Текст книги "Шестая плоскость (СИ)"

Автор книги: Дафна Киселева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Чьи-то руки вытащили ее из-под толстяка, придавившего троих своей тушей, и поставили на ноги легко, словно куклу.

– Помоги мне вывести это стадо на улицу, – приказал Баром.

Взрыв видели с десяток человек, но паника захлестнула весь Клуб. Толпа лавой вытекала из главного входа, люди в спешке уезжали. Улицу оглашало назойливое пиликанье сирен. К зданию подъехало три высоких кабремобиля. Из них выбрался наряд компрессоров. Группа, вооруженная бластоматами, ринулась в здание Клуба через разбитое окно.

Атви стояла рядом с Баромом, наблюдавшим это представление с философским спокойствием. Он курил, она же пребывала в ступоре. Ее невыразимо клонило в сон, несмотря на клокотавшую внутри тревогу. У нее саднило за ухом. На боковом зрении мельтешила реклама берушей, лейкопластырей и контактов психологической поддержки.

Один из компрессоров, стероидный качок в черной форме, подошел к Барому.

– Что у вас здесь стряслось? – обратился он без приветствия к хозяину Клуба.

– Пиротехническое шоу, – безмятежно ответил тот. Достал из кармана свернутые цилиндром купюры и протянул силовику. – Никто не пострадал.

– Вы уверены, что наша помощь не требуется? – деловито уточнил компрессор.

– Требуется. Но позже. Сейчас вы свободны, – распорядился Баром.

– Слушаюсь! – мужчина отошел в сторону и начал что-то диктовать в рацию.

Не в силах поддерживать свое тело в вертикальном положении, Атви присела на бордюр. Ее колечки были у Барома, и она не знала, как попросить их обратно. Ей овладел запоздалый страх перед этим человеком, страх за свое тело, что разваливалось на части, страх уснуть прямо здесь, на асфальте.

– У вас мои игрушки, – решилась она. – Тот клиент подарил. А Ильман должен мне за три дня работы тестировщиком.

Баром довольно хмыкнул, точно ждал чего-то подобного, но даже не взглянул в ее сторону. Он достал агатон, набрал номер. Стал раздавать поручения, вызывать ремонтников, без устали проклинал каких-то загадочных 'таманцев'. Наконец положил трубку и вспомнил о ее существовании.

– Тебя не задело? Идти можешь? – неожиданно спросил он.

– Вы ведь знали? Знали про взрыв. И приказали всем уйти из зала... – сказала она вместо ответа.

– Не знал, – он выбросил окурок и глянул на нее сверху вниз. – Может, почуял что-то. Я иногда делаю странные вещи, которые впоследствии оказываются стратегически верными.

– У меня тоже... бывают вспышки осознанности, – она поморщилась от боли за ухом, – во время последней я поняла, что надо потребовать с вас мою зарплату, пока вы не свалили в туман.

– За мной, – лаконично бросил он и двинулся к парковке.

– Куда? – запротестовала Атви, – я живу в подсобке, мне Ильман разрешил. Превозмогая боль во всем теле, она семенила позади.

– Больше не живешь, ты уволена, забыла? К тому же, Клуб закрывается на ремонт, – отозвался Баром.

– Но мне некуда идти! – воскликнула Атви, одновременно понимая, насколько жалко это звучит.

Баром обернулся и с пару секунд хмуро смотрел на нее. Вид у него был, словно ему явился призрак.

– Я отвезу тебя в безопасное место. В качестве компенсации за твою работу и весь этот... – он махнул на дымящиеся окна заведения, подбирая слово -...фарс. Но только до утра, завтра ты исчезнешь.

С этими словами он сел на чозер и вставил ключ в зажигание. И хотя Атви мало воодушевляла идея бросить свой двухколесник и поехать в неизвестность с этим деспотичным гражданином, выбор был невелик. Усидеть за рулем она бы сейчас могла, разве что примотавшись к нему арматурой. Куда бы она добралась в таком состоянии – вопрос десятый.

– Держись крепче, – сказал он, когда Атви умостилась позади и вцепилась в багажник, – если ты уснешь по дороге и грохнешься, собирать тебя по кусочкам я не стану.

***

Саундтреком ее пробуждения был нестройный гул государственного гимна. Звуки смешивались в какофонию, мелодия комкалась и заедала.

'Надо срочно что-то делать. Пока эта чертова скрепка не убила меня' – подумала Атви и открыла глаза.

Тело ее утопало в бесформенном кресле-мешке, укрытое пледом. Она присела на своем ложе и осмотрелась. Вокруг возвышались стеллажи с мотками проводов и аппаратурой неизвестного назначения, поодаль белела островная кухня с барной стойкой и вековым запасом выпивки. В другой части круглого зала виднелась прозрачная капсула, похожая на лифт. За окнами шумел предрассветный лес. В просторном помещении не было ни стен, ни дверей. Высокий потолок скрывался за пятном темноты. Тут и там горели разноцветные светильники. Зеленые, голубые и белые огни выхватывали из темноты столы с инструментами и книгами.

'Бумажные книги! – мысленно удивилась Атви. – А еще меня называл ретроградкой... '

Она устроила небольшую прогулку в лабиринте стеклянных секций и ширм, интуитивно отыскала ванную. Умыла лицо и скривилась от боли, когда задела шею. Воспаленная область вокруг скрепки за эти дни сильно разрослась. Подняв голову к зеркалу, она увидела позади себя Барома.

– А говорили, что не станете меня собирать по кусочкам, если я усну в дороге и грохнусь на асфальт, – она прикрыла волосами пульсирующий от боли скрин-контроллер, – не переживайте, я никому не расскажу об этом акте доброй воли.

– Можешь не прятать, я уже видел, – уведомил он ее холодно. – Видел, пока ты спала. Его нужно вырезать, если ты не планируешь сдохнуть в ближайшие пару недель.

– Думаете, я не знаю! – воскликнула она, – за идиотку меня держите?

– В какой-то мере, – пожал он плечами, – иначе как ты допустила такое?

– Мне вживили его насильно, понятно?! В нашей плоскости, в Центральной, в Февральских станцах – агрегаторы имплантируют их всем. Сюда они пока не добрались...

– Поэтому ты и здесь, – закончил он ее тираду и прикурил сигарету.

– Скрепка дефектная – я уже месяц пытаюсь избавиться от нее, у меня крышняк отъезжает из-за этого кошмара! Никто не хочет делать мне эту операцию, потому что все боятся загреметь в Оранжерею!

Баром закатил глаза:

– Вот давай только без печальных баллад о своей тяжкой доле! Об этих вещах я знаю побольше всяких малявок вроде тебя.

– Да что вы знаете об этом! – Атви судорожно вздохнула, сдерживая слезы.

Он снял капюшон и повернулся к ней в профиль. Указал на длинный фиолетовый шрам от уха и до самой ключицы:

– Я знаю об этом все, дорогая, как-тебя-там. Потому что вырезал свой первый контроллер, когда ты еще над букварем слюни пускала.

Шокированная Атви приблизилась, чтобы рассмотреть этот ужасающий шедевр подпольной хирургии.

– А почему шрам опускается так далеко? – спросила она, когда повисшее молчание стало невыносимым.

– Нейро-нити на старых моделях скрепок доходили чуть ли не до спинного мозга. Я этого не знал. В один момент почти ослеп от боли и резко рванул...– сообщил Баром таким лиричным тоном, словно рассказывал о романтическом приключении юности.

– Но откуда у вас взялся контроллер? Ведь в этой плоскости они стоят только у чиновников...

– Мне поставили его в Центральной, когда я три месяца лежал в отключке в местном госпитале.

– А что случилось...

– Хватит вопросов! – рявкнул Баром, и по бешенству в его глазах Атви поняла, что затронула запретную тему.

Она опустила взгляд не только от стыда, но и чтобы скрыть приступ боли в затылке.

– Слушай, м-м-м...

– Атви, – подсказала она.

– Не важно! – Баром еще раз злобно зыркнул на нее и набросил капюшон, – разговор у нас будет долгий, так что метнись в зал, сделай чего-нибудь поесть. А я поднимусь в лабораторию и посмотрю, есть ли у меня необходимое оборудование...

Она вскинула глаза и с обезоруживающей, ей казалось, наивностью спросила:

– Так вы поможете?

Он взял ее за плечи и молча отодвинул с прохода.

– Буду расценивать это как утвердительный ответ! – крикнула она ему в след, и голос ее эхом отразился от стен элеватора.

***

В тот вечер граппа лилась рекой. Атви нацепила баромово нейрокольцо, рассчитанное на восьмидесяти килограммового носителя, чтобы забыть о боли. И вскоре впала в экстатическое состояние. Она летала по холлу, пела ему песни, рассказывала до дикости откровенные истории о себе и своем побеге из ретро-коммуны. Изобрела миллион способов достать сорок тысяч толкачетов и расплатиться за операцию.

– Я угнала экспериментальную модель чозера, представляешь! – прыгала она вокруг него, – валила по трассе под сто сорок, потому что думала, меня будут искать! Я продам его и отдам всю выручку тебе, – твердила она.

Баром все больше отмалчивался. Ему было спокойней, когда между ними был барьер из ее детского 'выканья'. Но когда он согласился удалить ей контроллер, девчонка перестала его бояться. Это поставило его в тупик.

'Святые агрегаторы, что я творю, – думал Баром, – надо хотя бы пробить ее имя по своим каналам, вдруг она подставная...'

Явились Йорн и Кут и доложили об успешной усмирительной акции.

– Красотка Тамани клялась, что непричастна ни к истории с твоим смотрящим, ни к взрыву в Клубе. Ну мы и пригрозили ей, что перестанем платить компрессорам за ее защиту, – довольно ухмыляясь, сообщил Йорн.

– Пришлось пустить в расход пару таманцев, но они не были ей близкими родственниками. Кажется, даже не кровными, – подхватил Кут, – и она пообещала, что больше такого не повторится.

Атви моментально преобразилась и включила режим светской леди. Она трижды обыграла близнецов в брицц и совершенно их очаровала. Парни вспомнили, что до предприятия Барома оба были научными работниками и стали пестрить цитатами из классической литературы. Атви сыпала остротами, в лицах рассказывала истории из детства.

Тем временем Баром проверил ее рюкзак, что близнецы привезли из Клуба. По документам девчонку звали Атавия Холо. Он быстро влез в базу данных канцев, которую его специалисты взломали в прошлом месяце. Искомое имя отсутствовало в списке недавних вживлений. Спустя час раскопок в виртуальных архивах он нашел ее в группе скрепленных семнадцать кругов назад. Выходило, что девчонка понятия не имеет, как изменился мир после катастрофы и захвата власти агрегаторами. Но почему ее тело начало отторгать контроллер только сейчас? И что за операцию она перенесла месяц назад?

– Твою-то мать... – пробормотал он.

– Все плохо? – прозвучало у него над ухом. Он обернулся. Атви стояла над ним с альбомом старых дорежимных фотографий и бокалом граппы.

– Я оценивал масштабы бедствия.

– Копаясь в моих вещах?

– Проверка безопасности. Пока ты в моем доме, ты подчиняешься моим правилам.

– Ах, простите, бонч, – Атви поклонилась с наигранной почтительностью. Так вы узнали, что я государственный шпион и отсылаете меня? Или предпочтете взглянуть, как я буду умирать медленной смертью? – осведомилась она.

Решение он уже принял.

– Послушай, ты же понимаешь, что когда я вырежу тебе скрепку, ты окажешься вне закона?

– Но ведь себе ты ее вырезал – и ничего...

– Ничего?! – хохотнул Баром, – как ты восхитительно глупа! Внесу ясность: я удалил скрепку старого образца, когда образование еще не перевели на систему виртуальных библиотек. Я учился в обычном профессариуме. С тобой сложнее: тебя уже занесли в образовательную базу. Только тебе стукнет двадцать один круг, они подключат тебя к хранилищу с проф-программами. Еще через кружок они заметят, что ты ими не пользуешься и не числишься ни в одном учебном заведении. Вскоре ты попадешь под подозрение, и тебя начнут искать.

Мне после операции пришлось стать другом целой роте компрессоров и ежемесячно отстегивать им долю с прибыли за их ответную 'дружбу'. Плюс – оказывать различные услуги. Иначе меня бы моментально сдали агрегаторам. А ты, если не сможешь спрятаться или откупиться, отправишься в Оранжерею. Тебе прижгут мозговые рецепторы и навсегда превратят в овоща. В лучшем случае у тебя в запасе круга три. В худшем – они заметят, что ты ничего не покупаешь и не смотришь фильмов по рекомендациям скрепки гораздо раньше и тогда...

– Меня заберут в теплицу, поджарят мозги и стерилизуют, чтобы я не могла залететь от какого-нибудь надсмотрщика, спасибо, я в курсе, – закончила за него Атви.

Ближе к ночи она отыскала под диваном покрытую пылью веков неяль и села с ней в кресло-качели. Она перебирала струны и тихо напевала гипнотизирующую мелодию, а Йорн и Кут заворожено смотрели этот спектакль.

– Где ты ее откопал, бонч? – спросил один из близнецов.

– Не твоего ума дело, – процедил Баром. Он поймал себя на том, что его раздражало их повышенное внимание к ее персоне. Причины это явления были одна другой краше, и он предпочел их не анализировать.

С этого дня запасы алкоголя и нейродевайсов Барома начали быстро истощаться. В качестве развлечений эти вещи его не прельщали с тех пор, как он начал делать на них бизнес. Но у Атви начались сильные боли. Заглушить их могли только игрушки и граппа. Колоть ей анестетик он не решался: организм со скрепкой быстро вырабатывает иммунитет к подобным веществам и начинает их блокировать. К операции ей бы потребовалась смертельная доза.

Они уже неделю ждали посыльного с профессиональными инструментами, что канцы используют при имплантации скрепок. Баром напряг свои связи и выкупил новые манипуляторы для своего хирургического стола.

– Крайний раз я делал эту операцию круга два назад, – выдумал он объяснение для девчонки. – С тех пор прогресс шагнул вперед, и мы этим воспользуемся. Чтобы не кромсать твою глупую голову дорежимным скальпелем...

Баром не стал пугать ее подозрениями о том, что она прожила со скрепкой почти всю жизнь. О том, что ему предстояло вырезать из ее головы архаического электромонстра. О том, что недавняя операция было лишь плановым обновлением. И судя по опухоли, что росла за ее ухом – неудачным.

– И каков процент успеха? – уточнила Атви, – мне уже начинать писать завещание?

– Обычное удаление я делал раз двадцать. И всякий раз вероятность летального исхода была между тремя и пятью процентами, но в твоем запущенном случае...

– Я умру, да?

– Нет, не умрешь.

– Ты присмотришь за мной?

– Сама за собой присмотришь, – отвечал Баром и проклинал все на свете за то, что ввязался в эту историю. – Если до поры не спалишь себе мозги нейроигрушками.

Ее пальцы уже обуглились от колец, глаза бегали, во сне она кричала. Чтобы отвлечь ее от болей, он стал понемногу учить ее обращаться с аппаратурой в лаборатории. Они проводили дни на мансарде, где раскручивали девайсы на максимальные мощности, добавляли авторские патчи на легальную электронику, а особенно удачные модели определяли в магазин.

Через неделю ремонт в Клубе был закончен, Баром нашел нового смотрящего.

– Как ты додумался до изобретения такой должности? – поинтересовалась тогда Атви. Она поминутно доставала его различными вопросами о том, как он перестроил заброшенный элеватор в высокотехнологичное жилище или как открыл свое дело. На сей раз, он решил ответить:

– В городе нейробизнес держат несколько бравых ребят, но только в моем Клубе можно поймать действительно мощные игрушки. Только я делаю с электроникой такое, что остальным и не снилось. А в каждом эксперименте есть доля риска... После парочки казусов, я нанял тестировщика. Он проверял товар на глазах клиента, показывал, что тот безопасен, впаривал дополнительные услуги. А потом это стало фишкой заведения. Смотрящие слушали душеизлияния гостей, в том числе из агрегаторских шестерок, делились со мной информацией...

– Агрегаторы знают, чем ты занимаешься? – изумилась Атви, – почему же тебя до сих пор не закрыли?

– Мой бизнес на восемьдесят процентов легален, а остальные двадцать – в надежных руках.

– Это с учетом операций по извлечению скрепок?

– Никаких операций нет, и ты о них ничего не знаешь, – отрезал он, посмотрев на нее как на слабоумную.

***

Несколько дней спустя комплект инструментов доставили к порогу элеватора. Баром приказал близнецам выставить охрану по границе пустыря. В такую пору любой незваный визитер мог стать причиной его бессрочной ссылки в Оранжерею. А превращение в овоща не входило в его амбициозные планы. Он поднялся в лабораторию, где уже ждала Атви.

Она сидела на столе и болтала ногами.

– Во время вживления мне велели полностью раздеться, но мы ведь обойдемся без этого, правда?

Баром молча устанавливал аппаратуру. Наконец смысл ее слов добрался сквозь пелену, в которой он упорно не признавал тревогу.

– Хочешь – раздевайся. Запрещать не стану. Могу включить подходящую музыку и приглушить свет.

Она пропустила эту сомнительную остроту мимо ушей:

– Просто скажи, что у тебя все под контролем. Мне не по себе...

– У меня всегда все под контролем, – заявил он. – Но если ты передумала – выход там.

Атви кивнула и улеглась на стол.

– Одна только просьба, – тихо проговорила она, когда ей в вену вошла игла с наркозом.

– Ну.

– Если в результате эта дурацкая оболочка испортится и разучится говорить, видеть и воспринимать, отключи меня.

– Тихо ты, – сказал Баром просто, – еще поживем.

***

– ...Отослал меня, а на утро приволок к себе какую-то шлюшку?! – надрывался голос из агатона.

– Вишня, у тебя десять секунд, чтобы обозначить цель звонка, затем я кладу трубку, – уведомил ее Баром.

Он проверил капельницу девчонки и в который раз за эти дни вгляделся в ее безмятежное лицо. Признаков жизни не было, равно как и признаков смерти. Осмотрел свежий шов за ухом. Кожа заживала хорошо.

– Я хочу денег, гадский ты урод! Моральную компенсацию! – завопил динамик.

– Помнится, ты говорила, что не хочешь брать с меня денег... – Баром убрал прядь волос со лба спящей и повернулся к панели с ее показателями. Под снятой пластиной современного контроллера оказалась скрепка старого образца, чего он и опасался. Канцы по чудовищной ошибке не вытащили ее, что привело к воспалению и массе побочных эффектов. Ему удалось извлечь оба аппарата. Но девчонка никак не желала просыпаться.

– А я-то вообразила, что у нас все по-настоящему, – всхлипывала Вишенка, – Йорн сказал, она младше тебя кругов на шестнадцать!

– Ты не в себе. И с кем я веду дела, тебя не касается.

– Ты еще больший извращенец, чем я думала! – завизжала трубка. – Пришли мне на карту две тысячи толкачетов! Иначе я натравлю компрессоров на тебя и твою сучку!

– А как поживает Уло? – вдруг поинтересовался Баром с театральной заботливостью, – он до сих пор ходит в школу на углу Прельяновой и Конотопской? Смышленый пацан, наверно, пошел в отца?

На том конце провода замолчали.

– Откуда ты это...

– У меня есть люди в Букве, – оборвал ее Баром, – и они приглядывают за теми, кто мне так дорог.

Вишня с легкостью поддавалась на манипуляции, чем особенно его раздражала. Но сейчас это оказалось кстати:

– Я беру свои слова обратно! Я ... Приношу свои извинения! Пожалуйста, Баром...

– Мне не жаль для тебя денег, Вишенка, ты добрая женщина. Я пришлю тебе не две, а пять тысяч в память о наших веселых временах. Но если ты еще раз попробуешь угрожать мне или доставишь иные неудобства, мои люди наведаются к твоему сынишке. И тогда тебе придется собирать ошметки его мозгов по всей плоскости, – с этими словами Баром завершил вызов и задумчиво уставился на кардиограмму спящей.

Математически девчонка должна была очнуться еще неделю назад. Он гнал от себя мысли о ее просьбе перед началом операции.

'Это был самый тяжелый случай в моей практике. Я выложился по полной. Малявка просто обязана проснуться – не имеет права сдохнуть после всего, что я для нее сделал. К тому же, она должна мне кучу денег' – мысленно оправдывал Баром свое нетерпение. Прекрасно понимая, что на деньги ему сейчас наплевать даже больше обычного.

На вторую неделю он стал терять самообладание. Забросил дела в Клубе, ел и спал в лаборатории, работал, одним глазом посматривая на состояние девчонки. Здесь же принимал своих людей с отчетами.

Как ни странно, дела в заведении шли в гору. Народ быстро позабыл о взрыве, в котором никто не пострадал. Поговаривали, что это была пиар-акция, организованная намеренно. Местная публика любила эпатаж.

Баром для профилактики провел серию воспитательных работ с мелкими предприятиями, платившими ему за защиту. Все хором утверждали, что не собираются повторять подвигов таманцев. В глубине души он даже был признателен старым конкурентам за такое стечение обстоятельств. Именно взрыв обеспечил присутствие малявки в его лаборатории, а это обернулось немалой выгодой. Игрушки, которые они смастерили с Атви перед операцией, разошлись по ценителям и имели успех.

'У этой соплячки был талант, – думал Баром и тут же поправлял себя, – есть'. Клиенты требовали новых патчей и копий девайсов для своих семей. Он сам когда-то ввел моду на пользование одинаковыми игрушками. Для него это означало оптовые закупки, а для покупателей – синхронные состояния с близкими. Люди покупали не шунты и кольца, а гармонию.

На третью неделю ожидания его колотил гнев. Он напился, разнес полмансарды, подошел к столу, где Атви смотрела коматозные сны, и сказал:

– Ты действуешь мне на нервы. Если не проснешься к завтрашнему дню, отключу тебя от аппаратуры. Будешь досыпать в другом месте.

Но делать этого не пришлось. В тот вечер она очнулась, разлепила глаза и осмотрела разгромленную лабораторию.

Баром читал, сидя под окном с бутылью граппы.

– Я пропустила что-то интересное? – слабым голосом спросила она.

Он с делано-ленивой ухмылкой проворчал:

– Чтоб тебя агрегаторы сожрали, Атви! Как же ты меня выбесила!

– Сколько же я спала, что ты стал называть меня по имени?

***

Привыкание к новому миру ставило перед ней сверхзадачи каждую минуту. Атви заново училась ходить и говорить. Собственный голос оказался на пару тонов ниже, чем она привыкла. Первые дни ей чудилось, будто она оглохла, настолько тихо стало на ее мысленном фоне без вечного мельтешения рекламы. То и дело накатывали волны тревожного возбуждения – они напоминали морские приливы. Боль на месте разреза постепенно исчезала. Шов доходил до середины шеи и был выполнен ювелирно. На запястье, где крепился браслет для инъекций, остались две красные точки.

В сознании появилась незнакомая легкость. И тогда законы физики и гравитации словно сговорились против нее. Непослушное тело натыкалось на предметы обстановки, она пару раз теряла сознание посреди очередной восторженной тирады. Разбила висок об угол стола, чем вызвала град издевок со стороны Барома.

Впрочем, он казался довольным своей работой. Велел близнецам отгородить ей комнату для реабилитации рядом с холлом, где принимал посетителей. Раздвижные панели отлично пропускали все звуки. Атви подозревала, что это было сделано из стремления контролировать ее состояние, и ей это льстило.

Она часто подслушивала его переговоры, сидя в своем гнезде из одеял. К нему почти каждый день приходили гости, но ей он запрещал пить с ними граппу и не подпускал к нейроигрушкам. Иногда наведывались просители, умолявшие предоставишь защиту от компрессоров. А затем являлись компрессоры, требовавшие помочь выполнить план по задержаниям. Баром жонглировал словами, тасовал людей, словно колоду карт, раскладывал из них пасьянсы, неизменно оказываясь в плюсе.

Когда она оклемалась настолько, что смогла выйти на улицу, то обнаружила: зеленый лес во дворе был иллюзией. Элеватор Барома окружал выжженный пустырь. Во всей округе не было ни единого дерева – одни голые остовы. То, что Атви принимала за тополиный пух, оказалось фабричной пылью. Она кружила над плоскостью и оседала серыми слоями на земле. Прежде бирюзовое небо Лицера стало грязно-бурым. Даже когда лунце висело в зените, его было почти не разглядеть сквозь толщу смога. Воздух был горячим и тяжелым, хотя стоял осенний цикл.

Вскоре Баром вывез ее в центр за лекарствами, и выяснилось, что электромагнитные шоссе тоже были частью программы скрепки. Столицу Циклотронной плоскости опутывала сеть деревянных мостовых. Сидя пассажиром на чозере, Атви таращилась на бараки и заброшенные здания, изрисованные граффити. Мимо проносились шестиэтажные жилблоки с крышами, утыканными гипноантеннами, деревянные пристройки и мусорные поля. Каждый двор кроме ржавых горок и пустых клумб украшала выставка белья на веревках. Этот сектор города находился за железнодорожной линией и считался локальным гетто.

Они миновали станцию с полураскрошенной бетонной платформой. С грохотом и лязгом здесь курсировали телебрички, напоминавшие железных гусениц. Те, кто смог нажить какое-то состояние, кроме пограничного, обретались по другую сторону путей в маленьких виллах с разноцветными крышами. Оттенок черепицы, как Баром пояснил Атви, указывал на социальный статус хозяев. Красная – торговцы и служащие среднего класса, желтая – интеллигенция, зеленая – работники силовых структур. Под голубыми крышами жили многочисленные канцы и другие сотрудники Комздрава со своими семьями. Синюю черепицу могли себе позволить только члены партии агрегаторов.

Главный квартал Лицера выглядел более живо. Фонари с номерами, башенки и дугообразные мосты остались на месте. Но все покрывал налет запустения. Даже на площади с памятником дарам природы в виде грибницы на мозаичных фасадах обнаружились глубокие трещины. Тут и там чернели выбитые стекла. Похоже, это был красивый город, пока его не настигла некая катастрофа. И что-то подсказывало Атви: ее эпицентр далеко отсюда.

Более поразительным открытием стали магазины. Изобилие свежих фруктов и овощей, сотни товаров в пестрых упаковках с завлекающими надписями – все исчезло. На прилавках лежал только коричневый биокорм в целлофановых кульках. Он содержал жиры и углеводы, но по вкусу напоминал прессованные карандашные очистки. Исчезли и красочные рекламные билборды, на их месте ржавели пустые щиты.

Она поняла, почему Баром никогда не покупал еду в гипермаркетах. Продукты ему доставляли из Антрацитовой плоскости, еще не захваченной Режимом. Атви отметила, что повсюду были расклеены агитплакаты. С каждого проникновенно смотрело лицо Верховного агрегатора. 'Хоть что-то осталось неизменным, – мысленно улыбнулась она. – Может, это и есть заявленная стабильность'

Аптека работала исправно, и они купили целую охапку витаминных капсул, бинтов и парацетамоловых батончиков. По дороге обратно она не чувствовала, как ее подбрасывает на кочках – думала об отце, о бывшем и своих друзьях по коммуне. Представляют ли они хоть частично, в каком мире живут? Знают ли, что вся их ретро-идеология никогда не противостояла Режиму, а культивировалась им? И насколько давно уже продолжается этот колоссальный обман?

Баром уверенно лавировал между другими чозерами на трассе и сбросил скорость, проезжая мимо Клуба. Его заведение выглядело в точности, как и прежде. Однако раньше оно гармонично вписывалась в архитектуру центра. Теперь футуристичное здание с огромными окнами смотрелось посреди этой разрухи, точно звездолет в деревне аборигенов. Аномальная популярность эйфориатриума обрела логичное обоснование. Это было чуть ли не единственное место в городе, которого не коснулся Режим.

– У нас относительно благоустроенная плоскость, – заметил Баром. Его забавляла ее реакция на новую действительность. – Эти места агрегаторы еще не высосали. Видела бы ты, что творится в Февральских станцах. Чем ближе к Центральной, тем хуже.

– Теперь ясно, зачем они накрыли Букву и ближайшие станицы куполом искусственного климата, – откликнулась Атви, – чтобы выжить. Ведь если здесь экология почти на грани, то там земля совсем не пригодна для жизни...

– Я видел Центральную только под скрепкой, – пожал плечами Баром, – и возвращаться туда сейчас, чтобы проверить эту теорию, у меня нет желания. Но ты далеко не первая, кто так считает.

Они проскочили мост над Мелководным каналом с бензиновыми переливами на поверхности воды. Свернули в Квартал Синоптиков, где облупленные лиловые дома липли друг к другу, делясь смежными стенками. Проехали мимо угрюмого гипнотеатра с афишами от прошлого круга. Здание таращилось слепыми окнами и разевало пасти арок. Мимо скрипучих качелей, на которые вшестером с диким хохотом забрались дети, и мимо перекошенной часовни с обратным бегом стрелок.

Вдали у обочины Атви заметила группу компрессоров. Те окружили броско одетого парня. Она инстинктивно натянула капюшон. Баром отследил ее движение в зеркале и прокомментировал:

– Спокойно, это свои.

Поравнявшись в людьми в черной форме, он степенно кивнул. Ему небрежно отсалютовали в ответ.

Когда деревянная мостовая закончилась, и они катились в сторону пустыря по грунтовке, Атви задала давно тревожащий ее вопрос:

– Теперь, когда я свободна, я могу снова быть смотрящей?

– Не обсуждается. Я уже нашел человека, – бросил Баром через плечо. – Да и тебе лучше не злоупотреблять игрушками первые несколько месяцев.

– Значит, ты отпускаешь меня?

В голосе его появилось раздражение:

– Да, если ты хочешь пополнить список моих должников. За твой двухколесник не дадут и трех тысяч, а мои услуги стоили куда больше.

– Я все отдам, – пообещал Атви. – Когда заработаю.

– И кем же ты будешь работать? – презрительно усмехнулся Баром, – пойдешь на местный завод синтезировать биокорм? А на досуге приторговывать телом? Даже тогда, по моим расчетам, расплатишься кругов через десять.

– А что ты предлагаешь?! – вспыхнула Атви.

– Я предлагаю тебе работу, дура. Будешь помогать мне в лаборатории. Тот хлам, что ты собрала до операции, неожиданно оказался востребован. Пока я веду дела в этом городе, настоящие деньги можно заработать только на нейротоварах.

Атви ничего не ответила. Оторвала руки от багажника и обхватила его спину. Уткнулась носом в серый балахон.

– Прекращай с этим, – буркнул он, – а то сейчас в столб впишемся.

Она сделала вид, что не расслышала этих слов из-за встречного ветра.

***

Каждый день Баром обучал ее тонкостям создания нейродевайсов. Атви нравилось изобретать что-нибудь необычное. Вскоре она привыкла к его мизантропской манере хвалить ее работу. Обычно ее творения удостаивались порции отборного сарказма. Но затем он покупал ей новые инструменты и расходники, брал в оборот ее идеи. Через неделю она обзавелась собственным столом в его мастерской.

Ее игрушки продавались в Клубе на ура. Об этом она догадалась, когда однажды утром Баром всунул пачку денег ей в руки со словами:

– На улице тебя ждет Кут. Езжай с ним, прикупи себе шмоток. А то на тебя смотреть страшно. Что-нибудь серое или синее.

Атви скорчила удрученную мину:

– Цвета Режима...

– Именно. Давай, вали. И если мне не понравится, что ты купишь, поедешь возвращать.

– А где ты покупаешь себе одежду? – осведомилась она.

– Я не покупаю одежду. Мой прикид за счет заведения. Иначе лавочка сгорит, – ответил Баром, и было неясно, шутит он или говорит всерьез.

Он заставил ее вызубрить энциклопедию по нейротронике. Сам тестировал ее учебные игрушки, ведь после операции даже слабенький девайс мог спалить ей все рецепторы.