Текст книги "Атрибут власти"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Полагаю, я плохой советчик такому специалисту по России, как вы, – признался Дзевоньский.

– Не нужно говорить так самоуничижительно. В данном случае будет неплохо, если вы выступите как мой оппонент. И тем более учитывая ваш специфический опыт. Мне нужен серьезный оппонент из контрразведки, чтобы выбрать подходящего журналиста.

– Кого вы наметили?

– Пока выбрал шестерых. Синкин и Уткин из «Московского комсомольца», Павзнер, Леонов и Абрамов с телевидения. Бенедиктов с радио. Вот пока эти шестеро. Дальше нужно думать, выбирая, с кем из них мы будем работать более плотно.

– Бенедиктов не подходит, – сразу сказал Дзевоньский, – он знает Курыловича и Холмского, с которыми мы работаем. Через него можно выйти на них. Это достаточно рискованно.

– Тогда убираем Бенедиктова, – сразу согласился Гейтлер, – хотя он был очень подходящей кандидатурой. Достаточно известный журналист, руководитель свободной радиостанции. Известен на Западе. Популярен в Москве. Но его кандидатуру нужно убрать. Вы правы. Нельзя, чтобы среди его знакомых был Курылович. Остаются пятеро. Как вам кандидатура Синкина? Он достаточно популярен, знаковая фигура среди демократических журналистов, газета все время публикует его острые материалы и письма к президенту. Подходит?

– Нет, – ответил Дзевоньский, – я читал его письма. Очень смело и по-своему талантливо. Но что касается президента… Это довольно опасная смесь. Откровенного хамства и плохо скрываемой иронии. Если бы не ваш план, он был бы идеальной кандидатурой для любой другой операции. Однако в данном случае Синкин не годится. Даже если его «раскрутить» по полной программе. Он слишком радикален. И я думаю, нам он не подходит.

– Приятно слышать мнение профессионала, – польстил своему коллеге Гейтлер, – я тоже об этом подумал. Давайте следующего. Главный редактор газеты Уткин. Подходит?

– Очень неплохо. Насколько я знаю, у него хорошие связи, обширный круг знакомств. Он – владелец газеты, обеспеченный человек. Его кандидатура подходит почти идеально. Но его недолюбливают многие коллеги. Удачливых людей всегда не любят. Журналисты могут не поддержать нашу кампанию. Уткин – барин, а не работяга, такие не вызывают симпатии.

– Откуда вы знаете, что его не любят?

– Если бы даже не знал, то мог бы предположить. Где вы видели, чтобы профессионалы хорошо относились к коллеге, ставшему успешным бизнесменом? Нам могут предложить потребовать выкуп из его собственных средств. Зависть? – очень сильное чувство, вызывающее ненависть.

– Вы рассуждаете как контрразведчик. Игра на человеческих слабостях.

– А вы другого мнения?

– Нет. Я с вами согласен. Эта фигура одна из самых подходящих. Но давайте возьмем следующую. Павзнер с телевидения. Ведущий аналитической программы, очень известный журналист, имеет хорошие связи среди зарубежных коллег, особенно в США, где он работал. Если в нашем деле будут задействованы американские журналисты, это только усилит эффект подачи материалов. Как вы считаете?

– Сколько ему лет?

– Сейчас посмотрю. Семьдесят. Он самый старший в этой компании.

– Опасно. В таком возрасте сильные стрессы приводят к серьезным последствиям. Наша операция может затянуться, и тогда нам понадобится врач или реанимационная палата. Кроме того, он еврей, а это нам не очень подходит.

– Опять ваши антисемитские взгляды?

– Я всего лишь констатирую факт. Мне кажется, нам лучше подобрать русского журналиста.

– Он не еврей. У него мама француженка. Но насчет возраста вы правы. Я подумаю. Следующий Леонов, тоже с телевидения. Очень популярный журналист, имеет репутацию настоящего «патриота». Говорят, во время второй чеченской войны его даже приговорили к смертной казни за одиозные выступления. Отличается крайне радикальными позициями, считается государственником.

Дзевоньский покачал головой.

– Его похищение может быть похоже на хорошо разыгранную провокацию, – возразил он, – я бы не стал с ним связываться.

– Вам трудно угодить, генерал, – Гейтлер убрал листок с данными Леонова, – этот слишком патриотичен, другой – слишком демократичен. Если будем мыслить подобными категориями, никогда не найдем подходящего. Вот у меня есть еще шестой кандидат. Павел Абрамов. Работает на радио и телевидении с начала девяностых. Имеет устойчивую репутацию демократически ориентированного журналиста. Но без радикализма. В девяносто третьем не поддержал расстрел российского парламента. Он одинаково нравится и центристам, и правым, и левым. Освещал события в Чечне вполне профессионально и без ненужной агрессии. Ему тридцать девять лет, он спортсмен, занимался пятиборьем, был мастером спорта. Женат второй раз. Имеет пятилетнюю дочь. От первого брака детей нет. Подходит?

– Спортсмен – это немного опасно, – пробормотал Дзевоньский, – и он достаточно молод. Может предпринять попытку к побегу, я уже не говорю о том, что его захват будет сопряжен с некоторыми трудностями.

– Браво, генерал! Вы нашли недостатки у всех шести кандидатур, – кивнул Гейтлер, – если вас беспокоит только его физическая форма, то это не так сложно. Ваши «костоломы» с ним справятся. Тем более что ничего особенного делать не придется. Все продумано в малейших подробностях. Только теперь давайте пройдемся снова и остановимся наконец на двух из них, чтобы прокрутить наших кандидатов более подробно. От нашего правильного выбора зависит успех всей операции.

– Я понимаю. Но вы сами предлагали мне быть вашим оппонентом. Поэтому я и пытаюсь вам возражать.

– Напишите две ваши кандидатуры, – предложил Гейтлер, – а я напишу мои. И мы сравним. Вот бумага. – Он подвинул собеседнику лист бумаги.

Тот взял ручку и задумался. Гейтлер, не размышляя, написал две фамилии. Дзевоньский наконец решился. И тоже написал две фамилии. Они протянули друг другу листки. И оба одновременно усмехнулись. На листках были написаны одинаковые фамилии. И в одинаковом порядке. Первой генералы поставили фамилию Абрамова, второй – Уткина.

– Я был неправ, когда говорил о дисквалификации вашей службы, – признался Гейтлер, – очевидно, даже военное положение не могло изменить профессионализма ваших сотрудников. Такое единодушие меня радует. Можете обосновать свой выбор?

– Конечно. Бенедиктов никак не подходит. Павзнер слишком стар. Кандидатура Леонова не вызовет большого ажиотажа среди левых журналистов, а кандидатура Синкина – среди правых. Остаются двое – Абрамов и Уткин. Но Уткин, как говорят сами русские, барин. Он владелец газеты, богатый человек, сам почти ничего не пишет. Некоторая часть русского общества может отнестись к неприятностям с ним со злорадством. Остается Абрамов. В меру демократичен, в меру патриотичен, молодой, красивый, – Дзевоньский показал на листок с его фотографией, – что тоже немаловажно. Имеет семью, маленькую дочь. Это должно разжалобить женскую аудиторию. Одним словом, идеальная кандидатура.

– Прекрасно, – кивнул Гейтлер, – значит, мы оба остановили свой выбор на Павле Абрамове. Пусть будет он. А запасным вариантом оставим Уткина. В качестве дублера. Как у космонавтов. Только нас за это не станут награждать звездами.

Дзевоньский криво улыбнулся.

– Я предпочитаю наличными, – хрипло произнес он, – это и удобнее, и надежнее.

РОССИЯ. МОСКВА. 13 ЯНВАРЯ, ЧЕТВЕРГ

Рано утром позвонил Машков. Открыв глаза, Дронго невольно прислушался к автоответчику. Машков просил взять трубку, извиняясь, что звонит в половине десятого утра. Дронго поднял трубку, хотя в такое время он обычно спал.

– Тебе разрешили уехать, – коротко сообщил Машков, – заедешь ко мне и подпишешь все бумаги. Никому ни одного слова до завершения операции. Как только мы возьмем Гейтлера, ты сможешь вернуться в Москву. Но пока я не дам сигнала, не смей здесь появляться. Ты меня понял?

– Какие сложности! Сколько у меня времени?

– Машина за тобой уже поехала. Мы заказали тебе билет на чартерный рейс в Милан, оттуда ты уж сам доберешься до Рима.

– Только этого не хватало! – разозлился Дронго. – Я не летаю чартерными рейсами и на случайных самолетах. Если не можете перебронировать, закажите мне билет на «Люфтганзу». Полечу в Рим через Франкфурт или Мюнхен. И желательно бизнес-классом. Все равно я сам буду оплачивать все расходы.

– У тебя вечно буржуйские замашки, – пробормотал Машков.

– Какие замашки? Я не очень-то помещаюсь в креслах эконом-класса. При моих габаритах.

– У нас рассказывают легенды, что ты дрался с самим Миурой.

– Это было давно и неправда, – усмехнулся Дронго. – Все равно платить я буду сам. Поэтому закажите мне нормальный билет до Рима.

– Сделаем. Еще есть просьбы?

– Есть. Вы напрасно удаляете меня из Москвы. Это ошибка, Виктор. Я могу помочь найти Гейтлера.

– На эту тему мы уже говорили. Теперь его будут искать другие люди. Мы до сих пор не выяснили, кто такой этот неизвестный поляк Дзевоньский, появившийся у Хеккета. Некоторые наши аналитики не исключают вероятности провокации со стороны самого Хеккета. Он мог намеренно увести нас в сторону, чтобы на время сбить возможные подозрения с настоящего организатора. Ты ведь сам ему не доверяешь.

Дронго промолчал. Несколько воодушевленный его молчанием, Машков добавил:

– А ты уезжай в Италию. Там сейчас тепло, хорошо.

– Ты повторяешься. Его никто не сможет найти. Ваши люди его просто не смогут вычислить. Для этого нужен другой психотип – загнанный и одинокий, как он. То есть как я.

– Это ты-то загнанный? – улыбнулся Машков.

– Он все потерял, Виктор, – работу, страну, семью. Он ненавидит людей, из-за которых лишился прошлого и будущего. Этот человек очень опасен. Исключительно опасен. К тому же он лучший специалист по террористическим операциям. Чтобы его найти, нужен такой человек, как я.

– С чего меланхолия? У тебя-то все в порядке – семья, работа, страна. Почему ты считаешь, что вы похожи?

– Той моей страны уже нет, Виктор. А семью я не могу привезти в Москву именно из-за моей работы, и ты это знаешь. Работы ты меня лишил. Что остается? Доживать пенсионером за счет Джил в Италии? Незавидная участь.

– Хватит! – разозлился Машков. – Мы все уже обговорили. Ты летишь сегодня, и никаких разговоров на эту тему у нас с тобой больше быть не может.

– Я вас понял, генерал. Счастливо оставаться!

– И не нужно принимать все так близко к сердцу. Слава богу, что они разрешили хоть этот вариант. Будь здоров! А когда все закончится, мы с тобой еще посидим. И кстати, поздравляю тебя со старым Новым годом. Жаль, что мы с тобой его не отметим.

– До свидания. – Дронго раздраженно отключился.

И почти тут же раздался новый звонок. Дронго резко обернулся, схватил трубку и сразу же зло осведомился:

– Снова хочешь мне объяснить, как красиво ты поступил?

– Я хотела пожелать вам счастливого пути, – услышал он знакомый голос Нащекиной. – Мне сообщили, что вы уезжаете.

– Извините. Я принял вас за другого…

– Догадываюсь даже за кого. Счастливого вам пути!

Она наверняка знала, что его телефон уже прослушивается, но тем не менее позвонила. Дронго подумал, что был несправедлив и к Машкову, и к ней. В конце концов, они чиновники, а не «вольные стрелки», как он.

– Спасибо за ваш звонок, – поблагодарил Дронго, – я очень тронут.

– Счастливого пути! – повторила она, не добавив больше ни слова.

Через три часа он вылетел во Франкфурт, а затем – в Рим. Вечером этого же дня Дронго был уже в Италии. И никто во всем мире не мог даже предположить, что ему еще придется столкнуться с бывшим генералом «Штази» Гельмутом Гейтлером.

РОССИЯ. МОСКВА. 14 ЯНВАРЯ, ПЯТНИЦА

Через двадцать минут должна была состояться встреча с одним из министров правительства. Им предстояло рассмотреть сложный вопрос, но президент уже знал, что встречу будут освещать журналисты сразу нескольких телевизионных каналов. Все было продумано до мелочей. Охрана привычно проверяла аппаратуру уже прибывших телевизионщиков, прежде чем пропустить их в апартаменты главы государства, а президент, сидя в кабинете за столом, слегка морщился, размышляя о предстоящей беседе с министром. Она действительно была важной, и его раздражало, что начать ее им придется с этого «телевизионного шоу».

В силу своей прежней профессии он вообще не любил обсуждать важные вопросы на людях, как не терпел и публичных дискуссий, в которых собеседники стараются блеснуть интеллектом. Президент был убежден, что деловые встречи должны проходить без присутствия журналистов, а следовательно, и излишнего популизма принимаемых на них решений. Ведь когда разговор ведется под объективами телекамер, невозможно сосредоточиться и нормально работать. Но он также понимал и необходимость освещения деятельности первого лица страны, как составной части его имиджа, пропаганды его президентских функций. Это был один из обязательных атрибутов его власти, проявляющийся в этих телевизионных картинках, очень важных для его должности.

Недавно, когда во время обсуждения сложного финансового вопроса кто-то из министров выдвинул возражения и попытался обосновать их своими фактами, президент не выдержал. Под объективами телекамер он впервые сорвался и громко попросил: «Без комментариев». И еще раз повторил свою просьбу. Это был очевидный срыв, но он не хотел признаваться в этом даже себе самому. Вынесение интеллектуального спора на широкую аудиторию ему не нравилось.

Президент прикрыл глаза. Когда несколько дней назад в театре в их с женой сторону метнулся человек с блеснувшим в руке ножом, он не испугался. Совсем не испугался. Наоборот, инстинктивно шагнул вперед, защищая жену. Там все было ясно. Кто-то пытался прорваться к нему, но он сразу же, еще до того, как злоумышленника схватили офицеры охраны, понял, что абсолютно не боится этого незнакомца. Вот если бы все было так просто и в политике!

Когда несколько лет назад бывший президент предложил ему эту должность, он тоже не испугался. Но засомневался. Из-за огромной ответственности. Потому и отказался. Однако случилось невероятное. Через несколько дней президент повторил свое предложение, и он, уже сознавая всю меру ответственности, согласился.

И затем искренне старался соответствовать своей должности. Он никогда не мечтал о такой вершине, не готовился к ней, не строил честолюбивых планов. Но, оказавшись на этом посту, отнесся к нему со всей ответственностью, с какой привык относиться к любой работе. Он очень старался. Хотя иногда случались срывы. Они были связаны и с его психологией, и с его прежней работой, и с его психотипом, который так явно проявлял себя на первом этапе его работы.

На одной из пресс-конференций, которые его так раздражали, речь зашла о террористических акциях на Кавказе. Он, не сдержавшись, пообещал «мочить террористов в сортире». Журналисты потом долго издевались над этими его словами. Через некоторое время, сразу после очередного террористического акта, когда французский журналист позволил себе нетактичный вопрос, президент снова не сдержался, предложив французу отправиться туда, где ему будет гарантировано «обрезание», проведенное по мусульманским обычаям, чтобы лучше понять проблему. Переводчики не смогли нормально перевести эту фразу. Точнее, даже не пытались, во избежание большего скандала. Но смысл ее был понятен, и это не осталось незамеченным.

Самая неприятная история была связана с атомной подводной лодкой, затонувшей в самом начале его первого президентского срока. Тогда он еще не был готов к такого рода испытаниям. Отчасти виноваты были военные, слишком много и неубедительно лгавшие по поводу этих событий. Гибель заточенных в лодке людей потрясла весь мир. Кто-то из помощников посоветовал президенту не ездить на место трагедии. Это было ошибкой. Очевидной и непростительной ошибкой. Позже он ее исправил, прибыв туда. Но он был обязан в первые же дни выступить, дать свой комментарий произошедшему. А потом его позвали на Си-эн-эн, где он снова не сумел найти нужный тон, сбиваясь то на ерническую улыбку, то на слишком серьезные ответы. Это был урок. К счастью, он оказался прилежным учеником. Больше подобных ошибок уже не допускал. И ретивых помощников не слушал.

Теперь президент знал, что обязан быть последовательным, жестким и даже жестоким, если того требуют обстоятельства. Теперь он точно знал, что любая заминка, любое отступление власти будет использовано против государства, которое он возглавляет. Теперь он точно знал, что обязан проявлять твердость до конца. Что бы ни случилось.

А случилось много страшного. Сначала произошли террористические акты в Америке, и весь мир содрогнулся от расчетливой жестокости и невероятной изощренности террористов. Затем последовал захват театрального помещения с заложниками в Москве. С самого начала было ясно, что никаких переговоров с преступниками вести нельзя. Как его тогда раздражали непрошеные политики, появлявшиеся на экранах в роли посредников! Спецслужбы получили приказ и разрешение на активные действия. Такой приказ мог отдать только президент. Они взяли штурмом здание театра, уничтожив всех засевших в нем боевиков, которые называли себя «мучениками» – шахидами, официальная пропаганда считала их террористами.

Потом произошел еще более страшный террористический акт – захват школы, в которой оказалось более тысячи заложников, в большинстве своем – детей. Применить газ там было невозможно. Решиться на штурм – немыслимо. Все понимали тупиковость этой чудовищной ситуации, при которой необходимо искать варианты достойного ее разрешения. Но развязка началась спонтанно. Вокруг школы оказалось много вооруженных людей – родственников заложников. Цепь случайных событий, непредсказуемые взрывы, гибель спасателей, прибывших на место и принятых за офицеров спецназа… Все это привело к страшной трагедии – погибли дети, много детей.

Президент открыл глаза и нахмурился. Воспоминания об этих событиях всегда отдавались в нем чувством вины. Он понимал и принимал всю долю своей личной ответственности за случившееся. Он все время пытался найти лучшее решение, соответствовать традициям великого государства, руководить которым ему довелось в один из самых драматичных моментов его истории.

В прошлом веке этим государством правили харизматические лидеры. Но время титанов ушло в прошлое. Теперь для руководства страной требовались умелые администраторы.

В истории крупных государств еще не было ни одного случая, чтобы во главе страны встал человек, не имеющий опыта руководства и публичной деятельности. А его путь к власти был особенно короток. Сначала работа в Санкт-Петербурге в качестве заместителя мэра города Кобчака. Он и тогда старался избегать публичной деятельности, оставив политику своему шефу, блиставшему ораторским искусством и манерами светского человека. Затем работа в управлении делами президента. Эти ступени карьеры не могли считаться публичной деятельностью будущего политика или кандидата, претендующего на высшую должность в стране. По существу, он был руководителем спецслужбы лишь чуть больше года, а председателем правительства – всего несколько месяцев. Но он упрямо учился. И также упрямо старался не допускать ошибок. Став премьером, он вытягивал страну из той глубокой ямы, в которую она попала. С почти разваленной после дефолта девяносто восьмого экономикой, ослабленная проявлениями местного сепаратизма, показной независимостью многих губернаторов, проводивших самостоятельную политику, отданная на откуп кучке зарвавшихся олигархов, откровенно вмешивающихся во все дела государства, подрываемая террористическими атаками изнутри страна, казалось, была обречена на распад.

Но он старался изо всех сил. Сказалась и работа его предшественника на посту премьера, который также пришел из спецслужб и сумел удержать государство от экономического коллапса. Правда, этого предшественника грубо и демонстративно убрали из-за того, что он не скрывал своих политических амбиций. Прежний президент не терпел таких людей. Поэтому и остановил свой выбор на человеке, который никак не проявлял честолюбивых замыслов и казался четким, аккуратным исполнителем…

В комнату вошел один из помощников.

– Все готово, – коротко сообщил он, – через пять минут можем начинать.

– Хорошо, – кивнул президент, очнувшись от своих мыслей, – Пахомов здесь?

– Ждет в приемной.

– Пригласите его.

Помощник кивнул и вышел из кабинета. Почти сразу вошел генерал Пахомов.

– Добрый день, – поздоровался президент, поднимаясь из кресла и пожимая руку начальнику охраны. – Что-нибудь известно об этом Иголкине?

– Психопат, – поморщился генерал, – но мы все равно проверяем все его контакты. Похоже, он просто неуравновешенный человек. Придется отправить его на лечение. Он ни с кем не связан.

– Я так и думал. Нужно передать журналистам, чтобы меньше писали об этом несчастном. Незачем уделять ему слишком много внимания.

– Да, – сдержанно согласился Пахомов и вышел из кабинета.

Уже несколько дней его офицеры вместе с сотрудниками ФСБ проверяли всю предыдущую жизнь Иголкина. И ни одного подозрительного факта, указывающего на возможное наличие заговора, не нашли. Однако Пахомова все последние дни одолевало нарастающее чувство беспокойства. Он не понимал, чем оно вызвано. О предстоящем визите президента в театр знали только два человека: сам президент и начальник его личной охраны. Иголкин оказался шизоидным неврастеником, место которого в психиатрической больнице. И тем не менее Пахомов продолжал поиски, словно пытаясь опровергнуть самого себя.