Текст книги "Симфония тьмы"

Автор книги: Чингиз Абдуллаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 14

Дронго тяжело вздохнул. Навалившееся на него тело тяжело прижало его к кровати, затруднив дыхание.

– Вы не пострадали? – озабоченно спросил незнакомец.

Дронго оттолкнул от себя тело нападавшего. Поднялся.

– Никогда не спал с мужчинами, – пошутил невесело, – не думал, что это так противно. Кажется, вы спасли мне жизнь, – обратился он к незнакомцу.

– Нет, – возразил его спаситель, – по-моему, он не хотел вас убивать. А просто хотел похитить. Для этого он и принес такой чемодан. Кажется, вы вполне в него поместитесь. Во всяком случае, ваше тело.

– Наверно, вы правы, – кивнул Дронго. – Может, вы представитесь? Мне хотелось бы знать, кому я обязан.

– Меня зовут Моше, – сказал незнакомец, – я из МОССАДа.

– Вас прислал Соловьев, – понял Дронго.

– Чтобы помочь вам, – кивнул Моше. – Я боялся опоздать. Вы неплохо держались. Это один из лучших борцов Гарлема.

– Спасибо. Интересно, как этот мерзавец попал в мой номер? Внизу в отеле такая охрана.

– Он прошел под видом посыльного, – сказал Моше, – принес чемодан. Я видел, как он поднимался. Пришел как раз в то время, когда внизу менялись смены. То есть пришел во время первой смены, сменившейся через пять минут. И вторая смена о нем ничего не знала. Он это использовал.

– Довольно ловкий трюк, – кивнул Дронго. – Давайте упакуем его в этот чемодан. По-моему, он еще может прийти в себя. Может, вы случайно знаете, кто это такой?

– Знаю, – кивнул Моше, – это Пол Карнер, довольно известный тип из Нью-Йорка. Его привез сюда Шварцман.

– И как это так быстро получают визы? – пошутил Дронго. – Что мы будем с ним делать?

– Если позволите, я его увезу, – предложил Моше, – и поговорю с ним. Он мне все расскажет.

– Вы думаете, получится? – спросил Дронго, улыбаясь.

Вместо ответа Моше подошел к телефону, поднял трубку для вызова швейцара с тележкой.

– Зачем тащить самому этого подонка? – сказал он на прощание.

На следующий день никто, кроме Дронго, не появился за завтраком. На обед спустилась только Барбара. Дронго, сидевший в одиночестве, смотрел французские газеты. Почти все писали о провале оперы Осинского, словно сорвавшись с цепи, соревновались в унизительных эпитетах, описывали полное бессилие и творческую неудачу американского композитора. Французские журналисты делали это с большим удовольствием, ведь речь шла об американском госте, словно вымещая на нем раздражение от заполонивших страну поделок американской культуры.

Увидев Барбару, Дронго, не поднимаясь, кивнул ей. Он понимал, где именно провела ночь женщина. Она села рядом с ним.

– Больше никого нет? – спросила Барбара. Под глазами у нее были круги, словно от бессонной ночи. Интересно, с нарастающим раздражением подумал Дронго, неужели этот неуклюжий Осинский так неутомим в постели, что не дает покоя даже такой сильной женщине, как Барбара?

– И никого не было, – сказал он, разведя руками. – Даже на завтраке. Я думал, и сейчас буду один.

– Я не смогла спуститься на завтрак, – честно призналась женщина, – просто очень устала. Все утро проспала у себя в номере. Потом приняла душ и заставила себя спуститься. Хотя есть мне совсем не хочется.

– Напрасно, – внешне равнодушно заметил Дронго, – здесь шеф-поваром работает один из лучших мастеров своего дела – Гай Легай. Вы видели его изысканные пригласительные на ленч, лежащие в каждом номере?

В номерах лежали специальные коробочки с приглашениями от Гая Легая. Это были фотографии его блюд, сделанные в виде приглашений. Утонченная атмосфера «Ритца» чувствовалась буквально во всем. Даже запасные пробки для шампанского были здесь с выгравированными вензелями отеля.

– Я не обращала на них внимания, – призналась Барбара, – а сегодня тем более. Просто очень устала.

Дронго молча слушал. Она вдруг поняла всю двусмысленность своей фразы и посмотрела на Дронго. Тот выдержал ее взгляд.

– Это не то, что вы думаете, – прошептала она.

– Это не мое дело, – холодно ответил Дронго.

– Нет, – покачала она головой, – я видела, как вы вчера обернулись. И вижу, как вы на меня сейчас смотрите. Осинский взял меня именно потому, что я ему понравилась.

– Это я уже понял.

– Ничего вы не поняли. Он как ребенок. Ему просто нужен был рядом сильный друг. Сильная женщина, если хотите. Он рано потерял отца и воспитывался среди женщин. Понимаете, как это серьезно? У него практически никогда не было своей женщины.

Дронго молчал. Просто положил вилку и нож и молчал.

– Я иногда остаюсь у него в номере, – с явным вызовом сказала Барбара, – он просто несчастный человек. Сильно подвержен разного рода меланхолии. Несмотря на мировую славу, очень неуверен в себе, замкнут. Любая женщина, проявляющая к нему интерес из чисто меркантильных соображений, кажется ему Мадонной, сошедшей на землю для встречи с ним. Даже если у нее чисто практический интерес.

– Я должен его пожалеть? – спросил Дронго чуть раздраженно.

Она чутко уловила это раздражение. Медленно покачала головой.

– Не стоит. Просто я хотела, чтобы вы все поняли.

– Каждый мужчина ищет в женщине нечто невозможное. Какую-то тайну. И подсознательно всегда хочет иметь рядом женщину-мать, полностью преданную ему, любящую, заботливую. В сочетании с ее сексуальностью это и есть недостижимый идеал, – ответил Дронго более спокойным тоном, – поэтому я, кажется, начинаю вас понимать.

– Нет, – возразила она, – вы опять не поняли. Он не совсем мужчина. В общем, он не совсем состоятелен в интимной жизни.

Дронго изумленно посмотрел на нее.

– Вы хотите сказать…

– Да, – кивнула она, – он почти импотент. Нужны очень большие усилия, чтобы он хоть как-то мог себя выразить. И не всегда у него все получается. Это у него, видимо, давно, еще до того, как он стал такой знаменитостью.

Он вдруг понял и оценил эти круги под глазами, эту усталость, этот почти равнодушный тон. Она не лжет, понял Дронго. Усталость в ее глазах была другого рода. Он слишком односторонне все оценивает. Дронго взял ее руку и бережно поднес к губам.

– Простите, – сказал он, чуть дотрагиваясь губами до ее руки.

– За что? – спросила женщина. В ее глазах были слезы.

– Я заставил вас плакать, – сказал Дронго.

И потом они долго молчали. На десерт она традиционно не осталась. Только попросила кофе в номер. И, кивнув на прощание, вышла из ресторана. Дронго проводил ее взглядом и попросил официанта принести ему какой-нибудь коньяк. Он сидел довольно долго в одиночестве, пока в ресторане не появился Моше. Он стремительно пересек зал и сел рядом с Дронго.

– Мы, кажется, с вами сегодня уже встречались, – равнодушно заметил Дронго.

– Я все узнал, – торопливо сказал Моше. – Ястреб не хотел вас убивать. Он прислал Пола, чтобы тот сумел вас вытащить из отеля. Мы проверили. Там, где он должен был ждать своего партнера, его уже нет. Он, видимо, дежурил у отеля «Ритц» и, увидев, как выносят его тяжелый чемодан, все понял. Понял и снова скрылся. Мы просто не успели.

– Ничего другого я и не ожидал, – признался Дронго, – надеюсь, хоть его партнера я больше никогда не увижу?

Моше поднялся с кресла.

– Это я вам обещаю, – сказал он, – вы никогда больше о нем не услышите.

И быстро вышел из ресторана.

Он был в костюме. Интересно, подумал Дронго, где он оставил свое пальто? В холле отеля он не видел гардероба. Или сотрудник МОССАДа тоже живет в этом отеле? Он покачал головой. Бедняга Хемингуэй даже не подозревал, сколько интересного произойдет здесь после его смерти.

Он попросил принести немного выпивки. Официант с удивлением смотрел на гостя, не выпившего и то, что он принес до этого. Дронго поднялся к себе только через полчаса. Следовало подготовиться к вечернему приему. Вспомнив о приеме, он позвонил в номер Якобсона. Тот поднял трубку лишь после восьмого звонка.

– Здравствуйте, – сказал Дронго, – вчера вы так быстро ушли из театра, что я ничего не понял.

– Да, я себя плохо почувствовал, – равнодушно-чужим голосом ответил Якобсон.

– Вы читали сегодняшние газеты? – спросил Дронго. – Нашего друга там довольно сильно ругают. По-моему, третье представление было куда хуже двух предыдущих.

– Может быть, – согласился Якобсон, – я не видел этих газет.

– Мне казалось, вас интересует все, связанное с музыкой Осинского, – еще больше удивился Дронго.

– Я просто немного утомился, – ответил Якобсон.

Надеюсь, у него иная, чем у Барбары, причина, подумал Дронго.

– Вы не пойдете вечером на прием к премьер-министру? – спросил он, уже не надеясь услышать положительный ответ.

– Не пойду, – подтвердил его худшие опасения Якобсон, – у меня сильно болит голова. Поезжайте лучше вы втроем.

– Хорошо, – Дронго подумал, что уже ничему не стоит удивляться, – я просто хотел с вами поговорить.

– О чем?

– Сегодня меня чуть не убили в моем номере, – коротко сообщил Дронго, – это был один из партнеров Ястреба. По-моему, я был прав. Он в первую очередь будет охотиться за мной, обрадованный возможностью свести счеты.

– Да, – согласился Якобсон, – похоже, вы действительно правы.

– Я позвонил, чтобы обсудить некоторые возможные варианты нашего будущего поведения. И европейского турне маэстро Осинского.

И вдруг он услышал абсолютно невозможный ранее ответ:

– Не стоит так беспокоиться, мистер Саундерс. Может, мы даже отменим это турне. В конце концов, безопасность нашего друга важнее всего. Мы уедем в Америку, а вы сможете вернуться к себе домой. Гонорар вы, конечно, получите за три месяца. Раз угроза так велика, мы просто не можем рисковать.

«С чего бы это? – удивленно подумал Дронго. – Он, кажется, сходит с ума».

– Я должен уехать? – не поверил он услышанному.

– Да, мистер Саундерс, – тяжело подтвердил Якобсон, – и как можно быстрее. Видимо, мы несколько ошиблись. Личная ненависть к вам Ястреба гораздо сильнее, чем порученное ему дело.

Глава 15

На прием они поехали в привычном составе. Только на этот раз «Роллс-Ройс» сопровождали сразу два «Мерседеса», и по прибытии у машин остались двое охранников. Сам прием, очевидно планировавшийся супругой премьера как грандиозное событие года, превратился в скучную, утомительную, нудную церемонию. О вчерашнем провале оперы никто не говорил открыто, но подспудно эта мысль витала в воздухе, читалась на равнодушных лицах гостей.

Пришло поздравление от президента, гораздо более скромное, чем на это можно было рассчитывать после премьеры оперы. Осинский, чувствовавший какую-то гнетущую атмосферу и расстроенный вчерашней неудачей, был в подавленном состоянии. Он почти не отвечал на приветствия знакомых, не узнавая многих, кто еще вчера рвался познакомиться с ним, а сегодня лишь холодно кивал ему в знак приветствия.

Лишь несколько человек, очевидно, не приемлющих конъюнктуры, подходили к Осинскому, искренне общаясь с композитором. Среди них была и Кэтрин Муленже. Дронго с удивлением узнал, что это ее творческий псевдоним. Женщина была аристократкой со знаменитой родословной, представительница известного дворянского рода.

Барбара была, как всегда, на уровне. На этот раз она появилась в темно-бордовом, со спадающими вниз тяжелыми складками платье. Косметика была подобрана в тон. Дронго долго смотрел на ее наряд, а потом, не выдержав, подошел к ней.

– Вы, как всегда, великолепны, – сказал он с неподдельным восхищением. – Я давно смотрю на вас.

– Спасибо, – повернула голову женщина. После разговора за обедом между ними установилось нечто похожее на дружбу.

– Чье это платье? Я знаю, вы любите американских модельеров. Если бы не эти складки, я бы решил, что оно от Келвина Кляйна. А так – не знаю.

– Это Анна Кляйн, – засмеялась Барбара, – вы так же хорошо разбираетесь и в одежде. Может, маэстро следует взять вас на должность консультанта по костюмам?

– Кажется, там я принесу больше пользы, – кивнул Дронго, – меня мучает совесть за двоих погибших ребят. Они записаны в мой личный кредит убийце. А я люблю подводить баланс по всем показателям.

– Я думала, Якобсон пугает, – призналась Барбара, – мне не верилось, что кто-то может захотеть убить Джорджа. Он слишком занят своим творчеством. И слишком безобиден. Поэтому я не верила.

– У него много друзей?

– Думаю, немного. Родных у него нет никого. Есть много известных знакомых, в том числе и среди очень популярных людей. Самый близкий из них – сенатор Боб Доул. Они часто встречаются. Два самых популярных канзасца, как любит говорить сам сенатор. Во время прошлой предвыборной кампании в сенат Осинский специально прилетел, чтобы агитировать за Доула. Он ездил по всему штату, потратил на это две недели. И сенатор победил.

– Кто еще?

– В Америке еще несколько человек. Ведущий телевизионных новостей Эрик Брендон, руководитель национального оркестра в Вашингтоне Теодор Шварц. Джордж трудно сходится с людьми.

– А Якобсон с ним давно?

– Мне иногда кажется, что он его скрытый отец, – чуть улыбнулась Барбара, – хотя Якобсон старше Джорджа лет на десять, не больше. Но он очень заботливый и предусмотрительный. Работает с Джорджем уже лет пять.

– Ясно, – кивнул Дронго, – как раз после того, как начались успехи Осинского.

– Да, – оживилась Барбара, – Джордж очень любит вспоминать эту историю. Он мне несколько раз рассказывал, как сидел в Лос-Анджелесе голодный и без денег. К тому же в этот день его ограбили, сняли даже его единственные ботинки. И в этот вечер у него появился Песах Якобсон, как спасительный луч надежды. И сразу предложил огромную сумму денег. Осинский даже вначале не поверил ему, решив, что это плохо поставленная шутка.

Но, получив деньги, сразу переехал в лучший отель города и на следующий день заключил контракт с Якобсоном. Нужно сказать, что условия контракта были всегда в пользу Джорджа. Якобсон работает почти даром. Мы специально в прошлом году приглашали адвоката со стороны, чтобы он проверил условия контракта. Он все проверил и заявил, что Якобсон не человек, а просто божий ангел, слетевший с небес, чтобы помочь Джорджу. Настолько прекрасные условия контрактов он предлагает Осинскому. С тех пор Джордж доверяет Якобсону безгранично. Впрочем, он и раньше ему очень доверял.

– Понятно, – опять кивнул Дронго, – а при чем тогда этот Фонд, который представляет Якобсон?

– У них целая программа, – оживилась Барбара. – Мы были в одном из их центров. Они занимаются очень нужными вещами: помогают голодающим странам, закупают лекарства, шприцы, перевязочные материалы, строят больницы. Джордж даже пожертвовал им сто тысяч долларов, хотя Якобсон и просил этого не делать.

Мимо прошел официант с подносом в руках, и они взяли по бокалу шампанского.

– У него есть знакомые среди сотрудников Фонда? – уточнил Дронго. – Может, вы слышали такое имя – Рамеш Асанти?

– Нет, – Барбара покачала головой, – никогда не слышала. Мы вообще мало с ними контактируем. Просто иногда Якобсон ездит по их делам. Но Джордж не возражает. Он понимает, как это важно. Якобсон их внештатный консультант.

– У него есть семья?

– Кажется, была. Но он никогда о ней не рассказывает.

– Скажите, Барбара, а как вы оцениваете подобный альтруизм? Вам он не кажется странным? – Не знаю, – улыбнулась она, – иногда кажется. Якобсон очень умный человек, много знающий. Он ходячая энциклопедия: блестяще разбирается в экономике, политике, истории. Мне часто кажется, что он занимается не совсем своим делом. Такой человек мог бы встать во главе собственного дела и сразу разбогатеть. Видимо, это ему не нужно. А может, у него просто такой обет. Он глубоко верующий человек. Может, это произошло из-за того, что он сменил свою веру.

– Как? – быстро спросил Дронго. – Что вы сказали?

– Он ведь еврей по имени и фамилии, но я видела, как он ходит в католические храмы, молится там. Он, наверно, крещеный еврей. Я слышала, что в Израиле есть даже общество «Евреи за Христа». Может, он один из них? Но он христианин, это точно.

– Как интересно, – ровным голосом произнес Дронго, – возможно, поэтому он решил полностью посвятить себя подобной деятельности и занимается благотворительностью, отдавая всего себя Джорджу Осинскому. Такое возможно?

– Не знаю, – ответила Барбара, – но он странный и загадочный человек. Очень целеустремленный, подвижный, энергичный. Он меньше всего похож на кающегося грешника. В общем, это не тот образ, которому он может соответствовать.

– А вы? – спросил Дронго. – Вы тоже верующая?

– Не знаю, – ответила Барбара, – наверно, да. Но родители у меня были приверженцами баптистов.

– А сам Джордж?

– Неужели вы не догадались? Конечно, верующий. И очень набожный. Он же из польской семьи. А там традиционно все католики.

– Верно. Но мне казалось, что, прожив столько лет в Америке, его семья вполне могла измениться. Хотя, наверно, вы правы. Я обязан был вспомнить о его фамилии. А ваши охранники? Ваши личные охранники – Хуан, Брет и Мартин, они все католики?

– Нет, конечно. – Она выпила шампанское и, подозвав официанта, поставила бокал на поднос. Дронго, чуть пригубивший янтарный напиток, тоже вернул свой бокал.

– Хуан, кажется, вообще неверующий. Во всяком случае, я видела, как он морщился, когда Осинский шел в храм. Брет, по-моему, лютеранин, но точно я не знаю. А вот Мартин точно еврей. Вернее, у него мать еврейка. Я ее знаю. Она живет в Лос-Анджелесе и иногда приезжала к нам навещать своего сына.

– Полный интернационал, – кивнул Дронго.

– Там что-то произошло, – показала Барбара в сторону двери, куда потянулись многие гости. Дронго взглянул. И не поверил глазам. Там стоял Песах Якобсон. Снова улыбающийся, как всегда, немного самоуверенный, в элегантном смокинге, так красиво на нем сидевшем.

Несмотря на опоздание, он чувствовал себя достаточно уверенно. Подошел к премьеру, поцеловал руку его супруге. И словно что-то изменилось. Как будто застывшая картинка пришла в движение. И сменилась сама атмосфера. Теперь все наперебой начали говорить об Осинском. К нему потянулись люди, многие открыто восхищались его творчеством. Композитор начал улыбаться, весело шутить.

От Дронго не укрылось и то обстоятельство, как вошедший в зал Якобсон кивнул нескольким людям, словно давая им понять, как именно нужно действовать. Среди них была и Кэтрин Муленже. Заинтересовавшись, он подошел ближе. Новая звезда французской прозы рассказывала послу Германии, каким невероятным успехом пользуется музыка Джорджа Осинского в мире и какой успех был вчера на премьере его оперы.

Случилось непонятное. Все словно начали забывать о вчерашнем провале, о тягостной атмосфере сегодняшнего вечера. Неудачный вечер был признан лишь досадной оплошностью, и все снова вспомнили о триумфальных успехах Осинского в Америке, о первой премьере его оперы, на которой присутствовал президент Франции.

Дронго внимательно наблюдал за Якобсоном. Этот человек обладал какой-то энергией, словно заражающей всех вокруг своим оптимизмом. В один из моментов он взял за руку Джорджа Осинского, сказав ему несколько слов. И счастливый Осинский кивнул ему в знак благодарности и поспешил к хозяину дома.

– Мне срочно нужно позвонить, – попросил американский гость французского премьера. Тот кивнул, подзывая к себе одного из помощников. Через минуту в руках у Осинского появился спутниковый телефон. Он быстро набрал номер. Дронго сделал еще несколько шагов вперед.

– Боб, – услышал он взволнованный голос композитора, – мне только что передали о твоем успехе. Поздравляю. Мы все здесь за тебя переживаем.

– Да, – кивнул премьер-министр, – передайте ему наш привет и пожелание успехов.

– Тебе желают успехов, – сказал Осинский, – я в доме у премьера Франции. – Он прикрыл трубку. – Сенатор вас благодарит, – сказал он и снова поздравил своего собеседника.

Дронго почувствовал, что за его спиной кто-то стоит. Он резко повернулся. Это был Песах Якобсон. Он улыбался.

– Вы меня извините, – почти искренне сказал Якобсон, – я сегодня был не в себе. Эта ужасная головная боль. Наговорил вам много ненужного. Забудьте обо всем.

– Я могу остаться? – понял Дронго.

– Вы должны остаться, – взволнованно ответил Якобсон, – мы будем работать только вместе.

– Кажется, у вас приятные новости из-за рубежа? – кивнул на говорившего Осинского Дронго.

– Да, – не очень охотно ответил Якобсон, – мы получили приятную новость из Вашингтона. Проиграв первичные выборы в Нью-Гэмпшире, сенатор Доул убедительно победил на трех других. Они ведь друзья с нашим Джорджем. Ему должно быть приятно. Вы не ответили. Я надеюсь, вы меня простили?

И он протянул руку. На его пальце блеснул аметист.

– Да, – сказал Дронго, – я уже обо всем забыл.