Текст книги "Дневник молодого специалиста (СИ)"

Автор книги: Д Кузиманза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Д. Д. Кузиманза
Дневник молодого специалиста

Глава 1
Место за сейфом

Неделя первая

Понедельник

Утро: Позавчера мне исполнилось 25 лет, и на день рождения отец отобрал у меня мерседес, заблокировал счёт в банке и сказал, что хватит мне сидеть у него на шее, пора идти работать. Он всё уже устроил, мне осталось показать себя. С замиранием сердца иду показываться.

Вечер: Пока мне выдали набор канцелярских принадлежностей и кресло. Стол получу завтра.

Вторник

Устал сидеть в кресле и досматривать сны, начал осматривать комнату. Оценил отсутствие стола. Благодаря этому удалось мне заметить на полу три скрепки и два карандаша. Уже знаю, где прячутся две маленькие мышки, завтра принесу им сыра.

В конце дня появился инспектор по охране труда и технике безопасности, который научил меня правильно мыть руки. Я решил использовать случай и подержать в руках – не зря же мыл! – огнетушитель (моя мечта с детства). Но инспектор сказал, что огнетушитель заперт в шкафу, а ключ от шкафа он хранит у себя дома, так безопаснее.

Среда

Оказывается, я сижу в комнате не только с мышками. Пришли три женщины и хмурый Никодимыч. Они, оказывается, выходили на обед. Очень милые люди, одну женщину я точно видел в каком-то ночном клубе (наверное, она там и была на обеде).

Предложили мне сесть в углу за сейфом, чтобы никто об меня не спотыкался и не бил дверью по лбу. Стола мне ещё не выдали. Хотя за сейфом он бы и не поместился.

Четверг

Пришёл начальник отдела и дал мне первую самостоятельную работу: сделать пять кофе и три чая. Его секретарша задерживается в фитнесс-зале. Ну, думаю: сейчас покажу свою квалификацию. Только меня охватили сомнения: а может быть, два кофе и четыре чая? С памятью у меня плохо.

Но отсутствие памяти, как нам говорили на лекции по "Безопасности жизнедеятельности", легко компенсируется способностями и логикой. Как способный и логически мыслящий работник я решил приготовить все возможные комбинации кофе и чая. Оказалось, что нужны для этого семьдесят две чашки, а мне выдали только восемь. Остановился на оптимальном варианте: четыре кофе и четыре чая. Но комната начальника почему-то закрыта, хотя всего полдесятого вечера. Подождал ещё два часа и ушёл домой, оставив поднос под дверью.

Долго не мог уснуть, переживал, не остынут ли кофе и чай.

Пятница

Утром, когда мы с мышками ели пирожные, за сейф заглянул начальник. Брюки и туфли у него в стильных коричневых пятнах. Судя по его лицу температура кофе (или чая) была в самый раз, но он его слишком быстро выпил. Посмотрел на нас с мышками и хотел что-то сказать, наверное, похвалить меня, но только махнул рукой. Вероятно, обжёг язык и поэтому не может говорить. Или, как моя мама, боится мышей.

Немного рассердила меня эта дискриминация наших братьев меньших, я решил принести и повесить на стене плакат "Гринписа". На всякий случай до конца дня не выпускал мышей из сейфа. Они уже сделали себе гнездо из каких-то бумаг с водяными знаками. С нетерпением жду прибавления их семейства.

Интермедия первая

Суббота

– Что бы ты хотел получить на день рождения? – позвонил я моему маленькому двоюродному брату.

– Шкатулку с чёртиком, – ответил он сразу же.

Да, для мальчишки такая шкатулка – хороший подарок. А вот девочкам лучше дарить шкатулку с ангелом. И пусть устраивают бои добра со злом, тренируются с детства. Я немедленно отправился в магазин, промочил ноги (деньги на исходе, а "мерседес" отец и не думает отдавать), но принёс драгоценный пакет. Когда на всякий случай открыл его и заглянул в шкатулку и в морду с раскрытой пастью и бешенными глазюками – мало ли какой брак, а ребёнку слёзы – то подумал: "Вот ужас, если встретить такое, открыв как-нибудь дверь!"

После этого я спрятал шкатулку в шкаф и решил позвонить моей девушке. Мы живём в разных городах, поэтому видимся редко. На мой вопрос, где Инна, её мама-пожтесса меланхолически вздохнула:

– Инночка три дня как выехала к тебе! Я уже хотела позвонить, не случилось ли чего?

Ничего ж себе родительница: дочка уехала, три дня ни слуху, ни духу, а она, как говорят, и в ус не дует! Досочинялась…

Я предложил, чтобы она позвонила родственникам и всем знакомым, а вдруг Инночка у кого-то из них задержалась. После разговора стали мне в голову приходить всякие глупые мысли. И я решил позвонить всем, кто тоже пришёл мне в голову.

Так прошло несколько часов. Я уже собирался начать беспокоить милицию и больницы. Но в дверь позвонили. Я открыл. На пороге стояла Инна с новой причёской и теперь почему-то брюнетка, в руках держала большую коробку шоколада.

– Знаю, тебе понравится, – сказала мне.

Я удивился, потому что никак не ожидал такого подарка. Но радостно обнял Инну и тут же стал звонить её родным:

– Приехала, только что вошла!

Через несколько минут мы уже пили чай с шоколадом, а Инна объясняла мне, что при пересадке опоздала на поезд и пришлось ждать следующего.

Воскресенье

Проснулся от дикого хохота. Только через несколько минут сообразил, что это хохочет чёртик из шкатулки. Оделся и вышел из спальни. Инна стояла посреди комнаты, держа в руках открытую шкатулку, и громко смеялась. От смеха по её щекам потекли слёзы, крупные чёрные слёзы! Я ошалело смотрел на неё.

– Что случилось, котик? – спросила она.

– Инна… Инна… Инна?! Кто ты?! – у меня темнело в глазах, а во рту пересохло.

– Что с тобой, котик? Не сходи с ума.

– Кто ты? – я вытер ладонью её щеку и поднёс к её глазам. – Как это понимать?

Инна рассмеялась опять, её смех перешёл в шипение и отозвался эхом во всех комнатах. А я уже знал: это НЕ она.

– Кто ты? Кто ты?? Кто ты??? – закричал я, как безумный, но Инна жестом заткнула мне рот:

– Там, откуда я происхожу, называют меня по-разному.

– Называют? – прошептал я.

Инна рассмеялась:

– Но ведь ничего не изменилось. Как была у тебя девушка, так и осталась. Думаешь, только у тебя такая проблема? Если останешься милым со мной, то ничего плохого не случится. Люби меня! Люби, кем бы я ни была! Узнал ты мою тайну случайно. Если бы не моя невнимательность, так и прожил бы всю жизнь, не ведая ничего. Успокойся, мы такие же, как Инна. Знаем, что ты любишь и чего не любишь, знаем всё…

– Такие же, как Инна?!

– Успокойся! Я – это и есть она, только на другом уровне.

– Но ты сказала "знаем всё"! Как это? Значит, вас много?

– Нас много, но почему и как, объяснить не могу. Лучше всего будет, если успокоишься. Иначе начнёшь бояться всех, кто тебя окружает. И не будешь уверен, выехав из своего города, вернёшься ли именно в него. Обычная тупая уверенность – единственная вещь, которая может тебя спасти. Оставь размышления мудрецам.

Я хотел сказать, что у меня есть образование и диплом, но почему-то промолчал.

Неделя вторая

Воспоминания под пиво

/В дневник вклеены исписанные бумажные салфетки/

Проводил её. До начала работы ещё два часа. Домой ехать смысла нет. Сижу на вокзале, пью пиво, вспоминаю.

Совершенно обычно началась эта история. Я на прогулке с псом, она на прогулке с псом. Сразу же общие интересы на общих территориях. Что более банального, чем улыбка из-под моей небрежно растрёпанной, не изъеденной шампунями чёлки? Обмен взглядами в стиле романтической комедии. И к тому же она пирамидально прекрасна. Экстремально стройна. Что может быть более банального, чем её движение головой. Поток блестящих волос вместо того, чтобы закрыть лицо, обрушился на плечи. Что более банального? А я смотрел на это целых три минуты. Потом, правда, мне позвонили.

Романтическая комедия. Только "собак" не мой: абсолютно не имею задатков кинолога. А если уж совершенно серьёзно, то собак не люблю (кошек тоже, но не в этом дело). Охотно прогнал бы и того маленького гавкушу у меня на поводке, если бы не был псом моего друга-ходячего несчастьячка Валентина. Друга, который из любви к своему обожаемому пекинесу отказывает себе в личной жизни. А дружба – это вещь святая, какие-то из святостей (простите меня искренне!) мы должны признавать.

А её таксочка, прилизанная, как пинчер, ещё хуже моего пекинеса, вернее пекинеса Валентина.

Я мог бы кормить кого-то забавными историями, ведь такая произошла комедия ошибок, потому что она не знала, что пёс не мой, а Валентинов. Мог бы сочинять сценки, в которых она не знает, или я думаю, что она не знает, а она догадывается… но это было бы экстремально нудно. Или я изучал бы справочники для любителей такс или прочёсывал интернет-страницы таксознавцев и таксолюбов, чтобы стать ей ближе. Или иронизировал бы над бездушными двуногими, которые не понимают душевной чуткости четвероногих и не в состоянии сравняться с собачьей привязанностью. Или монологизировал о привычках мелкого гавкуши, выдавливая из памяти крошки услышанных одним ухом трогательных историй Валентина о его гениальном Капо.

Но мне этого делать не придётся. Мне повезло. После трёх минут взглядов, как в романтической комедии, улыбок из-под моей небрежно растрёпанной, не изъеденной шампунями чёлки, переливания потока её волос на плечи и обмена несколькими существенными фразами, страшная тайна наша открылась. Я уже не должен был выдавать себя за пекинесолюба, а она – обожательницу маминой таксы.

Два дня спустя мы посетили в больнице Валентина, который лечил там сломанную на прогулке со своим мохнатым Капо руку. В общем-то, он мог бы идти домой, не такая уж тяжёлая травма, но у него была медицинская страховка, а для медиков нет ничего симпатичнее таких пациентов. Я сидел в палате Валентина и смотрел, как он машет загипсованной рукой в окно своему любимцу, которого еле удерживала на поводке – вместе с таксой – Римма.

И я бормотал, какая Римма пирамидально фантастическая, Валентину на ухо, хотя он был загипнотизирован видом своего барбоса, полностью отключён от восприятия других звуков, кроме визгливого лая, а слёзы текли у него по щекам. Поэтому вздохов "Моя Риммочка" не услышал, а жаль, может быть, остудил бы мои порывы и страсти.

А через неделю мы уже ехали к ней домой. Её мама как раз вернулась с какого-то курорта, где пила противную воду, а теперь хотела побыстрее заполучить своего коротконогого ужастика. Я был безумно рад, что теперь мне не придётся краснеть из-под растрёпанной чёлки, ловя на нас с Риммой упорный, немигающий взгляд её-не её пса, который упёрся сопровождать нас повсюду, даже в ванную, как будто мы могли от него смыться через канализационные трубы.

Мать Риммы совершенно не выглядела, как обычная бухгалтерша: видимо я поддался убогим стереотипам, представляя её в приталенном жакетике и узкой юбке ниже колен. Поприветствовала нас в растянутом свитере с вырезом до пояса и широких белых штанах, запачканных синей краской. Появилась с балкона после долгих призывов Риммы: "Мама, а вот и мы!"

Прилизанный такс кинулся, как ненормальный, чтобы её радостно облаять, а она снимала медицинские перчатки, которые срослись с её ладонями, улыбалась, как смущённая монашка, и объясняла, что как раз красила решётки балкона. Она не любит бездеятельности и не знала, когда прибудем.

Опоздали мы, конечно, экстремально, потому что ночевали на совместной территории… и всё такое прочее.

Ничего до сих пор не сказал о Риммином фатере? Спокойствие! Никакой это не туз в рукаве. Просто сейчас он отсутствует, где-то в командировке, а потому за кулисами. Зато бухгалтерша в широких штанах вела себя не как будущая тёща. Бросила небрежно, чтобы Ритуся угостила чем-нибудь коллегу, и опять исчезла на балконе. Меня это задело. Совершенно не было у меня желания терять статус свободного человека, но всё-таки я чувствовал себя кем-то более важным, чем некий "коллега", и подсознательно ожидал радостного восхищения при виде возможного кандидата в зятья. Правда, потом я вспомнил, что не сказал Римме, кто мой папа, и не показывал машину и банковский счёт. С ней, и с родителями я больше говорил о картинах, которые уже написал и написать собирался.

Через четыре месяца Римма сообщила, что беременна. Я-то этого не хотел, но произошло не без моего участия. Сообщила очень сердито, сказала, что я то ли оглох, то ли онемел, что я вообще художник и ненормальный! А я прикидывал шансы потомка против потомки и очень разозлился. Страшно не люблю, когда мне кто-то диктует, что должен делать; хотя одновременно я готов ради Риммочки прыгнуть в самую холодную воду. Я понимаю, что это производит впечатление пирамидальной чепухи, но это так.

Не без влияния было и воспоминание о равнодушии бухгалтерши и её разговоров о коллеге. Отнеслась ко мне, как к первому попавшемуся парню с улицы. Это ко мне-то! Ожидал какого-то серьёзного замешательства по поводу сообщения, но бухгалтерша спросила только, будем ли мы с Риммой покупать костюм и платье. Римма спокойно объяснила, что такой потребности нет, по крайней мере, у неё.

Потрясло меня это, как двойное землетрясение. Раз: потому что Римма сказала: "По крайней мере, у меня". Словно я во всём этом совершенно не учитывался. Два: потому что родители её… "Мои родители совсем простые. Мама бухгалтер, отец электрик. Вечерами одна читает, свернувшись в кресле, а второй прикован к компьютеру". Так мне рассказывала Римма, может, чего не уловил, а может, для неё это всё действительно было обычным. Я-то думал, они обалдеют, раскричатся, потянут меня жениться. А они так себе спокойненько: костюм? Платье? Нет? Хорошо. Да? Тоже неплохо.

Несмотря на "онемел и оглох", которыми меня угостила Римма, я всё ещё чувствовал себя, как в романтической комедии, потому что в жизни, мне кажется, электрик обычно мало интересуется биржей ценных бумаг, проделывая через Интернет транзакции. А бухгалтерша не читает запоем философов, тем более, древнеримских.

Обошлись со мной, словно я какая-то кукла. А ведь уже почти начал их любить, фатера – заочно. А он только спросил, сколько будущему папочке лет, и что-то буркнул потом себе под нос, вроде "не юноша". И потом с ехидным смешком добавил, не на шее ли "будущий папочка" у своей мамочки, как бывает с художниками? "Будущий папочка!" Как будто меня самого в себе нет? Что я им, племенной бычок? Чувствовал себя ветошью, которой чистили оружие целого взвода.

Итак, после высказываний Римминого фатера было ясно, что с прозой жизни я не в ладах, потому решил последовательно изображать человека не просто искусства, а интересующегося только мрачной стороной жизни. После тоста за здоровье потомка я завёл речь о Чоране. Был уверен, что все они онемеют, а я произнесу две-три фразы Валентина, от которого я вообще узнал об этом самом Чоране.

Ничего подобного. Бухгалтерша проявила нездоровый интерес и спросила, почему именно Чоран, разве не интереснее взгляды и моральная чуткость Бертрана Рассела? И что мешает мне провести сравнительный анализ Чорана и молодого Грасса? Я чуть не заорал на неё, хотя сам себе устроил этот прикол. Но мне понравилась мысль этого парня, в смысле, Чорана, что "Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать". В общем, дал бухгалтерше-философу выговориться, а сам жалел, что пекинес Валентина не подох до того дня, как он сломал руку. И обещал, что с самим Валентином за Чорана рассчитаюсь отдельно.

С этого момента я рисовал своё будущее и картины только самыми мрачными красками. От полной депрессии меня спас Риммин фатер, но не из мужской солидарности: как видно, было у него желание ещё выпить, а для этого произнёс обычный тост "за дамс".

Домой я приехал уже безо всяких романтических восторгов, а тут явился Валентин со своим бобиком узнать, как мои дела на любовном фронте. Увидев, как я смешиваю краски, сказал сочувственно:

– Ты до сих пор без Фотошопа? И вообще, выражаться нужно вербально, то есть словами, написанием слов. Такое творчество приносит облегчение и есть ответом тому, кто не может вынести стыда…

– Что ты несёшь, крыша поехала?

– Это не я, это Чоран.

– Если ещё процитируешь Чорана, то ты и Капо полетите с балкона.

– Будущий папа и муж не должен быть агрессивным. Ещё попросишь, чтобы я пришёл с пёсиком к детёнку.

С тех пор я терпеливо ел обеды бухгалтерши, избегал литературных обсуждений, пил не лучшее пойло с фатером Риммы. Но всё ещё было впереди.

В один из наших приездов бухгалтерша спросила Римму, не смогут ли её симпатичные знакомые помочь мне найти приложение моих художественных талантов. Римма фыркнула и ответила, что, во-первых, у неё много симпатичных знакомых, и она не знает, о ком речь, во-вторых, им не нужны странные типы-неврастеники, а в-третьих, сама меня наймёт носить её сумки с фото и кинокамерами и, на полставки, телохранителем. А я и забыл написать, что Римма – придворный оператор в какой-то локальной кабельной телесети, поэтому бегала по городу, высунув язык и регистрируя всякие культурные мероприятия вроде фестиваля пива или сноса дворца 17-го века.

Слова моей любимой о странных типах-неврастениках я намотал на недавно отращенный ус, но пока не верил, что и меня может к ним причислить. Однако тут она тряхнула головой, поток блестящих волос вместо того, чтобы закрыть лицо упал ей на плечи. Была пирамидально прекрасна! Только такса не было рядом. И тут проза жизни опять отобрала мне радость существования.

– Я устроила тебе роль в фильме, – хлопнула Римма себя по лбу. – Не обещаю суперфильм, но твои габариты как раз! Ну как? Хочешь заработать?

Бухгалтерша посмотрела на меня со страхом в глазах, а потом неожиданно жалобно сказала:

– Риммуся, ты хочешь отдать отца твоего будущего ребёнка в лапы того подозрительного типа? Того, который вчера тут крутился?

– А ты ещё говорила о моих симпатичных знакомых!

– Да, но…

– Ну, – нажимала на меня Римма, – будешь жёстким любовником?

– Прикольно… это был бы новый жизненный опыт, – проблеял я. Шестым чувством ощущал подлянку, но не мог понять соли. Ради Риммы был готов прыгнуть в ледяную воду. С другой стороны проклинал прошлые приливы дететворной страсти, которые привели к нынешней пирамидально экстремальной ситуации.

– Ну-у-у? Ты согласен?

– Я никогда не соглашусь, чтобы отец моего внука демонстрировал голый зад и не только зад перед публикой, – услышал я крик бухгалтерши. Никогда бы не ожидал найти в ней союзницу. Как мало я ещё знаю этих людей!

– Но мама, не нужно так переживать! Нет никакого будущего потомка. Я думала, что на этого олуха невозможно рассчитывать, поэтому хотела его проверить. А кино… Если он понравится, то его сексуальный задик может понадобиться не только в порно.

В этот момент послышался тяжёлый кашель, и в комнату, захлёбываясь пивом и волнением, ворвался Риммочкин фатер.

– Это ты? – проскрипел он, тяжко отдуваясь и глядя на меня бараньими глазами. – Это ты ЕГО младший сын?!

Я молча взял сумку и покинул этот дом, пока женщины не обрели дар речи и не начали расспрашивать, сколько денег и недвижимости у моего папы.

Теперь Римма – моя постоянная и вечная девушка, которую я видеть не желаю. Ну, знаете, как бывают вечные студенты? Но и не подозревал, что она пойдёт ради меня на связь с силами мрака.

И… с чего это я взял, что её зовут Инна и у неё мама-поэтесса? Да, вот ещё: кому это я звонил? Оказалось – никому. Не было такого исходящего звонка.

Но она же отзывалась на Инна!

Я напрягся и вспомнил, что Римма – блондинка ростом чуть ниже меня и но намного толще. С чего я взял, что Инна – это Римма? А Римма куда подевалась?

Вот нечистая сила!

Неделя вторая

Понедельник

Я думал, что сев в поезд, Инна (Римма или кто там они есть?) скрылась в голубой дали. Но у сейфа, точнее, на его дверце, меня ожидало жестокое разочарование. Увидела "разочарование" Лена (одна из трёх сотрудниц при Никодимыче):

– Это ваша девушка? Ничего особенного, но что-то в ней есть.

Хорошо, что её кто-то позвал, и она не заметила, как свирепо посмотрела ей вслед и оскалилась Инна с фотки.

Вот нечистая сила!

Так что теперь я под присмотром даже здесь. А чего свирепеть? Сама повесилась. Но сотрудницы теперь улыбаются мне издалека, боятся подходить, но почему-то не удивляются живости снимка…

Наконец-то понял, для чего нужна эта пластмассовая карточка, которую мне вручили в отделе кадров. Оказывается, её нужно вставить в прорезь под часами на проходной, когда приходишь на работу и уходишь. Спросил Никодимыча. Тот сказал, чтобы я не волновался и вписал нужное вручную. Я поблагодарил, ушёл за сейф, и мы с мышками долго пытались понять, как конвертировать то, что написано пером и не вырубишь топором, в нелепую и недолговечную электронную запись. Потом я не выдержал и послал SMS-ку Пете, который в электронике заел столько собак, что можно было бы открыть целый киоск хот-догов. Он сразу же откликнулся и долго объяснял мне, почему ему нужен ноутбук и, по возможности, не бюджетный. Вот не знал, что в комплекте с пропуском полагается ноутбук! Мне его, как и стол, пока ещё не выдали.

Подошла ко мне Алла (вторая из трёх сотрудниц при Никодимыче) и сказала, что меня нужно обмыть. Мы с мышками непонимающе переглянулись. Алла тоже посмотрела в сейф, кажется, хотела завизжать, но взяла себя в руки и сказала, чтобы я поставил им выпивку и закуску, так принято, и мне же будет лучше работать. После этого она вышла из комнаты и завизжала. Никогда не пойму женскую психологию…

Позвонил телохранителю и продиктовал, что нужно купить. Он начал было отнекиваться, но я строго спросил его, где он будет искать работу, когда папа отдаст концы? Всегда говорите с людьми конкретно, это их не так сбивает с толку.

В общем, выпивка и закуска были принесены, меня обмыли, но вскоре стало ясно, что Никодимыч совершенно не умеет пить ром. После первой же бутылки мне пришлось положить его (не ром, а Никодимыча) за сейф. И вовремя, потому что пришёл начальник, подозрительно пошмыгал носом и дал нам задание приготовить все бумаги. Когда он ушёл, я впервые узнал, что мы занимаемся отчётностью фирмы.

Мне досталась организационная схема предприятия, чистое рисование, так что я мог без помех слушать разговоры сотрудниц. Жаль, что не изучал медицину и не мог пополнить опыт из-за обилия терминов. Никогда бы не подумал, что наша фирма как-то связана с планированием рождаемости и личной жизнью начальника.

Вторник

Ну и дела, мы забыли Никодимыча за сейфом! К счастью, он беспробудно проспал всю ночь и выполз к нам только утром, когда мы потихоньку открыли последнюю бутылку рома.

Под конец дня пришёл Лёха, охранник на стоянке. Спрашивал, кто будет заказывать мясо, потому что сегодня вечером они будут резать свинью, а свинина… Тут Никодимыч позеленел и выскочил из комнаты. Три сотрудницы наперебой делали заказы, я же с грустью смотрел на плакат "Гринпис" и думал, что, судя по потребностям наших сотрудниц, Лёшина свинья габаритами со слона, а женщина должна думать не только о семье, но и о фигуре.

Сразу после ухода Лёхи зашёл к нам сам директор и пообещал ротацию кадров. Говорил что-то об уменьшении стоимости работ, но это явно не о нас, так как у нас мало кто работает, разве что мышки, но они не в штате.

Среда

Утром мы прежде всего проверили, не лежит ли за сейфом Никодимыч. Там никого не было, кроме мышей, но мои сотрудницы (после помывки в понедельник уже имею право так говорить) даже не обратили на них внимания, потому что в комнату ворвался начальник:

– К нам едет ревизор!

Я был на этом спектакле – влом было учить монолог по книге, проще было записать и прокрутить в классе. Но оказалось, что ревизор едет не к городничему, а к нам. А отчёт наш, по словам опять же начальника, не стоил бумаги, на которой был написан. Что касается организационной схемы – развернул её перед нами, – откуда у меня, совсем новичка, такое редкостное знание персонала фирмы?

Мы взглянули на схему и поняли, что ночь с понедельника на вторник Никодимыч не спал непробудно. Недрогнувшей рукой рядом с каждым подразделением или рабочим местом он начертал их характеристику словами, которые не часто услышишь даже от мужчины. Мы же услышали от начальника, что покрывать перед ревизором он нас не будет, и мы должны готовиться к худшему.

После обеда позвонил Никодимыч и сообщил, что он болен, скорее всего, смертельно, поэтому до понедельника его не будет.

– Жалкий дезертир! – воскликнули три сотрудницы, сотрудницы теперь уже при мне.

Четверг

От волнения я пришёл раньше всех. Кстати, опробовал на вахте усовершенствованный Петей пропуск-самописку. Потом поздравил мышек с рождением шести розовых крошек: единственный луч света в сгущающемся над нашей комнатой мраке. Инна с фотографии сверлила меня взглядом.

– Ну, что ты смотришь? – уныло спросил я. – Можешь радоваться! Сегодня мы – и я в том числе – будем иметь бледный вид и холодные ноги, как говорил кто-то при таких же обстоятельствах.

Инна подмигнула мне, и в моих руках оказалась вышитая скатерть. Я даже не удивился. Так меня и застали три при мне сотрудницы.

– Кто-то вчера говорил, что взятки в этом случае бесполезны, – сказала Лена. – Угощай, не угощай – не поможет.

Настроения мне это не прибавило, но Инна загадочно улыбнулась.

Целое утро мы были, как на иголках. Я, как новичок, из-за неизвестности и из-за организационной схемы волновался больше всех и совсем скис. Поэтому, когда ревизор появился, мы ему в каком-то смысле даже обрадовались, а я решительно – какого чёрта, в конце концов! – расстелил перед ним на столе скатерть Инны. Он строго посмотрел на меня, открыл рот – и захлопнул его со стуком. Зато я и три при мне сотрудницы только огромным усилием воли не дали каждой из наших нижних челюстей стукнуться об пол.

На скатерти, как на сказочной самобранке, были разложены все ведомости, отчёты и прочие бумаженции, какие только мог потребовать от нас этот свирепый тип!

Пятница

Дело о стоимости работ выяснилось. Ротации подвергся сам начальник. А директор фирмы лично поблагодарил меня. Никодимыч сидит теперь за сейфом и следит за мышиным рационом. Сказал, что не знал, какой я настоящий мужчина.

Устроили обед в узком кругу. Никодимычу пришлось несколько раз мыть тарелки и заново накрывать на стол, потому что приходили к нам из других отделов и тоже хотели с нами праздновать, а, к сожалению, скатерть-самобранка специализируется только по бумагам. Да, кажется, меня окончательно приняли в коллектив!

Интермедия вторая

Суббота

Как обычно в субботние вечера паб этот был шумным и людным. И как обычно – встречи с Инной (Риммой?) не в счёт – сидя в уголке за пальмой, я попивал своё пиво, наблюдая за людьми. Некоторые были новыми, хотя совсем неплохо вписались в эту толпу, других узнавал. Ещё некоторых вообще трудно было представить в подобном месте, потому что сразу бросалось в глаза, что оказались тут совершенно случайно, а потом попросту забыли, где выход.

Неподалеку сидел, однако, человек лет тридцати, кто так же казался здесь своим, как и не своим, и кого я никак не мог классифицировать. Не был грустным, но не был и весёлым, мрачным или замкнувшимся в себе, скорее производил впечатление человека, которому какие-то мысли так долго не давали покоя, что, пробуя скрыться от них, оказался в этой шумной толпе и с недоверием открыл, что не смог от них избавиться. Во всяком случае, что бы это ни было, смогло оно придать ему это выражение сосредоточенного удивления, словно пробовал объяснить себе что-то, чего объяснить невозможно. Ну, не знаю, как ещё сказать…

Но заинтересовал меня. Так что я взял свою кружку и подошёл к нему.

– Вы позволите? – спросил его.

Он посмотрел на меня, кивнул. Потом мы сидели в молчании, прихлёбывая пиво. Я не спешил. Когда рассчитываешь на какую-то историю, нужно быть терпеливым, а я чувствовал, что у него что-то в запасе есть. Что-то, что рано или поздно пробьётся на поверхность, и тогда он начнёт говорить. Я не давил на него. Было у меня время. В эти выходные времени у меня было навалом.

Но ему, как видно, сидеть здесь надоело, попросту встал и ушёл.

Воскресенье

Воскресные вечера провожу иначе, чем субботние. Но в этот раз я был заинтригован. А раз так, то всё побоку, и вечером опять был в пабе. Тот человек уже сидел там, только в другом месте. И заметил, как я вошёл. Вряд ли он ждал меня, но когда я сел за его столик и поздоровался, он кивнул, словно знакомому.

– Работаю на аэродроме, – сказал неожиданно. – Один парень отремонтировал самолёт, такой старый биплан. Облетал его и привёз дочку. Хотел ей сделать сюрприз. У неё был день рождения. Только пёс не дал себя привязать. Пёс? Ну, её пёсик, такой маленький и дворняжистый. Сорвался с привязи и прыгал вокруг самолёта. Парень не мог вырулить, ну и забрал пса с собой. Что-то там случилось наверху, двигатель забарахлил или что другое, во всяком случае, стали они падать. Попали в штопор. Вы не знаете, но это каюк. И неизвестно как, но девочку с псом выбросило из самолёта. Ну, парень то ли каким-то чудом овладел ситуацией, то ли двигатель опять заработал. Пилот сумел довести самолёт до аэродрома и приземлился почти удачно. Что стало с девочкой и псом, было низвестно. То есть, понятно, что могло случиться, но никаких сообщений не было. А ведь должны были куда-то упасть. Наконец их нашли.

Я невольно поёжился.

– Такие вещи случаются, – продолжал он. – Бывает. Но странно, что нашли их за десяток километров от места, где это всё произошло. Авария то есть. До сих пор не могу понять…

Он замолчал и потёр рукой лоб. Потом стал подниматься со стула, но я вскочил быстрее:

– Ещё по кружке, а?

Он неуверенно кивнул. Я кинулся к стойке. Бармен подал мне пиво и тихо спросил:

– Рассказал эту историю о самолёте, правда?

Я кивнул. Бармен вздохнул:

– Это он был пилотом с дочкой и псом. Не может с этим согласиться.

– Бедный человек, – сказал я сочувственно.

– Да, бедный, – согласился бармен. – Жена бросила его сразу же после того случая. Ушла и дочку забрала, а он так их любит.

– Дочку? – удивился я. – Разве она не погибла?!

Бармен посмотрел на меня изумлённо:

– А разве он не сказал вам? Нашли их. Девочка сидела посреди какого-то луга и плела венок из цветов, пёс лежал рядом. А вокруг никого. Никаких домов, деревьев, озёр, стогов сена, свидетелей… никаких следов. Ничего!

– Невозможно! – выдохнул я.

– Это не всё, – добавил бармен, наклоняясь ко мне так, чтобы никто не слышал. – Когда её нашли, она сказала, что в голову бы ей не пришло, что этот пёс сможет летать.

– И отец поверил?!

– А вы?

Я пожал плечами.

– А мне-то что, – сказал бармен. – Я бы там вообще ни о чём не спрашивал. Спаслась, да? И хватит этого. Вы ведь тоже не верите.

– Не знаю, – ответил я медленно.

Взял наши кружки и вернулся. Человек за столиком поднял голову, посмотрел на меня и понял:

– Он вам сказал, правда? Так что мне и говорить больше нечего.

Нагнулся, потянул за поводок и позвал вполголоса: