилась, узнав, сколько женщин, с которыми я встречался, либо жаждали славы, либо избегали ее.

Это заставило меня задуматься.

– А с кем ты вообще встречалась?

По какой-то причине мой вопрос заставил его замолчать. Его взгляд стал непроницаемым, когда он наконец ответил:

– До тебя я встречался с некоторыми супермоделями и актрисами, которые были хороши для моей репутации и рекламы, как для красивого Холостяка в поисках жены.

Осознав, что он сказал, я прищурилась.

– А что изменилось после меня?

Он пожал плечами, но это было больше похоже на притворное безразличие. Его глаза превратились в расплавленное серебро.

– Ничего не изменилось.

Я уже собиралась ответить на его фразу, но прежде чем я успела заговорить, кто-то поймал мой взгляд. Оглянувшись, я увидела долговязого мальчика лет четырнадцати, вошедшего в ресторан с задумчивым подростковым выражением на красивом молодом лице. У него была копна растрепанных темно-русых волос и блестящие глаза, такого светлого оттенка, почти как у нас с Уэйном. Не понимая, почему он вообще привлек мое внимание, я снова посмотрела на Уэйна, игнорируя парня.

Мы ели молча в течение нескольких минут, пока нас не прервал звук саксофона. И Уэйн, и я посмотрели на маленькую сцену в ресторане, где тот мальчик, которого я только что видела, стоял и играл. Я не была экспертом в джазовой музыке, но это звучало так, как будто он был настоящим профи. Я даже не думаю, что он пропустил хоть одну ноту.

Уэйн, должно быть, тоже подумал об этом, потому что пробормотал:

– Этот парень чертовски хороший саксофонист.

– Согласна, – кивнула я, искоса поглядывая на чудо-мальчика. – А еще он очень милый.

Уэйн усмехнулся.

– Слава Богу, у меня есть и то и другое, иначе могла возникнуть неловкость.

Я приподняла бровь.

– А кто сказал, что и ты тоже?

Его ухмылка стала шире, когда его глаза вспыхнули красивым серебром, полностью привлекая мое внимание к парню с саксофоном.

– Ты же знаешь, как я физически пропорционален, и разве я не угодил тебе раньше своими ловкими пальцами?

Сморщив нос от отвращения, я одарила его своим надменным взглядом и откинула волосы назад.

– Ты говоришь такие отвратительные слова, Уэйн, было бы чудом, если бы я когда-нибудь смогла заставить себя не спать с тобой.

Ему помешали ответить – хотя, судя по дьявольскому блеску в его глазах, он очень хотел этого – восторженные хлопки, когда мальчишка закончил играть. Мы оба повернулись, чтобы посмотреть на него, и увидели, что он почти безразлично смотрит на публику. Кивнув толпе в знак признательности, он глубоко вздохнул и перешел к другой сольной пьесе для саксофона.

По молчаливому взаимному согласию мы с Уэйном остались в ресторане даже после того, как закончили есть. Мы шутили и разговаривали, но в основном мы просто слушали ребенка. Он был потным и казался уставшим от выдыхания звуков, но не сдавался, не позволял себе перестать быть чем-то далеким от совершенства. Это было чрезвычайно восхитительно.

Как только игра закончилась, малыш прижал саксофон к груди, и шагнул вперед, низко кланяясь. Все зааплодировали, в том числе Уэйн и я, и ребенок принял все это с пустым лицом. Когда я посмотрела в его глаза, я была почти удивлена, увидев отражение чего-то очень знакомого.

Его глаза были мертвыми. Пустыми. Далекими. Я знала этот взгляд. Я тоже видела это в своих собственных глазах.

Я стояла перед большим зеркалом, одетая в самое розовое платье, которое я когда-либо видела, стилизованное в греческом стиле. Меня дико тошнило от этого образа, но так видела Эмма, в своем мире "розовых пони".

Рядом со мной стояли Диана и Милана, одетые так же. Хотя официально я не была подружкой невесты, я все еще считалась таковой, и поэтому я должна была прийти сегодня в магазин причудливых свадебных платьев.

Дверь гримерной открылась, и оттуда вышла Анна. Как у свидетельницы, у нее было специальное платье для себя, как оказалось, которое было точно такого же стиля, как и наши, только немного светлее розового. Оно выглядело гораздо более изящно, и с ярко-рыжими волосами Анны, подходило ей как перчатка. Точно. Она будто русалочка из знаменитого диснеевского мультфильма.

Последней вышла Эмма, одетая в элегантное белое платье с завитушками, кружевом и прочим дерь!мом. Она просияла, когда повернулась к зеркалу, и девушки почти сразу же потянулись к ней, осыпая комплиментами и говоря ей, что Федор самый счастливый парень. Эмма была в восторге, так счастлива от всего этого, что я знала, что она даже не заметит, если я сбегу.

Я быстро сняла свое платье и принесла его работнице магазина.

– Мне нужно идти, – сказал я ей, – просто предайте Эмме, что платье впору.

– Без проблем… – начала она, но я уже схватила свою сумку и бросилась прочь.

Не желая пока возвращаться домой, я отправилась в небольшой парк на другом конце города. Это было прекрасное место, которое я иногда любила посещать, и сейчас было самое лучшее время. Мне нужно было подумать.

Когда я пришла, то увидела, что моя обычная скамейка была пуста. Заняв ее, я прислонилась к задней стенке и стала смотреть на небо. Хотя было уже почти начало июля, небо было облачным, и воздух казался немного холоднее, чем обычно. Но меня это не очень беспокоило.

Что действительно беспокоило меня, больше, чем я думала, так это то, что мысли о Руслане вторглись в мой разум, когда я увидела Эмму в свадебном платье. Хотя я ни в коем случае не ревновала, и я не думала, что Эмма делает ошибку – или скорее не заботилась об этом – это просто напомнило мне, что никто не должен быть так ослепительно счастлив с другим человеком.

Потому что никогда нельзя было по-настоящему знать, что скрывает этот другой человек.

Руслан был идеальным примером для этого. Я думала, что знаю его. Я думала, что он открытая книга для чтения. Все это взорвалось у меня перед носом, потому что я вела себя так глупо. Хоть там и не было настоящей любви, но там было доверие. Я была бы не прочь выйти за него замуж. Это было бы совершенно нормально. Но это унижение… Это было то, с чем я никогда не могла покончить.

Мне вдруг захотелось, чтобы Уэйн был здесь, в парке, со мной. Он мог бы помочь мне. Но его здесь не было. Вместо этого он был с другими друзьями жениха, готовясь к свадьбе Федора.

Оглядевшись вокруг, я попыталась найти себе занятие, когда поняла, что в кустах спрятано пианино. Оно было старым и заброшенным, дерево потрескалось, ключи выцвели, но тем не менее оно выглядело воспроизводимым. Пройдя вперед, я скользнула в соответствующее скрипучее кресло и положила руки на клавиши. А потом я начала играть.

Это была колыбельная, которую я сочинила, когда впервые начала понимать фортепиано на фундаментальном уровне. Это было, когда мне было лет шестнадцать или около того. Эту колыбельную я сочинила, когда Эмма не могла уснуть. Позже она сказала мне, что это была колыбельная, которую пела наша мать. Мне было всего четыре года, когда она умерла, так что у меня не осталось никаких воспоминаний о ней, но Эмме было шесть. Видимо, подсознательно я вспомнила эту мелодию и перевела ее на свой собственный музыкальный язык.

Колыбельная была тихая и немного меланхоличная. Когда мы с Эммой были в хороших отношениях, она сказала мне, что эти слова говорят о войне, которая закончилась. Мне нравилось думать, что моя колыбельная на самом деле была послевоенной песней. Это звучало гораздо глубже, чем просто колыбельная.

Как только я подумала о мелодии самой песни, о том, что слова должны были быть спеты так, как Эмма когда-то пела мне своим ужасно фальшивым голосом, раздался звук саксофона, и к моему величайшему удивлению, зазвучала строка самой песни.

Оглянувшись по сторонам, я увидела, что мальчик из вчерашнего ресторана стоит рядом со мной с закрытыми глазами, играя на саксофоне и дополняя мою собственную игру.

Чувствуя что-то почти электрическое в воздухе, когда мы играли вместе, я вернулась к клавишам и решила приподать мальчику музыкальный тест, используя эту мелодию, которую он, по-видимому, знал. Сделав глубокий, спокойный вдох, я начала добавлять новые ноты в колыбельную, заставляя мелодию становиться густой и богатой звуками. Теперь мальчику будет трудно продеть нитку между сетями, которые я плела своими пальцами, выдернуть ноты, которые я специально избегала, чтобы он услышал и поймал.

Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к этой перемене, но затем, я с удовольствием услышала, ему удалось искусно извлечь эти ноты с помощью саксофона и создать почти другую вариацию послевоенной песни.

Но это было так просто. Каждый человек с хорошим музыкальным слухом мог бы сделать это. Теперь мне нужно было сделать шаг вперед. И я это сделала.

Нажимая аккорд прямо перед последним, тот, который давал приостановку мелодии и заставлял хотеть, чтобы достигнуть следующего, чтобы пьеса наконец закончилась, я медлила, поддерживая ожидание, а затем, как только я подняла руки, то переместила мелодию с мажора на минор и начала ее медленно, почти печально, с самого начала, нажимая высокие ноты для подчеркивания трансформации.

Мальчик немного споткнулся, очевидно, потому что не был опытен в моем роде импровизации, но чем дольше я играла, тем лучше он становился, и вскоре он знал, как закончить мелодию самостоятельно, где я играла только фортепианную партию, он сумел собрать струны и поющие части и модулировать их для своего саксофона. Это было довольно впечатляюще, учитывая все обстоятельства.

Как только маленькие капельки начали падать с сильно затянутого облаками неба, я закончила мелодию и поднялась со своего места. Я посмотрела на мальчика, который оторвал рот от трубки и открыл глаза. Они были такими же бурными и рассеянными, как и небо, смесь серого и синего. Он тоже был почти моего роста, так что мне показалось, что он смотрит на меня сверху вниз.

Пока я раздумывала, стоит ли мне просто уйти, он схватил меня за запястье.

– На следующей неделе, в то же время, в том же месте, – сказал он глубоким басом, который контрастировал с его красивой мальчишеской внешностью.

Я поймала себя на том, что киваю ему, а затем он ушел, оставив меня стоять там немного ошеломленной. Потом я удивилась, почему я не срываюсь, как я сделала с Уэйном, и я поняла главное различие здесь.

Здесь, я знала, что была той, кто лучше контролировал музыку. Я была той, кто превосходил его в музыкальном отношении. Но я также хотела бросить ему вызов, чтобы стать лучше, чтобы научить его, наставлять его, чтобы он мог лучше дополнить меня. В отличие от Уэйна, который легко мог бы превзойти меня, этот ребенок все еще был молодым музыкантом, и я хотела, чтобы он был лучше, без всякой причины.

Так что я буду здесь на следующей неделе в том же самом месте, и я удостоверюсь, что он ответит на каждый из моих вызовов.

Глава 28

Мое лицо было во всех новостях.

Ну, я думаю, тут уже ничего не поделаешь: Уэйн упоминал о папарацци, когда мы были в ресторане. А Теперь они решили сделать из этого нечто особенное и прикрепили фотографию, на которой мы с Уэйном разговариваем во время еды в этом месте. Все пытались понять, был ли знаменитый рыцарь-Беркутов свободен, и кто, черт возьми, я была. Им не потребовалось много времени, чтобы понять, что я еще одна дочь Василия Соколова и сестра Эммы, которая скоро выйдет замуж за Федора.

Внезапное разоблачение меня не беспокоило. Возможно, это также было хорошо для моей работы; может быть, теперь больше мест будут рады, чтобы я играла на пианино там. Было бы хорошей рекламой иметь подругу режиссера-лауреата премии "Оскар" в качестве рабочего.

Хотя я и не была уверена, что являюсь его девушкой, но титулы меня тоже никогда не беспокоили. И не то, чтобы я хотела быть его девушкой. Меня вполне устраивало то, как все было. Я честно не нуждалась в большем, чем то, что он уже давал мне.

Но вскоре после того, как я поняла, что мое лицо теперь известно всему миру, дорогой папочка решил позвонить мне по телефону. Когда я ответила, сидя и смотря какое-то случайное телешоу, его первые слова были:

– Ты не подходишь ему.

Услышав это, я вздохнула.

– Мы не вместе. У нас просто секс!

– Это не имеет значения, Настя, – прошептал он мне на ухо, заставляя меня поморщиться, – ты эмоционально слепа. Дмитрий – порядочный парень, и я бы не хотел, чтобы он – или любой другой человек его уровня – связывался с тобой.

– Мне двадцать четыре, папа, – сказала я, – и я могу делать все, что захочу. Если я хочу спать с ним, то это мое решение и только мое.

С этим он действительно не мог поспорить, но попытался. Целый час он пытался отговорить меня, но безуспешно. Как я уже упоминала раньше, ничто из того, что он мог бы сказать, никогда не доберется до меня снова.

После этого милого разговора Эмма тоже позвонила. Ее слова отличались от слов нашего отца, но пока она пыталась приукрасить свои истинные мысли, смысл был тот же самый.

– Ты хорошая девочка, Настя, но разве Дмитрий не заслуживает большего? Судя по тому, что Федор сказал мне, вы не подходите друг другу. Может тебе стоит передумать?

Если я думала, что мое утро закончилось после того, как я сказала Эмме, что это не ее дело, я ошибалась. Стук в дверь возвестил о том, что кто-то решил нанести мне визит. Я сомневалась, что это был Уэйн; он обычно писал перед тем, как прийти. И оказалась права; когда открыв дверь, я увидела, что это был не Уэйн, а скорее другой человек.

Стас.

У него было разъяренное лицо, когда он ворвался внутрь. Как только дверь закрылась, он резко повернулся ко мне и рявкнул:

– Держись от него подальше. Он мой друг, и я не позволю тебе утащить его с собой под воду.

Я вскинула руки в редком для меня выражении разочарования.

– Почему все думают, что знают меня, или что я ему не подхожу? – Я никого конкретно не спрашивала. Затем я пристально посмотрела на него. – Ты мне не начальник, Стас. Ты же меня почти не знаешь. Ты веришь только тому, что моя семья и Федор рассказали тебе обо мне. Разве ты не можешь сам принять решение?

– А мне и не нужно, – возмутился он. – ты не заставила меня думать иначе; ты только подчеркнула то, что мне уже сказали.

– Значит, ты дурак, – заключила я, уперев руки в бока. – Когда все сплетничают о тебе, Диме или Федоре в новостях и в сети, разве это делает эти слухи правдой? Вы хотите, чтобы люди им поверили?

– Нет, но с нами, нормальными людьми, все по-другому, – он обвиняюще ткнул в меня пальцем. – Ты, ненормальная. Ты же вертихвостка и шлю!ха.

– Теперь ты оскорбил все женское население, – сообщила я ему, выгнув бровь. – Как ты думаешь, женщины отличаются от мужчин, когда спят с тем, с кем хотят?

– Как я уже сказал, нормальные люди отличаются, – он впился в меня взглядом. – Ты псих, который не понимает основ человеческих эмоций.

– Ну и что с того? – Спросила я, пытаясь понять, почему он был так взвинчен из-за чего-то настолько тривиального, как спать со всеми подряд или конкретно со мной. Не то чтобы я действительно спала с кем попало, но все равно.

– Вот видишь! Вот о чем я говорю, – он махнул рукой в мою сторону, как будто это все объясняло. – Нормальные люди давно бы уже разозлились. Ты просто стоишь здесь и говоришь со мной так, как будто это совершенно обычный разговор между двумя людьми. Ты просто невыносима.

Я зашагала к нему, пока мы не оказались нос к носу. Затем я сверкнула на него глазами, несмотря на то, что он был ниже ростом.

– Наверное, я должна была бы разозлиться, – мрачно пробормотала я. – ты вошел в мой дом и судишь меня, не говоря уже о том, что изо всех сил пытаешься оскорбить меня. Но я не сержусь, потому что делать что-то подобное не входит в мои планы. Стас, ты для меня абсолютно ничего не значишь, – я одарила его сладкой улыбкой. – Так что я предлагаю тебе пойти домой и остудить свою маленькую хорошенькую головку, а затем, если ты действительно захочешь узнать меня и по-настоящему судить о моем характере, тогда ты будешь более чем желанным гостем.

Хотя его лицо все еще было искажено гневом и презрением, его глаза, казалось, изучали меня. После нескольких долгих мгновений молчания он наконец заговорил:

– Просто держись от него подальше. Он не такой, как ты. У него действительно есть чувства, и последнее, что нам нужно, это чтобы он влюбился в такую жуткую женщину, как ты.

После этих драматических слов он вышел из моей квартиры, и я рухнула на диван. Мне очень нравилось, как люди "заботились" обо мне. Это было действительно трогательно.

Однако, глядя в потолок, я перестала чувствовать сарказм. Если бы я была нормальной, как выразился Стас, я бы чувствовала себя совершенно… совершенно одинокой в этом мире. И может быть, я действительно чувствовала себя одинокой. Может быть, одиночество стало такой неотъемлемой частью меня, что я перестала замечать его как собственную эмоцию. У меня не было ни друзей, ни настоящей семьи, ни мужчины, не считая того, с которым я спала. Но как это могло быть такой частью меня, когда всего два года назад все было хорошо?

Может быть, потому что два года назад я чувствовала то же самое. Я всегда знала, что не люблю Руслана так, как должна была бы любить своего мужчину, за которого мне предстояло выйти замуж. Но тогда у меня были друзья, не очень много, но достаточно, чтобы считать их таковыми. А папа, Эмма и Федор были одной семьей, гораздо более теплой и дружелюбной, чем сейчас.

Возможно, все это было поверхностно. Может быть, они все просто терпели меня, потому что я показывала “хорошие” признаки того, что я нормальная, связалась с кем-то вроде Руслана Пахомова, и когда это ушло, то же самое сделали их цивилизованные маски. Это имело смысл. Может быть, я была одна так долго, как никогда и не думала.

Но разве сейчас это имело значение? В конце концов, ситуация была именно такой. Даже если я наконец пойму, насколько действительно одинока я была в этом мире, это ничего не значит. Ситуация оставалась прежней. Я осталась той же самой. Все было по-прежнему. А может быть, так оно и лучше.

Позже, в тот же день, ко мне зашел Уэйн. Он ничего не сказал, когда я открыла дверь и впустила его; он просто взял меня на руки и отнес в спальню. Только потом, когда я лежала обнаженная рядом с ним он наконец заговорил.

– Не обращай внимания на то, что они все говорят.

Я повернула к нему голову.

– Они и с тобой разговаривали?

Глядя на меня своими серебристыми глазами, он кивнул.

– Стас, Эмма, Василий – никто из них тебя не знает. Совсем.

– А ты знаешь? – Спросила я из чистого любопытства.

Его рука внезапно убрала с моего лица несколько выбившихся волосков.

– Я знаю, – сказал он мягко, его глаза изучали мое лицо, – во всяком случае, я знаю больше, чем они. Теперь я знаю, что ты на самом деле не социопат. Я знаю, что у тебя есть чувства. Но в твоем случае ты просто чувствуешь эти чувства и выражаешь их иначе, чем большинство. Я же тебя знаю. И кроме того, – он слегка усмехнулся, – Ты уже все поняла, когда мы впервые встретились.

Он был прав, и я тоже. Но это было потому, что он был легко читаем, и его тип личности был только степенью другой части меня. В то время как я была прямолинейна и честна, он был таким же, только в более легкомысленном смысле. Однако под этой беззаботной шарадой он был напряженным, злым и, возможно, даже немного жестоким. Он был другим типом меня, но в то же время похожим.

– Я теперь знаменитость, – сказала я ему и полностью повернулась к нему. – Мое лицо повсюду, как твоя таинственная девушка.

Он обнял меня за талию и притянул ближе, так что я оказалась прижатой к нему. – Никакой тайны, – сказал он, – Ты моя девочка.

Я приподняла бровь.

– Мы всего лишь спим вместе.

– Нет, – удивил он меня, прижавшись своим лбом к моему. – Я хочу большего.

Это заставило меня замереть.

– Да нет же, – ошеломленно выпалила я.

– Да, хочу, – настаивал он, и глаза его загорелись так ярко, что у меня по коже побежали мурашки. – Секс с тобой-это лучшее, что у меня когда-либо было. Вывести свои эмоции наружу – это одна из самых больших и интригующих задач, с которыми я когда-либо сталкивался. Я хочу большего, – его лицо было абсолютно серьезным, – я хочу, чтобы ты действительно была моей женщиной.

Я молча смотрела на него несколько мгновений, пока оправлялась от своего первоначального шока.

– А что изменится, если я стану твоей женщиной? – Мне было интересно узнать.

Он пожал плечами.

– Просто формальность, наверное. Да, и тебе придется сопровождать меня на публичные выступления, премьеры и все такое прочее.

– То есть, я просто буду твоей постоянной спутницей?

– Ну, если для тебя это звучит так, то да.

Его глаза не выдавали ничего, кроме его ясных намерений.

– У меня не было мужчины с тех пор, как я рассталась с Русланом, – сказала я ему. – Я встречалась с несколькими парнями, но это все. Мне нужно знать, стоит ли это моего времени.

– Думай об этом, как о том, что мы делаем сейчас, только более уверенно, – ухмыльнулся он, словно волк, демонстрирующий зубы, чтобы запугать свою добычу.

– Это также означает, что я буду предана тебе, – заметила я, больше для себя, чем для него.

Но он все равно ответил на мой невысказанный вопрос.

– Ты же сейчас не спишь ни с кем другим, правда?

– Можешь не волноваться, – пожала я плечами. – Давай попробуем, если ты так хочешь.

– А как насчет того, что ты хочешь? – он пристально посмотрел на меня.

– На самом деле я не возражаю, – сказала я, – будь то секс по-дружбе или отношения, название не имеет значения. Я согласна.

– Ты не ответила на мой вопрос, – сказал он, и улыбка его погасла. – Это то, чего ты хочешь?

Я отвела от него взгляд. Это был вполне обычный вопрос. Но прежде чем я успела подумать об этом, услышала:

– Ты мне нравишься, – сказал он, удивив меня и я снова посмотрела на него. – Мне нравится твое отношение и дерзость, и мне нравится эта твоя мягкая сторона, та, которую, как ты думаешь, никто не замечает и о которой никто не заботится, но мне нравится. Ты единственная в своем роде, и я хочу заполучить тебя прежде, чем это поймет другой мужчина.

– Тебе нравится интрига, – подытожила я.

– Интрига – это основа любых здоровых отношений и, в конечном счете, любви. И я верю, что со временем я влюблюсь в тебя, а ты-в меня, по-своему.

У него была веская точка зрения. Но все же…

– Я не знаю, хочу ли я вообще влюбляться, – сказала я ему так же откровенно, как и всегда. – Я даже не знаю, смогу ли вообще. Но если ты настаиваешь на том, чтобы я хотела получить это предложение, тогда да, я хочу этого.

Я просто не понимала, что это может изменить в наших нынешних отношениях. Мы уже занимались сексом и делали некоторые незначительные публичные выступления. Это не могло быть настолько по-другому, если вообще было.

На его лице появилась еще одна ухмылка.

– Тогда я рад, что мы это уладили. Мы официально вместе.

– Да, – сухо сказала я и ахнула, когда он толкнул меня на спину, и я почувствовала, что он снова готов "к бою". И я совсем не возражала.

Одной только мысли о том, чтобы проводить с ним забвение на более регулярной основе, было достаточно, чтобы я была рада, что согласилась.