Текст книги "Шайтан-звезда (Часть 1)"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

– Разумеется, в райском саду у меня другое имя, о Джейран, улыбнулась красавица. – Но тебе нет пока нужды в нем. Настанет время – и мы дадим тебе тоже другое имя, если будет угодно Аллаху. А что касается хаммама то гурии долгое время не осмеливались обратиться к Аллаху с просьбой о нем. Он у нас совсем недавно, и Аллах повелел взять в райский сад праведную банщицу, которая будет соблюдать в хаммаме необходимый порядок. Вставай, о Джейран, незачем стоять передо мной на коленях, и пойдем, посмотрим помещение...

Джейран встала и, последовав за Сабихой, украдкой прикоснулась к ее руке. Та обернулась.

– Ты что-то хочешь сказать, о банщица?

– Разве в раю у праведников тело из земной плоти, о Сабиха?

– Разумеется, из плоти! – отвечала гурия. – Иначе зачем бы его омывать в хаммаме, и растирать, и разминать? Из плоти, да, но из преображенной, о Джейран, но тебе этого пока не дано понять.

– Значит, у праведников в раю остаются их мозоли, которые нужно срезать? – задала Джейран вполне резонный вопрос.

Тут Сабиха призадумалась.

– Мне и на ум не приходило расспрашивать праведников, остались ли у них еще мозоли, о Джейран, и причиняют ли они им неудобства, – призналась она. – Мне кажется, так быть не должно, а Аллах лучше знает. Так что если ты обнаружишь у кого-то на ногах мозоли, значит, такова воля Аллаха. И их непременно нужно распарить и осторожно срезать.

Возразить против воли Аллаха было нечего.

Райский хаммам оказался куда меньше земного. И был он в глубине того самого дома, на эйване которого Джейран завтракала. Входя во внутренние помещения вслед за Сабихой, она почему-то полагала увидеть комнаты, как те, что устраивают в домашних банях, с возвышением-суфой возле стены, с ямой для жаровни с углями и, разумеется, с чанами для воды, горячей и холодной.

Но никаких ям Джейран не обнаружила ни в предбаннике, ни в первой комнате, теплой, ни во второй и третьей, горячих, кроме разве что одной, для омовения ног. Райский хаммам отапливался или неким божественным образом, или же как столичные хаммамы – горячим воздухом с дымом, который поступал из топки в пространство под полом и выходил наружу через устроенные в стенах каналы, одновременно согревая их.

– Мне нужны веревки, чтобы натянуть их вдоль стен и развесить покрывала и салфетки, – сказала, оглядевшись, Джейран. – Таким образом они все будут на виду, и я смогу выбрать те, что мне нужны, к тому же, они согреются. Мне нужны полочки, на которые я поставлю благовония и масла для растираний, и флаконы, и миски, и сосуды для бобовой муки, а всего этого тут нет.

– И мука, и благовония, и зеленая глина, которая отмывает грязь не хуже бобовой муки, лежат в чулане, – Сабиха показала на занавеску, за которой имелась маленькая дверца. – Веревки, миски и все недостающее тебе доставят ближе к полудню.

– Ангелы, о Сабиха?.. – у Джейран перехватило дыхание.

Сабиха как-то странно посмотрела на девушку.

– Ангелы, о Джейран, только ты их, скорее всего, не увидишь, ибо посланцы Аллаха обладают нестерпимым для глаз блеском и без нужды таким, как ты, не показываются, – отвечала она. – В чем еще у тебя нужда?

– Еще мне нужна занавеска, которую вывешивают перед входом, когда наступает время женщин. Как мы назначим – от зари до полудня у нас будет время мужчин, а от полудня до заката – время женщин? Или же наоборот, о Сабиха? В том хаммаме, где мы встретились, были мужские и женские дни, мы можем сделать и так.

– Я не думаю, чтобы тебе пришлось служить праведникам... Впрочем, этот вопрос пусть решает ясноликая Фатима, о Джейран, – здраво рассудила Сабиха. – Есть ли нужда в чем-либо еще?

– Мне нужно тесто из мышьяка и известки, которое удаляет волосы, деловито отвечала Джейран. – Оно обладает противным запахом, но без него никак не обойтись. Но, может быть, в раю есть возможность изменить этот запах, о Сабиха? Уж больно он скверный...

– Мы помолимся об этом Аллаху, – сказала гурия.

* * *

Прошло несколько дней – и Джейран, освоившись в своем новом хозяйстве, поняла, что умерла она напрасно, и ничего не изменилось ни к лучшему, ни к худшему. Она носила одежду, о которой в прежней жизни могла лишь мечтать, и ела дорогие лакомства, но лишена была даже коротких встреч с возлюбленным. К тому же, платья и туфли ей достались вовсе не новые, и когда первый восторг прошел, она обнаружила это с немалым разочарованием.

Один Аллах знает, до чего бы она додумалась, если бы не пожаловала в хаммам сама Фатима аз-Захра, дочь пророка и праматерь каирских халифов, которые приходились ей пра-правнуками. Фатима была в блаженном состоянии духа и веселилась, как в день их первой встречи.

– Мое сердце привязалось к тебе, о доченька, и я буду твоей заступницей перед пророком и Аллахом! – сказала она Джейран. – Я даже замолвлю о тебе словечко перед скрытым имамом! Ублажи меня, разотри и разомни, и вымой мне голову, и высуши мне волосы теплыми покрывалами! И умасти меня той дорогой галией, что хранится у тебя в китайской чаше! Знаешь ли ты, что твои обстоятельства переменяются к лучшему, о Джейран? Твое лицо округляется, и на щеках появился румянец, и волосы твои потемнели, клянусь Аллахом!

– Все это – благодаря тебе, о госпожа, – почтительно отвечала Джейран. Что касается щек – праведница не солгала, Джейран столько времени проводила теперь на свежем воздухе, что нажила себе заметный румянец. А что касается волос – сама она изменений не замечала, но дочери пророка, разумеется, виднее.

И девушка трудилась так, что взмокла не хуже лежавшей перед ней распаренной Фатимы. Каждый палец она растирала и вытягивала до щелчка в суставе, прошлась по всем жилками, но когда добралась до пышной груди, когда прикоснулась к ней, чтобы совершить те кругообразные движения, которым обучил ее хозяин, Фатима вдруг расхохоталась.

– Достаточно с нас и того, что было, о доченька! Аллах вознаградит тебя, – и она резким движением села, свесив ноги с топчана. – Сними покрывало с моей головы, расчеши мне волосы, о Джейран, и уложи их.

– Я не умею укладывать волосы, о госпожа, – призналась девушка. – Меня никогда не учили этому.

– Аллах вложит умение в твои пальцы, о доченька, – пообещала Фатима.

В самом деле – когда хорошенько протертые кудри высохли на солнце, Фатима подобрала их с одной стороны, показала, где пропустить жемчужную нить и куда ее вывести, чтобы она подхватила локоны у щек, и Джейран выполнила все ее указания, и праведница осталась довольна. Когда же Джейран повторила то же самое и с другой стороны не менее удачно, то Фатима пообещала произвести ее в райские гурии при первом же удобном случае, если будет на то воля Аллаха.

Но Джейран вовсе не хотела становиться гурией.

В свои свободные часы она отходила от хаммама, при котором и ночевала, довольно далеко. Она видела, чем занимаются гурии с молодыми, плечистыми, веселыми праведниками, которые угодили в рай непонятно за какие заслуги. Мало того, что они, по две и по три, ублажали этих праведников таким путем, как тем было угодно, сопровождая свое служение вскриками страсти, громкими вздохами и диковинными словами, они еще пили с праведниками вино из больших кувшинов, и вино это было крепким – Джейран, подобрав забытый кувшин на берегу ручья, не удержалась и попробовала. Больше всего удивило Джейран, что во время забав с праведником одна из гурий непременно играла на лютне, напевая при этом любовные песенки с такими словами, что за них гурию стоило бы с позором выставить из рая. Очевидно, терпение Аллаха было бесконечно.

Ей не хотелось лежать в объятиях грубоватого и неуемного в страстях праведника, ей не хотелось также пить обжигающее рот и глотку вино. Ей становилось не по себе при мысли, что пресловутый скрытый имам из рода Исмаила, чьего явления и торжества уже по меньшей мере два столетия так ждут все правоверные, будет вести себя подобным образом. И обещанное повышение в чине ее вовсе не обрадовало.

Наконец Фатима, посвежевшая и похорошевшая после хаммама, покинула Джейран, так и не набравшуюся смелости отказаться от звания и обязанностей гурии.

Джейран прибралась, выстирала и вывесила на солнце покрывала, вымыла в хаммаме пол и сама ополоснулась в водоеме. Тем временем наступил вечер и, как всегда, остыли стены и пол хаммама. Девушка вышла в сад, прошла до той поляны, где обнаружила ученика брадобрея, и несколько раз чмокнула, призывая козочку. Но и козочки не было поблизости, а ведь Джейран припасла для нее от ужина кусочек сладкой кунафы и нарочно очистила от косточек несколько фиников. Пришлось все это съесть самой, да еще вдобавок молча. Ведь Хусейн тоже больше не появлялся, и не у кого было спросить, нашлись ли дорогие шаровары из дабикийской ткани каирского покроя.

Джейран была не из разговорчивых, но от райского образа жизни она боялась и вовсе онеметь.

Когда в середине дня в хаммам приходили гурии, Джейран мыла их, и терла, и разминала молча, не обращая внимания на их разговоры. Мастерство ее было таково, что в советах она не нуждалась. А разговоры красавиц были таковы, что уже стали наводить на нее скуку. Невозможно же, в самом деле, каждый день слушать об айрах мужчин и фарджах женщин, о их достоинствах и недостатках, а также о винах, пряностях и музыкальных ладах, чтобы это не стало подобно треску в ушах, как будто туда бросают пригоршни камушков!

За это время у нее дважды побывали Сабиха и вторая из сопровождавших в городе Фатиму невольниц – Махмуда. Но и с ними больше беседы не получалось – не осведомляться же, в самом деле, о здоровье ясноликой Фатимы! Когда же Джейран спросила, что за стоптанные туфли отыскались между ковром и циновкой, Сабиха отвечала, что это, вероятно, туфли самой Джейран, ведь по милости Аллаха она здесь наделена в избытке и одеждой, и обувью. Туфли, впрочем, после этого пропали.

Стемнело, но возвращаться назад и ложиться на одинокое ложе у Джейран не было никакой охоты.

Райский сад расположился в небольшой долине между гор, холодные ветры не проникали сюда, и выросшая в пустыне девушка сперва очень удивлялась теплым ночам, ведь даже в городе с закатом солнца наступала ощутимая прохлада. Джейран безбоязненно шла по усыпанным песком дорожками, стараясь держаться подальше от музыки, время от времени доносившейся из-за розовых кустов.

Иногда ей казалось, что лучше бы заткнуть уши, чтобы не слушать вольнодумных песен. Ведь они явственно противеречили Корану! И что же должна думать правоверная, услышав такие слова:

Кровь любую запретно пить по закону, Кроме крови лозы одной винограда.

Напои же, о лань, меня, – и отдам я И богатство, и жизнь мою, и наследство.

И это еще было самое невинное из всего, что пелось до поздней ночи.

И вот однажды Джейран в своей вечерней прогулке добралась до большого дома, к стене которого примыкал высокий эйван. Для этого ей пришлось

пересечь всю долину. Так далеко она раньше не забиралась.

Джейран удивилась тому, что в раю строят дома. Хаммам не может обойтись без крыши и купола, таково его устройство, но что гурии и праведники должны спать в постелях, как люди, ей в голову не приходило. Девушка взошла на эйван, подошла к двери и приподняла занавеску.

Она увидела немалое помещение с возвышением в задней его половине, освещенное светильником на трех цепях. На том возвышении было ложе из можжевельника, выложенное драгоценными камнями, а над ним полог из красного атласа с жемчужными застежками. Колонны и стены были выложены всевозможным мрамором, разрисованным всякими румскими рисунками, а на полу были постланы цыновки из Синда, покрытые басрийскими коврами, и эти ковры были изготовлены по длине помещиния и по ширине его.

У изголовья ложа возле круглой позолоченной курильницы стоял тусклый медный кувшин величиной с бутылку из оливкового стекла, в каких хранилось самое крепкое и терпкое вино.

Стоял он не на столике, как полагалось бы, окруженный блюдами и мисками, а на полу у ножки ложа, что наводило на странную мысль – будто в этом медном кувшине хранилось нечто несъедобное.

Поскольку роскошь обстановки была в раю делом обыкновенным, то Джейран удивилась лишь странному месту для кувшина. Очевидно, ложе ждало очередную гурию и ее временного повелителя, для них же был накрыт и столик. Джейран вышла на эйван, вовсе не желая сталкиваться с этими возлюбленными, кем бы они ни были, и застыла, вмиг покрывшись холодным потом.

Она услышала голос Фатимы.

– Порази Аллах всех вонючих с сонными айрами! .. – бормотала праведница, наощупь пробираясь к своему жилищу. – Не дай им Аллах мирной кончины! И покарай Аллах тех, чья страсть коротка и айры расслабленны, и нет от них проку для женщин! Эти айры останутся бессильны, даже если их мазать волчьей желчью, и не поднимутся они, даже если их смазать салом из верблюжьих горбов... даже если смазать ослиным молоком, а это верное средство... Зачем только создал Аллах мужей с негодными к делу айрами?..

Джейран приоткрыла в изумлении рот.

Праведницу явственно пошатывало. А что послужило причиной и что следствием в ее неожиданном состоянии, установить было уже невозможно, Выпила ли она сперва вина, а потом не получила удовлетворения от избранника, или же вино она пила после своей неудачи, – этого Джейран так никогда и не узнала.

– Эй, Хайзуран! – обратилась к ней Фатима. – Помоги же мне взойти на эйван, о распутница, предпочитающая ослиный айр мужскому! Долго ли мне звать тебя, о развратница?

Сообразив, что сердитая праведница не в том состоянии, чтобы различать лица, Джейран подошла, обняла ее и возвела на ложе, затем сняла с ее ног туфли и, повинуясь приказу, стянула с нее шальвары.

– А теперь ступай, да хранит тебя Аллах... Стой, говорю тебе, подай мне сперва кувшин, о дочь греха! – потребовала Фатима и, естественно, желаемый кувшин получила. – Ступай, о Хайзуран, ступай, и проследи, чтобы никто не бродил поблизости...

Джейран вышла и осталась на эйване.

Что-то было неладно в этом раю и с этими праведниками!

Девушка подкралась к двери, опустилась на колени и чуть приподняла занавеску.

Фатима, бормоча невразумительное, отвинчивала крышку своего кувшина и с большим трудом сняла ее.

– Выходи, о Маймун ибн Дамдам! – приказала она. – Выходи, о раб кувшина! Или я должна пустить в ход тяжкие заклинания власти?

Кувшин остался безмолвен.

– Нет у меня терпения всякий раз упрашивать и умолять тебя, о раб кувшина! – возмутилась Фатима. – Уже сейчас для тебя почти закрыты Врата огня! А я сделаю так, что не останется даже щелочки, в которую может протиснуться комар, клянусь Аллахом! Выходи и делай свое дело!

Серый дым, закручиваясь, как локон красавицы, пошел из горлышка кувшина, и устремился к светильнику, и обвил его, и огонь словно утонул в дыме, и в помещении стало темно, и из этой темноты донесся истомленный голос:

– Ко мне, ко мне, о Маймун ибн Дандан!

Джейран на цыпочках отступила и кинулась бежать.

К себе в хаммам она влетела так, будто раб кувшина гнался за ней, щелкая огромными зубами и рыча от голода.

– Этот рай – обиталище шайтана! – вслух сказала Джейран, отдышавшись. Как это я угодила сюда?

Она вышла к водоему, и расстелила молитвенный коврик, и призвала Аллаха, невзирая на то, что время было неположенное, и долго молилась ему о спасении, причем, когда известные ей слова молитв все были сказаны, она заговорила так, как если бы обращалась не к Богу, а к отцу.

– Я знаю, что сама виновата, о Аллах, о спасающий и покрывающий! говорила Джейран. – Я была ребенком, когда эта глупость пришла мне в голову и одолела меня! Но почему же ты не пришел на помощь ребенку, о Милосердный? Почему ты позволил мне смотреть на эту звезду? И когда дети дразнили меня дочерью шайтана, почему ты не вложил в мою душу уверенности? Я не прошу у тебя красоты, я не прошу у тебя богатства, о Аллах, я прошу у тебя веры! Ведь если я смотрела на ту звезду, способную изменять свечение, словно подмигивая и прижмуриваясь, если я молилась той звезде, значит, ты в те минуты оставил меня, о Аллах!

Тут Джейран замолчала и обвела взглядом ночной небосвод. То ли время года было неподходящее, а то ли горы заслонили часть его, но способной подмигивать звезды она не нашла, хотя, как все дети пустыни, умела определять свой путь по звездам.

– Почему ты позволил людям называть ее Шайтан-звездой, о всесильный? спросила Джейран, убежденная, что в этот ночной час ее связь с Аллахом в час молитвы крепче, чем была бы днем. – Разве не ты сотворил ее? Почему ты позволил мне родиться под этой звездой и привязаться к ней? Почему в бедствиях она была моей единственной опорой? Ведь если днем тебе вслед кричат: "А вот идет дочь самого шайтана, с коротким носом и голубыми глазами! ", то ночью ты всем назло изберешь Шайтан-звезду!

Но Аллах молчал, не желая, очевидно, отвечать на неразумные речи.

– Ты допустил, чтобы я по глупости совершила страшный грех, о Аллах! продолжала Джейран. – Да, я призывала Шайтан-звезду, но я тогда была еще ребенком! Помоги мне выбраться отсюда, о Аллах!

Вероятно, если бы Джейран действительно находилась в раю, она получила бы хоть какой-то ответ. Но молчал ночной небосвод, и все яснее становилось девушке, что далеко от этой теплой долины, укрытой в горах, до подлинного рая.

– О Аллах, кому и зачем потребовалось устраивать все это? – спросила она, поднимаясь с колен, но уже не господа миров, а себя. Воистину содержание такого рая, где было все для блаженства, включая хаммам, стоило его хозяевам немалых денег.

Но напрасно ломала себе голову Джейран, она не находила ключа к этой тайне, и сон сморил ее, и во сне тоже не пришла отгадка.

А утром она, как всегда, обнаружила на эйване поднос с завтраком.

Мгновенно забыв о всех сомнениях и тревогах, Джейран ахнула от восторга: главным блюдом тут был большой пирог-мамуния, из самых дорогих пирогов, какие только водились у бакалейщиков, и поверх тоненького слоя теста лежали толстым слоем мелко растертые с сахаром миндаль, орехи и фисташки.

Всю жизнь она мечтала отведать такого пирога. И была уверена, что ей это не дано, как не даны новые шелковые наряды. Однако и то, и другое она получила.

До сих пор Джейран не задумывалась, кто и как приносит ей еду. Воистину, свет, исходящий от посланца Аллаха, мог быть губителен для ее глаз, и не было ей нужды проверять, так это или не так. На сей раз девушка подошла к ступенькам, ведущим на эйван, и внимательно их рассмотрела.

Никаких следов Джейран не обнаружила, хотя человек, прошедший по песчаной дорожке, непременно должен был их оставить. Но и песчаная дорожка не свидетельствовала о том, что по ней прошли туда и обратно. Очевидно, здешние ангелы носили с собой метелку из пальмовых листьев, чтобы заметать следы.

Еду принесли довольно рано – она уже успела остыть. А может, это были остатки ночного пиршества гурий и праведников. Тут Джейран уж и не знала, что подумать. Она присела на ступеньки и взялась за голову. Когда она запускала руки в волосы и шевелила их, думалось быстрее, чем обычно.

Хозяин хаммама, случалось, хвалил ее за сообразительность. Пора было пускать в ход это дарованное Аллахом свойство. Ночные мольбы не принесли душе желанного облегчения, вопрос о грехах и наказаниях остался без ответа, и о происхождении подозрительного рая – равным образом. Джейран кое-что выдумала, попросила прощения у Аллаха за то, что она, возможно, оскорбляет глупым подозрением его ангелов, и отправилась в помещение хаммама. Там следовало все приготовить к явлению гурий. Утром они, видимо, отсыпались, как и праведники, а ближе к полудню приходили плескаться в теплой ароматной воде и готовиться к вечерним проказам.

Стирка и уборка у Джейран обычно затягивались до вечера.

Незадолго до темноты, совершив молитву возле водоема, она вернулась на эйван. Ночи были теплые, там она и спала на коврах, но прежде, чем ложиться, сходила в чуланчик, где хранились все ее снадобья, и вернулась с миской бобовой муки. Этой мукой она осторожно посыпала все ступеньки эйвана и все пороги.

И, разумеется, обнаружила утром следы не ангельских крыльев, а вполне человеческих подошв.

Некто, имевший в руках поднос с завтраком, явился из хаммама и туда же удалился. Не из цветника, как можно было ожидать, а именно из хаммама.

Джейран наломала веток, смастерила веник и вымела муку. Она узнала, что хотела. И вознегодовала – как и всякий, кто позволил провести себя хитрецам и мошенникам.

При хаммаме Джейран обитала с десяти лет. Сперва из любопытства она лазила и к топке, и даже в горячее подполье, за что была жестоко наказана а если бы она не успела вовремя выбраться, запутавшись среди подпирающих потолок столбиков, и задохнулась в дыму, а если бы провалилась в трубу, по которой удаляется грязная вода? Устройство хаммама Джейран знала и не было у нее нужды еще раз ползать на животе под низким потолком, пачкаясь о закопченные кирпичные столбики.

Но то были человеческие, а не райские хаммамы.

Джейран еще могла допустить, что ангелы, проникая сквозь стены, поддерживают в топке огонь, доставляют чистую и убирают грязную воду, но раз в раю хозяйничали обычные, такие же, как Джейран, рабы Аллаха, то они попадали к топке через дверь, а вот откуда они приходили – еще предстояло узнать, если будет на то воля Аллаха.

Настолько велика была в девушке обида на Фатиму и ее лживых невольниц, настолько яростное негодование владело ею, что Джейран твердо решила покинуть этот рай и в ближайшем же городе сообщить кади, какие чудеса творятся в горной долине. А наилучшим для нее выходом было бы вернуться к хозяину, который наверняка знал, как следует подавать жалобы, и имел высокопоставленных приятелей. Конечно, всей правды даже ему рассказывать не следовало – достаточно хозяину было знать, что его лучшую банщицу просто заманили в некий дом, связали и увезли насильно.

Джейран не сделала этим женщинам никакого зла – и была обманута ими, увлечена прочь от человека, которого желала. Ее заманили обещанием близости с возлюбленным, и ничто не свидетельствовало о том, что она еще хоть раз в жизни возлюбленного увидит!

Расспрашивать гурий о том, как выбраться из рая, было бы нелепо и бесполезно. Такие расспросы первым делом накликали бы на Джейран неприятности. Бродить по долине без дела, отыскивая ведущие наружу дороги, она тоже не решилась. Исчезать отсюда следовало, не привлекая к себе лишнего внимания, раз и навсегда.

Джейран выросла в условиях, когда доводилось довольствоваться немногим, протягивать руку к тому, что было в пределах досягаемости руки, и извлекать даже из малого всю пользу, какая только была возможна. Эти способности немало пригодились ей, когда она странствовала вместе с хозяином от хаммама к хаммаму. Джейран даже немножко гордилась своей сообразительностью в том, что касается обыденных дел.

Если некто, получивший приказание кормить ее завтраком, не приходит, как положено честному человеку, по ступенькам, а тайно появляется из глубины хаммама, то, стало быть, хаммам соединен с какими-то другими помещениями. Так рассудила Джейран – и впервые отправилась в обход своих владений.

До сих пор ей вполне хватало эйвана и комнаты за ним. Эйван, открытый с трех сторон, четвертой примыкал к лишенной окон стене, до которой было не добраться из-за густого кустарника. Джейран попыталась обойти здание и найти дверь, через которую попадают в помещение для топки. Но никакой двери, кроме уже известной ей, она не нашла, и причина тому имелась внушительная – горный склон, из которого здание как бы высовывалось. Склон порос цветущими кустами, выше были небольшие уступы и террасы, тоже зеленые, и круто вздымались голые камни.

Готовясь к появлению гурий, Джейран время от времени выбегала на поляну. Если хаммам согревается пламенем от дров, то из его труб должен подниматься дым. Но вот уже нагрелись пол и стены в жарких комнатах, а дыма над зданием нет, и что бы это могло означать?

Старательно вглядываясь, Джейран обнаружила-таки на склоне два места, откуда потянулись вверх струйки, и оказались они довольно высоко. Выходит, и в отоплении хаммама не было ничего божественного.

Долго искала Джейран ход, ведущий к топке, но так и не нашла. Оставалось лишь опять рассыпать на ночь бобовую муку.

А утром выяснилось нечто и вовсе неожиданное.

В квадратном предбаннике с длинной суфой вдоль стены имелось квадратное же углубление в углу для воды. Там можно было ополаскивать ноги по колено. К вечеру вода делалась несвежей, утром углубление оказывалось наполненным чистой водой.

Следы появились на краю этого маленького водоема и к нему же приводили обратно.

Джейран босыми ногами ощупала дно – и, судя по всему, крышка люка была во всю величину дна. Оставалось лишь вымести муку и дождаться вечера.

Тот, кто приносил поднос с едой, делал это перед рассветом. Караулить не имело смысла, а работы Джейран никогда не боялась. К кожаному ведру она была приучена с детства, и вычерпать водоем – нетрудное дело для того, кто целыми вечерами вытягивал ведра из глубокого колодца и переливал их в каменные бадьи, чтобы напоить скот.

Предстояла девушке и другая работа – снова натаскать воды из ближнего ручейка, чтобы никто не догадался о ее затеях.

Призвав на помощь Аллаха, вооружившись его именем, Джейран вытащила первое ведро, вынесла и выплеснула в кусты. Последнюю воду она извлекла из водоема посредством покрывала, которое потом насухо выжала и повесила на эйване.

Она обнаружила отверстие для поступления воды и другое, гораздо ниже, для стока воды, в которое проходила кисть ее руки, и нашарила также заслонку, которая удерживала воду, не позволяя ей раньше времени уйти по трубам-кубурам в большую трубу, собирающую в себя грязную воду со всего хаммама.

Обычно хаммам в городе ставили так, чтобы сзади был большой овраг, куда удобно спускать грязную воду, а если случайно вместе с ней уплывет повязка или покрывало – чтобы без затруднений найти их на склоне.

Сказав себе, что неплохо бы разобраться, куда уходит грязная вода из большой трубы райского хаммама, Джейран отправилась разыскивать орудие, которое позволило бы ей приподнять плотно притертую крышку люка.

Ножа в ее хозяйстве не было, да и на что нож женщине, вся забота которой – возня в хаммаме и стирка покрывал? Пища ей тоже доставлялась такая, что не требовала разрезания, а если в миске и было что-то жидкое, то ложку приносили и уносили... Джейран, естественно, подумала про черенок ложки, но такова уж оказалась в тот день воля Аллаха, что ложки ей не принесли. Другим возможным орудием была бы палка. Но не росло поблизости дерева, ветка которого могла бы стать этой палкой.

Третье, о чем подумала Джейран, было черепком от толстой миски.

Она думала, что одного черепка окажется достаточно, но их пришлось вставить в щель несколько, наподобие клиньев, прежде чем удалось просунуть пальцы и уцепиться ими снизу за край толстого люка.

Пока Джейран возилась с водоемом, окончательно стемнело, а огня у нее не было, так что последние свои действия она совершала почти наощупь.

Откинув крышку люка и придерживаясь за края водоема, она спустила вниз ноги и нашарила ступеньки.

Их оказалось шесть. Голова Джейран еще не скрылась в отверстии люка, а ноги уже стояли на полу некого узкого коридора, и нужно было пригнуться, чтобы ходить по нему. Но Джейран предпочла выбраться наверх и уничтожить все следы своей деятельности. Она боялась ходить в кромешной тьме там, где ничто хорошее ее не ожидало.

Натаскав воды из ручья, который она сперва искренне посчитала райским источником Каусаром, она заполнила углубление и, немало устав от всей этой возни, легла спать.

Утром, поев, она спустилась по ступенькам эйвана и стала рисовать на песке прутиком план своего хаммама. Получалось так, что он простирался не вглубь горы, а как бы вдоль склона. Потом она деловито измерила шагами расстояния внутри и снаружи; по положению большого котла-хумы, из которого через отверстие она черпала горячую воду, установила, где топка, и нужно ей это было затем, чтобы понять, куда и откуда может вести подземный коридор.

А потом, когда она уже стерла с песка свои рисунки, в хаммам пришли Сабиха и Махмуда, истомленные бурной ночью и почему-то недовольные друг другом. Часть этого недовольства излилась на всегда бессловесную Джейран.

Девушка не надеялась увидеть их так рано и не придумала заранее то сложное вранье, которое помогло бы ей выпросить светильник. Но, видно, Аллаху были угодны ее ночные подвиги, и повод для просьбы объявился сам, без всякого старания девушки. Повод этот имел вид пятна на белом покрывале, которое попалось на глаза Махмуде. Пятно было большое, вполне отчетливое, и если бы Джейран заметила его, то уж наверняка попыталась бы отстирать. Но покрывало было то самое, которым она добывала последнюю воду из маленького водоема, а полоскала в ручье после заката.

Невольницы Фатимы потребовали от банщицы оправданий, а требующий получает, как всем известно, желаемое. Они и получили ответ – в день, когда хаммам посетили все семь знакомых Джейран гурий, она завершила стирку уже в полумраке, и, разумеется, не оставила бы пятна, если бы ее снабдили светильником.

Так и вышло, что вместе со следующим завтраком девушка получила и глиняный светильник, заправленный вонючим маслом. Но об ароматах она и не мечтала. В ту же ночь Джейран проделала с люком все то, что в предыдущую, но на сей раз уже быстрее. Засунув на всякий случай за пояс большой и крепкий черепок, она спустилась в коридор и двинулась не в сторону топки, а в противоположную, и сделала дюжину шагов, ведя одной рукой по стене, а другой держа на уровне глаз светильник, и оказалась, по ее расчетам, под той комнатой, в которой ночевала. Джейран пошла дальше – и вскоре, выйдя за пределы дома, примыкавшего к хаммаму, оказалась уже под зарослями цветущих кустарников. И, наконец, она обнаружила еще одну лестницу.

Поставив светильник под нижнюю ступеньку, Джейран поднялась настолько, что, будь она в хаммаме, оказалась бы на уровне крыши эйвана. Витая лестница уткнулась в потолок – и, обшарив его, Джейран поняла, что над ней очередной люк.

Это был тяжелый люк, сколоченный из очень толстых досок, и поднять его было бы под силу разве что очень крепкому мужчине. Джейран, которая, при всей своей безответности, обладала немалым упрямством, очень обиделась это означало, что нет ей проку ни от коридора и ни от лестницы. На всякий случай она, призвав на помощь Аллаха, поскребла черепком между краем люка и потолком. И ей показалось, что камень поддается черепку.

Джейран спустилась за светильником, вернулась к люку и убедилась, что если усердно скрести в одном месте, то можно расширить уже имеющуюся щель, которая была вдвое тоньше мизинца девушки. Еще не заботясь о том, каково ей будет поднимать люк, Джейран принялась было расширять щель, но вдруг услышала наверху шаги.