Текст книги "Улыбка фортуны"

Автор книги: Дафна дю Морье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Дафна Дюморье

Улыбка фортуны

OCR & SpellCheck: Larisa_F

Дюморье Д. Д 96 Улыбка фортуны: Роман / Пер. с англ. А.А. Минина. – М.: Редакция международного журнала «Панорама», 1997. – 192 с.

ISBN 5-7024-0559-5

Переводчик: Минин А.А.

Аннотация

Как часто женщины, отдавая любовь недостойному, безвозвратно теряют себя. Героине романа – юной Мэри Йеллан – удается этого избежать. Несмотря на то что судьба не была благосклонной к девушке, после смерти матери оставшейся без средств к существованию, Мэри сумела найти свое счастье. Однако для этого ей пришлось преодолеть цепь жестоких, порой опасных событий. Впрочем, красоты, ума и силы духа ей не занимать!..

Дафна Дюморье

Улыбка фортуны

1

Ноябрьский пасмурный день таял. Порывистый ветер гнал гранитно-серые тучи и моросящий дождь. В два часа пополудни уже смеркалось; окрестности растворились в тумане, тени сгустились, к четырем грозило стемнеть вовсе. Несмотря на закрытые окна, сырой холодный воздух проникал внутрь дилижанса. Крыша подтекала, и сверху то и дело падали капли. На изгибах дороги и на открытых участках пути экипаж то сотрясало порывами ветра, то раскачивало из стороны в сторону, будто пьяного человека.

Промерзшие пассажиры совсем съежились на своих местах и только разом вскрикивали, когда экипаж приседал особенно глубоко.

Мэри Йеллан сидела в углу, как раз там, где протекала крыша. Когда холодные капли падали ей за шиворот, она нервно передергивала плечами.

Почти сорок миль отделяли ее от дома, где она провела все свои двадцать три года. И сейчас надежда в ее сердце слабела, и мужество, с которым она перенесла долгую болезнь и смерть матери, уже готово было иссякнуть под этим унылым дождем и пронизывающим ветром.

Места были совершенно чужими, что само по себе действовало угнетающе. Как далеки отсюда светлые воды Хелфорда, зеленые холмы и долины, белые домики у самой воды! В Хелфорде и дождь был ласковым. Здешний дождь безжалостен и груб; он заливает бесплодную, в сорняках землю. Деревьев почти не видно, разве что редкий кустарник. Голые кривые ветки под порывами ветра прогибаются до земли, и даже, если их когда-нибудь коснется дыхание весны, почки едва ли распустятся: они будут убиты поздними заморозками. Убогий край, край камней, черного вереска и чахлого кустарника!

С Хелстоном, где Мэри садилась в дилижанс, ее связывало много детских воспоминаний. В прежние времена она каждую неделю ездила с отцом на базар, а потом, когда отца не стало, – с матерью. Мать укладывала в тележку клетки с курами, горшки с маслом, и Мэри усаживалась подле корзин, которые были больше ее самой. Люди в Хелстоне добрые, фамилию Йеллан в городке уважали – все знали, как тяжело приходится вдове; при этом ей и в голову не приходило снова выйти замуж.

Работа на ферме ее и доконала, и хотя она не щадила себя все семнадцать вдовьих лет, дела шли все хуже и хуже. Потом пришла болезнь, сгубившая всю живность в округе. Никто не знал, как она называется и как ее лечить. Мэри и ее мать беспомощно смотрели, как дохнут одна за одной утки и куры, телята падают мертвыми на пастбище. Больше всего было жаль старую кобылу Нелл, верно прослужившую им двадцать лет. Когда ее закопали под яблоней, мать сказала: «Словно и меня зарыли вместе с бедняжкой Нелл. Больше не могу».

В течение шести долгих месяцев Мэри усердно ухаживала за матерью. Но несмотря на все ее старания и усилия доктора, вдове не суждено было подняться. Она ждала смерти как избавления и молилась, чтобы та пришла к ней поскорее.

– Не хочу, чтобы ты мучилась, как я, Мэри, – сказала она дочери. – Страдания убивают тело и душу. Не оставайся в Хелфорде после моей смерти. Будет лучше, если ты уедешь к тетушке Пэйшнс, в Бодмин.

– Я не брошу ферму, мама, – говорила Мэри. – Здесь я родилась. Все Йелланы отсюда. Я не боюсь бедности. Я сильная, могу делать мужскую работу, ты же знаешь.

– Девушка не может жить одна, Мэри, иначе она помешается или впадет в грех. Ты же помнишь бедняжку Сью, что ночами ходила босиком по кладбищу и звала своего возлюбленного, которого никогда не было. Была еще одна девушка – до того как ты родилась. Она осиротела в шестнадцать лет, сбежала в Фалмут и связалась с матросами. Не будет мне покоя в могиле, пока ты не попадешь к хорошим людям. Тебе понравится тетушка Пэйшнс, она всегда была веселой и озорной. У нее доброе сердце. Ты помнишь, она приезжала сюда лет двенадцать назад? Тогда один малый положил на нее глаз, но она дала понять, что он ей не пара.

Да, Мэри помнила, как тетушка Пэйшнс, с локонами и большими голубыми глазами, подобрав юбки, пробиралась через грязь во дворе, прекрасная, как фея из сказки.

– Не знаю, что за человек твой дядя Джошуа, – продолжала мать, – я никогда его не видела. Сестра вышла за него десять лет назад, на день Святого Михаила. Тогда от нее пришло такое восторженное письмо!

– Они сочтут меня невоспитанной, – сомневалась Мэри, – у меня недостаточно хорошие манеры.

– Они полюбят тебя такой, какая ты есть. Пообещай мне, дитя мое, что, когда я умру, ты уедешь к тетушке Пэйшнс.

– Обещаю, – согласилась наконец Мэри с тяжелым сердцем.

Мать протянула до листопада. Когда первые заморозки прихватили землю, вдова заметалась в постели, разбрасывая простыни. Она бормотала о давно прошедших событиях, о людях, которых Мэри никогда не знала. Долгие три дня она жила в своем собственном мире. На четвертый матери не стало.

...Мэри наблюдала, как вещи, любимые ею с детства, переходят в чужие руки. Какой-то человек из Каверека заинтересовался домом и купил его. С трубкой во рту бродил он по двору и указывал, что нужно переделать. Мэри, вздыхая, укладывала пожитки в отцовский сундучок. Этот человек из Каверека сделал ее чужой в собственном доме; теперь ей и самой захотелось покинуть все это навсегда.

Она еще раз перечитала письмо тети, написанное торопливым почерком на дешевой бумаге. Тетя писала, что потрясена случившимся, – она даже не знала, что сестра больна. «У нас многое изменилось, – читала Мэри. – Я теперь живу не в Бодмине, а в двенадцати милях от него, по пути в Ланстон. Это уединенная и дикая местность, и если ты к нам приедешь, я буду рада твоему обществу, особенно зимой. Мой муж Джошуа не возражает. Он сказал, что если ты не болтаешь много и будешь помогать по хозяйству, то приезжай. Он не будет платить тебе деньги или кормить за просто так, ты же понимаешь. Но если будешь помогать ему за стойкой, он даст тебе кров и пищу. Твой дядя – хозяин гостиницы «Джамайка-Инн».

Мэри сложила письмо и убрала в сундучок. Тетушка Пэйшнс, в ее шелковой накидке, с изящными манерами, – жена кабатчика?! Об этом мать Мэри даже не догадывалась! Как будто то восторженное письмо, десять лет назад, и эти торопливые строчки писали разные люди!

Так оказалась Мэри Йеллан далеко на севере от Хелстона, в скрипучем штатском дилижансе. Когда они приехали в Бодмин, такой же серый, как и окрестные холмы, совсем стемнело. Пассажиры покинули экипаж – все, кроме Мэри; она осталась в своем углу, озябшая и одинокая. Кучер заглянул в окно.

– Вы едете в Ланстон? – удивился он. – Через болота, ночью? Вы можете переночевать в Бодмине и поехать утренним дилижансом. Ведь, кроме вас, пассажиров нет.

– Меня ждут, – отвечала Мэри, – я не боюсь дороги. И мне не нужно в Ланстон. Довезите меня до «Джамайки-Инн».

Кучер почти испуганно посмотрел на нее.

– «Джамайка-Инн»?! – переспросил он. – Вы, наверное, ошиблись.

– О да, я слышала, это довольно уединенное место. Но я не горожанка. В Хелфорде, откуда я родом, тоже глухомань.

– При чем здесь глухомань? – проворчал кучер. – Вы меня не поняли. Я имел в виду не двадцать миль болот, хотя это тоже кое-что.

Женщина, что стояла с фонарем на пороге, спустилась по ступенькам и заглянула внутрь дилижанса.

– Это ужасное место, – подтвердила она. – Если вы ищете работу – там вам ее не найти. Они не любят чужих. Лучше бы вам попытать счастья здесь, в Бодмине.

Мэри улыбнулась ей.

– Я еду к родственникам. Мой дядя – хозяин «Джамайки-Инн».

Возникла долгая пауза. В тусклом свете фонаря Мэри заметила, что кучер и женщина испуганно переглянулись. Ей стало неловко. Она ждала какого-нибудь ободряющего слова, но женщина пошла прочь от дилижанса, а кучер принялся насвистывать, чтобы скрыть неловкость. Мэри тронула его за локоть.

– В чем дело? Скажите, не стесняйтесь. Моего дядю здесь не любят? Что-нибудь случилось?

– «Джамайка» пользуется дурной славой, – не сразу ответил кучер.

– Вы хотите сказать, что там много пьют? Мой дядя водит дурную компанию?

– Я ничего такого не говорил, – поспешно заметил кучер. – Люди болтают. Порядочный народ в «Джамайке» не останавливается – это все, что мне известно. Мы гоним лошадей без остановки аж до Файв-Лэйнс.

– А в чем причина? – не отставала Мэри.

Кучер долго молчал, очевидно подбирая слова.

– Люди боятся этого места, – ответил он наконец. Воцарилась напряженная тишина.

Робкий внутренний голос шептал Мэри: «Оставайся в Бодмине, оставайся!» Ей стало страшно. Но она вспомнила свое обещание матери и велела трогать.

Кучер захлопнул дверцу и взгромоздился на козлы. Дилижанс покатил по улице, мимо каменных домов с освещенными окнами. Редкие прохожие спешили укрыться от дождя и ветра. Мэри чувствовала себя маленькой и одинокой.

Лошади поднимались в гору. Девушка видела, как удаляются огни Бодмина и смыкается темнота. Вскоре Мэри потеряла ощущение времени и пространства и со страхом думала о том моменте, когда ей придется оставить дилижанс: сейчас он казался ей единственным безопасным местом среди непогоды.

«Джамайка» торчала посреди болот, открытая всем ветрам. Мэри наглухо застегнула плащ. Кучер натянул вожжи, и мокрые от дождя и пота лошади остановились.

Кучер спустился с козел и поставил на землю сундучок, с опаской поглядывая на темные окна гостиницы.

– Приехали, – угрюмо сказал он. – Постучите, и вам откроют. А мне надо спешить, не то я и к утру не доберусь до Ланстона.

Хлестнул кнут, дилижанс резко дернул с места и растаял во мраке, словно его и не было. Мэри услышала лязг отодвигаемых засовов. В дверях показалась огромная фигура и помахала фонарем. Мэри шагнула навстречу. Свет бил ей в глаза, она ничего не видела. Человек захохотал и грубо втащил ее за рукав на крыльцо.

– Так это ты! – сказал он громко. – Приехала наконец? А я твой дядюшка Джошуа Мерлин, милости прошу в «Джамайку-Инн»!

Он увлек ее в дом и захлопнул дверь. При свете фонаря они разглядывали друг друга.

2

Это был мужчина огромного роста, почти семи футов, с густыми черными бровями и смуглым, как у цыгана, лицом. Темные космы падали на глаза. Во всем его облике чувствовалась богатырская сила: плечи необыкновенной ширины, руки чуть ли не до колен, кулаки величиной с гири. Голова на этом огромном теле казалась маленькой, утонувшей в плечах, что придавало ему сходство с гигантской гориллой. Однако в его лице не было ничего обезьяньего: нос с горбинкой, все еще красивые темные глаза – лицо портили только красные прожилки на скулах.

Лучшее, что у него было, – это зубы, очень белые и здоровые; когда он улыбался, они выделялись на загорелом лице, придавая ему сходство с волком.

– Значит, ты – Мэри Йеллан, – сказал он, наклоняясь, чтобы получше рассмотреть ее. – И ты проделал весь этот путь, чтобы увидеть своего дядюшку Джошуа! Ну что ж, поцелуй меня!

Мэри отшатнулась – при одной мысли об этом ее передернуло. Он пьяный или сумасшедший? Или то и другое вместе?..

Он увидел ее реакцию и снова прыснул:

– Да не дрожи ты, никто не собирается тебя трогать! Ты у меня здесь как за каменной стеной. Никогда не любил брюнеток, так и знай. Не хватало мне еще играть в эти игры со своей родственницей!

Он потрепал ее по плечу и повернулся к лестнице.

– Пэйшнс! – загремел его голос. – Какого черта ты там возишься? Девчонка тебя заждалась! Я ей уже надоел.

Сверху послышались шаги. Мелькнул огонек свечи. По ступенькам спускалась женщина в мятом чепце поверх жидких седых волос. Лицо ее было осунувшимся, заостренным. Единственное, что еще жило в нем, это глаза, большие, яркие. На женщине болталась застиранная нижняя юбка, когда-то, наверное, вишневая, теперь розовая; на худых плечах – ветхая шаль. Мэри онемела. Господи, да неужели это несчастное создание и есть та прекрасная сказочная фея?!

Она подошла к Мэри и взяла ее за руки.

– Это ты? – произнесла она тихо. – Ты, моя племянница Мэри Йеллан?

Мэри кивнула. Благодарение Господу, что мать не может видеть сейчас свою сестру!

– Дорогая тетя Пэйшнс, – сказала она как можно ласковее, – я рада снова видеть вас. Столько лет прошло с тех пор, как вы приезжали к нам в Хелфорд!

Женщина жадно разглядывала Мэри и вдруг прижала ее к себе и заплакала в голос.

– Ну, началось, – заворчал муж, – вечные сопли. Чего ревешь, дура? Неужели ты не видишь, что девчонка хочет есть? Отведи ее на кухню и сооруди пожрать и выпить.

Он нагнулся и подхватил сундучок Мэри с такой легкостью, словно тот был сделан из картона.

– Я отнесу это в ее комнату, – сказал Джошуа Мерлин, – но если я спущусь вниз и ужин не будет на столе, тогда ты у меня не так заплачешь. И ты тоже. – Он посмотрел на Мэри и опять расхохотался.

Тетушка Пэйшнс вымученно улыбнулась и поправила седые букли таким знакомым жестом, что Мэри едва удержалась, чтобы не заплакать.

На кухне горели свечи.

– Не обижайся на дядю Джошуа, – бормотала тетя, – он любит пошутить, не все это понимают.

Тетушка Пэйшнс сновала по кухне, накрывая на стол, а Мэри пыталась отогреть у огня замерзшие пальцы.

– Дядя Джошуа тебе понравится, ты привыкнешь к его манерам, – продолжала тетушка, – он очень хороший человек, очень храбрый. Его здесь все знают и уважают. Никто не может ничего сказать против Джошуа Мерлина. Здесь у нас иногда собирается большая компания. Не всегда бывает тихо, как сегодня. Дорога очень оживленная. Каждый день проезжают кареты. Окрестные господа нас уважают. Вчера сосед заезжал, я ему пирог испекла в дорогу. «Миссис Мерлин, – сказал он, – вы единственная женщина в Корнуолле, которая умеет печь такие пироги». Именно так и сказал. И даже сам сквайр Бассет из Норт-Хилла – ему тут все земли принадлежат – недавно проезжал мимо, так даже шляпу снял: «Доброе утро, мадам». И поклонился в седле. А тут Джо из конюшни выходит, он колесо менял у телеги. «Как жизнь, мистер Бассет?» – спрашивает. «Да не хуже вашей», – отвечает сквайр, и оба смеются.

Мэри заметила, что тетушка избегает глядеть ей в глаза. Она напоминала ребенка, что сочиняет истории на ходу и сам верит в них. За дверью раздались тяжелые шаги Джо Мерлина, и тетушка Пэйшнс замолкла. Хозяин вошел в кухню.

– Я все слышал, что ты здесь кудахтала, курица. Думаешь, твоя племянница поверила хоть одному слову? Да ты и ребенка провести не сумеешь, не то что такую ушлую девку!

Он с грохотом подвинул стул, и тот жалобно скрипнул под ним. Хозяин отрезал большой ломоть хлеба, обмакнул в подливку и принялся есть. Жир стекал по его подбородку. Жестом он пригласил Мэри к столу.

Тетушка Пэйшнс поджаривала бекон на огне. Все молчали. Мэри не нравилось, как Джо Мерлин разглядывает ее через стол. Внезапно тетушка уронила сковородку. Мэри бросилась было помочь, но Джо Мерлин жестом велел ей сидеть.

– Хватит одной безрукой, – рявкнул он. – Сиди, пускай твоя тетка сама управляется. С ней это не впервой.

Хозяин откинулся на стуле и принялся ковырять в зубах.

– Что будешь пить? – спросил он. – Бренди, вино или эль? Здесь ты можешь сдохнуть от голода, но не от жажды. У нас в «Джамайке» горло никогда не пересыхает.

– Я бы выпила чашку чаю, – ответила Мэри.

– Да что ты? Ладно, пей сегодня свой чай, но клянусь, через пару месяцев ты сама попросишь бренди!

Он перегнулся через стол и взял ее руки в свои ручищи.

– Для девушки с фермы твои ручки слишком белы и нежны. Я боялся, что они будут красными и грубыми. Противно, когда эль разливают некрасивыми руками. Впрочем, мои посетители не избалованы.

Хозяин усмехнулся, взглянув на жену.

– Пэйшнс, дорогая моя, – сказал он, – вот тебе ключ. Пойди и принеси мне бутылку бренди. У меня такая жажда, что все воды Дозмэри не смогут ее утолить.

Пока Пэйшнс дожаривала бекон, Джо Мерлин пил, глядя перед собой. Внезапно он ударил по столу кулаком так, что подпрыгнули тарелки и чашки.

– Вот что, Мэри Йеллан, – выкрикнул он. – Я хозяин этого дома и хочу, чтобы ты это знала! Ты должна делать то, что тебе велят: помогать по дому и прислуживать посетителям. Тогда я тебя пальцем не трону. Но если ты будешь болтать языком и своевольничать, я тебя обломаю так же, как твою тетку!

Мэри посмотрела на него через стол, спрятав руки на коленях, чтобы он не видел, как они дрожат.

– Мне все понятно, – сказала девушка как можно спокойнее. – Я не любопытна. Меня не касается, чем вы занимаетесь и кто к вам ходит. Я буду делать любую работу, и у вас не будет причин сердиться. Но если вы когда-нибудь обидите мою тетю Пэйшнс – предупреждаю вас, я приведу сюда констебля.

Эти слова оказали неожиданное действие на хозяина – он откинулся на стуле и с любопытством посмотрел на нее.

– Что ж, начало неплохое, – произнес он. – Понятно, что за птичка к нам залетела. Только тронь – она показывает коготки. Прекрасно, дорогая, мы с тобой, оказывается, одного поля ягоды. Ну что ж, будем играть вместе. Может быть, в один прекрасный день и для тебя найдется работенка в «Джамайке», какую ты никогда прежде не делала.

Мэри услышала, как тетя Пэйшнс у нее за спиной негромко ахнула. Мэри обернулась и увидела ужас в ее глазах. Девушка почувствовала, как холодок пробежал по спине. Что так испугало тетушку Пэйшнс? Джо Мерлин раздраженно махнул рукой.

– Иди спать! Надоела мне твоя постная физиономия! Мы с девчонкой прекрасно понимаем друг друга.

Женщина встала и, не говоря ни слова, направилась к двери. Они услышали ее шаги на лестнице. Джо Мерлин и Мэри остались одни. Он оставил пустой стакан и положил руки на стол.

– У меня есть в жизни только одна слабость, – заговорил он, – и я скажу тебе какая. Это выпивка – мое проклятие. В один прекрасный день она убьет меня, и слава Богу. В иные дни я не пью ни капли, но потом на меня нападает жажда, и я подолгу не просыхаю. И власть, и слава, и женщины – все для меня в одном стакане! Это и рай, и ад. Я начинаю говорить и могу выболтать все свои секреты. Я запираюсь в комнате, чтобы никто, кроме подушки, меня не слышал. Никто об этом не знает, кроме меня и Пэйшнс, а теперь еще ты. Я говорю тебе об этом, потому что немного выпил и не могу держать язык за зубами. Но я не настолько пьян, чтобы выболтать тебе, почему я живу в этом Богом забытом месте и почему я – хозяин «Джамайки-Инн»!

Голос его звучал хрипло. Огонь в очаге почти погас, свечи тоже догорели, и фигура Джо Мерлина отбрасывала на стену огромную жуткую тень. Он улыбнулся и пьяным жестом коснулся пальцем своего носа.

– Если ты хочешь знать больше, можешь расспросить свою тетку. Она тебе сочинит сказочку. Я слышал, какую она несла чепуху. Все это чистейшее вранье! Сквайр Бассет и носа сюда не кажет – до того боится. Если он встречает меня по дороге, то осеняет себя крестом и пришпоривает лошадь. И все остальные в округе тоже. Наплевать – гостей и без них хватает. Да, здесь пьют, и еще как! Иногда все дома в округе стоят без огней, и только в «Джамайке» до утра яркий свет, а наши крики и пение слышны аж на фермах за Рафтором. В такие ночи ты будешь стоять за стойкой и сама увидишь, что за компания здесь собирается.

Мэри сидела молча. Она боялась пошевелиться, чтобы болтовня дяди не сменилась вспышкой гнева.

– Они все боятся меня, – продолжал он, – вся эта сволочь. Они боятся меня, а я не боюсь никого. Скажу откровенно: будь я образован, я бы сейчас состоял в королевской свите! Это все проклятая выпивка да моя горячая кровь – наше родовое проклятие, Мэри! Еще ни один Мерлин не умер в своей постели. Моего отца повесили в Эксетере – он поскандалил с одним парнем и убил его. Я старший из трех братьев. Мы все родились под сенью Килмара, за болотом Двенадцати Мертвецов. Если идти через Восточное болото до Рушифорда, увидишь огромную гранитную скалу, похожую на палец дьявола, уставленный в небо. Это и есть Килмар. Тот, кто родился под сенью Килмара, обречен на пьянство, как я. Мой брат Мэтью утонул в болоте. Когда он пропал, мы решили, что он подался в матросы. А потом выдалось жаркое лето. За семь месяцев не упало ни капли дождя; его нашли в пересохшем болоте – руки подняты над головой, а вокруг туча стервятников. Мой брат Джем, черт бы его побрал, был еще малым ребенком, цеплялся за материнскую юбку, когда я и Мэт уже бегали за девками. Дьявольски умен и остер на язык. Но придет время – и его тоже повесят, как нашего папашу!

На минуту дядя умолк, глядя в пустой стакан. Потом поднял его, но тут же поставил.

– Нет, я уже и так много сказал. На сегодня достаточно. Иди спать, Мэри, пока я добрый. Вот свеча. Твоя комната над входом.

Мэри взяла свечу и пошла наверх. Когда она проходила мимо дяди, он схватил ее за плечо и развернул к себе.

– В какую-нибудь из ночей послышится скрип колес на дороге, – сказал он. – Эти колеса не проедут мимо, они остановятся у «Джамайки-Инн». Ты услышишь шаги во дворе и голоса. В такую ночь тебе следует остаться в своей постели, Мэри Йеллан, и накрыться с головой одеялом! Понятно?

– Да, дядя...

– Очень хорошо. Теперь иди отсюда.

Поднявшись по лестнице, Мэри принялась искать свою комнату. Девушка прошла мимо комнат для гостей – по две с каждой стороны. Слабое пламя свечи осветило нужную дверь. Она увидела свой сундучок прямо посреди комнаты с голыми дощатыми стенами. Перевернутый ящик должен был служить туалетным столиком, на нем стояло треснутое зеркало. Из белья имелись только два тонких покрывала. Мэри решила не раздеваться, а лечь прямо в дорожном платье, завернувшись в плащ. Она подошла к окну и посмотрела вниз. Ветер утих, но дождь, мелкий и частый, скребся в грязное стекло.

Откуда-то со двора раздался звук, похожий на стон животного, которому причинили боль. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть наверняка, но она заметила темный силуэт, раскачивающийся взад и вперед. От пьяных рассказов Джо Мерлина воображение девушки тут же нарисовало виселицу и повешенного. Но это была всего лишь вывеска гостиницы. Мэри легла в постель, стуча зубами от холода. Закрыв глаза, она увидела мысленным взором лицо Джо Мерлина и поняла, что попала в ловушку, из которой ей не вырваться, как бы она ни старалась. Единственный шанс на спасение – это уйти сейчас. Спуститься из окна и бежать, мчаться что есть сил по дороге, вьющейся через болота. Завтра будет поздно.

На лестнице раздались тяжелые шаги. Мэри замерла в страхе, но с облегчением услышала, как дядя свернул и удаляется по коридору. Стукнула дверь, и снова воцарилась тишина. Мэри решила: сейчас или никогда. Если она проведет под этой крышей хоть одну ночь, мужество покинет ее, и тогда она пропала. Совсем как тетушка Пэйшнс. Мэри открыла дверь и выскользнула в коридор. Она дошла на цыпочках до лестницы, остановилась и прислушалась. Ее рука была уже на перилах, а нога – на ступеньке, когда из конца коридора донеслись рыдания, приглушенные подушкой. Это была тетя Пэйшнс. Мэри постояла, подумала, потом повернулась и пошла назад. Бросившись на постель, она закрыла глаза. С чем бы ни пришлось ей столкнуться в будущем, как бы ни было ей страшно, она не имеет права оставить тетю Пэйшнс в «Джамайке-Инн». Может, все-таки удастся каким-то образом защитить тетю, встать между ней и Джо Мерлином. И ей не страшен этот дом, в котором царит зло. Нужно только набраться мужества и одолеть все невзгоды.

3

Когда Мэри проснулась, дул сильный ветер. Проглянуло призрачное размытое солнце. Девушку разбудил шум во дворе. Она поняла, что уже поздно, около девяти утра. Выглянув в окно, Мэри увидела, что дверь конюшни открыта, а в грязи двора отпечатались свежие следы копыт. Слава Богу, хозяин уехал и Мэри сможет поговорить с тетушкой Пэйшнс без свидетелей.

Мэри достала из сундучка шерстяную юбку, фартук и тяжелые ботинки, которые носила на ферме. Через десять минут она была на кухне и умывалась в закутке для посуды.

Тетушка Пэйшнс принесла из курятника свежие яйца в фартуке.

– Я думаю, ты не откажешься от яичка на завтрак, – сказала она. – Вчера ты слишком устала и ничего не ела.

Они избегали говорить о вчерашнем и не упоминали имени Джо Мерлина. Мэри не спрашивала, куда и зачем он уехал. Тетя охотно говорила о чем угодно, лишь бы это не было связано с ее нынешней жизнью. Она боялась вопросов, и Мэри щадила ее. Разговор сосредоточился вокруг прежней жизни в Хелфорде, болезни и смерти матери.

Тетя Пэйшнс кивала головой, то и дело издавая тихие возгласы, но Мэри видела, что долгие годы страха вытравили в ней способность к сопереживанию.

После завтрака женщины занялись домашней работой, и Мэри представилась возможность подробно изучить гостиницу. Это был мрачный неуютный дом с длинными коридорами и неожиданным расположением комнат. Бар имел отдельный вход с торцевой стороны дома, и хотя сейчас в нем было пусто, сама атмосфера напоминала о вчерашнем вечере. Пахло застоявшимся табачным дымом и винным перегаром. Только это помещение в доме выглядело обитаемым. Остальные комнаты были и вовсе заброшены. В одной из них хранились доски, вдоль стены были свалены какие-то ящики и лошадиные попоны, изгрызенные мышами, в другой на сломанной кровати были насыпаны картофель и брюква.

В комнату хозяев, в дальнем конце коридора, девушка заглянуть не решилась. Под нею, также в конце коридора, но на первом этаже, была еще одна комната, с запертой дверью. Мэри вышла во двор, чтобы заглянуть в нее через окно, но оконный проем был заколочен досками, и ей ничего не удалось увидеть.

Дом и пристройки образовывали три стороны прямоугольника, посередине был двор, а в центре его стояли кормушки и поилка для лошадей. В стороне пролегала дорога – узкая лента до самого горизонта, окруженная болотами, коричневыми, вспученными от дождей. Пробегали облака, и на болота ложились мрачные тени. Воздух был холодным и прозрачным, как в горах. Мэри глубоко вздохнула и почувствовала, как к ней возвращается смелость, словно от глотка сидра. Морозный ветер защекотал ноздри и покрыл лицо румянцем. Теперь можно было возвращаться в дом, к тете Пэйшнс. Ей захотелось есть – впервые за последние сутки.

– Тетя, – спросила Мэри, отведывая тушеную баранину, – а почему дядя Джо – хозяин «Джамайки-Инн»?

Вопрос застал женщину врасплох, какое-то время она молча смотрела на племянницу. Потом покраснела и заговорила, аккуратно подбирая слова:

– Ну, видишь ли, это очень удобное место, возле дороги. Это же основная дорога с юга. Дилижансы проезжают здесь дважды в неделю. Здесь много народу: путешественники по торговым делам и по частным, иногда – моряки из Фалмута...

– Но почему они не останавливаются в «Джамайке»?

– Они останавливаются. Спрашивают выпить чего-нибудь в баре. У нас много клиентов.

– Да ведь гостиной никогда не пользуются! В комнатах для гостей живут лишь крысы да мыши! Мне приходилось бывать в гостиницах гораздо меньших, чем эта. У нас в деревне тоже была гостиница. Мы пили чай в холле, а наверху гостевые комнаты всегда были прибраны и ожидали гостей.

Тетя ответила не сразу.

– Твой дядя Джо никого не упрашивает остаться. Он говорит: никогда не знаешь, кого к тебе занесло. В таком глухом месте могут и зарезать в постели.

– Но какой толк от гостиницы, в которой не могут предоставить постель честному путнику на ночь? Зачем еще она нужна? И на что вы живете, если у вас нет постояльцев?

– У нас есть клиентура, – уверяла женщина. – Сюда приезжают люди с ферм и из других мест. Тут на болотах много ферм и коттеджей. Бывают вечера, когда бар полон народу.

– Вчера кучер сказал мне, что порядочные люди больше не бывают в «Джамайке». Он сказал, что они боятся.

Тетушка Пэйшнс провела языком по пересохшим губам.

– У твоего дядюшки Джо тяжелый нрав, – со вздохом призналась она. – Его легко рассердить, он не любит, когда люди суют нос в его дела...

– Тетя, но почему кто-то должен совать нос в дела хозяина гостиницы, честно делающего свое дело? Каков бы ни был у человека нрав, зачем ему распугивать людей?

Тетя молчала. Мэри попробовала подойти с другой стороны.

– Зачем вы сюда приехали? Мы думали, что вы живете в Бодмине, мы получили ваше письмо оттуда, когда вы вышли замуж.

– В Бодмине я познакомилась с дядей Джо, – отвечала тетя Пэйшнс. – Мы жили некоторое время около Пэдстоу, а потом переехали сюда. Джо купил гостиницу у мистера Бассета. Она несколько лет пустовала, и дядя решил, что это подходящее место. Нам надо было где-то устроиться. Он на своем веку много путешествовал, побывал в таких местах, что я и названий не упомню. По-моему, даже в Америке...

– Он не мог выбрать ничего похуже? – не отставала Мэри.

– Это недалеко от его прежнего дома. Его брат Джем и поныне живет там, когда его не носит по стране. Иногда он наезжает сюда, но дядя Джо его не очень любит.

– Мистер Бассет бывает здесь когда-нибудь?

– Нет.

– Почему? Ведь это он продал гостиницу дяде.

Тетя помолчала, потом заговорила:

– Твой дядя купил ее через знакомого. А когда мистер Бассет узнал, что здесь поселился Джо Мерлин, он был очень недоволен.

– Почему?

– В молодости дядя Джо пользовался дурной репутацией. Это не вина его, Мэри, а беда.

Она откинулась в кресле, утомленная допросом. Мэри видела, как она страдает, но с жестокостью, присущей юности, решилась задать еще один вопрос.

– Тетя Пэйшнс, я хочу, чтобы вы посмотрели мне в глаза и ответили. Больше я не буду вас беспокоить. Что это за запертая комната в конце коридора и как она связана со скрипом колес, которые останавливаются возле «Джамайки-Инн» по ночам?

Едва успев произнести эти слова, она пожалела об этом. Тетя совершенно потерялась, в глазах ее застыл страх. Губы дрожали, руки беспорядочно бегали, не находя себе места.

Мэри оттолкнула стул и опустилась перед тетей на колени. Обхватив ее ноги, она взмолилась:

– Простите меня! Не сердитесь. Я грубая, невоспитанная. Какое мне дело до всего этого? Я не имела права расспрашивать вас, тетя. Прошу вас, забудем об этом.

Тетя закрыла лицо руками и так замерла. Они долго молчали. Потом тетя Пэйшнс открыла лицо и взглянула на Мэри. Страх в ее глазах исчез. Она взяла девушку за руки.

– Мэри, – сказала Пэйшнс почти шепотом, – я не могу ответить на твои вопросы, потому что сама многого не знаю. Но ты дочь моей сестры, и я должна предупредить тебя. – Оглянувшись назад, словно там мог стоять сам Джо Мерлин, Пэйшнс продолжала: – Здесь, в «Джамайке», случается такое, что рассказать язык не поворачивается. Ужасные, жуткие дела. Многое ты и сама скоро узнаешь. Твой дядя Джо водится со странными людьми, которые занимаются странными делами. Иногда они приходят по ночам. Дядя пускает их в дом и проводит в ту самую комнату, что всегда заперта. Они о чем-то подолгу разговаривают. Они уходят до рассвета, и никаких следов их пребывания не остается. Никогда ни о чем не спрашивай ни меня, ни дядю Джо, вообще никого, потому что если ты узнаешь хотя бы часть того, что знаю я, твои волосы поседеют, как и мои. Ты начнешь заикаться и плакать по ночам. Твоя молодость умрет, как моя.