Текст книги "В долинах Рингваака [Рыжий Лис]"

Автор книги: Чарльз Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Чарлз Робертс
В долинах Рингваака
[Рыжий Лис]

От автора

В предлагаемой повести я попытался описать жизнь лисицы из глухих лесных районов Восточной Канады. Героя книги, Рыжего Лиса, вполне можно считать типичной лисой как с точки зрения его характерных особенностей, так и с точки зрения его образа жизни, хотя Рыжий Лис сильнее и умнее обычной, средней, лисицы. Это последнее обстоятельство отнюдь не препятствует ему быть подлинным представителем своей породы. Рыжий Лис лишь олицетворяет собой физические и умственные способности лисиц в их наивысшем выражении – эти способности проявлены лисьим родом в целом. В помете народившихся лисят обычно бывает лисенок, который сильнее и крупнее остальных и который обладает более ярким и привлекательным окрасом. Нередко случается также, что в одном и том же помете среди других лисят родится лисенок более сообразительный и более ловкий, чем все его братья и сестры. Исключительная физическая сила и исключительный ум порою соединяются в одной индивидуальности. Такое сочетание и порождает лисицу, подобную той, какую я сделал героем своей книги.

Различные случаи из жизни Рыжего Лиса, описанные в повести, основаны не только на моем знании особенностей лисьего рода, на изучении его умственных способностей – здесь тщательно учтены и свидетельства трезвых, осторожных наблюдателей. Каждое из описанных событий происходило с какой-то рыжей лисой в прошлом, как может произойти с другой рыжей лисой в будущем. Все эпизоды повести, где проявляется ум, приспособляемость или проницательность лисицы, в изобилии подтверждены показаниями людей, знающих толк в точных наблюдениях. Тут я держусь в границах установленных фактов. Что касается эмоций, проявляемых Рыжим Лисом, то даже особо недоверчивый читатель вполне может считать их эмоциями лисицы, а не эмоциями человека. Поскольку человек является тоже животным, он сам подвержен множеству эмоций, которые не могут не быть общими с эмоциями других, не столь уж малочисленных представителей животного царства. Любое детальное описание индивидуума, принадлежащего к высокоразвитому виду животных, должно заключать в себе какие-то эмоции, не совсем чуждые и человеку, если бы человек оказался в тех условиях, в каких находится данный животный индивидуум. Такой взгляд на вещи отнюдь не означает, что кто-то приписывает представителям животного мира эмоции человека, как это может показаться иным опрометчивым критикам.

Чарлз Робертс

Фредериктон, Нью-Брансуик

Август, 1905

Глава I
Ценою жизни

Два голоса – густой, словно звон колокола, лай и заливистое, истошное тявканье – вдруг зазвучали в предрассветной тишине апрельского утра. То мелодично звеня, то перебивая друг друга и на миг смолкая, усиливаясь и ослабевая, они как бы вплетались в нежные краски ландшафта, мерцающего серыми и сиреневыми отсветами солнца, которое вот-вот должно было показаться над горизонтом. В заросшей перелесками и чащобами долине, меж фермерских усадеб еще белели кое-где пятна снега, державшегося по глубоким оврагам, но на южном склоне гор, где дикий лес временами уступал место полурасчищенным бугристым выгонам, ясно давала себя знать весна. Робкая зеленая дымка уже окутывала заросли берез и тополей, стлалась по пастбищам, а клены были покрыты розовой вуалью, словно на них лег румянец восхода.

Несмотря на то что голоса собак звучали стройно и мелодично, в самом их упоении слышалось что-то зловещее, чудилась неотвратимая угроза. Уловив первые отдаленные звуки лая, донесшегося из туманной долины, старый рыжий лис вскочил со своей лежки, укрытой под кустом можжевельника на высоком речном берегу. Сна у него сразу как не бывало, лис стоял и настороженно вслушивался. Затем он сделал несколько шагов по гребню берега, который был совершенно открытым, если не считать двух-трех кустиков и камней, и на прогретых песчаных местах уже порос травой. Лис замер у входа в нору, частью загороженного ветвями можжевельника. Через несколько секунд оттуда торопливо вылезла лисица – она была мельче, чем лис, – и, навострив уши, стала позади него.

Ужасающий лай раздавался все громче, все ближе, время от времени он на минуту стихал: след, по которому мчались собаки, заводил их в густые дебри ельника и пихтача. На хитрой серовато-желтой морде старого лиса появилось озабоченное выражение: он понял, что собаки бегут по тому самому следу, который он оставил два часа назад, возвращаясь после обхода курятников на фермах. Он принял тогда все меры предосторожности, много раз сбивая и запутывая следы, но он знал, что в конце концов, несмотря на всяческие уловки и ухищрения, собаки могут оказаться вот здесь, у этой теплой норы на прибрежном бугре. А ведь его лисица лишь вчера родила лисят – пятеро слабых, беспомощных детенышей, попискивая, лежали на дне норы. Когда поджарая рыжая мать сама поняла то, что уже хорошо знал лис, она с едва слышным рычанием обнажила клыки и, загородив вход в нору, стала, не двигаясь с места, словно олицетворение свирепой решимости – грозный противник любому зверю, если это только не могучий медведь или пантера.

Однако лис великолепно сознавал, что на этот раз, чтобы отвратить надвигающуюся беду, требуется большее, чем просто отвага. Ему были известны обе собаки, чьи звонкие голоса столь некстати неслись сюда по сладкому весеннему воздуху. Он помнил, что это были неукротимые бойцы, полные сил и хорошо знавшие законы леса. Ради тех пятерых беспомощных существ, которые дремали в глубине норы, нельзя было допустить, чтобы в битву вступала мать. Если она погибнет или даже будет серьезно ранена, детенышам грозит неминуемая смерть. Насторожив свои острые уши и приподняв переднюю лапу, всею позою выразив уверенность и твердую готовность, лис задержался еще на секунду, стараясь установить, на каком расстоянии находятся завывающие собаки. Но вот струя воздуха, потянувшая из долины, донесла звуки лая совсем отчетливо: собаки были близко. Лис, словно молния, кинулся вниз по склону и побежал в заросли, спеша перехватить врага.

Ярдах в двухстах от пригорка, где была нора, по краю косогора текла речонка, теперь вздувшаяся от весенних дождей и говорливая. Некоторое время лис бежал вдоль ее русла, то по одному берегу, то по другому, и прыгал среди бешено крутящейся пены, перебираясь с камня на камень, каждую минуту отскакивая в сторону, в густые прибрежные кусты. Таким приемом он хотел запутать свой след, скрыть его как можно надежнее. Потом, решив, что он удалился от логовища вполне достаточно, выбежал на свой прежний след и, пересекая его, умышленно задержался на мгновение: свежий запах должен был теперь наверняка заглушить старый.

Лай и заливистое тявканье раздавались уже совсем близко, где-то рядом. Лис не торопился, он рысцой бежал между негустыми деревьями и оглядывался через плечо, выжидая, что будут делать собаки, напав на его свежий след. Ему не пришлось ждать и минуты. Из зеленеющих зарослей тополя выскочили собаки – они неслись, нагнув головы к земле. Впереди бежал и не смолкая лаял желто-коричневый пес с мощным загривком, висячими ушами и большой вислогубой мордой. Это был гончий-полукровка: его беспородная родительница не смогла вытравить инстинкта, передавшегося от кровного и прекрасно обученного кобеля. Второй пес, несшийся по пятам за первым, не так уж усердно принюхивался к следу; он то и дело возбужденно посматривал по сторонам и от избытка чувств визжал и тявкал. Длинные челюсти и волнистая шерсть этого рослого черно-пегого ублюдка говорили о том, что в жилах его весьма смешанных предков текла струя крови шотландской овчарки.

Достигнув места, где старый лисий след скрещивался с новым, и почуяв свежий, горячий запах, вожатый застопорил бег столь резко, что второй пес почти сшиб его с ног. Через несколько секунд собаки залаяли с удвоенным азартом, сопя и фыркая от острого щекочущего запаха. Потом они сделали круг и понеслись по свежему следу. В следующее мгновение они увидели лиса – он стоял на опушке елового перелеска и, оглядываясь, презрительно смотрел на них. В собачьих голосах зазвучали новые неистовые ноты, псы опрометью бросились к беглецу, готовые тотчас же схватить его. Но белый кончик похожего на пышное перо лисьего хвоста на какую-то долю секунды мелькнул перед их глазами и исчез в сумраке ельника.

Теперь гон был в разгаре, добыча близка, старый след забыт и оставлен). С диким ожесточением, которое все явственнее слышалось в свирепом лае, псы рвались напролом через кустарник, уходя все дальше от бесценной норы на берегу речушки. Уверенный в своей силе и ловкости, старый лис вел их мили две по прямой, выбирая наиболее трудные места, самые крутые овраги, самую густую чащобу. Лис был проворнее и легче своих противников, поэтому он без особого труда держал их на расстоянии. Но он отнюдь не хотел совсем оторваться и уйти от врага – в этом случае собаки могли потерять охоту преследовать его и вернуться туда, к старому следу. Лис рассчитывал вконец измотать собак и скрыться от них в тех местах, откуда до заветного берега будет достаточно далеко: если псы, собравшись с силами, решат возобновить погоню, его старый след, ведущий к норе, уже нельзя будет уловить ни чутьем, ни зрением.

Тем временем из-за горизонта показался краешек солнца, осветив гряду нежных, отороченных перламутровой каймою апрельских облаков и бросая пучки длинных лучей на всю равнину. Эти длинные прямые лучи будто всколыхнули земной простор: их словно уже ждали и узкие ленты дорог, и открытые поля, и густые рощи, и мерцающие излучины реки – все, что только открывалось глазу, все вдруг как бы повернулось к далекому источнику торжественного сияния, потянулось к нему. В таинственных розовых отсветах восхода четко рисовалась фигура бегущего лиса – он казался теперь до странности большим и темным. Вслед за ним неслись двое преследователей – две фантастические, кошмарные, прыгающие тени. Несколько минут и лис и собаки бежали на свету утренней зари, потом вновь скрылись в темной чащобе.

Сейчас отважный и опытный старый лис – а по своей хитрости и доблести это был истинный Одиссей всего лисьего племени – решил, что он увел врага достаточно далеко от своего жилища. Он считал, что наступило время, когда с собаками можно немного пошутить. Припустив что есть силы, он отбежал от них на безопасное расстояние, сделал две-три небольшие петли, а затем сбавил скорость. Скрытые кустами и деревьями, псы в это время не видели его, но он, ориентируясь по слуху, прекрасно знал, что они уже наткнулись на его петли. Различив в голосах собак ноту внезапной досады и смущения, он остановился и искоса посмотрел назад: если бы лисий род, наряду с другими своими лисьими способностями, умел еще и улыбаться, то теперь, глядя на эту серовато-желтую морду, можно было бы с уверенностью сказать, что лис улыбался. Не переставая ни на миг вслушиваться в тявканье и лай, лис скоро понял, что псы уже распутали его хитрые следы и опять приближаются к нему. Лис снова кинулся бежать вперед, измышляя новые уловки.

Спустя несколько минут лис выбежал к довольно широкому ручью, усеянному большими камнями. Он ступил было на лежащие в воде валуны, потом метнулся назад по собственному следу, сделал несколько шагов и, прыгнув изо всех сил в сторону, оказался на бревне, которое лежало среди кустов черники. Скользнув с бревна, лис пробежал немного назад, держа свой путь параллельно прежнему следу, и лег на сухом бугорке отдохнуть. Густые ниспадающие ветви тсуги создавали ему превосходное укрытие, а его зоркие глаза великолепно видели весь берег ручья и добрую сотню ярдов той дороги, по которой, держась следа, должны были пробежать собаки.

Минуты через две собаки, действительно, выскочили и промчались мимо, языки у них были высунуты наружу, но голоса звучали еще ожесточенней и свирепей. Сидя от собак на расстоянии тридцати шагов, лис бесстыдно смотрел на них; когда легкий ветерок доносил собачий запах, длинный нос лиса морщился от отвращения. Лис следил за собаками, и зрачки его глаз постепенно суживались, превращаясь в еле приметные поперечные щелки, за которыми блестела дегтярно-черная влага, но по мере того как гнев лиса утихал, уступая место любопытству, зрачки у него вновь делались круглыми. Теперь же лис с острым, захватывающим интересом наблюдал, как неистово заметались сбитые с толку собаки, потеряв лисий след на берегу ручья. Сначала они кинулись в воду и, выскочив на другой берег, с громким фырканьем бегали там взад и вперед. Потом псы вернулись на прежнее место к вновь обследовали его самым тщательным образом. Ничего не добившись, они, по-видимому, решили, что беглец скрыл свои следы, убежав прямо по воде, и принялись обнюхивать оба берега ручья вниз и вверх по течению на пятьдесят ярдов. В конце концов они опять возвратились к тому месту, где след исчезал, и молча сделали около него несколько кругов, все шире и шире. И вдруг желто-коричневый пес подал голос – он почувствовал запах лиса, идущий от бревна, валявшегося среди кустов черники. Вновь собачий лай огласил утреннюю тишину, а старый лис поднялся, вытянулся во всю длину, будто выражая презрение к врагам, и, не пытаясь скрыться от них, вызывающе тявкнул. Псы с ликованием приняли этот вызов и бросились вперед, но в то же мгновение лис неожиданно исчез, оставив после себя струю вонючего, едкого запаха – она словно окутала кусты и отравила воздух.

Теперь обезумевшие псы, постоянно теряя следы лиса, распутывали и разыскивали их в течение целого часа. Половину времени и сил собаки тратили на то, чтобы разгадывать разные загадки, которые то и дело предлагал им лис. Однажды они потеряли десять минут, носясь без всякого толку по огороженному овечьему пастбищу, а лис следил за их безрассудными действиями, удобно расположившись в трещине скалы на другой стороне пастбища. Лис взобрался на эту скалу с помощью овец. Когда овцы услышали лай собак, они сбились в тесную кучу и дрожа прижались к изгороди. Мягко прыгнув на густошерстую спину ближайшей овцы, лис пробежал по спинам всего стада, потом вскочил на верхнюю перекладину изгороди и оттуда махнул на скалу, в глубокую трещину. В глазах собак это было все равно, как если бы у лиса вдруг выросли крылья и он поднялся на воздух. Погоня на этом бы и кончилась, но тут, к несчастью, изменил свое направление ветер. Все время он дул с юго-запада, а теперь совершенно неожиданно потянул с востока; сбитые было с толку собаки почуяли острый мускусный запах лиса и сразу поняли, в чем тут дело. С радостным лаем они кинулись к изгороди, но лис перебежал на другую сторону скалы и бросился наутек.

Лисий ум очень изобретателен, во старый лис редко пускал в ход все свои выдумки разом. Однако сейчас был исключительный случай, и старый лис решил сделать свое дело на совесть и обескуражить преследователей вконец. Он замыслил такой стратегический план, чтобы его враги испытали неизбежный позор и унижение. Прекрасно зная каждую пядь своего охотничьего участка, он вспомнил, что в ручье есть одна глубокая бочага, через которую перекинуто тонкое деревцо. Деревцо это уже подгнило и местами едва не разваливалось. Лис часто переправлялся через ручей, используя деревцо в качестве своего персонального мостика, а дня два-три назад он заметил, что этот мостик стал совсем ненадежным. Лис решил проверить, достаточно ли он ненадежен, чтобы сослужить ему службу.

Не сделав больше ни одной петли или прыжка в сторону, лис направился прямо к бочаге, оставляя открытый след. Деревцо было цело. Оно прогнулось – прогнулось еле заметно, – как только лис ступил на него. Сметка и практическая сообразительность подсказали лису, что его тяжесть деревцо еще выдержит, но под более грузным зверем оно обрушится. Быстро и легко переступая лапами, соблюдая всяческую осторожность (ибо мочить свою шубу он терпеть не мог), лис перебрался на другой берег и поспешил скрыться за кустом, чтобы посмотреть оттуда, как развернутся события.

Добежав до бочаги, псы не колебались ни секунды. След вел к деревцу. Они побегут туда, куда ведет след. Теперь слово было только за деревцом. Как только собаки одна за другой стали на него, оно зловеще прогнулось вниз, но разгоряченные погоней охотники не обратили на это ни малейшего внимания. В следующую секунду деревцо, издав скрипучий звук, обломилось на самой середине – и собаки, визжа, уже бултыхались в ледяной воде, в наиболее глубоком месте.

Если лис рассчитывал, что неожиданная ванна окажется для псов достаточно холодной, чтобы остудить их охотничий пыл, то очень скоро он разочаровался в этом. Ни та, ни другая собака, казалось, не отвлеклись от своей цели ни на минуту. Обе они быстро подплыли к берегу, выскочили из воды и опять бросились бежать по следу. Лис в это время был уже далеко, прячась в кустарниках.

Теперь лис уже утомился и не испытывал желания выкидывать новые трюки. Он решил вести своих противников прямым путем, далеко оставить их позади и бросить в скалистых местах на той стороне холма – острые каменья там быстро изранят собакам лапы. И тогда лис сможет немного отдохнуть в безопасности, а завтра окольной дорогой он возвратится на высокий речной берег к своей норе и изящной рыжей подруге. План был хорош и вполне осуществим. Однако капризная судьба распорядилась по-иному.

Случилось так, что, когда лис, до сих пор сохранявший бодрость и все преимущества в погоне, выбежал на заросшую мхом лесную дорогу, поблизости от него оказался некий молодой фермер: с ружьем в руках он шел по большаку, пересекавшемуся с лесной мшистой дорогой. Фермер направлялся к мелким озерам, которые цепью тянулись у подножия гор, ружье его было заряжено утиной дробью, и к встрече с более крупной дичью он был совсем не подготовлен. Голоса собак – от усталости они звучали сейчас далеко не с той силой, что раньше, и в них лишь изредка прорывалась былая бешеная страсть – голоса собак дали знать охотнику, за кем идет гон. Глаза его заблестели, он тут же полез в карман, чтобы вынуть патрон с дробью покрупнее. Не успел он этого сделать, как показался лис.

Времени на замену патрона уже не оставалось. Расстояние до лиса было чересчур велико, но молодой фермер считался прекрасным стрелком и хорошо звал возможности своего ружья. Он молниеносно вскинул его и выстрелил. Гулкое эхо раскатилось по холмам, и, когда рассеялся дымок, охотник увидел, что лис стремительно метнулся в кустарник по другую сторону дороги – явно невредимый. Проклиная и ружье и свою неловкость, фермер начал тщательно осматривать следы зверя. Никаких признаков крови не было. «Промазал, ей-богу, промазал», – сказал себе охотник и, не мешкая, пошел дальше. Ему было ясно, что такого матерого лиса собакам никогда не догнать. Пусть собаки тратят время, если им нравится, он на это не согласен. А собаки пересекли дорогу как раз в тот момент, когда он скрылся за поворотом.

Хотя лис ускользнул от охотника с самым беззаботным видом и очень проворно, невредимым он не остался. Как только грянул выстрел, лис сразу почувствовал жгучую боль в крестце, словно в него вошла добела раскаленная тонкая игла. Одна шальная дробина попала-таки в цель, и теперь, когда лис вновь пустился бежать, каждый шаг причинял ему неимоверные страдания, при каждом вдохе и выдохе мучительно резало и перехватывало горло. Бежал он теперь все медленнее, его задние лапы слабели и начинали отказывать, утратив ту пружинистую силу, с которой они, посылая корпус вперед, отталкивались прежде. Голоса собак звучали все ближе и ближе, и вот уже лис понял, что бежать он больше не может. Он остановился у подошвы большого гранитного утеса, повернувшись грудью к врагам, и стал ждать – его обнаженные клыки, выступающие на узких челюстях, зловеще поблескивали.

Собаки увидели его, лишь подбежав на расстояние дюжины ярдов, – так тихо и недвижно стоял возле утеса лис. Добыча, за которой псы столь долго гонялись, была теперь перед ними – и все же, глядя на грозную осанку лиса и его обнаженные клыки, собаки остановились. Одно дело – схватить беглеца на ходу. И совсем другое – сцепиться с коварным и отчаянным врагом, когда он поставлен перед лицом смерти. Старый лис знал, что его судьба решена. Но в его маленьком теле не дрогнул ни один нерв, а страшная боль, пронзавшая все существо лиса, лишь распаляла в нем ярость и отвагу. Собаки не ошиблись, считая его опасным противником, хотя по весу и по величине он был вдвое меньше любого из них.

Псы стояли в нерешительности лишь какое-то мгновение. Они бросились на лиса почти в одно и то же время, молниеносно вонзив ему зубы в шею и морду. Оба пса злобно рычали и работали челюстями с дьявольской энергией, но никак не могли придавить врага к земле: лис молча отражал нападение, его извивающееся тонкое тело обнаруживало силу стальной пружины. Вот он сомкнул свои клыки, насквозь прокусив желто-коричневому гончему псу переднюю лапу, и тот, пронзительно завизжав, отпрянул назад, выйдя из схватки. Но черно-пегий ублюдок оказался гораздо упорнее. Хотя один его глаз был залит кровью и до самого основания разорвано ухо, он и не помышлял уклониться от врага. Как только гончий, завизжав, отскочил прочь, длинные могучие челюсти черно-пегого пса крепко и надежно стиснули горло лиса. Минуту было слышно клокочущее, приглушенное, хриплое рычание, лис, содрогаясь, делал неистовые усилия вцепиться во врага. Затем доблестный рыжий зверь вытянулся во всю свою длину на земле и уже не шелохнулся, когда победители стали терзать и рвать его на части. Такой ценою было спасено маленькое семейство, укрытое в норе у реки.