Текст книги "Темный лес (ЛП)"

Автор книги: Цысинь Лю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Тайлер не хотел обсуждать эту неприятную тему. Он взял свой атташе-кейс и положил на кровать.

– У меня есть небольшой подарок для вас, – сказал он, открывая чемодан и извлекая оттуда несколько книг. – Это новейший перевод на арабский язык.

Старик потянулся тонкой, как щепка, рукой за нижним томом.

– Ах, я прочел только первую трилогию… Я попросил купить мне остальные книги, но времени, чтобы их прочесть, так и не нашлось, а потом они потерялись… Замечательно, спасибо. Они мне очень нравятся.

– По одной легенде, вы назвали свою организацию, вдохновившись этими романами.[23]23
  (Прим. Дж. М.) Название «Аль-Каида» переводится на китайский иероглифами цзи-ди; это же выражение является названием серии романов «Основание» Айзека Азимова.


[Закрыть]

Старик аккуратно положил книгу и улыбнулся.

– Пускай это остается легендой. У вас есть деньги и технология. У нас нет ничего, кроме легенд.

Тайлер взял в руки том, отложенный стариком, и принял позу пастора, держащего Библию:

– Я пришел, чтобы сделать вас Селдоном.

Искры юмора вернулись в глаза старика.

– Да? Что от меня требуется?

– Сохраните свою организацию.

– До какого же времени нужно ее сохранять?

– До битвы Судного дня. На протяжении четырех столетий.

– Вы полагаете, что это возможно?

– Да, возможно – если она продолжит развиваться. Пускай ее душа и воля проникнут в космические силы. Ваша организация навсегда станет их частью.

– И почему же вы ее так высоко цените? – Сарказм в голосе старика зазвучал сильнее.

– Потому, что ваша армия – одна из немногих, использующих в качестве оружия человеческие жизни. Вы же знаете, что научные исследования остановлены софонами. Это ограничивает развитие компьютерных технологий и искусственного разума. Космические истребители отправятся на битву Судного дня под управлением людей. Для этого нужна армия с такой волей. Атака шаровой молнией эффективна только в непосредственной близости к цели.

– Что еще вы мне привезли, кроме этих книг?

Тайлер встал и с энтузиазмом заговорил:

– Это зависит от того, что вам нужно. Я могу снабдить вас всем необходимым для сохранения вашей организации.

Старик жестом пригласил Тайлера сесть обратно.

– Я вам сочувствую. Прошло столько лет, а вы так и не поняли, что нам на самом деле нужно.

– Так скажите мне!

– Оружие? Деньги? Нет и нет. То, что нам нужно, стоит намного больше. Организация создана и продолжает существовать не из-за далеко идущих планов Селдона. Невозможно уговорить разумного, рационального человека поверить в идеи литературного героя и умереть за них. Организация живет потому, что у нее есть нечто такое, что является основой ее существования, воздухом, которым она дышит, самой ее кровью. Без этого фактора она бы мгновенно распалась.

– И что же это?

– Ненависть.

Тайлер не произнес ни слова.

– С одной стороны, благодаря появлению общего врага, наша ненависть к Западу ослабла. С другой стороны, ненавистный Запад – это часть человеческой расы, которую трисоляриане собираются уничтожить. Так что нам будет приятно погибнуть вместе. Поэтому у нас нет ненависти к трисолярианам. – Старик развел руками. – Видите ли, ненависть ценнее, чем золото и алмазы; это оружие, равного которому нет во всем мире. Но ненависть кончилась, и не в ваших силах ее вернуть. Поэтому дни организации, как и мои, сочтены.

Тайлер продолжал молчать.

– А насчет Селдона, я бы сказал, что его план неосуществим.

Тайлер выдохнул и сел обратно на кровать:

– Так вы читали концовку?

Старик в удивлении поднял бровь.

– Нет, я не читал. Я просто так полагаю. А что, в книге план Селдона постигает неудача? Автор – исключительный человек, если это так. Я предполагал, что он напишет счастливую концовку, да поможет ему Аллах.

– Азимов давно умер.

– Как жаль; мудрые всегда умирают молодыми. Желаю ему найти свой рай, каким бы он ни был…

Большую часть обратного пути Тайлер проехал без повязки на глазах, рассматривая крутые, бесплодные горы Афганистана. Подросток, который вел его мула, настолько ему доверял, что даже оставил свой автомат висеть на седле, рядом с рукой пассажира.

– Ты кого-нибудь убил из этого автомата? – спросил Тайлер.

Подросток его не понял, но человек постарше, без оружия, который ехал рядом, ответил за него:

– Нет. Мы уже давно не воюем.

Подросток вопросительно посмотрел на Тайлера. На его полудетском лице еще не росла борода; его глаза были ясными, как голубое небо Центральной Азии.

«Мама, я стану светлячком».

* * *

На четвертых слушаниях проекта «Отвернувшиеся» Тайлер выступал с поправками к своему плану москитного роя. У докладчика, только что вернувшегося из далекого путешествия, был усталый вид.

– Я хочу, чтобы каждый истребитель в москитном флоте был оборудован двумя системами управления: ручной и автоматической. Переход на автоматическую систему позволит мне управлять всеми истребителями флота.

– Я вижу, вы не прочь порулить сами, – подначил его Хайнс.

– Я смогу дать флоту приказ объединиться в группу и направиться к месту сражения, а затем расцепиться и сформировать боевое построение. Когда оно вступит в контакт с вражеским флотом, я дам команду компьютеру на каждом истребителе выбрать свою цель и атаковать в автоматическом режиме. Я полагаю, что через три столетия такая технология нам будет доступна даже с учетом ограничений на развитие базовых наук.

– Значит ли это, что вы собираетесь лечь в анабиоз вплоть до битвы Судного дня, а потом лично принять участие в боевых действиях?

– У меня нет выбора. Вы же знаете, что я побывал в Японии, Китае и Афганистане. Ни в одном из этих мест я не нашел того, что мне нужно.

– Вы даже кое-кого навестили, – добавил представитель США.

– Это так. Я встретился с ним. Но, – Тайлер удрученно вздохнул, – и это не помогло. Я продолжу усилия по созданию подразделения пилотов истребителей. Но если мне это не удастся, тогда я сам поведу их в последнюю атаку.

Никто не проронил ни слова. Когда упоминалась битва Судного дня, люди обычно предпочитали хранить молчание.

Тайлер продолжил:

– У меня есть еще одно дополнение к плану москитного роя. Я хочу провести собственные исследования некоторых объектов Солнечной системы в тех районах, которые выберу сам. Перечень таких объектов включает в себя Европу, Цереру и несколько комет.

Кто-то задал вопрос:

– Какое это имеет отношение к флоту космических истребителей?

– Обязан ли я отвечать? – спросил Тайлер, глядя на председателя.

Никто не проронил ни слова. Разумеется, он не обязан был отвечать.

– И последнее. У меня есть рекомендация. СОП и все другие страны планеты должны умерить свою борьбу с ОЗТ.

Рей Диас вскочил со своего кресла:

– Мистер Тайлер, даже если вы заявите, что это часть плана, я все равно категорически против такого возмутительного предложения!

Тайлер отрицательно покачал головой:

– Это не часть моего плана. Предложение не связано с проектом «Отвернувшиеся». Причины должны быть очевидны. Если мы продолжим борьбу против ОЗТ, то через два или три года мы его полностью разгромим – и потеряем единственный прямой канал связи между Землей и Трисолярисом. Мы потеряем самый важный источник разведывательных данных о противнике. Я уверен, вы понимаете, к чему это приведет.

Хайнс согласился:

– Хорошо. Но это предложение должно быть внесено не Отвернувшимся. Народ видит нас троих единомышленниками. Позаботьтесь, пожалуйста, о нашей репутации.

Дальнейшие слушания вылились в безрезультатный спор, однако под конец было достигнуто соглашение поручить СОП изучить три поправки к плану Тайлера и вынести их на голосование на следующих слушаниях.

Тайлер оставался сидеть в кресле, пока зал не опустел. Он был изнурен своими поездками, и его клонило в сон. Осматриваясь в пустом зале, он внезапно осознал опасность, которую до сих пор не замечал. Ему нужно было найти врача или психолога, а также специалиста по расстройствам сна.

Ему нужно было найти кого-нибудь, кто излечил бы его от привычки говорить во сне.

* * *

В десять часов вечера Ло Цзи и Чжуан Янь шли к главному входу в Лувр. Кент посоветовал ночную экскурсию, чтобы их было удобнее охранять.

Первым, что они увидели, была стеклянная пирамида, скрытая зданием дворца от шума ночного Парижа. Она стояла неприметно, залитая бледным лунным светом, как будто отлитая из серебра.

– Господин Ло, вам не кажется, что она прилетела из космоса? – спросила Чжуан Янь, указывая на пирамиду.

– Так всем кажется, – ответил Ло Цзи.

– Поначалу она выглядит немного чуждо, но чем больше к ней присматриваешься, тем больше она врастает в пейзаж.

«Как встреча двух совершенно разных миров», подумал про себя Ло Цзи.

В этот момент вся пирамида осветилась, перекрашиваясь из лунного серебра в яркое золото. Заработали фонтаны в близлежащих бассейнах, посылая к небу струи воды и света. Чжуан Янь в тревоге бросила взгляд на Ло Цзи; ее взволновало пробуждение Лувра при их появлении. Под шум воды они проследовали вглубь пирамиды в зал Наполеона и дальше, во дворец.

Сначала они направились в самый большой выставочный зал. Он был двести метров длиной и освещен мягким светом. Их шаги гулко раздавались в пустоте зала. Ло Цзи скоро понял, что слышит эхо только своих шагов. Чжуан Янь шагала легко, как кошка, как ребенок в сказке, который попадает в волшебный замок и боится разбудить то, что там дремлет. Он пошел медленнее – не ради картин, которые его нисколько не интересовали, но чтобы любоваться Чжуан Янь с расстояния, на фоне всей этой красоты. Прекрасная восточная женщина была на удивление к месту среди статуй греческих богов, среди ангелов и ликов Богоматери, взирающих на нее со старинных масляных полотен. Как и стеклянная пирамида во дворе, она вскоре слилась с окружением и стала частью священного мира искусства. Без нее здесь чего-то бы не хватало. Завороженный, он не замечал хода времени.

Через некоторое время Чжуан Янь вспомнила о Ло Цзи и послала ему улыбку. Его сердце дрогнуло, как будто его ударила молния, брошенная в мир смертных с вершины Олимпа на картине.

– Я слышал, что человеку с натренированным глазом понадобится целый год, чтобы осмотреть всю коллекцию, – заметил он.

– Я знаю, – просто ответила она. Но ее глаза спрашивали: «Что тут поделаешь?» Потом она перенесла свое внимание обратно на картины. За все это время она осмотрела только пять из них.

– Не беда, Яньянь. Я могу каждую ночь рассматривать картины вместе с вами, целый год. – Слова вырвались сами.

Она повернулась к нему, явно в волнении:

– В самом деле?

– В самом деле.

– Вот как… Господин Ло, вы бывали здесь раньше?

– Нет. Но я был в центре Помпиду, когда приезжал в Париж три года назад. Поначалу я думал, что вам будет интереснее сходить туда.

Она покачала головой:

– Я не люблю современное искусство.

– Тогда, все это… – Ло Цзи посмотрел вокруг, на богов, ангелов и Богоматерь. – Вы не считаете, что это устарело?

– Я не люблю слишком старых работ. Я люблю картины Ренессанса.

– Они тоже довольно старые.

– Но для меня они не выглядят старыми. Художники Ренессанса были первыми, кто обнаружил, что человек прекрасен. Они изображали бога красивым и добрым человеком. Глядя на эти работы, можно почувствовать радость создавшего их художника – такую же, какую почувствовала я, впервые увидев озеро и гору, всю в снегу.

– Это, конечно, хорошо, но дух гуманизма, созданный мастерами Ренессанса, стал теперь камнем преткновения.

– Вы имеете в виду Трисолярианский кризис?

– Да. Вы наверняка заметили, что происходит в последнее время. Через четыре столетия мир постигнет катастрофа, и он вернется в средневековье; гуманизм будет растоптан.

– И искусство погрузится во мрак долгой зимней ночи?

Глядя в невинные глаза Чжуан Янь, он криво усмехнулся в душе. «Глупышка, ты говоришь об искусстве, но если человечеству суждено выжить, откат к примитивному средневековью будет невысокой ценой». Вслух же он сказал:

– Когда придет пора, может случиться второй Ренессанс. Тогда вы заново откроете забытую красоту и нарисуете ее.

Она улыбнулась слегка грустной улыбкой, явно понимая скрытый смысл утешительных слов Ло Цзи.

– Я просто думаю: когда придет конец света, что будет с этими картинами и скульптурами?

– Вас это беспокоит? – спросил Ло Цзи. Когда она упомянула конец света, он почувствовал душевную боль. Ему не удалось утешить ее, но он попробует еще раз, и теперь у него все получится. Он взял ее за руку и предложил:

– Пойдемте в выставочный зал азиатского искусства.

До того как построили вход в виде пирамиды, Лувр был гигантским лабиринтом. Чтобы попасть в любую из галерей, требовалось долго идти по многочисленным путаным коридорам. Но теперь из зала Наполеона, расположенного под пирамидой, можно было пройти в любую точку музея. Ло Цзи и Чжуан Янь вернулись ко входу. Оттуда указатели повели их к выставкам искусства Африки, Азии, Океании и Америк. Они оказались в совершенно другом мире, разительно отличающемся от галерей классических европейских шедевров.

Ло Цзи указал на скульптуры, картины и манускрипты Азии и Африки:

– Все это было взято передовой цивилизацией у отсталой. Что-то было отнято на войне, что-то украдено, что-то получено обманом, но посмотрите – они все в отличном состоянии. Даже во время Второй мировой войны эти предметы вывезли в безопасное место. – Они остановились перед фреской из Дуньхуана в стеклянной витрине. – Подумайте, через сколько потрясений и войн прошла наша страна с тех пор, когда аббат Ван передал это чудо французу[24]24
  (Прим. Дж. М.) В Дуньхуане, оазисе на Шелковом пути в сегодняшней провинции Ганьсу, располагались великолепно украшенные буддистские пещеры, населенные между четвертым и четырнадцатым веками. В 1900 году Ван Юаньлу, таоистский аббат из пещер Могао в Дуньхуане, обнаружил запечатанную пещеру-библиотеку. В ней находилось множество древних документов. Аббат позднее продал эти документы венгерско-британскому археологу Аурелю Стейну и французскому востоковеду Полю Пеллио.


[Закрыть]? Если бы фреска оставалась на месте, сохранилась бы она настолько хорошо?

– Но сберегут ли трисоляриане наше культурное наследие? Они ведь нас совсем не ценят.

– Потому что они сказали, что мы для них клопы? Но именно поэтому все и сохранится. Яньянь, вы знаете, что является проявлением высочайшего уважения к расе или цивилизации?

– Нет. Что?

– Полное ее уничтожение. Это высшая форма уважения к цивилизации. Они будут опасаться только той цивилизации, которую глубоко уважают. Потому что знают: однажды эта цивилизация разовьется настолько, что окажется способна уничтожить противника.

Они молча проследовали через двадцать четыре галереи, представляющие искусство Азии. Они шли сквозь далекое прошлое, представляя себе мрачное будущее. Незаметно для себя они достигли галереи древнего Египта.

– Вы знаете, о ком я сейчас думаю? – Ло Цзи стоял перед застекленной витриной, в которой лежала золотая маска мумии фараона. Он хотел предложить более веселую тему для разговора. – Софи Марсо.

– Из-за фильма «Бельфегор – призрак Лувра», да? Софи Марсо великолепна. В ней есть и восточные черты.

Бог весть по какой причине Ло Цзи почудились в ее голосе нотки ревности.

– Яньянь, она не настолько прекрасна, как вы. И это подлинная правда. – Он еще хотел добавить: «Среди этих картин можно найти красоту под стать ей, но твоя красота затмевает их все», но побоялся, как бы она не восприняла его слова как насмешку. Тень застенчивой улыбки промелькнула на лице Чжуан Янь. Он помнил эту улыбку из своих сновидений; сейчас он впервые увидел ее в реальности.

– Пойдемте обратно к классической живописи, – негромко предложила она.

Они вернулись в зал Наполеона, но никак не могли решить, куда им идти. Самые большие указатели показывали направление к трем ценнейшим экспонатам: Моне Лизе, Венере Милосской и Нике Самофракийской.

– Давайте посмотрим «Мону Лизу», – предложил Ло Цзи.

По пути Чжуан Янь заметила:

– Наш учитель говорил, что после посещения Лувра он почувствовал некоторую неприязнь к Моне Лизе и Венере Милосской.

– Почему?

– Потому, что туристы приходят посмотреть на эти две работы и не проявляют интереса к не столь знаменитым, но нисколько не уступающим им произведениям.

– Я как раз из этой некультурной толпы.

Они пришли к таинственной улыбке. Картина находилась за толстым стеклом; она была намного меньше, чем представлял себе Ло Цзи. Даже Чжуан Янь не выглядела особенно восхищенной.

– Она напоминает мне всех вас, – показала она на портрет.

– Всех нас?

– Отвернувшихся, разумеется.

– Что у нее общего с Отвернувшимися?

– Ну, я думаю – и это только лишь идея, не смейтесь – я думаю, сможем ли мы найти такой способ общения, который будет понятен людям, но который никогда не удастся разгадать софонам. Тогда человечество освободится от наблюдения софонов.

Ло Цзи несколько секунд смотрел на нее, а затем на Мону Лизу.

– Я понимаю, о чем вы. Ее улыбка – это то, чего ни софоны, ни трисоляриане никогда не поймут.

– Правильно. Выражение лица человека, особенно его глаз, сложно и состоит из мельчайших деталей. Взгляд или улыбка могут передать так много информации! И только люди способны эту информацию понять. Только люди могут ее почувствовать.

– Это правда. Анализ выражения лица и глаз является одной из главных проблем в работе по созданию искусственного разума. Некоторые специалисты даже утверждают, что компьютер никогда не будет способен читать по глазам.

– Тогда, значит, можно создать язык мимики, а затем говорить лицом и глазами?

Ло Цзи всерьез задумался над этим, а потом улыбнулся и отрицательно покачал головой. Он указал на Мону Лизу:

– Мы не можем прочитать даже выражение ее лица. Когда я гляжу на этот портрет, смысл улыбки меняется каждую секунду и никогда не повторяется!

Чжуан Ян восхищенно запрыгала, как ребенок:

– Но это значит, что выражение лица может передавать большой объем информации!

– Хорошо; есть вот такая информация: «Космический корабль стартовал с Земли по направлению к Юпитеру». Как вы ее передадите выражением лица?

– Когда первобытные люди начали говорить, наверняка первые слова имели лишь простейший смысл. Они могли быть проще, чем крики птиц. С тех пор язык развивался и усложнялся.

– Ладно; давайте попробуем передать простое сообщение посредством выражения лица.

– Давайте! – Она энергично закивала. – Вот, пусть каждый из нас загадает сообщение, а потом мы их друг другу передадим.

Ло Цзи на мгновение задумался.

– Я готов.

Чжуан Ян думала намного дольше, затем кивнула.

– Тогда начнем.

Они уставились друг на друга, но, не выдержав и полминуты, практически одновременно расхохотались.

– У меня было вот какое послание: «Сегодня я хотел бы пригласить вас на ужин на Елисейских полях», – сообщил он.

Чжуан Янь согнулась от смеха:

– А мое было… «Вам не мешало бы побриться!»

– Мы обсуждаем серьезные вопросы, касающиеся судеб человечества; нам полагается вести себя серьезно! – Ло Цзи с трудом удерживался от смеха.

– На этот раз смеяться не разрешается! – согласилась она, серьезная, как ребенок, меняющий правила игры.

Они отвернулись друг от друга, загадывая сообщения, затем повернулись и принялись смотреть друг другу в глаза. Ло Цзи так и подмывало расхохотаться, но он постарался подавить смех. Вскоре эта задача стала легче, потому что чистый взгляд Чжуан Янь снова начал играть на струнах его сердца.

Отвернувшийся и молодая девушка стояли глухой ночью посреди Лувра перед улыбкой Моны Лизы и смотрели друг на друга.

В плотине души Ло Цзи появилась маленькая трещинка; вскоре течение расширило ее, превратив в бурлящий поток. Он испугался и попытался устранить течь, но не смог. Плотина была обречена.

Ему показалось, что он стоит на вершине огромной скалы, а глаза девушки были бездонной пропастью внизу, покрытой морем чистых, белых облаков. Солнце светило со всех сторон, превращая облака в океан переливающихся красок. Ло Цзи почувствовал, что медленно, очень медленно скользит вперед и не может остановиться. В панике он замахал руками, стараясь ухватиться за что-нибудь. Под ногами у него был только скользкий лед. Скольжение ускорялось до тех пор, пока у него не закружилась голова, и он начал падать в бездну. И в то же мгновение радость падения стала такой невыносимой, что перешла в острейшую, на пределе выдержки, боль.

«Мона Лиза» стала расплываться. Искажались стены, плавясь, как лед, рушился Лувр, и каждый падающий камень обращался в раскаленную докрасна магму. Соприкасаясь с их телами, магма давала ощущение родниковой прохлады. Они обрушились вместе с Лувром, минуя кипящую Европу, к центру Земли, и как только достигли его, мир взорвался ливнем изумительных космических фейерверков. Затем искры потухли, и во мгновение ока космос сделался кристально чист. Звезды сплетали хрустальные лучи в гигантское серебряное покрывало, и планеты трепетали, издавая чудесную музыку. Звезд становилось все больше и больше, а потом Вселенная сжалась, и все исчезло, остался лишь животворный свет любви.

* * *

– Необходимо немедленно приступить к наблюдениям за Трисолярисом! – заявил генерал Фицрой доктору Ринье. Они находились в зале управления космическим телескопом «Хаббл II», через неделю после окончания его сборки в космосе.

– Генерал, я боюсь, это невозможно.

– Сдается мне, что вы, господа астрономы, развели тут частную лавочку, занимаетесь своими собственными делами, а не тем, чем надо!

– Я бы с удовольствием проводил свои собственные наблюдения, если бы только это было возможно. Но мы продолжаем тестировать «Хаббл II».

– Вы работаете на военных. Все, что вам нужно делать – это выполнять приказы!

– Здесь нет военных, кроме вас. Мы следуем плану испытаний, подготовленному в НАСА.

Генерал смягчил тон:

– Доктор, а нельзя использовать Трисолярис в качестве объекта пробных наблюдений?

– Объекты для пробных наблюдений были тщательно отобраны по расстоянию и по классу светимости. План испытаний был разработан с целью максимальной экономии, чтобы все этапы испытаний можно было осуществить за один поворот телескопа. Чтобы сейчас навести его на Трисолярис, нам потребовалось бы повернуть телескоп на тридцать градусов туда и на тридцать обратно. Поворот этой махины расходует топливо. Мы сберегаем деньги армии, генерал!

– Давайте тогда посмотрим, как вы их сберегаете. Я только что нашел вот это на вашем компьютере.

Фицрой предъявил астроному фотографию, которую до сих пор прятал за спиной. Это был вид сверху на группу людей, в возбуждении задравших головы, – тех же самых людей, которые сейчас присутствовали в зале управления, с Ринье в центре. Кроме них на снимке были три какие-то бабенки в завлекающих позах (по-видимому, подружки астрономов). Вечеринка проходила на крыше корпуса, в котором находился зал управления. Фотография была чистой и резкой, как будто ее снимали с десяти или двадцати метров над крышей. От обычных фотографий ее отличали сложные числа, наложенные поверх изображения.

– Доктор, вы стоите на самой высокой точке здания. У здания нет крана, как в киносъемочном павильоне, не так ли? Вы утверждаете, что поворот «Хаббла II» на тридцать градусов стоит денег. Хорошо, так сколько же тогда стоит повернуть его на триста шестьдесят градусов? И еще: все эти миллионы долларов были потрачены не для того, чтобы вы с приятелями фотографировались из космоса. Следует ли мне списать эту сумму с вашего банковского счета?

– Генерал, разумеется ваш приказ будет выполнен, – поспешно ответил Ринье, и инженеры приступили к работе.

Из базы данных извлекли координаты цели. Далеко в космосе громадный цилиндр, более двадцати метров в диаметре и более ста метров в длину, начал медленно поворачиваться. Картина звездного неба побежала по экрану в зале управления.

– Это то, что видит телескоп? – Фицрой указал на экран.

– Нет, это всего лишь картинка с системы позиционирования. Телескоп передает отдельные кадры, которые нужно обработать, прежде чем их можно будет посмотреть.

Через пять минут звезды замерли на экране. Система управления доложила, что телескоп стабилизировался. Еще через пять минут Ринье объявил:

– Готово. Теперь возвращайтесь к ориентации по плану испытаний.

Фицрой удивился:

– Что? Уже сделано?

– Да. Идет обработка снимков.

– Не можете ли вы снять еще парочку?

– Генерал, мы уже получили двести десять снимков при различном увеличении.

В это время закончилась обработка первого кадра, и Ринье указал на экран:

– Смотрите, генерал. Вот вражеский мир, который вы так жаждали увидеть.

Фицрой ничего не увидел, кроме группы из трех пятен на темном фоне. Пятна были размытыми, как уличные фонари в тумане. Это были три звезды, которые решат судьбу двух цивилизаций.

– То есть мы и в самом деле не можем увидеть планету… – Фицрой не мог скрыть разочарования.

– Разумеется, не можем. Даже когда будет построен двухсотметровый «Хаббл III», мы сможем наблюдать Трисолярис лишь при нескольких конфигурациях системы, и мы увидим его как точку, без каких-либо подробностей.

– Но, доктор, здесь есть что-то еще. Что это, по-вашему? – спросил один из ученых, указывая на место вблизи трех туманных пятен.

Фицрой наклонился поближе, но ничего не увидел. Только эксперт мог заметить это туманное пятнышко.

– У объекта диаметр больше, чем у звезды, – сообщил астроном.

Участок фотографии увеличили; теперь он занимал весь экран.

– Это щетка! – в тревоге вскричал генерал.

Дилетанты всегда придумывают названия лучше, чем профессионалы; именно поэтому эксперт, подбирая название, старается смотреть на вещи глазами постороннего. Вот так и получилось, что слово «щетка» стало нарицательным именем объекта. Генерал не ошибся, это была космическая щетка. А если точнее, то множество щетинок без ручки. Можно было также представить ее себе как вздыбленные волосы.

– Это определенно царапина в покрытии! Я упоминал в технико-экономическом обосновании, что с составным зеркалом могут возникнуть сложности, – покачал головой Ринье.

– Все покрытия прошли строгие испытания. Такой царапины быть не может. И никакой другой дефект объектива не способен привести к подобному эффекту. Мы уже обработали десятки тысяч пробных снимков, там нигде ничего такого нет, – заявил специалист с фирмы Zeiss, изготовившей зеркало.

Шум в зале управления стих. Все столпились вокруг терминала и таращились на экран. Когда стало тесно, это же изображение вывели на другие терминалы. Фицрой почувствовал перемену в настроении. Люди, уставшие от длительного тестирования и обленившиеся, подобрались и насторожились. У них, как у зачарованных, двигались лишь глаза, разгоравшиеся ярче и ярче.

– О боже! – послышалось несколько одновременных восклицаний.

Замершая толпа мгновенно взорвалась бурей активности. Фицрой слышал обрывки фраз, но для него они были чересчур техническими.

– Есть там пыль рядом с положением цели? Проверьте…

– Не надо. Я уже проверил. По наблюдениям поглощения фонового излучения звезд, пик поглощения приходится на двести нанометров. Возможно, микрочастицы углерода, плотность облака по классу F.

– Есть мнения по эффекту от столкновения на высокой скорости?

– Волна ослабевает вдоль вектора, но характеристики рассеивания… У нас найдется такая модель?

– Да. Секундочку. Вот. Скорость столкновения?

– В сто раз превышает третью космическую.

– Уже настолько большая?

– Это по консервативной оценке… Для сечения области столкновения примени-ка… да, верно. Как раз так. Просто грубо прикинь.

Пока эксперты были заняты, Ринье подошел к Фицрою.

– Генерал, не можете ли вы как можно точнее пересчитать волоски в этой щетке?

Генерал кивнул, склонился над терминалом и принялся считать.

Компьютеру требовалось четыре или пять минут для каждого расчета; но люди часто ошибались, и поэтому результаты появились только через полчаса.

– Волна в пыли образовала сферический фронт с диаметром до двухсот сорока тысяч километров, или вдвое больше Юпитера, – доложил астроном, работающий с математической моделью.

– Логично, – согласился Ринье. Он воздел руки кверху и посмотрел в потолок, как бы глядя в небеса. – Вот и подтверждение. – Его голос дрожал. Затем, как бы для себя, он повторил: – Подтвердилось, значит. Ну, вот оно… все ясно…

В зале управления снова установилась тишина – на этот раз тяжелая, давящая. Фицрой хотел задать вопрос, но при виде торжественно склоненных голов не смог раскрыть рта. Затем он услышал слабые всхлипы и увидел молодого человека, старающегося сдержать слезы.

– Прекратите, Харрис. Вы здесь не единственный скептик. Всем тяжело, – пристыдил его кто-то.

Молодой человек, Харрис, поднял заплаканное лицо:

– Я знаю, что скептицизм – это лишь способ самоуспокоения. Но я хотел прожить свою жизнь тихо и мирно! Боже, даже в этом мне не повезло!

Вновь настала тишина.

Наконец Ринье вспомнил о Фицрое.

– Генерал, позвольте мне объяснить. Три звезды окружены облаком межзвездной пыли. Недавно множество тел, движущихся с высокой скоростью, пронзили это облако. В пыли возникли ударные волны. Эти волны продолжали расти и расширяться; сейчас они вдвое больше Юпитера. Граница фронта волны почти не выделяется на фоне пыли, поэтому вблизи волны не видны. Их можно распознать только отсюда, с расстояния в четыре световых года.

– Я пересчитал щетинки. Их около тысячи, – сказал генерал Фицрой.

– Разумеется. Эта цифра подтверждает доклады разведки. Генерал, мы наблюдаем флот Трисоляриса.

* * *

Открытие, сделанное «Хабблом II», стало несомненным подтверждением реальности трисолярианского вторжения и разрушило последние надежды человечества. Поднялась новая волна безнадежности, паники и замешательства. Жизнь человеческой расы перешла в новую фазу; наступили трудные времена. Колесо истории наскочило на случайный камень и повернуло в новом направлении.

Быстрый ход времени – это единственное, что остается неизменным в мире, охваченном громадными переменами. Пять лет пролетели незаметно. остается неизменным в мире, охваченном громадными переменами. Пять лет пролетели незаметно.