Текст книги "Baba Doca (СИ)"

Автор книги: Д Караулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Пока дед и баба готовились, советовались, как одеться и что сготовить, открылась входная дверь и на пороге – выросли две фигуры выше среднего роста: девушка лет под тридцать и длинноногий юноша лет, на десяток лет моложе. Он был одет я синий джинсовый пиджак и белые брюки, она в красный брючный костюм.

– Хелло-у, бабо! – поздоровался юноша, завидев вышедшую навстре╛чу бабушку, – Чем будешь угощать?

Девушка добавила:

– Привет, Попадиевцы! Вы все еще здоровы? Как я рада! Баба Доца обняла ее и залюбовалась:

– Анфиска, доченька, ты так выросла! Что так долго не приезжала? Я глаза оплакала, когда расстались. Ну, слава Богу, что вернулась. А это кто с тобой?

– Гога. Муж.

– Чей?

– Сегодня мой.

– И у меня завелся муж, – похвалилась баба Доца.

– Иди ты! Познакомь.+

Баба Доца крикнула в соседнюю комнату:

– Эй, Даня! Ты скоро там? Покажись людям.

Из комнаты вышел дед, по заграничному одет: на голове огромная испанская шляпа – самбреро, одет в синий джинсовый пиджак с одним чер-ным и другим красным рукавом, на ногах желтые дамские рейтузы ,и обут в белые мокасины без подошвы. Проходя, оставил на половицах от╛печатки вспотевших ног. Увидев его, юноша возрадовался:

– О, это наш кадр! Как звать тебя, развалина?

– Данило.

– Прикольно! Данило – значит Дантес. Так и войдешь в историю. А я – Гога. Запомнил?

Кивком головы дед дал понять, что запомнил. Шляпа при этом свали-лась ему на глаза.

– А кем приходишься бабе"

– Га?

– Спрашиваю, в каком качестве здесь обитаешь?

– Попадаю, попадаю. Всего два раза падал...

Баба Доца пояснила:

– Это он про ступеньки. Крыльцо у нас высокое, четыре ступеньки. Иногда он забывает, что их четыре, перешагнет через одну и падает на землю. Пока, правда, ничего еще не сломал. Да что я вас баснями кормлю. Вы с дороги устали, проголодались. Давайте я вас покормлю, пока наши не вернулись. Повела их мать к соседям.

Положила баба на стол "то, что Бог дал": кусок овечьей брынзы, сало с чесноком, кислые огурцы, помидоры. Гости действительно проголодались: ели все подряд, ни сало им не пахло, ни овечья брынза. Ели и не спрашивали, есть ли у бабы еще что-то положить на стол или нет?

Баба Доца то и дело подтрунивала:

– Наши харчи в этом году очень хорошо пахнут: три раза подорожали! Если в следующем году приедете, ароматом будут пахнуть. А те╛перь расскажите о себе: откуда приехали, куда собираетесь ехать?

– С базара на базар, – ответил Гога, и расхохотался.

– Думаем в Румынию поехать, – добавила Анфиса. – Туда повезем то, что вы дадите, а сюда купим что-то подешевле.

Баба До да сделала вывод:

– Туда, значит, везете то, что нам не нужно, а к нам– то, что им непри-годно.

– Таков закон бизнеса, бабушка, – ответила Анфиса, – Так что на сей раз подаришь нам?

– Трудновато сейчас с подарками, Анфиска. Пообеднели мы теперь. Э, есть у меня еще один платок шелковый... Дам, что поделаешь?

– Один только платок?

– Нету у меня больше.

– Знать ничего не хочу! Ты же обещала!..

– Э, когда это было.

– Шляпу могу подарить, – снял дед сомбреро.

– Твое дело сопеть в две дырки, – осадила Анфиса, положив руку на плечо деда, так, что он согнулся в дугу. Она стала на ноги и приказным тоном про╛изнесла: – Словом так: мы пойдем на дискотеку, а когда вернемся – чтоб все было готово! Иначе будем говорить по-другому.

Гости встали из-за стола и покинули дом Попадиевых,

– 20 -

Скрипнула дверь, и медленно приоткрылась. В комнату вбежали кошка с собакой, а следом зашел и Василий. Веселый и хмельной. Стал посреди комнаты и крикнул:

– Ма-ма! Я вернулся!

Баба Доца выскочила из кухни, увидела собаку и кошку, кинулась сыну на шею и от радости запричитала:

– Василий, сынко Василий! Сколько, сына, можно тебя учить, что собаку в хату нельзя пускать! Собака – не чистоплотное существо!

– Ладно, мать, – успокоил сын, – Сегодня все можно. Я вернулся. Отныне все будет, по-моему, так как я скажу. С сегодняшнего дня я в доме я хозяин.

Баба Доца с удивлением посмотрела на него и отступила шаг назад. Стало ей даже приятно, что Василий обрел мужской голос и хо╛зяйский тон.

"Ей, Богу, человеком стал, – подумала про себя, – И пусть ему Бог по-могает". А вслух сказала:

– Заходи, сынок! Будь как дома. – А я что, в гости, что ли пришел? – все еще повелительно отозвался Василий.

Он прошел одну комнату, другую и вломился в спальню деда Данила.

Дед вольготно отдыхал на его койке. Василий сунул руки в кар╛маны, подошел к койке и грозно крикнул:

– Керана!!

Из другой комнаты, узнав голос мужа, радостная вышла Керана. Кинулась обнимать мужа, но Василий ее остановил строгим вопросом:

– Кого ищет этот мужик в моей постели? С кем спит?!

– Н-ни с кем... – растерялась жена, – Это мамин дед.

– А твои любовники кто?

– Не понимаю...

– Я спрашиваю: кто твои мужчины, с которыми -встречаешься у ворот?

– Кого ты имеешь в виду, Василий? Я ничего не знаю. Боже, кто нас-плетничал. Мама!

– Не делайте из меня рогатого! Я все знаю!

– Ничего ты не знаешь, сына, – заступилась баба Доца, явившись на зов снохи. Это я во всем виновата. Керана ни при чем. Она честно тебя жда╛ла!

– А ты что мне писала?

Дед Данила использовал удобный момент, ссунулся с койки на пол, захватил свою одежонку и ползком достиг коридора. Оттуда молча исчез в холодной ночной темноте. Баба Доца состроила виноватую физиономию, пощупала бородавку и призналась:

– Скажу я вам всю правду, только не обижаетесь на меня. Я никому не хотела зла, нужда заставила. Василий ,если бы я не знала твой характер, я бы не стала тебе писать, впутывать Керану в эти дела. Прости меня, дорогая, – обратилась к снохе, – прости, что оклеветала, но иначе Василия мы бы не увидели. Он бы не вернулся из России. Так, сына?

Василий соглашательски качнул головой.

Вот потому я и написала, чтоб ехал, за семьей присмотрел. Грех на душу взяла. Еще раз простите, если можете...

В эту минуту в дверях, куда юркнул дед Даня, появились Анфиса с Гогой. Увидев их в пестро-ультрамодном одеянии, Василий пренебрежительно вопросил:

– А это что еще за ряженые?

– Неужто не узнал? – удивилась баба Доца, – Дак это же наша Анфиска! А рядом с ней ее Гога.

– Ее Гога не рядом, а сзади, – к чему-то произнес Василий, снял ремень и замахнулся на Анфису. Та отскочила, увернулась, и ремень со свистом угодил бабе Доце по мягкому месту.

Гога с Анфисой повернулись и исчезли в раскрытую дверь, а баба Доца как изваяние застыла посреди комнаты. А когда, минуту спустя, прош╛ло нервное потрясение, она подняла взоры к потолку и молитвенно произнесла:

– Вот так! Что бы люди не говорили про Василия, но набрался он ума. Человеком стал!

-21-

До сих пор, люди добрые, как-то жилось. Продуктов питания было много, но съедали еще больше. Сами знаете, какая у нас семья: восемь ртов едят, а никто не работает. Живем на моей и дедовой пенсии. А теперешние пенсии сами знаете, какие: не то человека, собаку на них не прокормите.

– Сутужно живется многодетной семье, где ни отец, ни мать не работают. Невестка Керана с малыми детьми мудохается, а Василий из-за пьянки света белого не видит. Эх, да что и говорить? Видать, преждевременно я обрадовалась, что с тех пор, как он вернулся из России, человеком стал. Куда там! День-другой поприбирал во дворе, понял, что домашний труд не легок, и слинял. Приволок откуда-то бутылку вина, обнял деда Дечо, и пошел отмечать день рождения Ивана Грозного. Дед как дед: выпил пару стаканов и завалился спать возле овец, а Василия и дубиной бей по голове – с ног не свалить.

Терпела я сколько терпела да и говорю деду:

– Слушай, старче. Люди говорят, кризис приближается. Цены растут, на базаре картошки не купить, а мы палец о палец не бьем. Если и дальше так пойдет, и кризиса не дождемся: поздыхаем как мухи. Давай шевелить наших дармоедов. Сколько можно дрыхнуть?

Врываемся в спальню, и я кричу:

– Подъем, рота! Тревога! Вставайте, кризис на носу, а вы спите. Куры повставали, одни вы не наспитесь.

Первым проснулся Василий. Сел на кровать, зевнул, потянулся, спустил ноги на пол:

– Да что ты, мать, раскудахталась? Кризис, кризис! Встанем, не будем же спать двое суток. Карана, подай мне штаны.

А Карана не из тех, чтобы промолчать, отвечает:

– Брюки твои собака по огороду таскает. Если не порвала, могу принести.

Василий почухал затылок и снова лег – в ожидании брюк. Мало по-малу повставала и детвора. Я выхожу среди спальни, принимаю агитационную стойку и говорю:

– Извините за беспокойство, но нам надо провести экстренное заседание семейного совета.

– С какой повесткой дня? – проснулся наследник Ванчо.

Дед Дечо шагнул ко мне и ответил:

– Повестка одна: борьба с кризисом.

– Вы, вероятно, слышали, что кризис приближается – продолжаю я. – Вам это ни о чем не говорит, но я вам скажу: это страшнее чумы. Будут голод, болезни и мор. Если будем бездельничать, как некоторые, с голоду околеем. Так что вставайте и хватайтесь за работу. Каждый член семьи ежедневно должен приносить в дом какую-то пользу, не дрыхнуть, не пиячить, как некоторые.

– Что ты, мать, как репей, цепляешься? – вскочил Василий с кровати. – Если хочешь знать, вчера вечером вернулся, как стекло трезвый.

– Ну и молодец. Если так. Только надо, чтоб каждый день приходил стеклянный. Ты, сынко, не обижайся на маму. Я плохому тебя не учу. С кризисом шутки плохи. Посмотри на соседей: Петр Гочев, какой хилый мужик, а и он бизнесом занялся: магазин открыл, обувь и одежду продает, деньги заколачивает.

– Э, с деньгами и дурак магазин откроет, – огрызнулся Василий, – А ты без денег попробуй...

– Чтоб появились деньги, надо работать, сынок.

Дед Дечо похвалился:

– А я уже нашел себе работу. Овец хозяйских буду пасти. Прошлогодний пастух сломал себе ногу, люди меня попросили.

Отозвалась и Керана:

– Если Василий откроет магазин, я буду продавцом.

– А я буду помогать маме. – напросилась дочь Марийка.

– А я – папе! – перекричал ее старший брат Ванчо.

Близнецы Гешо и Пешо, едва научившиеся говорить, единогласно заявили:

– И мы хотим лаботать!

Я пригорнула их и от радости едва не прослезилась.

– Миленькие вы мои, бабины крошки! Для вас самая большая работа – не мочиться в постели. Будете работать, когда вырастите, как ваш папка. Ты слышишь, Василий, что дети говорят? Надо им компанию составить.

Василий уже нашел свои штаны и, одеваясь, буркнул:

– За кого вы меня принимаете? Подумаешь, Петр магазин открыл. Да я, если захочу, не только магазин, а целый рынок открыть могу!

– А ты моги, сынок, моги! – обрадовалась я.

-22-

Первым против кризиса выступил дед Дечо. Выступил потому, что почувствовал силу в плечах. После того, как женился на бабе Доце и начал с аппетитом кушать, так окрепли его мужские силы, что заикаться перестал. Даже уши откупорились с тех пор, как начал умываться с хозяйским мылом. Баба Доце не могла нахвалиться соседям, какого хорошего мужа Бог ей послал под конец жизни.

Однажды весенним утром, когда земля покрылась молодой травицей, дед и баба запрягли осла Марко и поехали выгонять хозяйских овец на пастбище. Из двора во двор, из хаты в хату ходила баба и громогласно кричала:

– Люди добрые, выводите овец. В этом году чудесный чабан сыскался. Пасти будет до белых мух, а плату берёт с гулькин нос.

– А сколько будет та гулькина плата? – спрашивали селяне.

– А столько, сколько и в прошлые годы: две гривни за овцу и три за козу, – выкрикнул деде Дечо, не сходя с тележки, которую с трудом тянул Марко – И в конце месяца молоко моё!

– Хорош пастух! – смеялись шутники – Баба пешком ходит, а он на осле катается.

– Ходить не может бедняги: прыщ на пятке выскочил, – объяснила баба. – Э, если бы не проклятый прыщ, он не только овцы, но коровы бы взялся пасти. Коров он больше любит.

– А бабушек? – подтрунивают весельчаки.

– Любит он и бабок, но через проклятый прыщ бегать за ними не успевает.

– Они и куры убегают от петуха, но так убегают, что б он мог их догнать.

Дед слез с телеги лишь тогда, когда баба Доца выгнала овец на окраину села.

– Боже, какую огромную отару мы набрали! – поразился дед, – Сам я вряд ли смогу их пасти.

– Бог милостив, Дечо, – утешает баба, – Бог милостив, Бог поможет. С неба не сходит, а людям помогает. Поможет и нам. Главное, хорошие деньги заработаем. Если в отаре пятьсот голов, считай ежемесячно будем иметь больше тысячи гривен. А молоко? И от молока столько прибудет. Считай, две тысячи наши. Это за месяц. А за год?

– Какой год? Кто зимой овец пасет? Им же котиться надо.

Была ранняя весна, травы большой не было, и овцы быстро удалялись. Пока старые пастухи посчитали свой заработок, отара отдалилась на почтительное расстояние. От удивления дед в лице изменился:

– Боже! Как теперь их завернем? – В растерянности пометался туда – сюда, метнулся в телегу и погнал ослика вослед удаляющейся отары. Но осел Марко сделал несколько шагов и остановился, как вкопанный. Грызет траву и брыкается когда дед достает его гирлыгой. Видя что осла не переупрямишь, дед соскочил с телеги и побежал за отарой.

Побежала и баба Доца. Но пробежала метров двадцать и заорала:

– Эй, Дечо! Устала я, ноги болят!

– Садись в телегу! – обернулся дед.

Баба Доца вылезла на телегу, села на сиденье и осел без всякой команды двинулся вперед. Через несколько шагов заныл и дед:

– Устал и я, бабочко... Старость проклятая!

– Так залезай ко мне! – радушно предложила баба Доца.

Дед молодецки метнулся в телегу, сел, обнял бабу, положил голову на ее плечо... и задремал. Не сразу, конечно.

Мартовское солнце поднялось довольно высоко, ласковым теплом пригрело лица старых пастухов.

Когда они проснулись, овцы так далеко отдалились, что баба Доца на полном серьезе спросила:

– Что будем делать с овцами? Будем догонять или они сами вернуться?

-23-

Первый рабочий день старых пастухов был отмечен как большой семейный праздник. Сразу же после обеда Керана стала готовить угощения. Пожарила блинов, сварила борщу с курицей, послала Василия купить две бутылки вина... И хоть он вернулся с одной бутылкой, праздничный ужин удался.

Василий и Керана почтенно встретили стариков, усадили за сервированным столом. И хоть немного выпили, баба все же выглядела не совсем весело. Пожаловалась на боль в ногах и пошла в спальню.

Утром сказала деду:

– Ноги совсем разболелись. Не смогу даже на улицу выйти.

Овец пасти деду довелось самому.

Провалялась баба в постели до тех пор, пока солнце не поднялось над крышами домов. Позавтракала чем Бог дал и вышла во двор, залитый весенними лучами. Так как без работы жить не могла, села на ступеньки крыльца и продолжила вязать чулки, которые год назад начала, но не довязала из-за того, что Афиска украла ей спицы.

Было тепло и солнечно. Близнецы игрались на куче песка, усеянного мелкой половой, и на бабу не обращали внимания.

Всякий раз, когда старушка глядела на молодое поколение, душа ее преисполнялась радостью жизни. Она из под очков посмотрела на малышей и тихонько заговорила себе под нос:

– Боже милостивый, такие теперь дети рождаются, что ни на мать не похожи, не на отца. А все из-за того, что теперь все делается на тяп-ляп. Потому и дети на чертей похожи. Наши еще куда не шло... Марийка на маму похожа, Ванчо – на отца смахивает. Такой же непутевый. Про двойняшек пока ничего хорошего не скажешь, потому как растут, меняются в образе. Гешо крупноглазый, сизоокий, черноволосый, а Пешо черноок рыжеволос. Теперь иди-гадай, откуда в нашем Пешпопадиевском роду взялись рыжие волосы. Дитя, может, и не виновато, что отец блудил по белу свету, вместо того, чтоб приглядывать за женой. И то, спасибо Богородице, дети получились не хуже других. Сегодня, когда свет пошел вверх ногами, наши дети идут еще путем: не дерутся, не пьянствуют, не бродяжничают. Культурные дети. Ванчо стукнуло пятнадцать лет, а он ни разу еще не привел на ночлег порядочную девушку. Как-то приходит ко мне: "Бабушка, займи мне десять гривен, хочу пойти на дискотеку." Спрашиваю: " А почему не скажешь "дай", а займи? Или собираешься вернуть их?". " Обязательно верну, – говорит, – Но только не сейчас, а когда вырасту и начну работать."

"Э, – говорю,– пока ты вырастешь, у меня и косточки сгниют". Весь в папу пошел, вылитый Василий.

Василию как-то понадобились деньги, он говорит: " Мать, разменяй мне пятьсот гривен" Знает, что столько у меня нет, и я не отказываю.

"Тогда,– говорит, – займи мне двести, завтра я тебе их верну". И как вы его видели, так и я.

Марийка – совсем другой ребенок. Для себя никогда денег не просит. Общественница. Приходит как-то и говорит: "Бабушка, дай, пожалуйста, двадцать гривен хотим. Купить учительнице подарок в день рождения." И я даю. Как откажешь родному ребенку в таком благородном мероприятии? На восьмое марта снова просит. На первое мая тоже самое. Директор школы не женщина, а мужчина. В день защитника Отечества Марийка опять ко мне: " Дай бабушка". Так что осталось купить подарок министру просвещения и от бабиной пенсии останется одно воспоминание.

Хорошо, что близнецы денег не просят. Не просят, потому что считать еще не умеют. А во всем остальном они и вас научат. Сами знаете: теперь дети с высшим образованием рождаются. Как-то Пешо спрашивает Керану: "Мамо, правда ли, что меня нашли в головке капусты?" Она бедная смотрит на него и не знает, что сказать. А вдруг попросит показать ему капусту!

Во какие теперь дети растут. Раньше таких не было. С малых лет в работу нас впрягали. Лично я в тринадцать лет полотно уже ткала. Утром мама как посадит меня за станок, только ночью выносит меня спящую.

Вот как было...

-24-

Каждое воскресение у дома Пешпопадиевых собираются соседки, чтобы поговорить, обменяться новостями за прошедшую неделю. Сядут на холодную глинобетонную скамью, достанут из кармана жменю семечек, грызут, плюются и разговаривают, обсуждают наиболее важные проблемы села.

Сегодня разговор пошел о сновидениях. Первой заговорила баба Рада Радулова – невысокая, полнотелая женщина с черными юркими глазами:

– Этой ночью такой мне сон, люди добрые, приснился, что стыдно даже вспоминать. Снится мне будто я не женщина, а корова. Черная корова с большими витыми рогами и огромным желтым выменем. Один мужчина кормит меня черноземом, а другой сзади доит зеленое молоко. Что может означать такой сон, ума не приложу.

– Могу сказать, – вызвалась баба Феодора Петрова, которая сидела на земле перед скамейкой, подстелив под задницу телогрейку своего деда Антона. – Во-первых, такой дурной сон может приснится только нездоровой голове. Во-вторых. Во сне красный цвет означает, что скоро что-то произойдет. А про зеленое молоко сказать не могу. Надо чтоб еще раз приснилась коровой.

Женщины подняли бабу Раду на смех.

Баба Доца, которая почтенно сидела посреди скамейки, просвещенно пояснила:

– Ученые и до сих пор не могут объяснить природу сновидений. Только знают, что зеленое молоко означает что-то необыкновенное.

– У нас ничего необыкновенного не может быть. Все уже было, все пережили, – донесся неведомо чей голос.

– Кризиса у нас еще не было – вот чего, – подсказал другой голос, хриплый и надменный.

– А и правда, бабы! Кризиса у нас не было.

– Не пугайтесь, може и пронесет.

– Нас ничего еще не обходило стороной, – подытожила баба Доца. – Не обойдет и кризис. Потому, что обули нас в американские доллары и одели в европейские штаны. И что нам заиграют, то и будем танцевать. Кто играет – богатеет, а кто танцует ходит босиком.

– Баба Доца, вы так ладно говорите, будто институт кончали.

– Мои институты практикой обуты.

– Коли так много знаете, давайте изберем вас председателем сельского совета.

– Если доживем до следующих выборов, – неопределенно усмехнулась баба Доца.

– Или если не посадят в тюрьму за антиполитику. – многозначительно заметила женщина с хриплым голосом.

-25-

На следующий день баба Доца получила повестку срочно явиться в сельский совет. Зачем явиться, сказано не было, и это вызвало в доме волнение: было непонятно, какие земные прегрешения могла сделать пожилая женщина, что срочно ее требуют сельские власти?

– Может, налог надо платить за то, что пасем овец,– предложила Керана, -Идите, мама, там скажут...

Баба Доца приоделась, взяла оставшиеся в доме деньги и пошла в сельский совет. Пришла, робко переступила порог. Робко, потому что не приняла участия в последних выборах и не знала хто возглавляет сельсовет. Прошлась по пустому коридору и стала перед закрытой дверью, на которой висела табличка с надписью "Секретарь СС".

– Боже! – ужаснулась баба Доца, – Неужели вернулись эсесовцы?

Девушка, которая вышла из соседней двери, объяснила, что к чему, и баба успокоилась, поверила, что она стоит перед дверью гостеприимного секретаря сельского совета. Баба по своей наивности представляла, что секретарями престижных организаций работают преимущественно молодые и красивые женщины... Но как только открыла дверь, чуть в обморок не упала. За широким письменным столом сидел огромный толстый мужчина с лысой головой и длинными руками, заросшими темножелтыми волосами. Поняв, что посетительница окамена от неожиданности, громогласно спросил:

– Вы к кому?

Баба Доца молча и дрожащими руками подала повестку. Секретарь глянул на бумажку и ногой указал на следующую дверь, на которой значилось "Председатель СС". Баба взяла повестку из рук секретаря, стала перед указанной дверью и подумала: " Если секретарь такой большой, то каким же великаном должен быть председатель?" Дабы прокормить такое начальство, не только налог, но и душу с тебя вышибут."

Но как только открыла дверь, снова чуть в обморок не упала. За председательским столом сидел крохотный мужичек с короткими руками и хрупкой голой головой.

Не глядя на посетительницу, писклявым голосом орал в телефонную трубку:

– Да-да! Конечно понимаю, не дурак. Что от нас зависело, мы сделали. Налоги все заплатят!

Баба Доця робко положила повестку на стол и промямлила:

– Мы не отказываемся от налога, нет. Только сейчас денег у нас нет. Ждем чтоб хозяева рассчитались.

– Сколько можно ждать? – заорал председатель в трубку. – Вам легко сверху вниз смотреть, а нам. Посидели бы вы на моем месте. Живых людей не видите!

Председатель сердито бросил трубку на телефонный аппарат и посмотрел на посетительницу:

– Слыхала?

– Слыхала я, слыхала, сынку, – раболепно поклонилась бабка, – Только не поняла, кто работает на кладбище и живых людей не видит.

– Какое кладбище? Кто это вам сказал? Вы хотите запутать меня или как? Меня и без вас замучили дела. Что вы от меня хотите? Чем я вам не угодил?

– Хотела я налог заплатить за деда...

– Какого еще деда?

– Моего деда, который овец пасет.

– Каких овец? Чьих?

– Хозяйских, каких же еще...

– Так это вы пасете? – опомнился председатель и крикнул в неплотно прикрытую дверь:– Петр Петрович, бегом сюда! Ты никак не мог узнать, кто овец пасет и налог с него содрать. Иди, сами явились!

Открылась дверь, и ее проем полностью заполнила фигура секретаря. Председатель пожурил:

– Если будешь так налоги взимать, без штанов останешься. Вот возьми с нее по полной программе. Чтоб и другим неповадно было.

Секретарь повернулся, чтобы уйти и баба Доца шагнула за ним.

– А вы постойте, не спешите, – остановил председатель. – С вами мы еще не разобарались. Я вызвал вас не за налогом.

– А зачем?

– За тем, чтоб объяснили, как это мы обуты американскими долларами.

Баба Доца все поняла. В ее ушах зазвенел хриплый голос вчерашней женщины.

– Так говорили вы про доллары или нет?

– Г-говорила, сынок...– сникла баба Доца. – Убей меня Бог, говорила. Черт рогатый попутал. Ей-богу, больше не буду. Я этих долларов и во сне не видела.

– Но вы же знали, что об этом говорить нельзя?

– Знала, дитя мое... Но думала, грешным делом, что живем в правовом государстве, где можно говорить все.

– Да, можно, – оборвал председатель – Говорить можно все, кроме того, что нельзя говорить. Понятно?

– Поняла я, поняла... Но слыхала, что есть закон свободы слова.

– Верно. Для вас есть закон свободы говорить, а для меня есть закон не разрешать вам говорить глупости. – старательно пояснил председатель. – В общем так, бабушка, идите уплатите налог и можете быть свободны.

Баба Доця высыпала свои деньги секретарю и с чувством душевного опустошения покинула сельский совет.

-26-

Под вечер, когда прожорливое семейство облепило обеденный стол, баба Доа рассказала, что случилось в сельском совете:

– Последние леньги высыпала, чтоб рассчитаться с проклятым налогом. Как теперь жить? Злеба купить не на что.

– Ничего, мать, – успокоил Василий, – Соберем у людей плату за пастьбу, выживем как-то.

– У кого сейчас деньги есть? – печально протянул дед Дечо.

– Если нет денег, молоко можно взять, – догадалась баба Доца. – Подоим отару на неделю раньше, какая разница?

Идея бабы Доцы понравилась всему семейству. Но возникла проблема: где запереть отару? Некогда для этого на окраине села был построен специальный загон, но теперь от него осталась одна светлая память.

Василий расторопно продолжил:

– Овец и дома можно подоить. Запрем в огороде, а доить будем во дворе.

– Мы же картошку в огороде посадили! – напомнила баба Доца. – Затопчут, загадят... Без картошки вообще не выживем.

– Ничего той картошке не станется, – настоял на совеем Василий. – Навоз получит – лучше расти будет. Так, дедуля?

– Возможно...если нет другого выбора, – неопределенно ответил дед.

И предложение Василия устроить доение овец во дворе, было одобрено на семейном совете.

... В субботу, сразу же после обеда деде пригнал овец из пастбища и запер их в огроде, где только – только начинала всходить картошка. Баба Доца и Керана пошли приглашать соседок в качестве доярок.

Василий с дедом вынесли из погреба пустую винную бочку с одним дном, помыли и поставили во дворе, чтобы сливать надоенное молоко.

– Не по-хозяйски это – ставить бочку на голую землю, – заметил Василий, глазомерно оглядывая бочку со всех сторон.

Через минуту-другую приволок откуда-то два деревянных кругляка и подложил под дно бочки.

– Это другое дело! – сам оценил свою работу. -Теперь и выше, и лучше.

– А не покатится на кругляках бочка-то, – засомневался дед.

– Голову на отрез даю! – поручился Василий. – Стоять будет как мертвая.

Пришли соседки – человек с десяток. Баба Доца провела их в хату, покормила и по стакану вина поднесла.

Спустя немного времени, работа началась. Василий стоял в огороде и через калитку пропускал во двор по десять овец – по овце на доярку. Дед Дечо подгонял овец к каждой доярке, надоенное молоко выливали в бочку. Работа шла с шутками и песнями, шла так дружно, что за сравнительно короткое время бочка наполнилась до верху. Баба Доца предложила:

– Остальное молоко доведется выливать в другую посуду, а из этого , что в бочке, сделаем брынзу. Дечо, сбегай-ка в хату, пусть Керана даст тебе ведро с тяком.

Дед проворно заскочил в хату и через пару минут вышел с ведром, до краев полным бело-серой жидкостью. Засемянил к бочке, но, не доходя полшага, наступил на банановую кору, подскользнулся и вместе с ведром рухнул на бочку.

Бочка дрогнула, покатилась на круглых катках, перевернулась, и молоко хлынуло на землю. Широким белым ручьем молоко разлилось по всему двору.

Доярки с криком разбежались во все стороны. Баба Доца с простертыми руками кинулась навстречу молочному потоку, вероятно собираясь собственным телом остановить убегающее молоко, но подскользнулась и села в молочную лужу. А когда поняла, что ничего сделать не может, ибо молоко уже вылилось за ворота, подняла руки в небу и надрывно простонала:

– Бо-оже! За что, Боже? За что одной мне посылаешь такие страшные страдания? Неужели я самая грешная женщина на белом свете?

Дед Дечо понял, что самая большая вина за случившееся падает на него, чертыхнулся и смачно выругался.

– Б-бананы, бананы, мать вашу так! Нате вам и бананы и брынза по пять долларов за кило. Будете теперь камни кушать, а не бананы.

-27-

Загрустила баба Доца, заболела... Крошки хлеба в рот не берет. День деньский лежит в кровати, смотрит в потолок мутными глазами и слова не скажет.

Через день дед Дечо запряг осла и отвез больную в больницу. Хорошо, что очереди не было. "В прошлые годы толпы больных стояли в больнице, а теперь пусто – хоть футбол гоняй: больных не стало из-за дороговизны медикаментов. У кого денег нет, умирай первым" – с такими мыслями баба Доца подошла к женщине, одиноко стоящей у двери терапевтического кабинета, и спросила:

– Не праздник ли сегодня, что-то больных не видно?

– Какой там праздник, – удивилась женщина,– С тех пор, как лечение стало платным и больных не стало. Люди либо дома лечатся, либо без лечения умирают.

В это время открылась дверь кабинета, и изнутри послышался мужской голос:

– Заходите!

Женщина вошла. Вошла и через минут пять вышла. Баба Доца участливо спросила:

– Почему плачете? Много взятки требует?

– Взятку я уже дала, а он еще и мочу требует на анализ, и рентген... За все надо платить, а у меня денег нет. Теперь все платно делается. Глаз вырвут – и за это надо платить.

Женщина направилась к выходу, а баба Доца выругалась:

– Я им дам такую взятку, что и мочится перестанут!

С этими словами она вломилась в кабинет. Но как увидела, что за столом стоит тот же врач, который в прошлом году выписал ей белые и синие таблетки и сказал, какие пить раньше, а какие позже, от неожиданности опустила руки. Весь энтузиазм, все стремление помогать бедным людям исчезли, как дым.

Лекарь узнал прошлогоднюю пациентку:

– О-о, баба Доца! Вы еще не выздоровели?

– Еще. Как лечите, так и выздоравливаем, – эхом отозвалась баба. – Только что от вас вышла женщина в слезах. Почему заставляете сдать мочу и кал, если у нее денег нет?

– Потому, что больница приватизирована, и за все надо платить. Я тоже немалые деньги вложил за приватизацию. Все это должно окупиться.

– И я, старая женщина, должна платить?

– Исключений быть не может.

– И сколько должна?

– Ну, скажем, сотен пять-шесть...

– Вы что, белины объелись? Откуда у меня такие деньги? Полная хата детей, никто не работает, все живем на одной моей пенсии. А тут еще и молоко ушло в землю.

– Какое молоко?

Баба Доца рассказала, какое горе свалилось на ее семью. Врач посмеялся, но и посочувствовал:

– Да, это несчастье. Не несчастье, а целый катаклизм.

– Какая там клизма? – огрызнулась баба. – Мне, сынок, уже клизма не поможет. Я уже старая развалина.

– Ничего, подлечим, подмолодим... – пообещал лекарь. – Говорите, что вас беспокоит, на что жалуетесь?

– Э, сынок, легче сказать, что не болит, чем... Все болит? И все из-за проклятого молока.

– Ничего страшного. У вас, вероятно, нервный срыв. Это излечимо.

Врач взял ручку со стола и что-то написал на листочке бумаги: