Текст книги "Маленькая страна"

Автор книги: Чарльз де Линт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

– Я даже знать не хочу, что еще случилось, – всхлипнула она.

– У Чоки беда, – потупился Дедушка. – Кто-то убил его любимую кошку Сару и прибил ее к дереву позади дома.

– О нет! – зарыдала Джейни. – Где наш Джейбс?

Она бросилась к двери и, распахнув ее, принялась громко звать Дедушкиного кота, который появился спустя несколько минут, показавшихся Джейни вечностью, и вытаращил глаза от удивления, когда она схватила его и крепко прижала к груди.

Захлопнув дверь ногой, Джейни вернулась в гостиную и, не выпуская кота из рук, медленно опустилась на диван.

– Что будем делать? – спросила она.

– Ну, до утра понедельника выбор у нас не большой, – вздохнул Феликс. – Так что предлагаю действовать согласно первоначальному плану: дочитаем книгу и спрячем ее.

– Но это не остановит их и не поможет нашим друзьям.

– Мы будем бороться.

Дедушка покачал головой:

– Без денег? Мэдден затаскает нас по судам. Нам не под силу тягаться с ним.

– Но если книга исчезнет, какой ему смысл преследовать нас? – заметил Феликс.

– Он будет мстить, – мрачно возразила Джейни.

– Я ничего не понимаю, – пожал плечами Динни. – Что особенного в этой книге? Почему ради нее Мэдден готов разрушить жизни незнакомых ему людей?

– Потому что он жаден, – усмехнулась Клэр.

– И потому что он злобен, – добавила Джейни.

– В таком случае принимайте его вызов, – твердо заявил Динни. – Вас поддержат все Бойды.

– Мы ценим это, – кивнул ему Дедушка.

– А еще мы обратимся в полицию, – продолжил Динни. – Они обязаны защитить нас!

– Но у нас нет никаких доказательств, – развела руками Клэр. – Мы даже не знаем, как выглядят эти люди – ну, если не считать Лины Грант.

– Не упоминай о ней, – оскалилась Джейни.

– Нужно подстроить ситуацию, в которой мы могли бы собрать необходимые доказательства, – предложил Феликс.

– Как это? – повернулся к нему Динни.

Феликс начал было излагать свой план, но Джейни вдруг решительно замотала головой:

– Замолчи!

– Почему?

Она указала на тени, сгущавшиеся в углах комнаты по мере наступления сумерек.

– Помнишь, что говорил Питер Гонинан о связи Джона Мэддена с тенями от предметов, сделанных человеческими руками? Да мы просто дураки! Не исключено, что Мэдден уже в курсе всего, о чем мы тут разглагольствовали.

– А при чем здесь старик Питер? – изумился Динни.

– Слишком долго объяснять, – махнула рукой Джейни. – Феликс, раз магия книги действует, значит, и все остальное может быть правдой?

Динни смущенно перевел взгляд с Джейни на Феликса.

– Магия?

– Это действительно невероятная история, – улыбнулась Джейни.

Динни неуверенно поднялся на ноги.

– Пожалуй, мне пора.

– Динни, я сожалею, что все это коснулось тебя и твоей семьи.

– Ничего, если вам понадобится помощь…

– То мы тотчас тебе позвоним.

Когда Джейни закрыла за Динни дверь и вернулась в гостиную, остальные горячо спорили о магии, тенях и тому подобном.

– Даже Гонинан не осмеливался рассуждать обо всем этом в доме – а ведь за ним Мэдден не охотился! – распалялась Клэр.

Дедушка кивнул в сторону входа, над которым красовалась маленькая бронзовая фигурка эльфа, помещенная туда на счастье.

– В доме Ян Пеналюрик защитит нас от посланников тьмы.

– При чем тут… – хотела возразить ему Клэр, но Дедушка перебил ее:

– Если ты допускаешь существование черной магии, дорогая, то должна признавать и белую.

Феликс вопросительно взглянул на Джейни. Та молча кивнула, а затем взяла старую фотографию Дан торна и принялась рассматривать знакомые черты.

Голова ее шла кругом.

«О Билли! – мысленно вздохнула она. – Думал ли ты, что творишь, когда создавал эту книгу?»

Человек, который умер и снова воскрес

Образ Христа лучше всего символизирует нашу цивилизацию. Все мы должны умереть, чтобы выжить, ибо личность распинается обществом. Вот почему так много людей ломается, вот почему лечебницы для душевнобольных переполнены: никто не может сохранить в себе личность, ибо живущий в нас внутренний герой обречен на мучительную смерть. Но наше возрожденное «я» не забудет распятия.

Леонард Коэн. Из интервью в «Музыканте» (июль, 1988)

Когда Бетт нажал на курок пистолета, время в его обычном понимании остановилось для Дэйви Роу. Он почти видел вспышку где-то в глубине ствола, видел, как пуля покидает дуло, видел, как она летит по воздуху, и слышал выстрел, прозвучавший для него словно раскат грома.

А потом его ударило в грудь, и он почувствовал резкую боль – сначала где-то под сердцем, потом в плече, а потом и по всему телу.

И тогда Дэйви понял, что умирает.

Его падение на землю длилось целую вечность – достаточно долго для того, чтобы сквозь затуманенный болью мозг успели пронестись тысячи сожалений.

О том, что у него никогда не было настоящего Друга.

О том, что у него никогда не было возлюбленной.

О том, что он никогда не мог смотреться в зеркало, не проклиная при этом Бога или судьбу, – словом, силу, повинную в его уродстве.

О том, что ему ни разу не хватило духу попытаться изменить свою жизнь – каким бы бессмысленным это ни казалось.

О том, что он так и не стал героем, которым мечтал стать и сумел бы, сложись все иначе, – героем вроде тех целлулоидных идолов, что глядели на него с экрана кинотеатра в Пензансе.

О том, что он умер, а никто не почувствует утраты, и никто не будет его оплакивать.

Разве что мать… Но о чем именно она станет сожалеть? О нем самом? Или о том, что никто не приносит в дом денег и не к кому придираться и поучать?

– Если бы у тебя не было такого порочного ума, Дэйви, – нередко говаривала она ему, – Бог не наказал бы тебя такой гадкой рожей.

Дэйви Роу не верил в Бога, однако он не мог сказать наверняка, что мать ошибалась. Во всяком случае, дурные мысли и вправду были его неразлучными спутниками: мысли разделаться с теми, кто дразнил его; мысли без спросу взять то, что, по его мнению, задолжал ему мир; мысли овладеть кем-то вроде Клэр…

Это не были мысли героя.

В них не было храбрости. Не было красоты…

Дэйви жил в состоянии вечного гнева, и единственное, что порой удерживало его от какого-нибудь страшного злодеяния, сводилось к простому страху угодить в тюрьму. Снова быть запертым в клетке, словно дикий зверь.

А теперь он умирал.

Он лежал здесь, подыхая такой же бессмысленной смертью, какой была и его жизнь, отказавшая ему в праве на что-то иное. Как подстреленная собака, он валялся в луже собственной крови, не в силах пошевелиться, не способный чувствовать ничего, кроме боли и душивших его сожалений.

Всему свое время…

Но Дэйви неожиданно осознал, что старая пословица, как и все в этом мире, оказалась лживой: его время так и не наступило.

Прошлой ночью он наконец-то совершил хороший поступок – спас Клэр от Майкла Бетта, а что получил в награду? Пулю в грудь и возможность беспомощно наблюдать за тем, как Бетт приближается к нему, чтобы сделать контрольный выстрел.

Из-за странной перемены в восприятии Дэйви Бетт показался ему почти комичным – словно воздух внезапно превратился в прозрачный мед и убийца с трудом пробирался сквозь густую массу.

Вот только в оружии не было ничего смешного.

Равно как и в самой смерти.

Хотя не исключено, что Бог, обрати он сейчас свой взор на землю, от души посмеялся бы над происходящим.

Бетт сделал шаг вперед, и Дэйви приготовился принять вторую пулю.

Но она не вылетела.

Бетт отвернулся, а потом так же медленно двинулся прочь и спустя некоторое время исчез из поля зрения Дэйви.

Боль сменилась неожиданным облегчением. Дэйви будто куда-то поплыл. Небо еще никогда не виделось ему таким синим и ярким. Звуки никогда не были такими пронзительными – Дэйви отчетливо слышал, как далеко внизу волны бьются о прибрежные скалы, как шелестят травы на ветру, как поют над головой птицы…

Он взглянул на сухой папоротник, покрывавший пустошь, и подумал о том, что пустошь эта составляла часть Великобритании. А Великобритания была частью планеты Земля, являвшейся частью космоса, в котором кружили звезды, галактики, вселенные… И все это было неразрывно связано между собой… И он, Дэйви, тоже был частью этого. Не лучше и не хуже травы под ним. Не менее важной, чем королева в Букингемском дворце, и не более значимой, нежели птичка-полевка в ближайшей живой изгороди.

Умирая, он вдруг почувствовал себя по-настоящему живым.

И тогда он понял, что это не было смертью.

Дэйви осторожно поднял руку и сморщился от боли. Однако пальцы его не нащупали открытой раны. Вместо этого они наткнулись на маленькую серебряную фляжку, которую он таскал в нагрудном кармане куртки. Он украл эту флягу у одного туриста и потом, когда мог себе позволить, неизменно наполнял ее своим любимым темным ромом.

Дэйви не был пьяницей. Просто порой ему нравилось, сидя на каком-нибудь камне, глядеть на залив, потягивать ром и воображать себя контрабандистом из старых добрых времен. Даже когда фляга была пуста, он все равно таскал ее с собой на всякий случай. И вот сегодня она спасла ему жизнь.

Дэйви нащупал вмятину в металле, – по-видимому, именно сюда ударила пуля, не задев грудь.

Но откуда в таком случае столько крови?

Дэйви снова поморщился, когда его пальцы коснулись плеча. Видимо, отскочив от фляжки, пуля оставила эту рану.

Боль была сладкой – ведь она таила в себе благую весть, заставлявшую сердце Дэйви петь от радости.

Он будет жить!

Только где же Бетт с оружием? Маловероятно, что он решил оставить его, Дэйви, здесь, еще дышащего, способного выкарабкаться и рассказать правду…

Дэйви попытался определить местонахождение убийцы, и тут с ним приключилась любопытнейшая вещь: поначалу ему казалось, что он вскидывает голову, однако в следующую секунду он осознал, что ищет Бетта разумом, никак не задействуя при этом тело. На мгновение Дэйви ощутил связь со всем окружающим миром, но сразу же утратил ее, не в силах вынести подобного напряжения. Однако теперь он мог чувствовать своего врага. Сам Дэйви по-прежнему неподвижно лежал на земле, но видел Бетта так, будто тот находился прямо у него перед глазами.

Дэйви мысленно пробирался вместе с ним через густые заросли. Он знал о том, что Бетт готовится совершить новое убийство, и хотел предупредить ни в чем не повинного человека о нависшей над ним угрозе, но не смог выдавить из себя ни звука. А потом инстинкт самосохранения принялся твердить ему: «Уходи. Уходи, пока можешь».

И Дэйви пополз, стараясь двигаться незаметно и при этом не терять связи с Беттом.

Боль, вызванная физическим напряжением, была такой острой, что периодически Дэйви терял сознание. Минуты тянулись для него словно часы. Но он полз, полз прочь, прячась в зарослях и заметая след веткой какого-то колючего кустарника.

Когда Бетт столкнул туриста вниз, Дэйви замер. Внезапно его связь с происходящим обострилась настолько, что он смог наблюдать, как бедняга полетел на скалы и разбился насмерть.

А потом связь оборвалась, и Дэйви почувствовал, что ужасно ослаб. С трудом оторвав от своей рубашки небольшой лоскут, он, действуя здоровой рукой и зубами, кое-как перевязал больное плечо.

Пуля прошла навылет. Значит, если не попадет инфекция…

Связь с Беттом неожиданно восстановилась: Дэйви ощутил, как тот, озадаченный, ищет его. Раненый снова замер.

Какое-то время Бетт рыскал по утесу, но, по-видимому, без особого энтузиазма. По крайней мере, с каждой минутой пропавшая жертва интересовала его все меньше и меньше. В голове у него творилась такая неразбериха, что Дэйви едва в ней не заблудился. Однако таинственная связь больше не прерывалась – она сохранилась даже тогда, когда Бетт наконец оставил свои поиски и зашагал по прибрежной дороге в сторону Маусхола.

Да, связь сохранилась.

Дэйви мысленно проследовал за Беттом сначала в селение, затем в Ньюлин…

«Я найду тебя, – подумал он, слишком измученный, чтобы пошевелиться. – Я найду тебя, куда бы ты ни пошел».

Всему свое время…

В сарае на окраине Маусхола был небольшой тайник, принадлежавший Вилли Килу. Дэйви нередко наведывался туда вместе с приятелем и потому прекрасно знал, под какой именно половицей Вилли прячет запасной пистолет, завернутый в бумагу и целлофан на случай сильного дождя.

Он отправится туда и совершит второй хороший поступок в своей жизни. Он избавит мир от Майкла Бетта и его страшных деяний.

Нахлынувшая усталость затуманивала разум Дэйви, погружая его в бездонные, темные глубины. Он не стал противиться, и на губах его застыла улыбка когда он позволил этой тьме поглотить себя целиком

Итак, я был там

Под дубовым листом я ночую,

Из подземной реки пью покой,

На младом жеребенке по свету кочую

И смерть усмиряю рукой.

Шотландская песня. Записано Хэмишем Хендерсоном

1

– Нам больше нельзя покидать этот мир, – сказал Эдерн. – Отныне мы с вами можем встречаться лишь в снах – наших и ваших…

– И в снах тюленей, – поспешила добавить Джоди.

– И в снах тюленей, – кивнул Эдерн с улыбкой, а затем тяжело вздохнул. – Но одних только снов недостаточно.

Его улыбка, жесты и голос были до боли знакомыми, и Джоди никак не могла привыкнуть к тому, что все это принадлежит незнакомцу. Уже знакомому, но все равно незнакомцу.

Они были вдвоем возле Мен-эн-Тола в мире, куда Джоди попала через дыру. Эдерн полулежал на траве, прислонившись к камню и вытянув перед собой ноги, а Джоди сидела напротив, на другом камне, и ритмично постукивала пятками по грубому граниту.

Из старомодной кожаной сумки Эдерн достал хлеб, пасту из тертых орехов, сладкие булочки, сыр, фрукты и нечто, по вкусу напоминающее шоколад, однако эльф сказал, что это лакомство из особого сорта орехов. Довершил обед холодный чай.

– Когда-то между нашими мирами существовала тесная связь, – продолжил Эдерн, закончив есть. – Мы обменивались стихами и песнями, предметами и идеями. Мы жили практически в едином пространстве, разделенном тончайшей стеной, пройти сквозь которую было все равно что сквозь сгусток тумана – ощущение странное, но не неприятное. Однако это было давно…

– А что случилось потом? – спросила Джоди.

– Холодное железо.

Джоди покачала головой:

– Не понимаю.

– Ваш мир помешался на металлах, но золота, серебра, меди, бронзы и олова вам вскоре оказалось недостаточно. Вам понадобилось железо из-за его прочности. Однако оно обернулось анафемой для нас и таковым остается по сей день. Тонкая грань между нашими мирами постепенно превращалась в толстую стену, и вскоре только сны поэтов могли проникать сквозь нее.

– А ты поэт? – поинтересовалась Джоди. – Однажды я видела поэта – в Трущобах. Его стихи были забавными, хотя и не всегда рифмованными. Ты какие пишешь?

– Я говорю о стихах в старом понимании, – ответил Эдерн. – Их слова наполнены магией.

– А я думала, что магия кроется в именах.

– Верно. Но ведь имена – это тоже слова, причем те, что мы усваиваем самыми первыми, только-только начиная изучать окружающий мир. Для большинства из нас они теряют свою силу, когда мы вырастаем, но над поэтами время не властно.

– Так ты все-таки поэт или нет? Ну, в том самом смысле? Ты… ты волшебник?

– В некотором роде – да.

– Тогда почему ты не использовал свою магию, чтобы сбежать от Вдовы?

– Потому что она заключила меня в тело из железа.

– В сплаве, из которого была сделана кукла, содержалось железо?

Эдерн кивнул:

– Она поймала мой спящий дух и перенесла из моего мира в ваш, а затем поместила в металлическую ловушку так, чтобы я не мог вернуться домой, где осталось спать мое настоящее тело.

– Так, значит, ты никогда не был путешественником? И Вдова не превращала тебя в Маленького Человечка, как меня?

– Нет.

– Почему ты солгал мне?

– Я не был уверен, что могу тебе доверять.

– Но теперь-то ты мне доверяешь?

– Теперь я доверил бы тебе даже собственную жизнь.

– И что же изменилось за столь короткий срок?

– Я узнал тебя. Если бы мы провели в твоем мире немного больше времени, я бы сказал тебе об этом еще там.

«Сейчас, конечно, можно говорить все, что угодно», – подумала Джоди. Но потом вдруг почувствовала, что верит Эдерну, сама не понимая почему. Может, она тоже «узнала» его, что бы под этим ни подразумевалось. А может, ей просто хотелось ему верить…

– Зачем тебе понадобилось, чтобы я очутилась здесь? – спросила она наконец.

– Наши миры нуждаются друг в друге. Они разделились, и это повлекло за собой дисгармонию, в результате которой сегодня страдают оба наши народа. Ваш мир все более стремится к упорядоченности и рационализму, все в нем разложено по полочкам. Скоро люди совсем утратят способность мечтать, верить в волшебство, радоваться встрече с чудом, и их разум покроет плотная пелена. Со временем ваш мир станет таким тусклым и унылым, что обитатели сами разрушат его своим невежеством и слепотой.

– А твой мир?

– Он становится слишком сказочным. Магия прямо-таки бурлит в нем. Все воображаемое немедленно воплощается в реальность, и если это срочно не взять под контроль, то очень скоро мой мир превратится в царство хаоса.

– Звучит как одна из сомнительных теорий Дензила, – улыбнулась Джоди.

– Как это?

– Ну, он говорит, что у каждого полушария нашего мозга своя… – девушка немного помолчала, подбирая нужное слово, – своя функция. Левое – доминирующее – похоже на капитана люггера: оно отвечает за все внешние аспекты жизни, причем следит за ними так внимательно, словно смотрит через микроскоп. А правое вмещает наше скрытое «я». Именно оно – источник всех наших чувств и инстинктов. Оно обеспечивает нам широкое видение мира, но связывает его отдельные части воедино не методом проб и ошибок, а интуитивно. Проблема заключается в том, что правым полушарием нельзя управлять так, как левым, – вот почему Дензил называет это «я» скрытым. Однако если его не задействовать совсем, она заснет. Дензил говорит, что человек может стать полноценной личностью, только если у него одинаково развиты оба полушария.

– Совершенно верно, – согласился Эдерн. – Ваш мир тускнеет, быстро превращаясь в мрачное, тоскливое место, пропитанное запахом тлена. А в моем мире так много света, что однажды он может попросту поглотить нас. Все мы – и ваш народ, и мой – наделали ошибок, которые можно исправить, только вновь объединив наши миры.

– Но ты заблуждаешься, – возразила Джоди. – В моем мире тоже есть люди, способные создавать прекрасные вещи, – художники и скульпторы, писатели и музыканты… Если в них нет вашего света, то где тогда они берут вдохновение?

– А много ли таких людей по сравнению с остальными? – прищурился Эдерн.

Джоди опустила голову.

– То же самое происходит и с нами, – вздохнул Эдерн. – У нас тоже есть мыслители и ученые, но их единицы, и, хотя они весьма уважаемы, едва ли кто-нибудь отчетливо понимает, что ими движет и что они пытаются донести до нас.

Джоди медленно кивнула:

– Это как с творцами в моем мире. Я думаю, иногда они сами не знают, что и зачем создают.

– Они подсознательно тянутся к Призрачному Миру, – улыбнулся Эдерн. – Точно так же, как мой народ тянется к Миру Железному – к вашему.

Это признание показалось Джоди прекрасным поводом спросить о том, что занимало ее с первых минуты пребывания в Призрачном Мире.

– А где твой народ?

– Они прослышали о твоем прибытии и теперь не выйдут, пока ты здесь.

– Очень мило, – надулась Джоди.

– Нет-нет, – поспешил успокоить ее Эдерн. – Не обижайся. Ничего личного – у них есть для этого веская причина. Соприкоснувшись с Железным Миром, мы навсегда теряем покой. Мы и так тоскуем по своей второй половине и мечтаем о воссоединении, а после встречи это чувство может стать настолько невыносимым, что мы попросту сойдем с ума.

– Так же как смертные, побывавшие в Волшебном Царстве?

Эдерн кивнул.

– Наши сказки повествуют о том же, – заметила Джоди. – Мол, подобный опыт способен сделать человека сумасшедшим… или поэтом. – Она пристально посмотрела на Эдерна. – С тобой так и случилось?

Он снова кивнул:

– Я проспал в вашем мире слишком долго.

– Проклятие! А со мной это тоже произойдет?

– Не знаю. Но надеюсь, что вместе мы что-нибудь придумаем.

– Но я не обладаю магическим даром, – развела руками Джоди. – Я вообще ничего собой не представляю.

– А тебе ничего и не нужно. Только сочувствие… и музыка.

Джоди рассмеялась:

– Тогда ты выбрал не того человека. Я не играю ни на каких инструментах, а когда пытаюсь петь, люди и вправду бурно аплодируют, но лишь для того, чтобы заставить меня замолчать.

– Тебе не обязательно играть или петь. Все, что от тебя требуется, – это принять нашу музыку сердцем и забрать ее с собой в твой мир.

– Но как?

– Мы все – и вы в том числе – носим ее вот здесь. – Эдерн похлопал себя по груди. – Эта музыка – биение наших сердец.

– Но если она уже во мне, как я могу принять ее еще раз?

– Ты должна научиться узнавать ее сама и научить этому других. Это не трудно – ведь истинная магия мира гораздо проще, чем мы можем себе вообразить.

– Да, но…

– Позволь мне кое-что объяснить тебе. Что тебе известно о музыке?

– Ну, я могу сказать, когда мелодия хорошая, а когда нет.

Эдерн улыбнулся:

– Люди веками сочиняют музыку, но при этом они ловят лишь слабые отголоски той настоящей, первородной мелодии, что сотворила мир и вдохнула в него магию. Именно она движет композиторами, и чем ближе они к ней оказываются, тем сильнее она притягивает их к себе. Ты ведь знаешь фольклорную музыку – например, джиги или рилы? Джоди кивнула:

– Да. Я их очень люблю.

– Их любит большинство людей, потому что они напоминают об утраченном. Над старыми ритмами время не властно. Стиль исполнения делается иным, но самое сердце музыки остается неизменным – вот почему сегодня народные мелодии звучат почти так же, как и тысячи лет назад. Они, как никакие другие, близки к первородной музыке и все же отличаются от нее, ибо являются лишь отголоском той древней песни, что змий пел Адаму и Еве, эхом самого старого танца на свете. Именно ради первородной музыки ты перенеслась сюда. Ты должна научиться узнавать ее в себе и в других. Пробуди ее, и границы между нашими мирами начнут таять.

Джоди покачала головой:

– Что-то я ничего не понимаю. Если ты уже знаешь эту музыку, почему не сделаешь все сам?

– Все жители Призрачного Мира знают ее – ведь она является основой магии, которая грозит окончательно вырваться из-под контроля. Но в вашем мире ее забыли, а она должна гармонично звучать в обоих.

– Но я не представляю, как унести ее в себе.

– Я помогу тебе. Если, конечно, ты согласишься.

– Это будет трудно… или больно?

Джоди сама не знала, почему задала этот вопрос, однако ее мучило смутное предчувствие, что новое приключение окажется не таким уж веселым – не важно, что там говорил Эдерн.

Истинная магия мира гораздо проще, чем мы можем себе вообразить.

– Будет немного больно, – признался он. – Ведь это очень старая магия, и воспоминания о ней вызовут в твоей душе не только солнечный день, но и жестокую бурю.

– А я после этого вырасту?

Эдерн покачал головой:

– Я же говорил: ты должна вернуть часть тебя, украденную Вдовой Пендер. Но музыка поможет в этом.

– А каким образом действует колдовство Вдовы, если магия покинула наш мир?

– Почти покинула, – уточнил Эдерн. – Так ты согласна?

– Я…

Теперь Джоди была по-настоящему напугана. В горле у нее пересохло, в груди поселилась мучи–| тельная пустота.

Гром и молния! Разве не об этом она всегда мечтала? Разве не жаловалась Дензилу на скуку всего пару дней назад? Разве не кричала о том, что хочет сделать что-нибудь действительно важное?

Джоди нервно сглотнула:

– Я… я попробую.

Она надеялась, что, приняв решение, почувствует себя лучше, однако этого почему-то не произошло.

– Но я боюсь, – добавила она.

– Я буду с тобой, – заверил ее Эдерн.

Вот теперь Джоди стало немного легче. Интересно, были ли ее предчувствия как-то связаны с тем, что она находилась сейчас в Призрачном Мире? По всей вероятности, да. Ведь по аналогии с теорией Дензила о двух полушариях мозга этот мир являлся миром ее подсознания, так было ли странным то, что здесь ее интуиция начала работать в полную силу? Но почему же тогда она до сих пор не слышала первородной музыки, о которой говорил Эдерн? Почему не узнала ее так, как узнала его?

От всех этих мыслей голова у Джоди пошла кругом.

– Когда мы начнем? – спросила она Эдерна. – Когда ты будешь готова.

Джоди сделала глубокий вдох и окинула взглядом залитую солнцем пустошь – повсюду виднелись кустики вереска и папоротника, можжевельник в цвету…

Она шагнула сюда из мрака своего мира. Из Железного в Призрачный. С помощью магии.

Но разве не звучала в том мире музыка перед тем, как яркий свет перенес ее сюда? Чудесная, волшебная музыка, волнующая сердце при одном лишь воспоминании? Музыка, услышав которую ты вдруг осознаешь, что спал всю свою жизнь и только теперь, разбуженный ею, проснулся, внезапно и окончательно?

Если это и есть та самая музыка, узнавать которую она должна была научиться…

Джоди улыбнулась Эдерну. Он улыбнулся ей в ответ.

Его незнакомые черты становились все более знакомыми по мере того, как они говорили. Не потому, что Джоди привыкала к ним, а потому, что училась понимать его…

– Я готова, – сказала она наконец.

2

Дензил с ужасом подумал о детях. Он должен был настоять на том, чтобы они отправились по домам! Позволить ребятишкам прийти сюда было просто безумием.

Как и вся эта история.

Ведьмы, привидения и мертвецы…

Джоди, растворившаяся в свете и музыке…

Отчаяние завладело сердцем старика, и он повернулся к остальным, но те были озабочены куда более насущной проблемой.

– Черт бы их побрал! – выругался Хенки. – Тут нам морская вода не поможет, да?

– Да, – ответил Топин. – Они сами состоят из нее и водорослей.

– Я был уверен, что Вдова не выносит соленой воды, – простонал Хенки.

– Вдова – да, но не эти существа, – тихо произнесла Кара.

Эти прижалась к Дензилу и крепко вцепилась в его руку.

– Я боюсь, – прошептала она чуть слышно.

– Я тоже, – утешил он ее.

Глаза приближающихся утопленников скорее поглощали свет лампы Хенки, нежели отражали его. Их бледная плоть слабо поблескивала в темноте, с обрывков одежды свисали нити водорослей.

А позади них вырисовывались какие-то вытянутые расплывчатые фигуры. Они словно подпрыгивали и пританцовывали, и от их зловещей пляски Дензила бросало в дрожь.

В воздухе отчетливо ощущался запах болота – такой же, как тот, что старик почувствовал прошлой ночью, когда за ними шпионили слуги Вдовы. Но Джоди говорила, что слочи были крошечными существами и двигались, с трудом перебирая шаркающими ногами.

Тогда как эти длинные твари…

Что за новую нечисть сотворила старуха Пендер при помощи своего колдовства?

Ее самой нигде не было видно, но какая нужда погнала бы ее сюда? Да, она хотела погубить их, но для этого ей вовсе не обязательно было действовать собственноручно: вызванные ею утопленники и гигантские слочи легко справятся с этой задачей.

Что ж, по крайней мере, Джоди была спасена. Слабое утешение, но все же…

– Что мы можем сделать? – спросила Лиззи.

Дети столпились у камня, за исключением Эти, Кары и Питера, которые предпочли остаться со взрослыми.

– Говоришь, утопленники состоят из морской воды? – повернулся Хенки к Топину, ухмыляясь. – А что мы делаем, когда промокаем насквозь?

Мертвецы подходили все ближе. Дензил огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия, но не нашел ничего подходящего. Их единственной защитой был молоток у Хенки за поясом и маленький перочинный ножик, который Питер Мойл достал из кармана и теперь крепко сжимал в своей дрожащей руке.

– Мы сушимся, – продолжал Хенки, отвечая сам себе. – Мы садимся у костра и ждем, когда испарится чертова влага, так ведь?

Он резко шагнул вперед, откинул верх лампы и вместе с маслом выплеснул пламя на землю. Оно вспыхнуло рядом с ближайшей парой существ и в одно мгновение перекинулось на лохмотья, покрывавшие полусгнившую плоть. В ночном воздухе, пропитанном болотной вонью, запахло паленым мясом и горелыми волосами.

Рев утопленников эхом разнесся по округе. Хенки глухо зарычал и плеснул горящего масла на вторую пару.

Теперь единственным источником света на пустоши были пылающие мертвецы.

– Атакуйте их! – закричал Хенки и, выхватив молоток, прыгнул вперед.

Он ударил одного утопленника в грудь, проделав в ней огромную дыру. Соленая вода хлынула из раны, и, сжавшись, монстр рухнул на землю бесформенным комом.

Дензил вздрогнул от отвращения и прижал Эти к себе, чтобы девочка не видела омерзительной горстки костей, оставшихся от мертвеца.

– Их можно уничтожить! – радостно взревел Хенки, бросаясь в гущу врагов.

Второй монстр упал, за ним третий. В рядах наступавших образовалась брешь.

– Бежим! – крикнул Дензил, потащив Эти и еще одного ребенка к спасительному проему.

– Приготовьте шарики с морской водой! – скомандовал Топин.

Кара полезла в сумку.

– А какой с них толк, если утопленники не боятся воды? – спросила она.

– Это не для утопленников, – пояснила Лиззи. – Это для них.

Она указала в сторону Хенки, вокруг которого уже смыкалось тесное кольцо слочей.

Кивнув, Кара швырнула шарик с водой. Брызги разлетелись по сторонам, вой и визг наполнили воздух. Кара потянулась за вторым шариком. Другие дети последовали ее примеру.

– Так их! – орал Хенки. – Топи гадов!

Вонь стала невыносимой, крики нестерпимыми.

Уцелевшие слизняки расступились.

– Кажется, у нас появился шанс, – пробормотал Дензил.

Он посмотрел на одного из слочей, в которого попала соленая вода. Теперь от него пахло еще хуже, чем раньше. Ростом он был не выше Эти, то есть фута четыре, и на вид состоял из равных частей грязи, тины и гнили. Взгляд фосфорических глаз был направлен вверх, и в нем постепенно угасала жизнь.

– Не смотри на него, – предупредил Дензил Эти.

– Поторопитесь, если не хотите стать их обедом! – рявкнул Хенки.

Все поспешили за ним с шариками наготове. Явно не решаясь нападать, слочи просто двинулись за беглецами. Следом заковыляли и утопленники.

– А где сама Вдова? – встревоженно спросила Лиззи.

– Я тоже хотел бы это знать, – процедил Топин.

Но Дензил даже думать о ведьме не желал.

– Хедрик Хенки Вэйл! – неожиданно донесся из темноты резкий голос.

Там, впереди, стояла Вдова, заслонив собой луну и раскинув руки так, словно собиралась обнять все небо.

– Нужно заткнуть ей пасть! – завопил Топин.

Дензил кивнул: если она произнесет имя Хенки три раза, они лишатся самого сильного и окажутся совершенно беспомощными. Но как остановить ведьму?

Вдова была наделена поистине могущественной магией. Она обладала способностью вызывать морских и болотных тварей, причем в любом количестве. Рядом с ней уже возникали новые слочи, и их было гораздо больше, чем оставшихся шариков с морской водой.

– Не слушай ее, Хенки! – простонала Лиззи. – Закрой уши!

Дензил мучительно думал: отступать было некуда – сзади надвигались утопленники, впереди поджидала Вдова, и не слушать ее пронзительные выкрики казалось невозможным.