355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Далия Трускиновская » Шайтан-звезда (Часть 1) » Текст книги (страница 11)
Шайтан-звезда (Часть 1)
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 19:42

Текст книги "Шайтан-звезда (Часть 1)"


Автор книги: Далия Трускиновская



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Выглянув из-за гребня и посмотрев вниз, девушка поняла, что оказалась на самом краю райской долины. Очевидно, теперь она могла, обогнув свой мнимый рай, спуститься по другую его сторону – при условии, что и там не было бешеного потока. Она миновала водохранилище и, повернув, пошла дальше. Каменной террасы там уже не было, и это означало, что невольников Фатимы она в этой местности вряд ли встретит.

Вскоре дорогу ей преградил утес, обойти который Джейран никак не могла. Она легла на камни, чтобы проползти, – и тут оказалось, что в дюжине локтей под ней есть еще одна терраса. Вот только стена, которую следовало преодолеть, чтобы добраться до нее, была отвесной.

Джейран со вздохом развязала узел и достала два нарядных платья, голубое и черное с золотым шитьем. Обоих ей было до слез жалко. Но то шелковое, нежное и тонкое, что было на ней, могло не выдержать веса.

Девушка попыталась завязать скользящий узел, чтобы потом, оказавшись внизу и дернув, вернуть себе свои платья. Но тут милость Аллаха оставила ее – уже внизу обнаружилось, что платья, связанные подолами, не желают отцепляться от того камня, который удерживал Джейран во время спуска.

Это было плохо и по другой причине – те, кто, идя по следу зеленого шайтана, случайно заберутся туда, обнаружат еще одну улику, и станет ясно, что шайтаном была беглая банщица.

Джейран взяла совсем отощавший узелок, обхватила кувшин и заспешила прочь, подальше от своих ненаглядных платьев.

В этом бедствии ее утешало лишь одно – она не потеряла кувшина, и ее преследователи не смогут послать по ее следу джинна Маймуна ибн Дамдама.

А между тем начинало быстро темнеть...

Следовало поскорее найти место для ночлега.

Терраса привела девушку ко входу в пещеру. Входом этим она завершалась, так что волей-неволей приходилось, положившись на милость Аллаха, входить и двигаться наугад.

Подъем в пещеру оказался крутым, а сама она – подозрительно маленькой. Причем Джейран в устройстве входа опознала человеческую руку – несколько больших камней прикрывали его так, что снизу о нем было и не догадаться. Очевидно, где-то в глубине пещерки имелся вход в другое помещение. И это оказалась узкая трещина, откуда исходил дурной запах. Джейран понюхала и поняла, что это такое. Такую гнусную вонь мог произвести лишь тысячелетний слой помета летучих мышей.

Джейран поскорее выбралась на свежий воздух.

Вряд ли летучие мыши нагромоздили камни, чтобы скрыть путь в свое убежище. А если здесь хозяйничали люди – то наверняка найдется какой-либо спуск вниз. Ведь по каменной террасе сюда можно было попасть лишь сверху...

Тут Джейран едва удержалась от искушения дать себе порядочную оплеуху. То, что сама она попала на этот путь сверху, еще не означало, что он и впрямь ведет именно оттуда. Ведь она, спустившись по платьям, повернула наугад, она пошла по террасе направо, а с тем же успехом могла пойти и налево.

Джейран вернулась туда, где все еще висели платья.

– Пусть это будет наибольшим из того, чего лишит меня Аллах! – сказала она, глядя на них все же с сожалением, и пошла в противоположную сторону, высматривая внизу следы выветренных временем тропинок.

И с другой стороны терраса оборвалась у входа в пещеру, причем был он расположен на высоте человеческого роста.

Вряд ли обитатели этих двух пещер, соединенных террасой, только тем и занимались, что странствовали из одной в другую. Хоть одна из них имела выход туда, где можно было найти дорогу, ведущую к селениям.

Джейран на всякий случай запустила в отверстие камнем, а сама спряталась за выступом стены. Никто не выскочил и не вылетел – так что можно было, призвав имя Аллаха, карабкаться вверх.

Попав вовнутрь, Джейран поняла, что идет верным путем. В пещере становилось с каждым мгновением все темнее, но она увидела, что здесь несомненно жили люди. Джейран, к изумлению своему, успела обнаружить искусственный водоем, продолговатый, шириной локтя в три, длиной локтей в десять. Дождевая вода поступала туда через вертикальный сток с приспособлением для предварительного отстоя. И можно было не только напиться , но и заново наполнить бутылку, потому что вода в ней приобрела не только аромат дорогого маста, но и неприятный привкус.

Здесь Джейран и решила провести ночь – ибо ничего более подходящего она уже не нашла бы. А водоем все же обещал и питье, и утреннее омовение.

Усердно прочитав вечернюю молитву, Джейран завернулась в последнее из покрывал, взятых в хаммаме, улеглась поудобнее и, устав от блужданий по горному склону, заснула.

Проснулась девушка, как и следовало ожидать, от неловкого положения тела и от холода. В отверстие, через которое она сюда забралась, уже пробивался свет. И при свете этом прямо у себя над головой Джейран увидела дырку в стене, как раз такую, чтобы протиснулся ее кулак. Такая дырка могла быть только входом в змеиное логово. Джейран отшатнулась от нее – и почувствовала, что тело плохо ее слушается.

Она порядком закоченела в пещере, и не было у нее иного способа согреться, кроме растирания своих рук и ног.

Путь, которым она попала сюда, был безнадежен. Следовало поискать каких-то ходов в глубине пещеры.

И Джейран действительно узким лазом протиснулась в другую пещеру. Потолок ее обвалился много лет назад, и весь пол ее был усыпан камнями, в том числе и неподъемными глыбами. Вверху сквозило рассветное небо..

Джейран пошла вдоль стены, опасаясь нового обвала и радуясь тому, что пол там, где нет камней, утрамбован. Рука ее провалилась в пустоту ниши. Но пальцы уткнулись в некое плетение. Пошарив, Джейран ухватилась за ручку и вытащила корзину.

Эта корзина, битком набитая вещами, была, казалось, сплетена совсем недавно. И лишь ее содержимое наводило на мысли о давних временах, когда еще не пришел пророк и люди верили в идолов. Там были сосуды для масла, какие Джейран видела всего раз в жизни, и старинные лампы, и железные

серпы, и даже старые сандалии необычного вида, не подбитые гвоздями, а прошитые толстыми нитками.

Сандалии мало того, что оказались прочными, так еще и пришлись Джейран впору. И они были куда удобнее для хождения по камням, чем ее городские вышитые туфли из сафьяна.

Аллах верно направил ее причудливый путь – здесь много лет назад, еще до обвала, скрывались люди, и они каким-то образом попадали сюда, и не через пещеру летучих мышей же они забирались в свое обиталище!

Джейран довольно быстро обнаружила то отверстие, через которое можно было выбраться наружу. Но две немалые глыбы загородили его, и одна легла поверх другой, так что протиснуться было невозможно.

Джейран постояла, подумала, вспомнила этих двух врагов Аллаха, Ибрахима и его товарища, спихивавших тело в трубу-кабур, – и принялась за дело.

Она стала стаскивать со всей пещеры небольшие камни, укладывая их так, чтобы между стеной и глыбами оказалось расстояние, равное длине ее вытянутой руки. Когда выложенный ею каменный топчан достиг высоты ее груди, она оборудовала там седалище и плоскую спинку, о которую могла бы опереться.

Сев и подтянув колени к груди, девушка уперлась ногами в глыбу, призвала имя Аллаха и стала понемногу, все увеличивая силу, жать на нее пятками. Наконец глыба, не слишком устойчиво лежащая, поползла и рухнула. Открылся просвет, через который можно было проползти. Но когда Джейран выглянула, то оказалось, что под входом в пещеру – крутой откос, настолько крутой, что она не удержалась бы там на ногах.

Вряд ли те, что оставили тут свою корзину, лазили вверх и вниз по откосу. Возможно, сбоку к отверстию вела тропинка, но Джейран из-за глыбы не видела ее и, вылезая, могла до нее не дотянуться.

Она опять пошла собирать камни, но обнаружила, что самые маленькие уже использовала для своего топчана. Пришлось разобрать его – и тут уж в ход Джейран пустила всю свою сообразительность. Когда она спихивала верхнюю глыбу, ее союзницей была стена. Теперь же ей приходилось выкладывать каменное сидение, не имея опоры для спины. Вся надежда была на общую тяжесть камней. Если она окажется больше тяжести глыбы, то Джейран, с помощью Аллаха, удастся избавиться от этого препятствия.

О том, что глыба может оказаться не под силу ее крепким ногам, Джейран старалась не думать.

Она опять уселась, опять подтянула колени к груди, опять стала медленно и понемногу выпрямлять ноги, отжимая от себя непокорный камень. В какой-то миг ей показалось, что силы ее внезапно иссякли. И тут же внезапная злость заставила ее напрячь спину до судороги.

Глыба поползла, покачнулась на пороге пещеры – и с грохотом низринулась вниз, поднимая пыльный след.

Путь был открыт!

Джйран немного посидела на полу, тяжело дыша, потом неторопливо встала, взяла кувшин с узелком и ступила на порог.

Действительно, к отверстию подходила боковая тропинка, и спуск был опасен только в самом начале, а дальше росли кусты, за которые можно было хвататься, и вдали виднелась ведущая к горам дорога, и по ней можно было добраться до придорожного хана, или до оазиса, или до колодца, где останавливаются караваны!

Джейран быстро спустилась к кустам, чуть не попав при этом в неглубокую расселину. Сев на краю, она стала размышлять, намного ли сократит себе путь, если спрыгнет вниз. И тут она услышала мужской голос.

– Эта распутница заблудилась в пещерах, о аль-Абдар, и нет нам нужды выезжать на дорогу.

– Нас никто не увидит здесь, о дядюшка, – отвечал другой, – а госпожа не стала бы посылать за нами, если бы твердо была уверена, что эта развратница пропадет в пещерах.

– Просто никто не прошел эти пещеры полностью, и не узнал всех их секретов, и не затягивай свои разговоры, о ослиный хвост! Если есть два выхода из долины, то может быть и третий. А когда эта распутница доберется до города и расскажет о том, где она побывала, – ты будешь благодарен палачу, если он всего-навсего повесит тебя! Мы должны найти ее, отрубить ей голову – и в этом будет наш отдых от ее зла!

* * *

– Мы не видели никаких караванов, возглавляемых женщинами, о господин, сказал мужчина средних лет, которого Джабир аль-Мунзир обнаружил на краю маленького поля, где пшеница, казалось, была при последнем издыхании. Здесь не проходят караванные дороги. Но совсем недавно, когда я только начинал сев, ко мне подъехал человек на хорошем верблюде, сопровождаемый невольниками. И назвался он купцом, торгующим медной утварью. Он искал жену, которую у него, как он сказал, похитили и повезли вон туда. И он тоже расспрашивал о небольшом караване, который принадлежал женщине средних лет.

Земледелец показал рукой в направлении далекой горной гряды.

– Откуда он знал это? – спросил аль-Мунзир.

– А разве я должен был задавать ему вопросы? Он заплатил мне два дирхема за то, чтобы задавать вопросы мне, о господин, а не самому их выслушивать.

Поняв намек, аль-Мунзир достал деньги и, наклонившись с коня, протянул их мужчине.

– Клянусь Аллахом, ты дал мне десять дирхемов! – воскликнул тот.

– Значит, я могу задать тебе впятеро больше вопросов, чем купец, усмехнулся аль-Мунзир.

– Из всех сыновей арабов, что когда-либо садились на коня и подвязывали к ноге копье, ты – наилучший, – убежденно сказал земледелец. Меня зовут Хасан, и сам я, и моя семья – к твоим услугам, о господин. Как насчет того, чтобы поесть в моем доме?

– Я охотно отдохну и поем в твоем доме, о друг Аллаха, – сказав это, аль-Мунзир соскочил с коня и расправил помявшуюся фарджию. Вежливость не позволяла ему ехать верхом, когда человек, оказавший ему гостеприимство, идет пешком. Равным образом исконная вежливость жителя пустыни не позволила Хасану удивиться цвету лица аль-Мунзира. Этот всадник никак не смахивал на айара или простого разбойника, он был чисто одет на городской лад, говорил на прекраснейшем арабском языке – а до цвета его кожи пусть будет дело тем отцам и матерям, которые захотят или же не захотят отдать за него своих дочерей.

В селении, куда Хасан привел аль-Мунзира, хижины тесно жались одна к другой, как соты в улье, все они были высотой в человеческий рост, обмазаны глиной и кое-как побелены. Окон аль-Мунзир не увидел, но обнаружил нечто забавное – стены были изобретательно изукрашены большими и маленькими лепешками сохнущего на жарком солнце верблюжьего помета. Он же сох на крышах, выложенный в виде зубцов и башенок, так что каждая хижина походила бы на маленький замок, если бы не одно обстоятельство. Хижины соприкасались крышами, и выходило, что одна и та же крыша простирается на полдеревни, покрывая несколько улиц, каждая из которых шириной была в три, а то и в четыре мужских шага.

Селение было построено на берегу чахоточной речушки, по берегам которой лишь и разрослась молодая свежая зелень. А во все стороны от этого оазиса, за маленькими полями, тянулись одни пески и камень, поросшие кое-где серыми метелками, похожими на полынь.

Проходя следом за Хасаном по узкой улочке к его дому, аль-Мунзир слышал за своей спиной встревоженные голоса девушек и женщин. Он расправил прямые плечи и приосанился – пусть поглядят, ибо таких плеч, такой широкой груди и такого узкого стана, а также такого великанского роста они здесь не скоро еще увидят. Аллах свидетель – во всех своих бедствиях аль-Мунзир сохранил некоторую гордость своим сложением, достойным древних воителей, да и как было не гордиться, раз сам аль-Асвад, будучи ниже на целую голову, им восхищался?

Угощение оказалось самым простым – ячменный савик во всех возможных видах, и в похлебке, и запеченный, а также гороховая похлебка и сухие фрукты. Но пища была вкусной и горячей, за что аль-Мунзир возблагодарил Аллаха.

За едой он не задавал Хасану вопросов, зная, что тот и сам скажет все, что знает, после трапезы. Так и вышло.

– Наши дети ходят собирать верблюжий помет за фарсанг, а то и полтора фарсанга от деревни, – сказал Хасан. – Ты видишь, господин, что мы только его и кладем в очаги, у нас нет здесь дров и хвороста, но, благодарение Аллаху, верблюжьего помета хватает. Там проходят караванные тропы, и дети знают, где бывают стоянки, и обходят колодцы. Но уже несколько лет мои сыновья приносят топливо из одного места, куда мог бы забрести только христианский отшельник, а они выискивают такие углы, куда правоверный без большой нужды не пойдет и не поедет.

– Что же это за место, о Хасан? – спросил аль-Мунзир, не торопя рассказчика, давая ему говорить так, как ему приятнее.

– Те горы, которые видны с моего поля, о господин, – горы неприступные, и лазить по ним стал бы лишь бесноватый, хотя там, наверно, и есть какие-то тропы. Караванные пути на протяжении целого фарсанга проходят мимо их подножия, и там есть небольшой колодец с каменной бадьей, чтобы поить животных, поэтому дети ходят туда и знают там все окрестности. А добираются дети обычно до Черного ущелья, хотя караваны проходят стороной от него.

– Должно быть, это очень узкое ущелье с высокими стенами, предположил аль-Мунзир.

– Да, его потому и прозвали Черным. Кроме того, в него невозможно войти, потому что из него вытекает быстрая река с порогами, настолько сильная, что тащит за собой камни и крутит их, как пучки шерсти. У нее нет берегов, о господин, стены ущелья встают прямо из воды, поэтому никто и никогда не поднимался вверх по течению и не рассказал, каковы ее истоки. Дети иногда доходят до этой реки и возвращаются обратно с верблюжьим навозом, потому что раз в месяц или даже чаще кто-то устраивает стоянку на берегу реки, у самого входа в ущелье, и разводит костер, и готовит пищу. Зачем это делается – знает лишь Аллах великий. Может быть, караван, который ты ищешь, оставил следы на том берегу?

– А купец, ты говоришь, уехал к тем горам и не вернулся? – переспросил аль-Мунзир.

– Я не хочу сказать ничего дурного, о друг Аллаха, но мы его здесь больше не видели.

– Говорил ли ты ему про стоянку на берегу?

– Нет, но я предупредил его, что в горах стоит крепость горных гулей.

Джабир аль-Мунзир усмехнулся.

– Что делать гулям в таком уединенном месте, о Хасан? – спросил он. Они ведь злодействуют там, где ходят караваны, и заманивают путников, и пожирают их, и только одно непонятно – как люди потом узнали, что их пропавшие товарищи съедены? Ведь не было случая, чтобы гули вернули родственникам обглоданные кости.

– Не смейся над такими вещами, о господин, – вполне серьезно попросил Хасан. – Во-первых, караваны у подножия гор все же проходят. Во-вторых, гулей видели на вершинах и крутых откосах. И оказалось, что среди них есть и женщины, и мужчины. Я сам раньше думал, что гули – это женщины.

– Как же вы не боитесь пускать туда детей? – удивился Хасан.

– Наших детей они не трогают, о господин. Так что остерегайся, ради Аллаха! Может быть, тот купец тоже повстречался с ними.

– Гули примут меня за своего, о Хасан, – вполне серьезно сообщил аль-Мунзир, а когда Хасан уставился на него в полнейшем ужасе, пояснил: Они решит, что я из племени чернокожих зинджей, а значит, тоже ем людей. И мы поладим.

– А правда, что у людей из племени зинджей ноздри – как отверстия кувшина, и одна губа – как одеяло, а вторая – как башмак? – оценив шутку, спросил Хасан.

– Среди них встречаются уроды с приплюснутыми носами, огромными ноздрями и выпяченными губами, но все они высоки, статны, сильны, и если хозяин, что приобрел таких рабов, не побоится дать им в руки оружие, они будут хорошо драться, о Хасан. И еще они великолепны в плясках. А теперь возблагодарим Аллаха, и я отправлюсь в путь. Я хочу засветло добраться до ущелья и осмотреть место стоянки.

Наполнив дорожный пищевой мешок сотрапезника, Хасан послал двух из своих шести сыновей показать аль-Мунзиру наилучшую дорогу. Они проводили его целый фарсанг, не забывая высматривать по дороге верблюжий помет, а потом аль-Мунзир дал мальчикам по данику (и для них, чей отец считал сокровищем десять дирхемов, даник был не меньшим сокровищем), а сам поскакал к ущелью.

И прибыл туда Джабир аль-Мунзир вовремя.

Он как раз осматривал место стоянки на берегу шумной речки, соображая, откуда пришли те, кто разводил здесь костер, и куда они ушли. И осмотр аль-Джабир производил, не сходя с коня, потому что собирался сразу же пуститься в дальнейший путь.

Если бы он не задержался на время, достаточное, чтобы произнести короткую молитву, то и не увидел бы, как река выносит из ущелья нечто неожиданное. Чернокожий великан не сразу понял, что мимо него проносится человеческое тело.

Река была быстрая и порожистая, и это тело сильно потрепало и побило выше по течению, а дальнейшая его судьба была и вовсе неприглядна. Аль-Мунзир поскакал вдоль берега, стараясь разглядеть того несчастного. На миг из воды показалось лицо молодого мужчины. Поток сорвал с него почти всю обежду, и аль-Мунзир увидел, что утопленник плечист, статен и достоин лучшей участи.

Видя, что ему не удастся выловить из воды тело, Джабир аль-Мунзир остановил коня и стал размышлять.

– Если бы этот человек был в сапогах и в фарджии, подпоясанной как полагается, вода бы не раздела его, – сказал себе аль-Мунзир. Она бы лишила его тюрбана, и только. Очевидно, когда он свалился в воду, на нем уже было мало одежды. Может быть, его захватили разбойники, и раздели, и он попытался бежать, и свалился в поток? Хасан предупредил меня о гулях, но ничего не сказал о разбойниках и айарах. А ведь за мои десять дирхемов он должен был предупредить меня обо всех опасностях, клянусь Аллахом! Если бы в этих горах жили айары, то прежде всего они бы условились со здешними жителями о покупке пищи и других услугах. Может быть, Хасан, когда толковал про крепость горных гулей, хотел мне дать понять, что незачем соваться в эти места? Однако же он отпустил меня сюда. Мы сидели за одной скатертью и пили вместе – он не станет меня предавать. Значит, айары тут ни при чем, и разбойники – равным образом.

Вспомнив про гулей, аль-Мунзир негромко рассмеялся.

– Это – не их рук дело! Они бы не стали пускать вниз по течению такого упитанного молодца! А любопытно – написаны ли у гулей по краям скатерти подходящие к случаю стихи?

Он повернул коня и поехал вниз по течению, сопровождая плывущее тело. Вскоре местность сделалась более ровной, и течение потока – спокойным, и аль-Мунзиру удалось, послав коня в воду, удержать утопленника. Вода доходила почти до стремени, и аль-Мунзир мог, нагнувшись с седла, ухватить того человека за руку. Конь, привычный к мертвым телам, не испугался и этого тела.

На берегу аль-Мунзир внимательно рассмотрел свою находку.

И он обнаружил то, ради чего преследовал тело, – рану на спине под левой лопаткой. Других повреждений на трупе, нанесенных железом, он не нашел.

– Клянусь Аллахом, этого человека убили подло, не дав ему возможности защитить себя! Если бы он столкнулся с айарами – и те вышли бы против него лицом к лицу. Не может быть, что в том ущелье засел какой-то одинокий мерзавец и трус, убивающий ударом в спину! – сказал себе Джабир. – Тогда мне поневоле жаль того мерзавца – можно просидеть в ущелье целую вечность, ожидая добычи, и мерзавец уподобится тому человеку, что всю жизнь искал дохлого осла, чтобы украсть у него подковы... И воистину странно, что мерзавец не снял с него шаровар...

От самих шаровар, после острых каменных клыков, торчавших посреди потока, мало что осталось, но их стягивал шнурок, украшенный по концам золотыми кистями, вещь достаточно ценная для одинокого грабителя.

Аль-Мунзир не хотел тупить свое оружие о каменистую землю, копая могилу, и сложил склеп из больших камней, поручив Аллаху оберегать тело от диких зверей, пока оно не истлеет.

Потом он неторопливо вернулся к тому месту, где бешеная речка вырывалась из ущелья, узкого и прямого, словно прорубленного тяжким и острым топором неведомого джинна, и устроился ночевать на брошенной стоянке.

Он заснул без страха, зная, что хорошо обученный конь при появлении чужих поднимет тревогу.

Но никто ночью не побеспокоил аль-Мунзира. Очевидно, гули не разглядели сверху, что явилась такая знатная добыча.

– Нужно ли мне переправляться на тот берег? – с большим сомнением спросил себя Джабир аль-Мунзир, совершив утреннюю молитву и поев. – Если будет на то милость Аллаха, я разведаю все необходимое и на этом берегу.

Чернокожий великан всю жизнь считал себя осторожным и предвидящим опасность. Очевидно, по сравнению с аль-Асвадом он таким и был. И, в соответствии с собственной славой, аль-Мунзир подыскал такое место для коня, где люди, решившие навестить стоянку, не сразу бы его увидели. Там же он снял и опрятно сложил фарджию, более того – снял и тюрбан вместе с ермолкой, а голову повязал лоскутом, из тех лоскутов, какие предусмотрительный воин всегда держит в седельной суме на случай раны. И стоило ему труда убрать под эту жалкую повязку свои густые и длинные черные кудри, украшение воина. Снял также аль-Мунзир и верхние шаровары, оставшись в тонких нижних, из дорогого темно-синего шелка, да и те подвязал шнурками над коленями, чтобы они не развевались на ветру и как можно меньше мешали.

Задумался он над тем, снимать ли и нижнюю рубаху, но решил, что это будет уже излишним.

У Джабира не случилось при себе аркана, а лишь конские путы из пальмового лыка, свитого с войлоком. Он обмотал путы вокруг пояса, из оружия отавил при себе только джамбию, и подошел к самому берегу.

Отвесные скалы, образующие ущелье, вырастали, как и говорил Хасан, прямо из воды.

Аль-Мунзир отошел подальше и внимательно рассмотрел горный склон. Был он крут, но для сильного и ловкого человека вполне доступен. В полусотне шагов от берега аль-Мунзир начал свое восхождение, продвигаясь вверх и в сторону шумной речки.

Его замысел оправдался – довольно высоко над буйной водой можно было проникнуть в ущелье и даже идти по узкому каменному карнизу, а не ползти с риском съехать в речку.

Аль-Мунзир углубился в Черное ущелье, которое воистину было черным, потому что свет проникал как бы в щель, и тому, кто был внизу, щель эта казалась довольно узкой. Он продвигался осторожно, не торопясь, поскольку медлительность – от Аллаха, а поспешность – от шайтана, и прошло не меньше дневного часа, прежде чем на противоположном берегу он обнаружил нечто странное.

Это была большая ниша в стене, такой величины, что там разместилось бы двадцать всадников. Человек, стоящий у входа в ущелье, не разглядел бы ее6 как бы ни старался. Можно было бы предположить, что Аллах или шайтан создали и эту глубокую нишу с черной продолговатой дырой, как бы ведущей в глубь гор, и ровную площадку на высоте трех или более рабочих локтей над водой, создали лишь потому, что им это показалось забавным. Но вот три неожиданные вещи увидел сверху аль-Мунзир, и сразу стало ясно, что здесь хозяйничают люди. Это были большой ворот с намотанным канатом, и остов круглой лодки, плетенный из ивовых прутьев, и сложенные вдоль стены связки соломы. Шкуры, которыми полагается обтягивать подобные лодки, он разглядел потом в глубине на больших распялках.

И аль-Мунзир понял, в чем заключается хитрость.

Ему доводилось видывать на быстрых реках такие лодки, не имеющие ни носа, ни кормы, и это было наиболее безопасно, потому что быстрый поток, как ни поворачивал их, все равно не мог развернуть неудобным для плывущих образом. И они брали немало груза – лодка из бычьих шкур, на дне которой аль-Мунзир мог спать, растянувшись во весь свой немалый рост, и не касаться при этом бортов головой и пятками, легко выдерживала четырех человек.

В простоте и надежности подобных лодок люди убедились уже давно. И научились не только сплавляться на них вниз по течению, но и подниматься вверх по течению, хотя и на малые расстояния. Ворот с намотанным канатом наводил на мысль, что здешние жители знали этот способ.

Аль-Мунзир пристроился на каменном карнизе так, чтобы неудобство не помешало размышлению, и усмехнулся, подумав, что всю жизнь он предупреждал и предостерегал безрассудного Ади аль-Асвада, а теперь сам намерен совершить безрассудство.

И даже более того – он выбирал между двумя возможными безрассудствами.

Он мог, поднявшись еще выше по течению, спуститься к воде, переплыть бешеный поток и выбраться на площадку, тем более, что канат, намотанный на ворот, свисает чуть ли не до воды. И избрать один из двух путей, равно безумных.

Первый путь был – войти в ту черную дыру, которая наверняка вела через пещеры туда, куда увезли Абризу, в этом аль-Мунзир уже не сомневался. Он не знал, что ждет там его, и под силу ли одному человеку, даже такому могучему, пробиться к пленнице и увести ее. Так что этот путь был сомнителен.

А вторым путем было дело, требующее не столько отваги, которой Аллах вволю дал сыновьям арабов, сколько силы. Аль-Мунзир мог попросту угнать кожаное судно. Правда, нелегко было бы в одиночку натянуть на каркас кожи, а потом набить дно соломой, а потом удерживать канат, отпуская его понемногу, а потом выволакивать судно на берег. Обычно этим занимались по меньшей мере три-четыре невольника. А главное – Джабир не знал, где ему взять людей, с которыми он мог бы опять подняться вверх по течению, и войти в пещеры, и пойти на поиски Абризы.

Он был один.

Размышления его свелись к поиску оправданий для первого пути. И, поискав в памяти подходящую цитату из речений пророка, он почему-то прежде всего вспомнил такую: "Молодость – разновидность безумия".

Аль-Мунзир был в том благословенном возрасте, когда человек может с равным правом сопричислить себя и к юношам, и к зрелым мужам, смотря по обстоятельствам. Того, кому менее сорока лет, считали непригодным для занятия государственных постов, и до этой зрелости Джабиру было очень далеко. Возглавлять же воинов мог и юноша, проявивший соответствующие способности, как это вышло с Ади. Оба они, и аль-Асвад, и аль-Мунзир, шестнадцатилетними впервые участвовали в набеге, а в девятнадцать аль-Асвад стал предводителем немалого войска, и он водил это войско десять лет, и переведался в бою сперва с румами, после них – с тюрками-сельджуками, остановив их на пути приближения к Хире за много фарсангов от города, а затем и с франками.

Все это время Джабир, которого в войске звали не иначе как "брат своего брата", сопутствовал ему, и многоопытные военачальники подчинялись им обоим, признавая их превосходство во всем, что касается воинских познаний и наук. И когда им привезли труд прославленного Абу Али ибн Сины "Ведение дел, связанных с войском, мамелюками, воинами, их провиантом и взиманием государственных налогов", то очень скоро они исписали широкие поля сочинения ибн Сины разнообразными примечаниями и более того исправлениями.

Но сейчас аль-Мунзир, известный своей предосторожностью и предусмотрительностью, собирался совершить поступок, достойный мальчика, играющего на краю пропасти, почему память и преподнесла ему подходящие слова пророка.

Спорить с посланцем Аллаха аль-Мунзир, разумеется, не стал. Он молча согласился с тем, что собрался совершить безумие, и вернулся к месту своей стоянки. Там он взял бурдюк, который возил обычно с собой, вылил из него воду, полагая, что на берегу потока недостатка в ней не будет, раздобыл полую тростинку, вставил в бурдюк таким образом, чтобы плотно примотать, на что пошел кусок конских пут из пальмового лыка, свитого с войлоком, и стал надувать его.

Убедившись, что воздух из бурдюка не выходит, Джабир закинул его за плечи и снова приступил к своему опасному подъему. На сей раз он преодолел путь гораздо быстрее, но, поравнявшись с нишей на противоположной стороне ущелья, направился вверх по течению, одновременно при каждой возможности спускаясь все ниже к воде.

Оказавшись на крошечном каменном уступе, так что брызги долетали до его рук, аль-Мунзир бросил в поток прихваченный с умыслом яркий клочок от шаровар убитого. Он оценил скорость, с какой клочок понесся по горной реке, и решил, что забрался достаточно высоко, и, если течение будет сносить его с той же скоростью, он одновременно пересечет поток и поравняется с канатом, свисавшим с ворота.

Плавал аль-Мунзир прекрасно, бурдюк же прихватил, полагая, что это средство поможет ему при необходимости вернуться к месту стоянки. Пробираясь к нише, он оценил торчащие из воды каменные клыки, и здраво рассудил, что пусть лучше первым с ними соприкоснется бурдюк.

Он прыгнул в воду, стараясь сразу лечь набок, и надутый бурдюк не дал ему погрузиться слишком глубоко. Рассчитав угол, под которым продвигаться к нише, аль-Мунзир поплыл, вовсю работая ногами.

Он оказался у каната, ухватился за него – и тут оказалось, что канат, оснащенный веревочными петлями, легко сматывается с ворота. Перебирая по нему руками, аль-Мунзир смотал добрую сотню локтей, не продвинувшись при этом вверх ни на палец.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю