Текст книги "Чжуанцзы (перевод Л.Д. Позднеевой)"

Автор книги: Цзы Чжуан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 30
ОТУЧИЛ ФЕХТОВАТЬ

Некогда царь Чжао Прекрасный {1}  1. Царь Чжао Прекрасный (Вэнь ван) – некоторые комментаторы, а за ними и синологи (см. J. Legge, vol. XXXIX, p. 186) отождествляют этого царя с Милостиво прекрасным (Хой вэнь ваном), правившим в Чжао с 298 по 266 г. до н.э., за современника которого и принимают Чжуанцзы. Такая датировка производится вопреки данным Сыма Цяня, а также вопреки тому, что этот эпизод отнесен в «Чжуанцзы» к прошлому («когда-то» – си), что упоминание о нем, как и о наследнике Печальном (Куе), отсутствует в «Исторических записках» Сыма Цяня и, наконец, что с 265 г. правил сын Хойвана, но не Куй, а Дань. Главная же цель Чжуанцзы – не составление хроники, а обличение непрестанных войн между царями. Единственная черта характера, интересовавшая здесь философа, – увлечение фехтованием как порок, общий для царей. Поскольку же имя Прекрасный встречалось почти во всех царствах,, начиная с XII в. до н.э., то Чжуанцзы мог назвать именно Чжао, где такого еще не было (для одного знака – царства, нетрудно также допустить и возможность описки).


[Закрыть] пристрастился к фехтованию, Фехтовальщики осаждали [его] ворота, и гостили у него по три тысячи человек и более. Днем и ночью перед дворцом происходили поединки. За год убивали и ранили больше сотни удальцов. Страсть же царя оставалась ненасытной.

Прошло три года. Царство [Чжао] стало приходить в упадок, [другие] цари начали строить против него козни. Сокрушаясь об этом, наследник Печальный собрал [всех придворных, чьи места] справа и слева, и спросил:

– Кто бы взялся отвратить царя от его страсти и положить конец [поединкам] фехтовальщиков? [Тому я] дал бы в награду тысячу золотом.

– [Это] под силу [только] Чжуанцзы, – ответили справа и слева.

Наследник отправил посланцев к Чжуанцзы, чтобы поднести [ему] тысячу золотом. Чжуанцзы золота не принял, [но] отправился вместе с посланцами и, представ перед наследником, спросил:

– Что повелит [мне] наследник, награждая [меня], Чжоу, тысячей золотом?

– Прослышав о [Вашей] проницательности и мудрости, учитель, – ответил наследник, – [я] почтительно поднес тысячу золотом на дары [Вашей] свите. Но разве осмелюсь [я] заговорить, [если Вы], учитель, [дар] отклонили!

– [Я] слышал, – сказал Чжуанцзы, – что [вы], наследник, хотите с [моей] помощью отвратить царя от [его] страсти. Предположим, что [я, Ваш] слуга, отговаривая высшего, государя,, стану ему перечить, и для низшего, для [вас], наследник, не сумею уладить дело. Меня покарают смертью. К чему тогда [мне], Чжоу, золото? Предположим, что [я, Ваш] слуга, уговорю высшего, великого государя, улажу дело низшего, [Ваше] наследник. [Ведь тогда я] получу все, что бы ни пожелал в царстве Чжао!

– Верно! – молвил наследник. – Но наш государь допускает к себе только фехтовальщиков.

– Прекрасно, – ответил Чжуанцзы. – [Я] отлично фехтую.

– Верно, – сказал наследник, – но у всех фехтовальщиков, которых принимает наш государь, волосы всклокочены, борода торчит вперед, шлемы с грубыми кистями надвинуты на глаза, платье сзади короче, [чем спереди. У них] сердитый вид, а речь косноязычна. Такие-то царю и нравятся. [Если же] ныне [Вы], учитель предстанете перед государем в платье мыслителя, дело примет плохой оборот.

– Дозвольте [мне] приготовить себе костюм фехтовальщика, – попросил Чжуанцзы.

Через три дня, [Чжуанцзы] в костюме фехтовальщика встретился с наследником, и вместе [с ним] предстал перед царем.

Царь ожидал их, обнажив клинок.

Не спеша Чжуанцзы вошел в зал, а, глянув на царя, не поклонился.

– Если желаешь чему-нибудь меня обучить, – сказал государь, – покажи сначала [свое уменье] наследнику.

– [Я, Ваш] слуга, слыхал, что великому государю нравится фехтование, поэтому и предстал перед государем как фехтовальщик.

– Как ты управляешься с мечом? – спросил государь.

– Через [каждые] десять шагов, меч [в руке Вашего] слуги, разит одного человека, на тысяче ли не оставляет [в живых] ни одного путника.

– В Поднебесной [тебе] нет соперника! – воскликнул обрадованный царь.

– Хорошо бы [с кем-нибудь] помериться силами. Фехтуя [я], сделав ложный выпад, даю противнику [как будто] преимущество, [Но], нанося удар позже него, опережаю его в попадании.

– [Вы], учитель, [пока] отдохните! Ожидайте приказа в [своих] покоях. [Я] же велю устроить забаву и приглашу [Вас], учитель, – сказал царь.

Тут государь устроил состязание меченосцев, и за семь дней убитых и раненых оказалось более шестидесяти человек. Отобрав пять-шесть [победителей, царь] велел вручить [им] мечи возле дворца, а [сам] призвал Чжуанцзы и объявил:

– Сегодня испытаем, кто из мужей искуснее всех в фехтовании!

– Давно жду этого [дня], – ответил Чжуанцзы.

– Какова длина оружия, которым [Вы], учитель, будете сражаться? – спросил царь.

– Могу сражаться любым, который вручат [мне, Вашему] слуге, – ответил Чжуанцзы. – Но у [меня, Вашего] слуги, есть три меча. Буду драться [любым], только [по выбору] государя. Прежде чем испробовать, дозвольте [о них] рассказать.

– Готов выслушать [речь] о трех мечах, – согласился царь. И Чжуанцзы [повел свой] рассказ:

– Первый меч – меч Сына Неба, второй – меч царский, третий – меч Удальца.

– Каков же меч Сына Неба? – спросил [его] царь.

– У меча Сына Неба лезвие от Ласточкиного Потока {2}  2. От Ласточкина Потока (Яньци) до Каменной стены (Шичэн) – название местностей в древнем царстве Янь, недалеко от современного Пекина. В ряде географических названий Чжуанцзы мастерски рисует всю Поднебесную как мечту царя-гегемона, т.е. главы союза царей.


[Закрыть] до Каменной стены, острие – пик горы Преемства {3}  3. Гора Преемства (Дайшань)... гора Вечности (Чаншань) – две из пяти священных гор древнего Китая, восточная и северная.


[Закрыть] в [царстве] Ци, тупая сторона – от Цзинь до Вэй, чашка [эфеса] – Чжоу и Сун, рукоять – Хань и Вэй, в ножны вмещаются все варвары, все времена года; в перевязи – море Бохай, в портупее – гора Вечности. [С его помощью] обуздывают пять первоэлементов, определяют преступления и достоинства {4}  4. Меч во время суда в древности, по-видимому, играл важную роль. Свидетельства об этом сохранились также в таких терминах, как «речи меча», «пять мечей» – синоним «пяти [всех] наказаний».


[Закрыть], отделяют жар от холода, удерживают весну и лето {5}  5. Удерживают весну и лето – комментатор говорит о задержании этих времен года, от которых зависит плодородие, что помогает расшифровать некоторые весенние (новогодние) обряды.


[Закрыть], вершат дела осенью и зимой {6}  6. Вершат дела осенью и зимой – комментарий говорит об этих временах года как суровых, которые следует пресекать; но возможно, что «дела» здесь означают охоту и войну, для которых отводились эти сезоны.


[Закрыть]. Рубанешь этим мечем прямо – никто перед [тобой] не устоит, взмахнешь вверх – никто вверху не удержится, вниз – никого внизу не останется, поведешь кругом – никого по сторонам не окажется. Вверху – рассечет плывущие облака, внизу перережет земные веси. Только пустишь меч в ход – наведешь порядок среди царей, и вся Поднебесная покорится. Таков меч Сына Неба!

– Каков же царский меч? – как в тумане, растерянно спросил – царь Прекрасный.

– Лезвием царского меча служат мужи знающие и отважные; острием – мужи бескорыстные и честные; тупой стороной – мужи достойные и добрые, чашкой [эфеса] – мужи преданные и мудрые; рукоятью – мужи отваги и доблести. Рубанешь этим мечем прямо – никто перед [тобой] не устоит, взмахнешь вверх – никто вверху не удержится, вниз – никого внизу не останется, поведешь кругом – никого по сторонам не окажется. Наверху [он] уподобляется круглому Небу, чтобы послушны были [все] три [рода] светил {7}  7. [Все] три [рода] светил – первые два: солнце и луна, к «третьему» же относились звезды и планеты.


[Закрыть], внизу уподобляется квадратной земле, чтобы послушны были времена года; в центре согласуется с желаниями народа, чтобы был покой во всех четырех сторонах. Только пустишь меч в ход – поразит словно удар грома, и каждый во [всех] четырех границах явится в одежде гостя {8}  8. В одежде гостя (бинь) – свидетельства о видах одежды и их значении сохранились в одной из речей X в. до н.э.: «В одеждах дянь являлись на жертвоприношения каждый день; в одеждах хоу – раз в месяц, в одеждах бинь – к жертвам времен года, в одеждах яо – к годовым жертвам, в одеждах хуан – к [кончине] вана». («Хрестоматия по истории Древнего Востока», М., стр. 452). Во всех этих одеждах (кроме хуан), являлись близкие и далекие; родичи, ибо общие жертвоприношения (ежедневные – отцу, ежемесячные – деду, времен года – родоначальникам, годовые – небу и земле) свидетельствовали о кровнородственной связи.


[Закрыть], чтобы повиноваться указам государя. Таков царский меч!

– Каков же меч удальца? – спросил царь.

– Меч удальца [для всех, у кого] волосы всклокочены, борода торчит вперед, шлемы с грубыми кистями надвинуты на глаза, платье сзади короче, [чем спереди; у кого] сердитый вид, а речь косноязычна; [кто] вступает перед [Вами] в поединки, сверху – перерезает горло, перерубает шею, снизу рассекает печень и легкие. Таков меч удальца, что не отличается от драчливого петуха. Жизнь его может прерваться в любое утро. Для государственных дел [он] не годится. Ныне у [Вас], великий государь, пост Сына Неба, а пристрастились [Вы] к мечу удальца. [Мне, Вашему] ничтожному слуге, стыдно за [Вас], великий государь!

Царь повел [Чжуанцзы] за собой в зал, стольничий подавал кушанья, [но] все перемены царь трижды отсылал по кругу.

– Доклад о мечах закончен, – заметил Чжуанцзы. – Посидите в тишине, великий государь, успокойте [свое] дыхание.

После этого царь Прекрасный три месяца не покидал дворца, и все фехтовальщики, облачившись в траур, покончили с собой на своих местах.

Глава 31
РЫБОЛОВ {1}  1. <Рыболов – см. Предисловие, прим. 96.> Рыболов – безымянный старец, встречающийся в «Чжуанцзы» с Конфуцием (ум. в 479 г.), отождествляется с сановником Вэнь Чжуном (скитавшимся после 473 г.), а также с Рыболовом, с которым беседовал Цюй Юань (ок. 340-278). Сопоставление этих дат уже доказывает «точность» подобных домыслов о фольклорном старце, устами которого глаголет народная мудрость у Чжуанцзы и Цюй Юаня (см. «Отец-рыбак» в кн. В.М. Алексеев, Китайская классическая проза). Даты здесь и ниже приводятся по Юн Мэнъюань, Хронология истории Китая, Пекин, 1956.


[Закрыть]

Прогуливаясь по роще Черный полог {2}  2. Черный полог (Цзывэй) – роща вблизи столицы царства Лу, в которой, по преданию, Конфуций занимался со своими учениками.


[Закрыть], Конфуций сел отдохнуть на возвышение [среди] абрикосов. Ученики заучивали предания, Конфуций пел, играя на цине. Не допел [песню] еще и до половины, как [некий] Рыболов, выйдя из лодки, (к ним] приблизился. Брови и борода – седые, волосы – распущенные, рукава свисали вниз. Поднявшись с берега на ровное место, [он] остановился, левой рукой оперся о колено, правой подпер щеку и стал слушать. [Когда же] песня закончилась, [он] подозвал Цзыгуна и Цзылу. Оба они подошли.

Указав на Конфуция, гость спросил:

– [Вот] тот, что за человек?

– Благородный муж из царства Лу, – ответил Цзылу.

– Из какого рода?

– Из рода Кунов.

– Чем занимается [человек] из рода Кунов? Цзылу промолчал, а Цзыгун ответил:

– [Человек] из рода Кунов подчиняет свой характер преданности и доверию, вершит милосердие и справедливость, украшает обряды и музыку, отбирает правила отношений человека к человеку, чтобы были преданы властителю, высшему, чтобы улучшались отношения во всем народе, у низших. Все это принесет пользу Поднебесной. Вот чем занимается [человек] из рода Кунов.

– Владеет ли благородный муж землей? – спросил снова [гость].

– Нет, – ответил Цзыгун.

– Помогает правителю или царю?

– Нет.

Гость рассмеялся, повернулся и пошел, говоря:

– Милосерден-то милосерден, но, пожалуй, самого себя не освободит. Утруждает сердце, изнуряет тело, подвергает опасности истинное в самом себе. Увы! Как далеко отошел он от учения!

Цзыгун вернулся и доложил [обо всем] Конфуцию. Тот оттолкнул цинь, поднялся и сказал:

– Не мудрец ли то был? – пошел вниз его искать и догнал на берегу озера. [Рыболов] как раз взялся за шест и выводил лодку, [когда], обернувшись, заметил Конфуция, возвратился к селению и остановился.

Конфуций с благоговением отступил, двукратно поклонился и подошел [поближе].

– Чего ты ищешь? – спросил Рыболов.

– Только что [Вы], Преждерожденный, не договорили и ушли, – сказал Конфуций. – [Я], Цю, [человек] негодный, еще не узнал, что [Вы] хотели сказать. [Я], ничтожный, ожидал [возможности Вам] покориться. К счастью, услышал, как [Вы] кашляли. Помогите [мне], Цю, поскорее!

– Ах! – воскликнул Рыболов. – Как сильна у тебя любовь к учению!

Конфуций двукратно поклонился и, поднимаясь, сказал:

– [Я], Цю, учусь с детства и поныне, до шестидесяти девяти лет. Но слышать об истинном учении [мне] не доводилось. Разве осмелюсь не очистить [для этого] сердца?

– Подобные по роду следуют друг за другом, подобные по голосу откликаются друг другу, – сказал Рыболов. – Таков естественный закон. Разреши мне объяснить, чем обладаю я, и чем занимаешься ты. То, чем ты занимаешься, дела людские: Сына Неба, царей, великих мужей, простолюдинов. Если каждый, [принадлежащий к] этим четырем [званиям], на своем месте, то правление прекрасное; но нет смуты больше той, [когда] они не отвечают [своим] постам. [Если] должностные лица исполняют свои обязанности, а люди заботятся о своих делах, то нет никаких беспорядков. Поэтому заросшие травой поля, дом без кровли, недостаток пищи и одежды, не внесенные в срок налоги, раздоры между женой и наложницей, несогласие между старыми и малыми, – таковы заботы простолюдина; небрежность и лень народа и подчиненных, опасение не справиться с обязанностями, не выполнить порученных дел, оказаться небезупречным в поступках, утратить заслуги и доброе имя, потерять ранг и жалованье, – таковы заботы великого мужа; мятежи влиятельных родов, отсутствие при дворе верных слуг, искусных ремесленников, недостаток красоты в дарах [Сыну Неба, боязнь оказаться] ниже других весной и осенью, непокорным Сыну Неба, – таковы заботы царя; отсутствие гармонии между [силами] жара и холода, несвоевременное [наступление] тепла и мороза, вред, причиняемый ими всем вещам; смуты царей, споры из-за заслуг в походах, самоуправные захваты друг у друга, [когда] калечат людей, истощение богатств, непорядок в обрядах и музыке, ухудшение отношений между людьми, распутство и беспорядки в народе, – таковы заботы Сына Неба и [его] советников. Ныне же ты, не облеченный властью ни царя, ни сановника, не обладающий рангом великого слуги или его должностного лица, по собственному произволу украшаешь обряды и музыку, отбираешь правила отношений между людьми, чтобы улучшить [отношения] во всем народе. Не слишком ли много на себя берешь? Да притом людям присущи восемь пороков, а [тем, кто] служит, – четыре зла, которые нельзя не изучить. Делать то, что не поручено, называется превышением власти; выдвигать то, что не удостаивают вниманием – болтливостью; говорить, [лишь] с оглядкой на [чужое] мнение – угодливостью; хвалить, не разбирая где правда, где ложь – лестью; со страстью судить о чужих недостатках – поношением; отделиться от родных, отколоться от друзей – бунтом, восхвалять лживого, чтобы нанести удар по ненавистному, – злонамеренностью; хладнокровно допускать и доброе и злое без разбора, чтобы воровски овладеть желаемым, – коварством. Из-за этих восьми пороков поднимают смуту вовне, среди других, губят самого себя внутри, благородные мужи лишаются друзей, мудрые цари – слуг. Четыре зла [следующие]: питать пристрастие к важным делам, к переменам и изменениям обычного, долговременного, чтобы присвоить себе заслуги и славу, называется злоупотреблением; вершить дела лишь по собственному произволу, захватывать людей для собственных нужд – алчностью; не исправлять замеченных ошибок, усугублять их вопреки советам – высокомерием; не разбирая кто хорош, а кто плох, одобрять с тобой согласных, [не одобрять] с тобой несогласных, – самодурством. Таковы четыре зла. Сумел бы [ты] уничтожить эти восемь пороков, искоренить эти четыре зла, тогда и мог бы начать [свое] воспитание.

Конфуций опечалился, вздохнул, двукратно поклонился и, поднимаясь, сказал:

– [Меня], Цю, дважды изгоняли из Лу, [на меня] свалили дерево в Сун, [я] заметал следы [при бегстве] из Вэй, был осажден [между] Чэнь и Цай. Как же мог [я], Цю, четыре раза избежать позора, [если] не понимал, в чем [мои] ошибки?

Рыболов, огорченный, изменился в лице и сказал:

– Трудно, очень трудно тебя вразумить! [Вот] Боявшийся [своей] тени, [своих] следов от них уходил. Но как бы [он] ни спешил, тень от него не отставала, чем быстрее передвигал ноги, тем больше оставалось следов. Думая, что медлит, бежал без передышки [пока не] лишился сил и [не] умер. [Он] был также очень глуп: не ведал, что, останься [он] в темноте, и тень исчезнет, стой [он] на месте – и следов не будет. Ты почти не избежал того же во время своих размышлений о милосердии и справедливости, тождестве и различии, наблюдений за изменениями в движении и покое, за правилами вручения и получения, за упорядочением любви и ненависти, гармонией радости и гнева. [Начни] внимательно совершенствовать самого себя, тщательно хранить в себе истинное, возвращать другим все вещи, и не станет [у тебя] никаких тягот. Ныне же [ты] не достиг совершенства сам, а ищешь его у других. Разве это также не внешнее?

Опечаленный Конфуций спросил:

– Разрешите задать вопрос: что [Вы] называете истинным?

– Истинное – высшая искренность, высшее чистосердечие. Без искренности, без чистосердечия нельзя взволновать других. Поэтому плач по принуждению не вызывает печали даже в скорби; гнев по принуждению не внушает страха даже перед великим; любовь по принуждению {3}  3. Выступление против конфуцианской регламентации похоронных, брачных и других обрядов.


[Закрыть] не выражает согласия даже в улыбке. При истинной скорби не голосят, а печалятся; при истинном гневе не кричат, а внушают страх; при истинной любви и без улыбок царит согласие. При истинном внутри волнение проявляется и во внешнем – вот чем ценно истинное. Применяя истинное в отношениях между людьми, служении родным, становятся почтительными детьми и милостивыми родителями; в служении государю становятся преданными и прямыми; когда пьют вино, становятся радостными и веселыми; на похоронах – скорбными и печальными. Главное в преданности и прямоте – подвиг, главное на пиру – веселье, главное на похоронах – печаль, главное в служении родителям – своевременность. В красоте подвигов нет единообразия, в служении родителям нужна своевременность, а в чем – неважно. Вино пьют в радости, не выбирая чарок. В похоронах участвуют со скорбью, не распрашивая об обряде. Обряды созданы обычаями века, истинное же воспринято от природы, естественное нельзя изменить. Вначале мудрые уподоблялись природе, ценили истинное, не связывали себя обычаями. Глупые же, напротив, не способны уподобиться природе. [Они] печалились о людях, не умели ценить истинное, в [своих] хлопотах дошли до пошлости, поэтому-то [о них] и не стоит [говорить]. Как жаль, что ты давно уже погрузился в человеческое лицемерие и слишком поздно услышал о великом учении!

Конфуций снова дважды поклонился и, вставая, сказал:

– Ныне [я], Цю, удостоился встречи – счастья, подобного Небу! Не устыдитесь ли [Вы], Преждерожденный, [если] приближусь к Вам в одежде слуги, чтобы [Вы] лично обучали меня? Осмелюсь ли спросить, где [Ваше] жилище? Разрешите поскорее воспользоваться [Вашими] наставлениями и поскорее воспринять великое учение?

– Можно идти вместе с тем, с кем достигнешь тончайшей [сущности] пути, но нельзя идти вместе с тем, кому этот путь неведом, – ответил Рыболов. – Я об этом слышал и остерегусь, чтоб не совершить ошибки. Ты старайся сам. Я же ухожу, я ухожу. – И [он] заработал шестом, удаляясь, а в тростниках [за лодкой] длинной лентой протянулся [след].

Янь Юань вернулся к повозке, Цзылу отдал [ему] возжи, но Конфуций не обернулся. Он осмелился взойти [на повозку] лишь после того, как стихли удары шеста и улеглись волны. [Стоя] рядом с повозкой, Цзылу спросил:

– Чем заслужил такое Рыболов? [Я], Ю, давно уже служу [Вам], но никогда еще не видел, чтобы [Вы], учитель, отнеслись к человеку с таким благоговением. Властители тысячи колесниц, тьмы колесниц в своих дворцах всегда принимали [Вас], учитель, как равного, [Вы] же, учитель, сохраняли на церемониях свой гордый вид. Ныне [Вам] противостоял Рыболов с шестом, а [Вы], учитель, сгорбленный, словно цинь, гнули перед ним спину, с поклонами отвечая на каждое слово. Не чересчур ли это? Все [мы], ученики, удивляемся [Вам], учитель!

Конфуций упал на перекладину повозки и, вздохнув, ответил:

– Ах, трудно! Как трудно просветить [тебя], Ю! Давно уже [ты] погрузился в [изучение] обрядов и долга, а доныне не избавился от грубых мыслей. Подойди, я с тобой поговорю. Не уважить старшего при встрече, [значит допустить] ошибку в обряде; не почтить добродетельного при встрече, [значит] не проявить милосердия. [Даже если] это – не настоящий человек, его нельзя презирать. Презирающий людей не искренен и не обретает свое истинное, а поэтому постоянно губит самого себя. Как жаль! Не быть милосердным – нет беды большей, а она в тебе, Ю. Ведь путь – источник [всей] тьмы вещей. Теряя его, все умирает, обретая его, все живет. Тот, кто в делах ему противодействует – терпит поражение; тот, кто в делах с ним согласуется – добивается успеха. Поэтому мудрый почитает все, в чем присутствует путь. Нынешний же Рыболов, можно сказать, обладает путем. Посмел ли я его не почтить?!

Глава 32
ЛЕ ЗАЩИТА РАЗБОЙНИКОВ

Ле Защита Разбойников направился в Ци, [но] с полдороги вернулся и встретил Дядю Темнеющее Око.

– Почему возвратился? – спросил Темнеющее Око.

– Я испугался!

– Чего же испугался?

– Я ел в десяти харчевнях, и в пяти [мне] подавали раньше всех.

– Пусть так. Но чего же тебе пугаться?

– Чистота внутри еще не освободилась, а из тела просачивается [в виде] луча. Внешним воздействовать на сердца людей, чтобы они пренебрегали уважаемыми и старыми, – [значит] готовить себе беду. Ведь хозяин харчевни не имеет лишних доходов, продает лишь кашу да похлебку. Если так поступает тот, у кого прибыль скудная, а власть ничтожная, что же сделает властитель тьмы колесниц, который отдает все свои силы государству и все знания управлению? Поэтому-то я и испугался, что тот [царь] захочет поручить мне дела и [станет] ждать от меня заслуг.

– Прекрасное наблюдение! – воскликнул Темнеющее Око. – [Но, если] ты останешься у себя, люди станут искать у тебя защиты.

Вскоре [Темнеющее Око] пришел [к Лецзы] и у дверей увидел множество туфель. Обернувшись лицом к северу, <как подчиненный> Темнеющее Око оперся подбородком о посох, нахмурился, и, постояв немного, молча вышел. Принимавший гостей доложил об этом Лецзы. Лецзы босой с туфлями в руках побежал [за Темнеющим Оком] и, догнав у ворот, спросил:

– Поскольку [Вы], Преждерожденный, пришли, не дадите ли [мне] совета? – [Все] кончено! Я же предупреждал, что люди станут [искать] у тебя защиты. Это действительно так. Способный привлечь других, чтобы [стекались] к тебе, ты оказался неспособным помешать искать у тебя [защиты]. К чему это? [Стоит] результату разойтись с предвидением, и непременно получится огорчение. [Оно] бессмысленно и поколеблет твои способности. Никто из последователей [этого] тебе не скажет. Вся их мелкая болтовня – яд для человека. Без пробуждения, без сознания разве [помогут] созреванию друг друга?

Искусный трудится, знающий печалится, неспособному же нек чему стремиться. Наевшись досыта, скитается в праздности, подобно отвязавшемуся в половодье челну, пустой движется по воле волн.

Чжэнец Педант {1}  1. Педант (Хуань) – персонаж аллегорический.


[Закрыть] [учился] в местности рода Одетых в Меха {2}  2. Род Одетых в Меха (Цюши) – по комментарию, меховая одежда была принята у конфуцианцев.


[Закрыть], благоговейно повторяя [все] нараспев. [Через] три года стал конфуцианцем, и милости потекли [к нему] рекой на девять ли, благодеяния распространились на три рода. Младшему же брату [он] велел [стать] моистом. [Когда] пошли споры между конфуцианцами и монетами, отец Педанта помогал [Mo] Ди, и через десять лет Педант покончил с собой.

Отец увидел Педанта во сне, и [тот] сказал:

– Ведь это я велел Вашему [младшему] сыну [стать] моистом. Почему бы [Вам] не взглянуть на мою могилу и не убедиться, какие [над ней] могучие кипарисы? {3}  3. Могильные деревья, по представлениям древних китайцев, могли свидетельствовать о правоте похороненного под ними человека.


[Закрыть]

То, что творит вещи, воздает человеку, но воздает не самому человеку, а его природе. Один <Педант>, конечно, принудил другого <брата>, но, чтобы презирать своего отца, человек [должен! считать себя выше других. [С тех пор] как подрались цисцы, которые пили воду из [одного] колодца, стали говорить: «В нынешнем мире все – Педанты». По этой-то причине и пользуется незнанием тот, кто обладает достоинством, а тем более тот, кто обладает путем. В старину это называлось: «избежать кары природы».

Мудрый [обретает] покой в том, что дает покой; не [ищет] покоя в том, что не [дает] покоя. Дюжинный человек [ищет] покой в том, что не [дает] покоя; не [обретает] покоя в том, что [дает] покой.

Чжуанцзы сказал:

– Познать путь легко, не говорить [о нем] трудно. Познавать и не говорить – так достигнешь естественного. Познавать и говорить – так достигнешь человеческого. Древние люди обращались к естественному, а не к человеческому.

Чжу Легкомысленный был учеником Урода Полезного {4}  4. Чжу Легкомысленный (Пинмань), Урод Полезный (Чжили И) – персонажи аллегорические. Перевод «чжили» как прозвища ранее основан на комментарии: «человек [, у которого] тело не целое» (см. стр. 155); но здесь тот же Сыма пишет: «Чжу Пинмань и Чжили И – имена и фамилии людей».


[Закрыть], [учился] убивать драконов {5}  5. Об атеистическом значении фрагмента говорит комментатор Сюань: «Драконов не было...».


[Закрыть]. Разорил [свою] семью, [обладавшую] тысячей золотом, и за три года овладел мастерством. Однако своему искусству [он] не нашел применения.

Мудрый и необходимое не считает необходимостью, поэтому не обладает оружием. Дюжинный человек считает необходимостью и не необходимое, поэтому [обладает] многим [оружием]. Послушен оружию, поэтому и пускает его в ход при [своих] домогательствах. [Но] тот, кто полагается на оружие, гибнет.

Мелкий человек в своих знаниях не выходит за пределы свертка с подарком и дощечки для письма. [Он] утруждает свой разум незначительными препятствиями, а хочет всемерно помогать пути и [всем] вещам и в великом единстве [с ними] очищать свое тело. Подобные ему, не зная первоначала, обременяя свое тело, блуждают во вселенной.

Другой же, настоящий человек, обращается разумом к безначальному и сладко дремлет в небытии. [Он подобен] воде, которая течет без формы и, просачиваясь, обнаруживается в великой чистоте.

Как печально! Ведь, обратив свои знания на кончик волоска, не познаешь великого покоя.

Жил среди сунцев Цао Торгаш {6}  6. Цао Торгаш (Шан) – персонаж аллегорический.


[Закрыть]. Отправил его сунский царь Послом в Цинь и дал [ему] с собой несколько колесниц. А Торгаш сумел угодить [циньскому] царю, и колесниц у него стала сотня.

Вернувшись в Сун, [Торгаш] встретился с Чжуанцзы и стал над ним смеяться:

– [Вы] живете в самом закоулке нищей деревеньки, от нужды плетете сандалии. У [меня], Торгаша, конечно нет ни такой длинной иссохшей шеи, ни такого пожелтевшего лица. Зато стоило мне вразумить властителя тьмы колесниц, и [за мной] последовала их сотня.

– Уходи прочь! – ответил Чжуанцзы. – [Когда] циньский царь хворал, [он] звал лекарей. Тот [лекарь], что вскрыл чирей и удалил легкую опухоль, получил одну повозку; тот, что вылизал геморрой – пять повозок. Чем ниже способ лечения, тем выше награда {7}  7. Данный фрагмент – одно из ярких выступлений Чжуанизы против власть имущих и тех, кто им служит.


[Закрыть]. Как же ты лечил его геморрой, что заслужил столько колесниц?

Луский царь Айгун спросил у Яня Врата Бытия:

– Будет ли лучше в царстве при Конфуции? Я считаю его даровитым деятелем.

– [Он] опасен! [Быть] беде! – ответил Янь Врата Бытия. – Конфуций разрисовывает даже фазаньи перья. Занимаясь лишь цветистыми речами, выдает побочное за главное, Терпеливо поучает народ, не зная [его] и [ему] не доверяя. Воспринимая [лишь свои] мысли, управляя [лишь своим] умом, разве достоин [он] стоять над народом? Считать его пригодным, кормить [его] можно лишь по ошибке. [Он] ныне велит народу уйти от сущности, учиться лицемерию – это не то, чему следует поучать народ. Лучше от этого отказаться, [а не то] трудно будет управлять, достанется забот и последующим поколениям.

Раздавать так, чтобы [о даяниях] не забывали, [это] не [похоже на] даяния природы. Купцов оседлых и странствующих не разделяют по рангам. Хотя дела их различны, [но] мудрые отнюдь не разделяют [их] по рангам.

[Орудия] внешних пыток – металл и дерево {8}  8. Под металлом подразумевались такие орудия пытки, как нож, пила, топор, секира; под деревом – палки и батоги, колодки ножные и ручные.


[Закрыть]. [Орудия] внутренних пыток – действия и ошибки. Малый люд, подвергшийся внешней пытке, допрашивают металл и дерево; подвергшихся внутренней пытке грызут [силы] жара и холода. Ведь избежать пытки и внешней, и внутренней способен лишь настоящий человек.

Конфуций сказал:

– Познать каждое человеческое сердце труднее, чем природу, оно опаснее, чем горы и реки. У природы есть сроки весны и осени, зимы и лета, утра и вечера. У человека же лицо непроницаемо, чувства [таятся] глубоко. Бывает с виду добрый, но алчный; бывает одаренный, похожий на никчемного; бывает нетерпеливый, но проницательный; бывает [внешне] решительный, а [внутренне] медлительный; бывает [внешне] нерешительный, а [внутренне] вспыльчивый; поэтому-то и случается, что стремятся во имя долга пожертвовать собой, будто охваченные жаждой, но и отступают от долга, будто опаленные жаром. Поэтому-то государь посылает человека далеко, чтобы проверить его преданность; посылает близко, чтобы проверить его почтительность; дает сложные поручения, чтобы проверить его способности; задает вопросы внезапно, чтобы проверить его сообразительность; назначает кратчайший срок [исполнения], чтобы проверить, [насколько можно] ему доверять; вверяет ему богатство, чтобы посмотреть, [насколько] он милосерден; сообщает ему об опасности, чтобы посмотреть, [насколько] он верен долгу; поит его допьяна, чтобы посмотреть, [куда] он склонится; сажает его в смешанные <вместе с женщинами> ряды, чтобы посмотреть, [насколько] он целомудрен. В этих девяти испытаниях и обнаруживают человека негодного.

Покойный Отец Правильный {9}  9. Покойный Отец Правильный (Чжэн Каофу) – по комментарию, предок Конфуция в десятом колене. Хвала в его честь, хотя и похожая на пародию, оказалась в данном памятнике, конечно, случайно.


[Закрыть] при первом указе [о возведении в ранг] пригибался, при втором указе горбился, при третьем указе клонился до земли и уползал вдоль стены. Кто посмел бы не счесть [его] за образец! А есть и такие мужи: при первом указе [становятся] надменными, при втором – красуются на колеснице, при третьем – [начинают] звать всех старших по имени. Кого же из них уподобишь Высочайшему и Никого не Стесняющему?

Нет разбойника хуже того [человека], чьи достоинства искусственные, чье сердце обладает [выражением, как] ресницы. [Если выраженное] его ресницами сопоставить с [его] внутренним, то рассмотрение [его] внутреннего нанесет [ему] поражение.

Злых свойств – пять. Основное – считать главными [собственные] достоинства. Что это означает? Это означает – превозносить собственные достоинства и порицать тех, кто поступает по-иному.

Бедствия вызывают восемь крайностей, успех приносят три необходимости, тело вмещает шесть внутренних органов. Красота, [длинная] борода, высокий рост, крепкое телосложение, цветущий вид, величие, смелость и решительность – это восемь крайностей. При превосходстве над другими [они] служат причиной бедствий. Покорность, уступчивость, опасение [оказаться] хуже других – эти три необходимости приносят успех. Сообразительность проникает во внешнее, смелые поступки [вызывают] большие обиды; милосердие и справедливость [вызывают] многие укоры. Кто проник в [сущность] жизни – велик; кто проник в знания – незначителен; постигший большую жизнь <природу> следует [за главным]; постигший малую жизнь <отдельного человека, свою собственную> следует за случайным.

Некто [удостоился] приема у сунского царя, был пожалован десятью колесницами и стал хвастаться своими десятью колесницами перед Чжуанцзы. Чжуанцзы же сказал:

– У Реки жила бедная семья, которая кормилась тем, что плела [вещи] из полыни. [И вот] юноша из этой семьи нырнул в пучину и достал жемчужину [ценой] в тысячу золотом.

– Разбей ее камнем! – велел ему отец. – Ведь жемчужина в тысячу золотом хранится под челюстью у Черного Дракона в Девятой Пучине. Ты достал ее лишь потому, что он спал. А проснется Черный Дракон и [сожрет] тебя без остатка!

Ныне [омут] в царстве Сун поглубже Девятой Пучины, а сунский царь пострашнее Черного Дракона. Ты раздобыл колесницы лишь потому, что он спал. А проснется сунский царь и сотрет тебя в порошок!

Некто звал Чжуанцзы [к себе] на службу. Чжуанцзы так ответил его посланцу:

– Видели вы жертвенного быка? [Как] наряжают [его] в узорчатые ткани, [как] кормят травой и бобами! Но вот его поведут, и [он] вступит в храм предков. Сможет ли он [снова] стать вольным теленком, как бы [ему этого] не хотелось?!

Чжуанцзы лежал при смерти {10}  10. Яркое атеистическое выступление Чжуанцзы против бессмертия души, которое утверждалось культом предков с его пышной похоронной обрядностью и магическим значением могилы.


[Закрыть], и ученики собирались устроить ему пышные похороны. Но Чжуанцзы воспротивился:

– К чему все это? Я считаю землю своим гробом, небо – саркофагом, солнце и луну – нефритовыми кружками, планеты и звезды – мелким жемчугом, а [всю] тьму существ – своими провожатыми. Разве мои похороны не будут совершенными?

– Мы боимся, – ответили ученики, – что [Вас], учитель, склюют вороны и коршуны.

– На земле, – сказал Чжуанцзы, – [я] пойду на пищу воронам и коршунам, под землей – муравьям. Отнимите у одних, отдадите другим. За что же муравьям такое предпочтение?!

[Если] выравнивать с помощью неровного, то и ровное станет неровным. [Если] доказывать с помощью недоказанного, то и доказанное станет недоказанным.

Знающий действует [на других] только своими знаниями. Прозорливость подтверждается [естественными законами]. Ведь давно уже [известно] что знающему далеко до прозорливого. Но разве не печально, что глупцы, опираясь лишь на виденное ими самими, несут [это] людям? Их успехи только во внешнем.