Текст книги "Летнее солнцестояние (ЛП)"

Автор книги: Charles L. Harness

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Чарльз Л. Харнесс

Летнее солнцестояние

Перевод с английского Белоголова А.Б.

1. Корабль поврежден

Как только крышка спального отсека поднялась, Хор увидел мигающие огни пульта и услышал прерывистый зуммер.

Сигнал тревоги для пробуждения. Очень часто это был последний звук, который некоторые космонавты когда-либо слышали. Его кровяное давление начало подниматься. Он еще не совсем проснулся, и его тело делало это с ним. Он вздрогнул. Он больше не увидит свой дом. Никогда больше суровый Зоологический Инспектор не скажет: – Что, Хор, до сих пор нет двуногих без перьев? А Куева... она уснула, чтобы дождаться его. Любимая Куева. Она дала ему ключ от своего контейнера. – «Ты один откроешь. Иначе я буду спать вечно». – Нет, Куева, нет, нет, нет... Я могу никогда не вернуться. Но она сделала это. Женский ум... вне всякого понимания. Ну, мой друг, что теперь?

Поднимаясь с подушек, он мысленно расшифровал код сигнализации – гидравлическая система была повреждена на корме. Плохо, плохо. У него было ужасное предчувствие того, что он там найдет. Добраться до кормы. Узнать худшее.

Он провел пальцем вокруг своего герметичного шлема, расчесывая перья на плечах. Пока герметично. Затем он сел на край контейнера и задумался, не снять ли ему шлем. Он решил оставить его на месте. По крайней мере, на данный момент ему не придется принимать никаких решений о давлении в кабине и кислороде.

Все сигналы тревоги стали раздражать его. Они двигались от пульта и стены и вторглись в его внутренности и мозг, как колючие паразиты. – О, Ксерис и Морд, – простонал он.

Он потянулся за своим костюмом тепловой защиты и одновременно взглянул на потолочный счетчик. Как долго он был в бессознательном состоянии? Сорок циклов. Длительное время. Он застегнул костюм и, сгорбившись, подошел к пульту. Сначала выключить эту надоедливую сигнализацию. А теперь в хвост корабля.

Давление воздуха, видимо, держится. А это означало, что дыра в стене корабля изолировалась сама должным образом. Ракетный снаряд или метеорит? – они не могли быть слишком большими. Так почему же система внутреннего автоматического ремонта не справилась с этой проблемой? Когда он обогнул проход, ответ буквально ударил его в лицо. Струя масла ударила в его забрало. Булавочные уколы на шее и лице отразились паникой. Рефлекторно его руки ухватились за колесо клапана и погасили поток. Он вытер забрало рукавом. – Клянусь яйцом, которое родило меня! Он чувствовал себя больным. Сколько жидкости он потерял? Судя по виду шариков вязкой жидкости, невесомо плавающих вокруг него, по крайней мере, половину. Как это было возможно? Не только одна утечка? Он провел контрольным фонарем по системе труб. Вся система труб капала. Некоторые отверстия были достаточно большими, чтобы их можно было разглядеть. Другие были микроскопическими, прячась за крошечными шариками жидкости. Метеорит, очевидно, ударился о хрупкую часть стены корабля, которая затем разлетелась на тысячи высокоскоростных осколков. Его предупреждали о необходимости техобслуживания, и в результате наружный слой был подвержен усталости металла. Главный механик посмеялся бы над ним.

Он вздохнул и огляделся. Масло повсюду. Насмешливые грозди. Любого размера.

Где он мог найти жидкость нужного состава в этом забытом уголке галактики? А ремонтная лента? Он использовал последнюю пленку на солнечных батареях... сколько циклов назад?

– Хор, – мрачно пробормотал он, – ты жалкий незаконнорождённый космический мусорщик, у тебя серьезные неприятности. Ему придется приземлиться. Очень смешно. (Тебе нужно иметь чувство юмора для этих миссий сбора.) Чтобы приземлиться, ему нужно было найти планету. И не просто какую-то планету. Такую планету, чья цивилизация достаточно развита, чтобы удовлетворить его потребности.

Он пошаркал обратно через зону сбора экспонатов к комнате управления. Он прошел мимо клетки с десятиногой плотоядной рептилией, теперь спокойно спящей своим одурманенным сном в углу. Мимо телепатического дерева, которое пыталось очаровать его своими липкими ветвями в качестве следующей порции еды. Мимо плавающего клубка пуха размером с голову, у которого, казалось, не было ни рта, ни пищи, ни пищеварительной системы, но который увеличился вдвое с тех пор, как он впервые поймал его на Саргус-6. И, наконец, пустая клетка: «Двуногое существо без перьев». – Где же, во имя Ксипора безжалостного, он мог найти такой необычный экземпляр? – Ты можешь хотя бы попытаться, – увещевал его Инспектор. – Там есть много неизведанных планет.

И так он добрался до пульта пилота, где активировал экран карты. Ближайшая звезда... а, вот и мы. Желтая звезда, среднего размера. Третье образование. Все девяносто два элемента. А как насчет планет? Большая. Слишком большая. И слишком далеко. И еще эта, с великолепным кольцом. Нет. Красная? Никакого воздуха. Следующая. Есть одна... много воды, наверное, хороший воздух. Жизнь? Возможно. Цивилизация? Возможно. Продолжать. Еще две. Обе слишком горячие. Обратно к третьей. Нет выбора, на самом деле. Я иду к ней.

*      *      *

2. Не-тий занимается самоанализом

Не-тий опустилась на колени и уставилась в зеркальную поверхность бассейна с лотосами. Ей понравилось то, что она увидела – молодая женщина с прекрасной фигурой, с лицом, возможно, граничащим с красивым. Эта фигура была облачена в классическую льняную одежду, спадающую почти до сандалий, и поддерживалась широкими плечевыми ремнями, прикрывающими грудь.

Она коснулась щек чуть ниже глаз. В ее глазах была какая-то печаль. Она хотела бы использовать немного краски для век по углам для веселого акцента и, возможно, немного красного оксида железа, чтобы подчеркнуть свои щеки, но ее владелец, великий жрец, строго запретил это. – Ты живешь ради одной вещи, а не для того, чтобы украшать себя. И что это была за вещь? Если и когда священник подавал сигнал, она должна была предложить отравленное вино определенному человеку.

Она изо всех сил старалась не думать об этом. Но это было бесполезно. Она не могла думать ни о чем другом.

Жрец, служивший только богу солнца Гору, купил ее на невольничьем рынке в Оне десять лет назад. Ее родители были заключены в тюрьму за долги, и она была передана в храм богини кошек, Баст. А потом все стало расплываться. Она вспомнила, что много плакала. С ней много чего сделали. В конце концов она знала только страх, ненависть и то, что ей предстояло пережить.

А потом великий жрец-инквизитор Гор-энт-йотф купил ее и научил некоторым навыкам. – Ты проникнешь в дом библиотекаря, – сказал он. – Ты будешь слушать все, что он делает и говорит.

– Почему, мой господин?

– Потому, что это не твоя забота.

Но она знала почему. Гор-энт-йотф (это имя означало «мститель за отца Гора»), был уполномочен греческим фараоном вынюхивать ересь и нечестивость в низших и высших слоях. Особенно в высших слоях, ибо они были самыми влиятельными. Любое унижение бога-солнца Гора вызывало подозрение. Наказанием была смерть. Она вздрогнула.

Если бы ей пришлось убить Эратосфена, что бы она сделала?

В течение шести месяцев она жила в его доме как доверенная служанка. Он знал лошадей и научил ее. Она управляла его колесницей. Ему это нравилось. Его семья разводила чистокровных лошадей в Кирене, где пастбища были богатыми и сине-зелеными. Когда она ехала с ним, ее тело терлось о его тело в легком плетеном каркасе экипажа. Что-то пробудилось в ней. А теперь дошло до того, что находиться рядом с ним было пыткой, а не быть рядом с ним – еще хуже.

Она уставилась в бассейн и медленно провела кончиками пальцев по животу. – «Как я смогу выносить его ребенка? Он не представляет, как я здесь существую. Мне нужно быть богатой. Мне нужен высокий пост. Верховная жрица того или иного бога. Но это безнадежно, ибо я ничто и останусь ничем».

На воду упала тень. Она встала и медленно, бесстрастно повернулась, склонив голову. Ей не нужно было смотреть вверх. Она видела, не видя: бритая лысина, глаза, удлиненные темной косметикой, тонкая плиссированная льняная юбка с накидкой, леопардовая шкура в комплекте с когтями, хвостом и клыкастой, сверкающей головой. Его руки свисали по бокам. Ее взгляд остановился на его длинных ногтях.

На правой руке он носил три смерти в форме колец, каждое с крошечной капсулой, украшенной драгоценными камнями. Первым было медное кольцо, на котором была капсула в форме Сета, бога тьмы. На среднем пальце было серебряное кольцо с изображением лица злой богини Сехмет, убившей Осириса. Наконец на его четвертом пальце было золотое кольцо. Его капсула была сардоническим поклоном греческим завоевателям, ибо на ней было изображено лицо их бога Харона, который переправлял их мертвых через реку Стикс в Гадес.

Слабый северный ветер пошевелил резкий покров ладана вокруг ее лица. Она поняла, что именно запах возвестил о нем.

– Где же он? – спросил Гор-энт-йотф.

– Он вышел на улицу, мой господин.

– Когда он возвращается?

– Во второй половине дня.

– У меня есть основания полагать, что он нашел дорогу к могиле еретика фараона Тутанхамона. Он упоминал об этом?

– Нет, мой господин.

– Будь бдительной.

– Да, мой господин.

– Есть еще одно дело. В уединенном дворике библиотеки он делает измерение диска Гора. Внимательно слушай. Дай мне знать, если он что-нибудь скажет об этом.

– Как пожелает мой господин. Она прислушалась к шороху сандалий по дорожке из мелкого гравия. Затем она снова повернулась к бассейну, словно пытаясь спрятаться в красоте цветущего кольца. Греки привезли в Александрию странные и красивые цветы: асфодели, бархатцы, крошечную бордовую вику, пурпурные и темно-синие ирисы. Пурпурные и белые анемоны, алые маки.

Ей хотелось быть простым, безмозглым цветком, от которого требуется только красота.

«Ах, Гор-энт-йотф, великий Мститель, ты полубог, я хорошо тебя знаю. Твоя мать была оплодотворена Гором, богом-ястребом, божественным носителем солнечного диска. Стая золотых ястребов кружила над твоим домом при твоем рождении, звала и свистела тебе. Так было сказано. Будучи мальчиком-учеником в храме в Фивах, ты видел, как светящийся Бог спустился с Солнца, и он заговорил с тобой. – Отомсти за меня, – сказал Бог. – Найди гробницу Тутанхамона, который женился на третьей дочери еретика фараона Эхнатона, который отверг меня. Разрушьте эту гробницу и все, что находится внутри неё».

Так было сказано.

Она снова вздрогнула.

*      *      *

3. Раввин Бен Шем

Эратосфен уже целый час бродил по улицам, смутно представляя себе виды, звуки и запахи Александрии в полдень.

Брухей, монарший квартал величественного города, был полностью греческим, таким же греческим, как Афины, или Коринф, или даже далекая Кирена, где он родился. И вполне греческим, как и предсказал великий Александр, когда он ходил обнаженным по этому берегу напротив острова Фарос, восемьдесят лет назад, и сказал: – Постройте стены здесь, храмы там, театр вон там, гимнастический зал, бани... Мол, Гептастадия, был построен от города до острова, разделяя море на две большие гавани. Птолемей Филадельф держал свои военные корабли в Восточной гавани. Коммерческое судоходство использовало западную гавань.

Александрия, величайший город в мире, драгоценный камень Нила, жемчужина Средиземноморья, действительно была греческой. Но даже больше, чем греческой. Здесь жили все расы. Египтяне, конечно. И евреи, нубийцы, сирийцы, персы, римляне, карфагеняне. (Последние две расы были вполне вежливы друг с другом здесь, в городе, хотя в нескольких тысячах стадий к западу, их соотечественники радостно резали друг друга на Сицилии и в соседних морях.)

Он шел теперь через северо-восточный сектор, по улице евреев. У евреев был особенно изящный квартал, политеумат, выделенный для них самим Александром в благодарность за помощь в его персидских походах.

– Приветствую.

Он поднял голову. Кто-то окликнул его? Да, там был раввин, Элиша Бен Шем, спускающийся по ступеням синагоги. – Приветствую вас, благородный Эратосфен!

Геометр-библиотекарь любезно поклонился. – Мир дому Шема! Как идет перевод?

– О, очень хорошо, и это так. Священник погладил свою ниспадающую серебристую бороду и усмехнулся. – Почему я смеюсь, я не знаю. Это действительно не смешно.

Эратосфен посмотрел с сомнением. – Ну, тогда...?

Бен Шем усмехнулся. – Надо быть евреем, чтобы понять это, мой друг. Мы с вами разговариваем по-гречески, на языке эллинов. Я также свободно говорю на классическом иврите, на котором были написаны наши священные писания. Я также могу говорить на арамейском языке и других местных диалектах Иудеи. Но знаете ли вы, что здесь, в Александрии, сорок тысяч евреев говорят, читают и пишут по-гречески и только по-гречески? Они не могут прочесть ни слова из книг Моисея, а псалмы Давида для них – загадка.

– Я так и знал, – сказал человек, склонный к измерениям. – Вот, почему Птолемей привез сюда семьдесят ученых из Иерусалима, чтобы перевести еврейские тексты на греческий язык. Семьдесят. Септуагинта. На самом деле, семьдесят два, не так ли?

Бен Шем вздохнул. – Ах, Эратосфен, мой дорогой мальчик. Такие ученые. Так серьезно. Но подумайте об этом! Евреи переводят еврейский язык на язык греческий для евреев. Где то тонкое чувство иронии, любовь к парадоксам, которые отличали ваших предков от крестьянских умов? Будь ваша воля, Ахилл догнал бы зайца Зенона на одном ударе пульса.

– Раввин…

– О, не обращайте внимания. Он слегка повернул голову. – Вы все еще пытаетесь определить размер и форму Земли?

– Да, все еще занимаюсь этим.

– Вы близки к решению?

– Минутку, рабби. Вы же знаете, что я должен сначала доложить обо всех находках Его Величеству.

– Да, конечно. Он прочистил горло. – Вы будете во дворце сегодня вечером? Чтобы отпраздновать приход разлива Нила? Они остановились перед резиденцией священника.

– Я буду там, – сказал Эратосфен.

*      *      *

4. Каменотес

Он пересек большой перекресток у великолепного мавзолея. Здесь был похоронен Александр в чудесном стеклянно-золотом гробу. А в соседней гробнице – Птолемей Первый. Дальше, на запад, лежал Ракотис, первоначально пристанище рыбаков и пиратов. Однако теперь, спустя восемьдесят лет после того, как завоеватель покинул нерожденный город, он был полон захудалых лавок и жилищ ремесленников, поэтов (в основном голодающих) и астрологов, разнузданных театров, бань (некоторые из них были чистыми), трущоб и некоторых удобств для моряков.

И так в улицу Каменотесов, и до первого магазина на углу. Он услышал стук зубил задолго до того, как вошел в рабочий двор. В центре четверо рабов, раздетых до набедренной повязки, обкалывали копию Афродиты Книдской. Помощник руководителя этого плана с тревогой слонялся вокруг бригады – призывал, уговаривал, время от времени нанося удары. Все они проигнорировали пришельца. Эратосфен пожал плечами и прошел в магазин. Где-то зазвенели маленькие колокольчики, и человек за стойкой поднял голову, прищурившись и кашляя. Каменная пыль давным-давно лишила его зрения и легких. – Ах, Эратосфен,– пробормотал он, поднимаясь. – Приветствую вас и добро пожаловать в мой скромный магазин. Он тихо застонал, пытаясь поклониться.

– И я приветствую вас, добрый Прафикл. Надеюсь, боги добры?

– Увы, великий геометр, дела идут ужасно. Когда наши нынешние поручения будут выполнены, я думаю, что мы умрем с голоду.

Посетитель улыбнулся. Бизнес всегда был ужасен, и голод всегда подстерегал старого мошенника. Даже в своей полу-слепоте Прафикл был до сих пор самым высококвалифицированным каменным работником в квартале. Он отказывал клиентам, и ему принадлежала половина недвижимости на набережной.

– Ну что ж, – сухо сказал Эратосфен, – прежде чем боги окончательно покинут вас, пожалуй, нам лучше закончить наше дело.

– Ах, да. Старый мастер сунул руку в шкафчик под прилавком, вытащил оттуда работу и осторожно положил ее на кедровую поверхность.

Это была статуэтка титана Атланта, согнутого, с руками, выгнутыми назад и вверх, будто держащего свою огромную ношу, Землю. Он был высечен из знаменитого красного гранита Сиены. В основании была надпись на греческом языке, которую Эратосфен проверил, медленно читая про себя.

Глаза старого скульптора не отрывались от него.

– Это прекрасно, – сказал гость. – Годы не омрачили ваших рук, старый друг. Ваши пальцы становятся еще более умелыми, если это возможно. Он вытащил из кармана плаща кошелек и бросил его на прилавок. – Остаток.

Прафикл не сделал ни малейшего движения к маленькой кожаной сумке. Он сказал: – Поручение было интересным, особенно в том, что не было поручено.

– В ваших словах нет смысла.

– Земля, которую будет держать Атлант... где она? Кто ее будет поставлять?

– Я позабочусь об этом.

– А какой формы она будет? Он позиционирован так, чтобы держать диск, или цилиндр, или квадрат. Или, возможно, даже сферу.

Эратосфен улыбнулся. – Как вы полагаете, добрый Прафикл?

– Два к одному, что вы доложите Его Величеству, что Земля имеет форму диска. Даже есть шанс на цилиндр. Три к одному против квадрата. Десять к одному против сферы. Он подтолкнул мешочек с оплатой обратно к Эратосфену. – Просто дайте мне подсказку, – прошептал он. – И оставьте себе ваш кошелек.

Геометр усмехнулся, отодвинул деньги и поднял маленькую статуэтку. – Я буду молиться богам, чтобы они сохранили ваше дело, старый друг.

Он вышел и продолжил путь на запад, приближаясь к гавани Эвностия.

*      *      *

5. Гороскоп

Он вспомнил одну из великих речей Перикла, когда подумал, что ее вспомнил (и, вероятно, немного отшлифовал) Фукидид.

«Каждый из наших граждан во всех многообразных аспектах жизни способен проявить себя полноправным господином и хозяином своей собственной личности, причем сделать это с исключительным изяществом и исключительной разносторонностью».

Что ж, Перикл, возможно, так было и с тобой, и с твоими афинянами, но со мной все по-другому. Когда моя ничтожная карьера, сама моя кожа! – это риск, я не чувствую ни изящества, ни гибкости. Мне страшно. Ибо у меня уже есть ясное представление о том, как будут выглядеть мои расчеты. Когда я сделаю свой доклад, очень многие люди будут очень, очень расстроены. Гор-энт-йотф предупредил меня, чтобы я не делал никаких измерений, связанных с Солнцем. – Это ересь, – сказал священник. – Даже грек, находящийся под покровительством монарха, не может безнаказанно нарушать наши религиозные законы.

Так почему же я здесь, на этой улице, в такой час? Я прекрасно знаю, почему.

Но я не должен показывать своего беспокойства. Что подумает Маркар? Мы с ним вместе учились у стоика Аристона в Афинах. После этого наши пути разошлись. Но теперь мы снова в Александрии.

Ах, Маркар, ты человек из Месопотамии, наполовину мистик, наполовину фигляр. Какая часть доминирует? Неважно. Мы всегда могли поговорить друг с другом.

И теперь пришло время быть осторожным. Не против грабителей или карманников. Проблема была совсем не в этом. Проблема была просто в том, что сейчас он находился на улице математика Халдея, и его бы так быстро не узнали. Что бы сказал добрый раввин, если бы увидел, как высоко рациональный геометр входит в лавку астролога? Святой человек, несомненно, разразился бы своим заветным смехом!

Эратосфен натянул плащ на лицо и пошел неузнаваемой шаркающей походкой. Он был уже на полпути по улице, когда маленькие грязные мальчишки начали дергать его за тунику. – Милорд! Прекрасные картинки! Обнаженные дамы! Все в разных позах! Самые лучшие! Картинки написаны прямо из гарема Птолемея. Нет! Прямо из секретных свитков Эратосфена в библиотеке! Никаких картинок! Настоящие живые женщины! Не надо ждать! Дешево! Моя непорочная мать! Всего двадцать драхм!

Клянусь Зевсом и Герой! Он бросился на них, но они проворно разбежались, как стая водоплавающих птиц.

Сильная рука схватила его за рукав. – Сюда, старый распутник!

– Маркар! Он вошел в переднюю, и хозяин захлопнул за ними огромную дверь.

– Спасибо, старина. Я все равно собирался к вам зайти.

– Я знаю. Он указал на стол и стулья.

– Вы всегда так говорите. Вообще-то, вы и понятия не имели, что я сегодня вас навещу.

– Может быть, и не сегодня. Но уже скоро. Вы говорите, что не верите в звезды, августейший Эратосфен; и все же вы пришли сюда, потому что не совсем уверены. Вы любопытны. Он налил два кубка персидского вина. – Так чего же вы хотите от меня?

– Ничего. Всё.

Астролог слабо улыбнулся. – Перевод: предсказывает ли ваш гороскоп что-нибудь ужасное в вашем ближайшем будущем?

Геометр бросил на него тяжелый взгляд. – Ну и что?

– Но ответ был бы для вас бессмысленным, друг, потому что вы не верите, ни в астрологию, ни в гороскопы, ни в звездные судьбы.

Эратосфен вздохнул. – Вы правы, знаете ли. Я не могу принимать его в обоих аспектах. Я не могу осуждать гороскопы на одном дыхании и просить свой на следующем. Но я всегда рад вас видеть, Маркар. Он начал подниматься.

Халдей жестом велел ему сесть. – Не так быстро. Помедлите немного. Кому нужна полная вера, старый друг? Не мне. И вообще, что такое вера? Любопытная смесь традиций, искаженных фактов, суеверий, предрассудков и предубеждений. И, время от времени, возможно, немного правды, добавленной, чтобы полностью запутать картину. Он отхлебнул из кубка. – Давайте проясним ситуацию. Я подозревал, что вы придете. Итак, сегодня утром я составил ваш гороскоп.

Грек удивленно посмотрел через стол, но промолчал.

– Вы могли хотя бы спросить, – сказал Маркар. – Вы мне очень многим обязаны.

Библиотекарь улыбнулся. – Я спрашиваю.

– Ну, тогда. Прежде всего, пожалуйста, поймите, что гороскоп не дает абсолютных предсказаний, по крайней мере, того типа, о котором вы думаете. Ни одна карта никогда не скажет вам, Эратосфен, что вы умрете завтра на рассвете. Самое большее, что скажет ваша карта, Эратосфен, что вам представится возможность умереть в такой-то день и, возможно, в такой-то час.

– Продолжайте, – тихо сказал его гость.

Месопотамец пожал плечами. – Вы доставили богам много хлопот в последние дни, и я думаю, что даже сейчас вопрос не решен полностью. Я вижу Гею, Богиню Земли. Вы бы раздели ее догола. Вы бы сказали, что ее размер и форма такие-то и такие-то. Я вижу Кроноса, бога времени. У вас была бы прекрасная обнаженная Гея, поворачивающаяся, поворачивающаяся под похотливым взглядом Кроноса. Аполлон стоит неподвижно в небесах и ухмыляется.

Эратосфен рассмеялся. – Как чудесно можно сказать, что Земля вращается и движется вокруг Солнца.

– Ах да. Гелиоцентрическая гипотеза. Но это только часть сложности. Научные плюсы и минусы мне совершенно недоступны, мой уважаемый коллега. Все, что я могу сказать, это проблема, которая приносит риск. Могу я быть откровенным?

– Это было бы очень приятно.

– Неправильный ответ на ваши теперешние геодезические изыскания вполне может привести к тому, что вас убьют.

– Птолемей?

– Я не могу толковать фараона... Я вижу женщину... молодую, красивую, преданную своему делу.

– Значит, вы знаете о Не-тий, которую привел в мой дом жрец Гора, Гор-энт-йотф.

– Все знают. Самка кобры в цветочной корзине. Почему бы вам не избавиться от нее?

– Чушь. Он найдет кого-нибудь другого. А пока она там, где я могу присматривать за ней.

Маркар пожал плечами. – Это, конечно, зависит от вас. Но риск для вашей жизни – не только в этом. Есть еще кое-что.

– А?

– У вас будет гость. Самый замечательный гость, издалека. Мне хочется сказать, что он бог, но я знаю, как вы относитесь к богам. Как и вам, Эратосфен, ему грозит большая беда. Но вы можете помочь ему, и он может помочь вам.

Математик усмехнулся. – Вот это, друг с болот, и есть предсказание. Конечно, через много лет. Всегда можно с уверенностью предсказать то, что произойдет через десять лет.

Маркар усмехнулся. – По приметам он прибывает в первый день Нового года.

– Вы снова за свое. Какой Новый Год? Новый год, когда Сириус впервые появляется в рассветном небе, объявляя, что Нил начнет свой подъем? В самом деле, завтра, за час до восхода солнца? Или вы имеете в виду Новый Год по нынешнему египетскому календарю, первый день Тота, до которого на самом деле еще двести дней? Я напоминаю вам, что египетский календарь основан на 365 днях, а не на 365 с четвертью, как показывают звезды, и что он теряет один полный год каждые 1460 лет. В последний раз календарь был правильным 1171 год назад. Он не будет правильным еще 289 лет с настоящего времени. Итак – какой Новый Год, благороднейший шарлатан?

Глаза Маркара заблестели. – Ваш Знак Рак. И как ни рассчитывайте, о, великий геометр, Рак начинается сегодня в полночь и объявляет первый день летнего солнцестояния. В темном утреннем небе действительно будет виден Сириус, возвещающий Новый год и пробуждение Хапи, который вы, греки, называете Нилом, с большими празднествами, начинающимися во всех городах и деревнях по всей длине реки и продолжающимися в течение двадцати одного дня, с кутежами, весельем и потреблением морей ячменного пива.

Эратосфен от души рассмеялся. – Я так понимаю, самый проницательный астролог, что в этом потоке риторики погребено утверждение, что мой важный Новый Год наступит в предрассветные часы завтрашнего утра, начиная с восхождения Сириуса?

– Вы все понимаете, мудрый Эратосфен.

– Я вижу, что вы мошенник, более колоссальный, чем любая пирамида в Гизе.

– Милорд переполняет меня своей лестью. Он наклонился вперед. – Теперь, когда ваш желудок ослабел от смеха и ваша аргументация сломлена, мы можем поговорить о вашем проекте солнца?

– Это немного преждевременно.

– Во всяком случае, вы, вероятно, уже определили форму Земли? Может быть, вы расскажете об этом старому другу?

– Сначала я доложу об этом Птолемею. И вы это знаете.

– Конечно, конечно. Тем не менее, что плохого в намеке... в строжайшей тайне?

Картограф ухмыльнулся. – Я слышал про шанс диска – два к одному, цилиндр – поровну, три к одному против квадрата и десять к одному против сферы. Он поднялся, чтобы уйти. – Позже, Маркар. Позже. Я обещаю.

– Если останешься живым, – прошептал астролог.

Посетитель остановился. Он медленно обернулся. – Вы нарисовали гороскоп Гор-энт-йотфа? Это был удар ножом в темноте, вспышка – чего? Психическое озарение? Глупость?

Маркар как-то странно посмотрел на него. Наконец он сказал: – Почему вы спрашиваете?

– Неважно. На самом деле это не мое дело. Но он знал. Астролог приподнял завесу над предвещающим несчастье египтянином, и тот не понял, что увидел. Давить на провидца дальше было бессмысленно. Одно было, несомненно – судьбы Эратосфена и Гор-энт-йотфа были неразрывно переплетены, как узоры в погребальном саване.

Он поклонился и вышел.

*      *      *

6. Тень

И теперь домой, подальше от запахов, шума и грязных улиц. Эратосфен кивнул привратнику и пошел по обсаженному пальмами входу в центральный сад. Он остановился под колоннадой и посмотрел в сторону центра внутреннего двора. Там, как он и приказал, сидел писец Бес-лек, скрестив ноги, перед тенью, отбрасываемой высоким гномоном – столбиком-указателем солнечных часов, и пел. Бес-лек выбрал свой собственный хорал, на самом деле гимн, обращенный к Богу Солнца Гору, не слишком длинный, но и не слишком короткий. Грек наблюдал, как клерк закончил свою невнятную литанию, обмакнул тростниковое перо в маленький горшочек с угольными чернилами и нарисовал крошечную точку на кончике тени гномона на круглой каменной плите. Затем он начал снова. – Гор, даритель света, сын Осириса и Исиды, воссияй на нас в своем путешествии по небу... Это было на египетском языке, и смысл хорала, между чуждостью языка и искаженным бормотанием был в значительной степени потерян для библиотекаря.

Эратосфен пошел по гравийной дорожке по направлению к певцу. Бес поднял глаза и увидел, что он приближается, но его монотонное бормотание не дрогнуло. Геометр окинул белые пометки критическим взглядом. Бес сидел прямо внутри вогнутой кривой из точек. Он начал примерно за час до полудня, а теперь было уже около часа пополудни. Точки показывали более длинные тени в начале, становясь короче, когда приближался полдень, а затем, снова становясь длиннее, когда миновал полдень. Ближайшая к базе гномона точка – это точка полудня. Это было то, что нужно было измерить. – Бес, – сказал он, – мой верный друг, я вижу по отметкам, что ты прекрасно записал курс бога над головой. Дело закончено, за исключением измерения полуденного угла. Вставай, вытяни ноги, а потом помоги мне с угловой рейкой.

– Да, спасибо, хозяин. Маленький человек простонал с большим красноречием, с трудом поднимаясь на ноги. – Такое напряжение, такая забота. Мои бедные суставы. Я буду болеть несколько дней. От боли, возможно, милорд мог бы выделить два дополнительных пунша прекрасного ячменного пива.

– Два?

– Да, один для моей жены. Милое создание берет на себя все мои страдания. И учитывая, что сегодня вечером начинаются празднества.

– Тогда два. Скажи управляющему. Но сначала подержи угловую рейку. Поставь конец на ту внутреннюю точку, которая ближе всего к гномону. Да, именно так. Держи, пока я приложу верхний край к верхушке гномона. Хорошо, хорошо. Хороший угол. Теперь позволь мне провести точное измерение дуги транспортиром. Да. Семь градусов, двенадцать минут. Сейчас, я возьму рейку.

– Все готово, хозяин?

– Еще одно измерение. Мне нужно знать расстояние от точки до основания гномона. Он приложил рейку к основанию гномона и рядом с полуденной точкой. – Хм. Проверь меня здесь, Бес. Какую цифру ты читаешь?

Писец прищурился. – Это одна с четвертью единиц, и все же это добрая четверть.

– Мы назовем это одна с четвертью. – «Он не спрашивает почему», – подумал Эратосфен. – «Он не удивляется. Ему все равно. Ни одного уханья совы Афины в Гадесе. Он получает свой хлеб насущный, иногда с дополнительной порцией пива. У него есть свои боги и свои праздники, и он счастлив. Истинный сын Нила. Ну, почему бы и нет? Кажется, это работает на него». И он сказал: – Передай охраннику кухни, что я велел дать тебе три куска хорошего коричневого хеса, подходящего для собственного стола Птолемея. Один для тебя, один для твоей жены, и один – чтобы положить на алтарь Гора, бога солнца-ястреба, который благоволил нам сегодня.

Бес низко поклонился. – Хозяин ошеломил меня.

– «Он даже не саркастичен», – подумал Эратосфен. – Иди, – сказал он.

А теперь вернемся к расчетам. Гномон был высотой в десять единиц. Измеренный размер ноги, то есть катета был один с четвертью. Таким образом, тангенс угла наклона солнца составил ноль целых сто двадцать пять тысячных. Каков был угол? Следует проверить, что он должен быть довольно близко к семи градусам, двенадцати минутам. У него в библиотеке были тригонометрические таблицы, которые дали бы значение. Проверить. Подтвердить. Перепроверить. Накапливать данные. Это единственный безопасный способ.