355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дафна дю Морье » Полет сокола » Текст книги (страница 2)
Полет сокола
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:57

Текст книги "Полет сокола"


Автор книги: Дафна дю Морье



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Беппо поймал мой взгляд и пожал плечами. Затем послушно направился к автобусу и забрался на свое сиденье. Разбираться – мое, а не его дело.

– Мадам, – сказал я, – я не хочу показаться бессердечным, но нас это не касается. Мы и тогда мало что могли сделать для этой женщины. А сейчас и того меньше. Этим займется полиция. А теперь… мы уже и так выбились из расписания…

Мнения разделились. Остальные члены группы успели присоединиться к нам и спрашивали, что случилось. Прохожие останавливались и глазели на нас.

– В автобус, – твердо сказал я. – Прошу всех в автобус. Мы задерживаем движение.

Даже когда все заняли свои места, возбуждение не улеглось. Варвары, избравшие своим спикером мистера Хайрэма Блума, придерживались мнения, что вмешательство в чужие дела до добра не доводит. Того и гляди, нарвешься на оскорбления. Англосаксы, и прежде всего две учительницы из Южного Лондона, пылали праведным гневом. Умерла женщина, умерла на церковной паперти в нескольких сотнях ярдов от папского города Ватикана, в пределах слышимости британских туристов, спавших в отеле "Сплендидо", и если римская полиция не умеет работать, самое время, чтобы лондонский бобби преподал им урок.

– Так что? – шепнул Беппо мне на ухо. – Полицейский участок или термы Каракаллы?

Беппо повезло, он не был в этом замешан. Иное дело я. Немотивированное убийство, писала газета, не располагавшая подлинными фактами. Женщину убили не из-за нескольких мелких монет, а из-за десяти тысяч лир, которые я вложил ей в руку. Все крайне просто. Такой же, как и она, бродяга с пустым желудком наткнулся на нее ночью, прикарманил деньги, возможно, разбудил ее и, испугавшись, заставил умолкнуть навсегда. Наши мелкие преступники не питают особого уважения к человеческой жизни. Кто прольет слезу над бродягой, да к тому же и пьяницей? Рукой зажать рот, быстрый удар и прочь.

– Я настаиваю, – с истерическими нотками в голосе заявила учительница, – что надо заявить в полицию. Мой долг рассказать все, что мне известно. Возможно, для них будет небесполезно узнать, что мы видели ее на паперти в девять часов. Если мистер Фаббио отказывается идти со мной, я пойду одна.

Мистер Блум дотронулся до моего плеча.

– Что за этим последует? – спросил он вполголоса. – Какие-нибудь неприятности для остальных членов группы? Или вы сделаете обычное формальное заявление от имени одной из этих дам и этим все ограничится?

– Не знаю, – ответил я. – Когда полицейские начинают задавать вопросы, ни в чем нельзя быть уверенным.

Я велел Беппо ехать дальше. Голоса тех, кто придерживался иного мнения, всколыхнулись и замерли у меня за спиной. Надо было принимать какое-то решение. Одно неосторожное движение – и гармония моего стада нарушится, ее сменит дух недоброжелательства и озлобленности, губительный для всякого тура.

Я достал блокнот и протянул мистеру Блуму пачку билетов.

– Будьте добры, возьмите на себя руководство группой в термах Каракаллы и на Форуме. И там, и там есть гиды, говорящие по-английски. Если возникнут трудности, Беппо сможет перевести. В половине пятого мы должны быть в английской чайной на пьяцца ди Спанья. Там я с вами встречусь.

Учительница наклонилась вперед.

– Что вы намерены делать? – требовательным тоном осведомилась она.

Отступать было некуда. Я попросил Беппо высадить нас у первой же стоянки такси. Две самаритянки и я проводили взглядом автобус, отправлявшийся в термы Каракаллы. Редко я так сожалел о расставании со своей паствой. По дороге в Главное полицейское управление мои спутницы были на удивление молчаливы. Они не ожидали столь быстрого осуществления своих планов.

– Полицейские будут говорить по-английски? – спросила более нервная из двух женщин.

– Сомневаюсь, мадам, – ответил я. – Неужели вы полагаете, что ваши полицейские говорят по-итальянски?

Они переглянулись. Я почувствовал холодную враждебность, приковавшую обеих женщин к их местам. А также откровенное недоверие к римскому праву. В любом городе Главное полицейское управление не вызывает приятных чувств, но мне наша миссия была куда более не по душе, чем моим спутницам, которые могли рассматривать ее как лишнюю возможность обогатить свой туристический опыт. При виде формы мне всегда хочется убежать. Топот ног, краткие слова команды, холодный, изучающий взгляд вызывают у меня тяжелые ассоциации. Они напоминают мне юность.

Доехав до места, мы вышли из машины, и я попросил шофера подождать, предупредив, что мы можем отсутствовать довольно долго. При этом я говорил нарочито громко и четко, чтобы мои спутницы поняли смысл моих слов.

Наши шаги глухо раздавались во дворе Главного полицейского управления.

Из справочного бюро нас провели в приемную, из приемной – в кабинет.

Дежурный офицер спросил наши имена, адреса и осведомился о характере нашего дела. Когда я сообщил ему, что две англичанки желают предоставить информацию относительно женщины, убитой прошлой ночью на паперти церкви на виа Сицилиа, он пристально посмотрел на нас. В атмосфере комнаты повисла напряженность.

Затем он позвонил и отдал короткое распоряжение человеку, явившемуся на его зов. Через мгновение в комнату вошли еще два офицера. Появились блокноты.

Теперь все трое внимательно разглядывали поникших учительниц. Я объяснил сидевшему за столом полицейскому, что ни одна из них не говорит по-итальянски, что они – английские туристки, а я – гид от "Саншайн Турз".

– Если вы располагаете какой-нибудь информацией, относящейся ко вчерашнему убийству, то я вас слушаю. Мы не можем тратить время по пустякам.

Старшая по возрасту англичанка начала говорить, делая паузы между предложениями, чтобы я успевал переводить. В несколько бессвязном рассказе англичанки я по своему усмотрению делал купюры. Замечание о том, что, по ее мнению, равно как и по мнению ее подруги, просто возмутительно, что в наше время в Риме нет больницы или приюта, куда могла бы обратиться умирающая от голода женщина, едва ли представляло интерес для полиции.

– Вы прикасались к этой женщине? – спросил полицейский.

– Да, – ответила школьная учительница. – Я до нее дотронулась и обратилась к ней. Она что-то пробормотала в ответ. Я и моя подруга чувствовали, что она, должно быть, больна. Мы поспешили в автобус и попросили мистера Фаббио что-нибудь сделать. Он сказал, что это не наше дело и что мы задерживаем автобус.

Полицейский вопросительно посмотрел на меня. Я ответил, что это правда.

И что на часах было начало десятого.

– Возвращаясь после экскурсии, вы не заметили, была ли женщина по-прежнему на паперти или нет?

– Боюсь, что не заметили. Автобус возвращался по другой дороге, и мы все очень устали.

– И вы больше не возвращались к этой теме?

– Нет. Правда, мы вспомнили о ней, когда раздевались перед сном. Мы говорили, что со стороны мистера Фаббио просто возмутительно, что он не вызвал "скорую помощь" и даже не сообщил в полицию.

Полицейский снова посмотрел в мою сторону. Мне показалось, что в его взгляде мелькнуло сочувствие.

– Пожалуйста, поблагодарите этих дам за то, что они пришли к нам, – сказал он. – Их показания весьма полезны. Для отчетности я должен их побеспокоить и, если они могут это сделать, попросить подтвердить принадлежность одежды убитой женщине.

Этого я не ожидал. Не ожидали и учительницы. Они побледнели.

– Это необходимо? – запинаясь, спросила младшая.

– Похоже, что да, – ответил я.

В сопровождении одного из полицейских мы прошли по коридору в небольшое помещение. К нам подошел служитель в белом халате. После немногословного объяснения он зашел в соседнюю комнату и вынес оттуда узел с одеждой и две корзины. Мои англичанки побледнели еще больше.

– Да, – поспешно проговорила старшая и отвернулась. – Да, я уверена, что это те самые вещи. Как все это ужасно…

Служитель, проявляя в своем служебном рвении ненасытность вампира, спросил, не желают ли дамы увидеть тело.

– Нет, – ответил я. – Этого от них не требуется. Однако для пользы расследования я могу сделать это за них.

Сопровождавший нас полицейский пожал плечами. Мне решать. Учительницы не догадывались, о чем идет речь. Следом за служителем я вошел в морг.

Влекомый каким-то болезненно волнующим чувством, я словно завороженный подошел к столу, на котором лежало тело. Служитель откинул простыню, и я увидел лицо. Оно было благородно в своем мертвенном покое и моложе, чем казалось ночью. Я отвернулся.

– Благодарю вас, – сказал я служителю.

Вернувшись в комнату для собеседования, я сообщил старшему офицеру, что женщины опознали одежду. Он еще раз поблагодарил меня.

– Надеюсь, – сказал я, – что эти дамы больше не понадобятся. Завтра днем мы выезжаем в Неаполь.

Полицейский с серьезным видом занес мои слова в отчет.

– Не думаю, – сказал он, – что нам снова понадобится их присутствие.

У нас есть их фамилии и адреса. Желаю вам и им приятного продолжения тура.

Я мог бы поклясться, что, поклонившись учительницам, он подмигнул, но не им, а мне.

– У вас есть какой-нибудь ключ к установлению личности убитой?

Он пожал плечами:

– Вы же знаете, в город приходят сотни таких, как она. При ней не найдено ничего ценного. Убийцей мог быть такой же бродяга. Мотивом – месть.

Или вор. Мы его поймаем.

Нас отпустили. Миновав двор, мы подошли к такси. Я помог моим дамам сесть в машину.

– Английские чайные, – сказал я водителю.

Я взглянул на часы. Время было рассчитано правильно. До подхода остальной группы мои учительницы могли спокойно посидеть за чашкой чаю.

Когда мы прибыли на место, я расплатился с шофером, проводил женщин в английскую чайную и усадил за столик в углу.

– А теперь, – сказал я, – вы можете расслабиться.

Единственным ответом на мою дежурную улыбку послужили натянутые кивки.

Я вышел из чайной и направился по виа Кондотти в сторону бара. Мне было необходимо выпить. Перед моими глазами стояли заостренные смертью орлиные черты убитой женщины. Убитой из-за того, что я вложил ей в руку десять тысяч лир.

Теперь я был уверен, что не ошибся. Прошлой ночью она узнала меня и назвала Бео, когда я бежал через улицу. Я не видел ее больше двадцати лет, но это была Марта.

Глава 3

Когда полицейские расспрашивали учительниц, я мог бы заговорить. Мне давали такую возможность. Они спросили, была ли женщина на церковной паперти, когда мы возвращались в отель. Момент был самый подходящий.

– Да, – мог бы сказать я. – Да, я дошел до конца улицы и она была там. Я подошел и вложил ей в руку десятитысячную ассигнацию.

Я представил себе удивление, мелькнувшее в глазах полицейского.

– Десятитысячную ассигнацию?

– Да.

– Который был час?

– Вскоре после полуночи.

– Вас видел кто-нибудь из вашей группы?

– Нет.

– Деньги принадлежали вам или "Саншайн Турз"?

– Я их только что получил. В знак признательности.

– Вы имеете в виду чаевые?

– Да.

– От одного из ваших клиентов?

– Да. Но если вы его спросите, он откажется.

Здесь полицейский попросил бы дам удалиться, и дальнейший допрос продолжался бы в более жестком тоне. Я не только не мог представить свидетеля, видевшего, как одинокий варвар дает мне деньги, но не мог даже привести убедительный в глазах полиции мотив такого подарка. Получалась какая-то бессмыслица.

– Вы говорите, что вспомнили алтарный образ, который напугал вас в детстве?

– Да.

– И поэтому вложили десять тысяч лир в руку незнакомой женщины?

– Это произошло очень быстро. У меня не было времени подумать.

– Полагаю, у вас никогда не было ассигнации достоинством в десять тысяч лир. Вы выдумали всю эту историю, так как считаете, что она обеспечит вам алиби.

– Какое еще алиби?

– Алиби на момент убийства.

Я расплатился за выпивку и вышел на улицу. Начался дождь. Справа и слева от меня, словно грибы, раскрылись зонты. На меня натыкались девушки с забрызганными ногами. Застигнутые врасплох туристы толпились в дверях зданий. Мои учительницы уютно расположились в английской чайной. Погода нарушила все дневные планы, и мистеру Хайрэму Блуму придется собрать свою группу на Форуме и препроводить ее к Беппо и автобусу.

Я поднял воротник пальто, надвинул шляпу на глаза и, петляя по боковым улочкам, направился на виа дель Тритоне в римскую контору "Саншайн Турз".

Было около четырех часов, и, если повезет, я мог застать своего приятеля Джованни за рабочим столом, хоть он и любитель продлить обеденный перерыв.

Мне повезло. Джованни оказался на своем рабочем месте в дальнем углу комнаты и, как всегда, разговаривал по телефону. Увидев меня, он в знак приветствия поднял руку и указал на стул. Контора была почти пуста, если не считать нескольких туристов, которые нетерпеливо напирали на барьер в центре комнаты, требуя переноса заказа, замены номера в отеле и так далее.

Джованни положил телефонную трубку, пожал мне руку и улыбнулся.

– Разве ты не в Неаполе? – спросил он. – Хотя нет, что я говорю.

Неаполь – завтра, к счастью для тебя и твоей маленькой компании. Рим с каждым днем становится все невыносимее. Удачная поездка?

– Так себе. Но жаловаться не приходится. Варвары и говяжьи туши. Народ довольно славный.

– Хорошенькие девушки?

– Кровяное давление не поднимут. Кроме того, где взять время?

Поработай, как я, групповодом.

Он рассмеялся и покачал головой:

– Так чем я могу быть тебе полезен?

– Джованни… Мне нужна твоя помощь. У меня неприятности.

На его лице появилось сочувственное выражение.

– Я хочу, чтобы ты нашел мне замену для поездки в Неаполь.

– Абсолютно невозможно, – взорвался Джованни. – Здесь у меня никого нет. К тому же центральная контора…

– Центральной конторе знать необязательно. Во всяком случае, не сразу.

Джованни, ты уверен, что никого нельзя раскопать? А если бы у меня случился аппендицит?

– У тебя аппендицит?

– Нет, но если это поможет, я могу его придумать.

– Не поможет. Говорю тебе, Армино, я ничего не могу сделать. У нас нет замены, никто в конторе не слоняется без дела только потому, что тебе понадобился отпуск.

– Джованни, послушай. Отпуск мне не нужен. Я хочу, чтобы ты поставил меня на северное направление. Разумеется, временно.

– Ты имеешь в виду Милан?

– Нет… Подойдет любой тур в сторону Адриатики.

– Для Адриатики слишком рано, и тебе это известно. Раньше мая на Адриатику никто не ездит.

– Ну, тогда не обязательно автобус, сойдет индивидуальный клиент, желающий посетить Равенну, Венецию.

– Для Венеции тоже слишком рано.

– Для Венеции никогда не рано. Джованни, прошу тебя.

Он стал рыться в бумагах, которые лежали перед ним на столе.

– Ничего не обещаю. Может, завтра что-нибудь и подвернется, но времени почти не осталось. Завтра в два часа дня ты уезжаешь в Неаполь, и если мне не удастся сделать двойной ход, ничего не выйдет.

– Знаю-знаю, но постарайся.

– Наверняка женщина?

– Конечно, женщина.

– А подождать она не может?

– Скажем так – я не могу ждать.

Он вздохнул и снял телефонную трубку.

– Если будут новости, я сообщу в "Сплендидо", чтобы ты мне позвонил.

Чего не сделаешь для друзей…

Я вышел от Джованни и направился в английскую чайную. Дождь перестал, и запоздалое солнце изливало лучи на головы прохожих. Если Джованни не найдет мне замену, все равно придется что-то предпринять. Я сделал шаг. Но куда?

Этого я не знал. К умиротворению усопшей или к собственной совести? Все же я мог ошибиться и убитая женщина – не Марта. Если это так, то, хоть я и считал себя невольным соучастником убийства из-за того, что вложил ей в руку десять тысяч лир, я неповинен в другом, более тяжком грехе. Если же это Марта, то нет, повинен. Возглас "Бео" делал и меня убийцей, таким же убийцей, как сам преступник – вор, пустивший в дело нож.

Придя на пьяцца ди Спанья, я увидел, что мое стадо уже покончило с чаем и садится в автобус. Я подошел к ним. По возбужденным лицам учительниц я понял, что они уже успели рассказать всю историю. Они переживали свой краткий звездный час.

В тот вечер Джованни не дал о себе знать, и после обеда – точной копии предыдущего, правда, на сей раз с речами – мы отправились на прогулочном автобусе на другой берег Тибра, где мое небольшое стадо примерно около часа имело возможность наблюдать жизнь кафе, в котором, дабы доставить себе удовольствие, они были склонны усматривать яркий местный колорит.

– Это подлинный Рим, – вздохнула миссис Хайрэм Блум, сидя на боковой улочке за столиком, вынесенным из таверны, которую, к ее наивному удовольствию, освещали искусственные факелы.

Вдруг, словно по волшебству, появились шесть музыкантов в коротких штанах, чулках, неаполитанских шляпах, с лентами на гитарах, и моя маленькая компания принялась раскачиваться в такт ритмичному аккомпанементу струн.

Было что-то трогательное в их наивной радости. При мысли, что завтра они отправятся в Неаполь без меня, мне стало немного грустно. И у пастыря бывают минуты слабости…

Когда мы вернулись в отель, от Джованни по-прежнему не было никаких вестей. Тем не менее я сразу заснул и спал, благодарение Богу, без сновидений. Джованни позвонил в самом начале десятого.

– Армино, – торопливо заговорил он, – послушай, кажется, я все устроил. Двое немцев на "фольксвагене" едут на север. Им нужен переводчик.

Ты ведь говоришь по-немецки?

– Говорю.

– Тогда хватайся за это. Герр Туртман и его фрау. Страшны, как смертный грех, оба цепляются за карты и путеводители. Им все равно, куда ехать, лишь бы на север. Помешаны на осмотре достопримечательностей.

– А как насчет моей замены?

– Все улажено. Ты знаешь моего шурина?

– У тебя их несколько.

– Тот, который работает в "Америкэн Экспресс". Он знает ответы на все вопросы и просто рвется в Неаполь. Парень что надо. Мы можем на него положиться.

На какое-то мгновение меня охватили сомнения. Что, если шурин Джованни испортит поездку? Умеет ли он ладить с людьми? Но даже если все будет в порядке, не потеряю ли я работу, когда в Генуе узнают о подмене?

– Постой, Джованни, ты уверен?

– Послушай, либо бери, либо отказывайся. – В голосе Джованни звучало нетерпение. – Я ведь оказываю тебе услугу, не так ли? По-другому не выйдет, да я и не стану больше этим заниматься. Шурин уже собрался, сейчас он будет у тебя, так что сам ему все и объяснишь. А мне еще надо дать знать герру Туртману. Он хочет выехать в половине одиннадцатого.

У меня оставалось около полутора часов на то, чтобы передать дела, добраться до конторы и встретить новых клиентов. Положение не из легких.

– Договорились, – сказал я и положил трубку.

Я допил вторую чашку кофе и бросил то немногое, что было со мной, в саквояж. В девять двадцать шурин Джованни постучал в дверь. Я сразу его вспомнил. Энергичный, бойкий, острый на язык… но я усомнился в том, что он прихватил с собой таблетки от несварения желудка для подверженных этому недугу англосаксов, равно как и в том, что он проявит хоть какой-то интерес к внуку Блумов. Впрочем, неважно. Групповод не может быть кладезем всех достоинств. Мы уселись рядом на мою измятую постель, и я показал ему все маршруты тура плюс список туристов, к которому добавил краткое, но точное описание, у кого какая идиосинкразия.

Мы вместе вышли из номера, и я отправил его к портье, где ему предстояло заявить о своем статусе. Я пожал ему руку и пожелал удачного путешествия. Выходя через вращающиеся двери отеля на улицу, я чувствовал себя нянькой, бросающей своих питомцев. Совершенно особое ощущение, ведь мне еще никогда не доводилось бросать тур, как крыса бросает тонущий корабль.

Такси высадило меня на виа дель Тритоне, и не успел я войти в контору, как увидел Джованни. Сама улыбчивость, сама любезность, он разговаривал с теми, в ком я сразу распознал своих будущих клиентов. В их национальной принадлежности было невозможно ошибиться. Оба средних лет. Он – крупный, широкоплечий, с жесткими, как платяная щетка, волосами и в очках в золотой оправе. Она – с болезненным цветом лица и с волосами, взбитыми под шляпой, которая ей явно мала. По какой-то непонятной причине на ней были надеты белые носки, вступавшие в резкий контраст с темным пальто. Я подошел. Мы обменялись рукопожатиями.

– Моя жена и я – страстные кинолюбители, – объявил герр Туртман, как только Джованни представил нас друг другу. – Мы любим снимать из машины во время движения. Насколько я понимаю, вы водите машину.

– Разумеется, если вы этого пожелаете, – сказал я.

– Превосходно. В таком случае мы можем сейчас же выехать.

Джованни, расплываясь в улыбке, простился с ними обоими. Затем подмигнул мне.

– Желаю приятного путешествия, – сказал он.

Мы взяли такси до того места, где стоял их "фольксваген". На крыше машины высилась груда багажа. Половину переднего сиденья тоже занимал багаж.

Немцы никогда не путешествуют налегке и по дороге всегда увеличивают свое имущество.

– Вы поведете машину, – распорядился герр Туртман. – Моя жена и я хотим поснимать при выезде из Рима. Выбор пути предоставляю вам, но мы бы хотели проехать через Сполето. В моем путеводителе местная соборная площадь отмечена двумя звездочками.

Я сел на место водителя, герр Туртман – рядом со мной, его жена устроилась на заднем сиденье. Когда мы проезжали по мосту через Тибр, они приставили кинокамеры к глазам и водили ими из стороны в сторону, как пулеметчики на стрельбах.

Когда стрельба прерывалась – что все-таки время от времени происходило, – они обильно подкреплялись содержимым бумажных пакетов и пили кофе из термоса весьма солидных размеров. Разговаривали они мало, и продолжительное молчание вполне устраивало меня. Обгон грузовиков требовал всего моего внимания, а чтобы добраться до пункта, который я имел в виду, нам предстояло покрыть расстояние в двести пятьдесят километров.

– А сегодня ночью? – неожиданно спросил герр Туртман. – Где мы будем спать сегодня ночью?

– Мы будем спать в Руффано, – ответил я.

Он зашелестел страницами путеводителя, который держал на коленях.

– Там есть несколько памятников, отмеченных тремя звездочками, – сказал он через плечо жене. – Мы можем все их снять. Руффано нам вполне подойдет.

Было нечто закономерное и вместе с тем ироничное в том, что я покинул город, в котором родился и провел одиннадцать лет своего детства в компании одного немца и по прошествии двадцати лет возвращаюсь в него в обществе другого. Сейчас, в марте, за окнами машины разворачивалась холмистая местность, подернутая розовато-серой дымкой, голая и бесприютная, под небом, готовым просыпаться снегом, как во Флоренции; тогда, в слепящем, знойном июле 1944 года, дороги к северу от Руффано были серыми от пыли. Военные грузовики и подводы уступали дорогу "мерседесу" коменданта, на капоте которого развевался флажок. Время от времени знавшие, кто едет в машине, вытягивались на обочине в струнку и отдавали честь, но комендант редко обращал на них внимание. И когда ему было лень, я вместо него отвечал на приветствия. Это помогало мне скоротать время в дороге, помогало забыть про тошноту и избавляло от необходимости смотреть, как моя потаскуха-мать кормит виноградом своего завоевателя. Ее глупое хихиканье вперемешку с его басистым смехом оскорбляли мое представление о достоинстве взрослого человека.

– В путеводителе сказано, что в герцогском дворце Руффано есть замечательная картина "Искушение Христа", которая до недавнего времени считалась кощунственной. Я всегда думал, что во время войны наши люди нашли ей более безопасное убежище.

Я не стал им рассказывать, что сам видел, как мой отец, хранитель дворца, и его помощники с большой осторожностью упаковали ее вместе с несколькими другими картинами и спрятали в подвалах дворца, опасаясь именно такой возможности.

В Сполето мои клиенты на скорую руку перекусили и быстро отсняли площадь и фасад собора, после чего мы двинулись дальше через Фолиньо. Наша дорога вилась между холмами, а едва видимые вдали, покрытые снегом горные вершины предупреждали, что мой родной город, расположенный на высоте пятисот метров, до сих пор покоится в объятиях зимы. Посыпались первые снежные хлопья, точнее – это мы ворвались в них с юга, а здесь снег, скорее всего, шел весь день. Небо стало похожим на погребальный покров. В ущелье под нами ревела вздувшаяся от стекающих в нее горных потоков река.

Время близилось к семи, когда перед нами открылся дорогой моему сердцу вид. Едущему из Рима город предстает внезапно; увенчивая две горы, он господствует над раскинувшейся внизу долиной. Я не помнил, чтобы когда-нибудь видел его в снегу. Это было величественное зрелище. И зловещее – город словно предупреждал отважного путешественника: входи себе на беду.

Как мало здесь изменилось, Боже мой, как мало!

Несмотря на кружащийся снег, герр Туртман и его жена поднесли кинокамеры к открытым окнам, что давало лучший обзор и потрафляло моему самолюбию. Я объехал долину под самыми городскими стенами, чтобы проникнуть внутрь через западные ворота, порта дель Сангве – Ворота крови.

– И правильно, – говаривал мой отец, – ведь именно через эти ворота Клаудио, наш первый герцог, вел своих пленников на смерть.

Снег окаймлял идущую вверх дорогу, толстым слоем лежал на крышах, призрачным покрывалом накрывал деревья и, венчая былыми коронами смотровые площадки двух дворцовых башен, собор и кампанилу, превратил мой город в легенду, в сновидение. Я не ожидал увидеть такую красоту.

По виа деи Мартири я проехал к центру и притормозил на пьяцца делла Вита. Здесь тоже ничего не изменилось, только снег погрузил город в немоту, рассеяв по домам его жителей. Площадь окружали здания красноватого и желто-коричневого цветов, и от нее в разные стороны расходились пять улиц.

Слепые, закрытые ставнями окна над колоннадой невидящим взглядом смотрели на мощеную мостовую. Магазины были закрыты. Я увидел их такими, какими запомнил. Книжная лавка, аптека. Подавляющий своими размерами "Отель деи Дучи", куда меня в детстве по воскресеньям приводили на второй завтрак.

Потом, когда здесь разместилась штаб-квартира коменданта, вход закрыли.

Тогда перед дверью стояли охранники – либо по стойке "смирно", либо переминаясь с ноги на ногу. К тому месту, где я припарковал "фольксваген" герра Туртмана, в то время подъезжали машины штабистов, мотоциклы курьеров.

Волны сдерживаемой более двадцати лет памяти снесли преграду и захлестнули меня.

Я распахнул дверь отеля и огляделся. Едва ли я отдавал себе отчет в том, что ищу: приемную коменданта, машинисток, стучащих по клавишам, или холл и стулья с жесткими спинками, сидя на которых мой отец и его друзья после мессы пили чинзано. Думаю, последнее. И оно встретило меня, но более современное; я увидел некое подобие бара для туристов – – стенды с открытками, журналы на столах, телевизор в дальнем углу.

Я позвонил, и тревожный звук нарушил гнетущую тишину. В давние времена хозяин синьор Лонги и его жена Роза всегда были на месте и приветствовали моего отца. Синьор Лонги был добродушным человеком с живыми глазами, и, если мне не изменяет память, ходил он, слегка прихрамывая из-за ранения, которое еще юношей получил во время Первой мировой войны. Его жена Роза была веселой, рыжеволосой толстушкой. Она всегда болтала с моей матерью о всяких пустяках, а в ее отсутствие не упускала случая пококетничать с моим несколько высокомерным отцом.

Сейчас в ответ на мой призыв появилась невысокого роста горничная. Явно волнуясь, она сказала, что, как ей кажется, комнаты мы можем получить, но сперва надо спросить хозяйку. Сверху донесся громкий голос, и вскоре в холл спустилась сама хозяйка; от избытка веса шла она медленно и опиралась на палку. Глаза, едва заметные над оплывшими щеками, всматривались в мое лицо; рыжеватые волосы были неровно выкрашены дешевой краской. Я с ужасом узнал в ней постаревшую синьору Лонги.

– Вам нужны комнаты на ночь? – спросила она, глядя на меня с полнейшим безразличием.

Я объяснил, что да и какие именно, затем повернулся и вышел в снег за своими клиентами и их багажом. Взволнованная горничная – видимо, она же и носильщик – последовала за мной. Сезон, конечно, еще не начался, и все же… Как бы то ни было, прием не слишком радушный. Туртманы невозмутимо вписали свои фамилии в книгу постояльцев и под тяжелым взглядом зевающей хозяйки поднялись наверх. Маленький мальчик, которого она когда-то угощала конфетами, был давно забыт.

Я проверил, как Туртманы устроились в комнате на третьем этаже, потом разыскал дорогу к своей комнатушке с окнами на площадь. Я открыл окно и, несмотря на снег, некоторое время стоял, вдыхая резкий, холодный воздух.

Я испытывал те же ощущения, какие испытал бы призрак умершего, вернувшийся в родные места. Безучастные ко всему здания были погружены в сон. Неожиданно на кампаниле рядом с собором ударил колокол. Его низкое звучание в иных тональностях подхватили колокола других церквей. Сан Чиприано, Сан Микеле, Сан Мартино, Санта Агата… я все их знал, все различал по тону. Последней звучала тонкая высокая нота Сан Донато с холма над герцогским дворцом. Именно в эту минуту, преклоня колени вместе с Мартой, я начинал читать свои детские молитвы. Я закрыл окно и ставни и спустился в столовую.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю