Текст книги "Вероятная причина (ЛП)"

Автор книги: Charles L. Harness

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Чарльз Л. Харнесс

Вероятная причина

Перевод с английского Белоголова А.Б.

Право людей на неприкосновенность их личности, жилища, документов и имущества от необоснованных обысков и арестов не нарушается, и никакие ордера не выдаются, кроме как по достаточному основанию...

Никто не может быть принужден свидетельствовать против самого себя... – Конституция Соединенных Штатов, выдержки, четвертая и пятая поправки.

* * *

Бенджамин Эдмондс медленными ритмичными движениями руки и запястья повернул ручку на самопроявляющей фотокамере. Когда механизм заперся, он положил камеру на бок рядом с бронзовой отливкой на столе у стены. Он выключил верхний свет и включил слабую красную лампу над лотками для проявки. С минуту он сидел, изучая отливку и ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.

Точная копия была простой, почти скромной: рука, сжимающая кусок ручки от метлы. Даже спустя сто с четвертью лет она все еще излучала огромную силу и сверхчеловеческое сострадание своей великой модели, и это, несомненно, помогло бы разбудить далекие спящие тени. Эдмондс мягко положил на неё свою большую руку; металл казался странно теплым.

Пора было начинать.

Он выключил красный свет и позволил темноте окутать его.

Образы начали появляться почти сразу. Сначала они смутно мерцали, словно пойманные в ловушку в плоскости его век. Затем они вобрали в себя ясность и стереоскопическое измерение, и двинулись прочь. Они были настоящими, и он был там, в переполненном театре, глядя на задрапированную флагом президентскую ложу, занятую тремя более маленькими фигурами и высоким бородатым мужчиной в кресле-качалке. А теперь сзади – пятый человек. Рука уверенно поднимается. Смертельный блеск металла. Выстрел. Человек выпрыгнул из ложи на сцену, расположенную ниже. И столпотворение. Трепещущие сцены. Высокого мужчину несли через улицу в колеблющемся пасхальном лунном свете. И, наконец, в этом далеком времени Эдмондс позволил пройти странным часам, пока не наступил нужный момент и не появился нужный образ.

Это был критический момент. Эта последняя сцена, это статическое видение во времени, теперь должно быть запечатлено на эмульсии, ожидающей внутри камеры. Как всегда, мыслительный процесс переноса был острым, жгучим. А потом все было кончено.

Он встал и снова включил верхний свет. Он тяжело дышал. Ему было холодно, но с лица капал пот. Он отодвинул бронзовую отливку в сторону, протер глаза парой бумажных полотенец, затем вытащил пленку из камеры. Он быстро, но с одобрением изучил отпечаток диапозитива, тщательно протер негатив фиксажем и поместил его между пластинами фотоувеличителя.

Почему, из всех необыкновенных возможностей, он подумал, Хелен захочет эту простую вещь с руками? Почему не долговязого молодого человека, хмуро глядящего на могилу Энн Ратледж? Или пронзительное прощание в хвосте поезда перед отъездом из Спрингфилда? Нет, ничего из этого. Для Хелен Норд это должны были быть только руки.

Для холостяка в его пятьдесят, подумал Эдмондс, я дурак. И если бы Хелен только знала, что я здесь делаю, она бы, конечно, согласилась. Я хуже Тома Сойера, который ходит по штакетнику, чтобы покрасоваться перед своей юной подругой.

Он криво усмехнулся, выключил верхний свет и потянулся за бромистой бумагой 8х11.

* * *

Секретарша в приемной оторвалась от пишущей машинки и улыбнулась. – Доброе утро, мадам Норд. Судья ждет вас. Пожалуйста, проходите.

– Спасибо. Миссис Норд улыбнулась в ответ и прошла в кабинет.

Бенджамин Эдмондс с серьезным видом встал и указал ей на стул у большого дубового стола.

Хелен Стрейчи Норд из Вирджинии, когда-то известная только как вдова Джона Норда и мать троих сыновей (все теперь начинали профессиональную карьеру) была красивой женщиной под пятьдесят. Трагическая смерть Джона Норда во время первой высадки на Марс привлекла к ней внимание общественности, но ее собственные замечательные способности удерживали ее там. Проработав несколько лет в НАСА и получив диплом юриста, обучаясь в вечернее время, она была назначена в Советско-Американскую арбитражную комиссию для урегулирования лунных споров семидесятых годов. Война была предотвращена. Она была очевидным выбором для следующего назначения делегатом Соединенных Штатов в ООН, и, наконец, когда старый судья Фокье умер, президент Кромвей представил ее имя в Сенат в качестве первой женщины-судьи Верховного суда Соединенных Штатов. Последовавшие за этим сенаторские дебаты и слушания сделали давно забытого Кардозо и назначения темнокожих казаться торжеством доброжелательности. Если бы не убийство Кромвея, она бы никогда этого не сделала. В знак уважения к покойному президенту было собрано достаточно голосов. Еле-еле.

– «Как странно», – подумал Эдмондс, – «что эта женщина, познавшая страсти и вскормившая троих прекрасных сыновей, все еще способна привнести такие замысловатые идеи в банкротство, космическое право, адмиралтейство... во всю гамму». – Рад, что вы смогли заглянуть, Хелен. У меня есть кое-что для вас. Он открыл дипломат, вынул фотографию и протянул ей. – Эта фотография всего лишь восемь на одиннадцать, но если она нравится вам, я могу сделать для вас рамку увеличенного размера.

Женщина подошла к окну и стала рассматривать фотографию.

Эдмондс спросил: – Вы знаете, что это?

– Да, то есть я знаю, что это было бы, если бы это было возможно. Рука Чарльза Лила, держащая руку умирающего Линкольна, в предрассветные часы пятнадцатого апреля тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. Она задумчиво посмотрела на него. – Но этого не может быть, потому что я знаю, что никто ничего не фотографировал. Нет, в ту ужасную ночь. Но это не важно. Это превосходно. Она продолжила, пытаясь разобраться в своих мыслях. – Это была высшая, изысканная ирония Гражданской войны. Вы, конечно, знаете эту историю. Доктор Лил был молодым армейским хирургом. В тот вечер он пришел в театр Форда только для того, чтобы увидеть Линкольна. В молодости он мечтал пожать руку президенту, но едва ли отважился надеяться на это. Итак, он был первым врачом в президентской ложе после того, как Бут спрыгнул на сцену. Лил перевел президента на другую сторону улицы и провел с ним последние часы. По своему армейскому опыту он знал, что умирающий иногда приходит в сознание незадолго до смерти, и, желая, чтобы Линкольн знал, что он среди друзей, он подошел к нему справа и взял его за руку, приложив кончик указательного пальца к затухающему пульсу, как вы видите здесь. Она задумчиво посмотрела на Эдмондса. – Это, конечно, имеет отношение к делу, которое мы сегодня обсудим на судебном совещании.

Он беспокойно всматривался в ее лицо. – Неудачное время, не так ли? Мне очень жаль. Но вам придется научиться, чтобы дело не дошло до вас, Хелен. Даже дело «Тайсон против Нью-Йорка». Особенно, не Тайсон.

– Бен, как вы думаете, Фрэнк Тайсон застрелил президента Кромвея?

– То, что я думаю об этом лично, не имеет значения. Я могу думать об этом только как судья. И быть судьей, даже в этом суде, такая же работа, как и любая другая. Нам платят за интерпретацию законов, разработанными другими людьми. Предполагается, что наши личные чувства правоты и неправоты не имеют значения. Как он мог объяснить ей, что сам так и не научился справляться с этой тяжкой судейской обязанностью – решать, жить человеку или умереть, и что он примирился с мыслью, что никогда не научится справляться с этим? Он никогда не понимал смысла смертной казни. История продолжительностью шесть тысяч лет не остановила убийств, которые приводили к дальнейшей смертной казни. Может быть, это уменьшило их количество? Не было никакой возможности сказать. Контрольного эксперимента не было. Он пожал плечами. – Единственное, о чем нам с вами и нашими семью братьями придется подумать, – нарушил ли Нью-Йорк конституционные права Тайсона, осудив его. Как Линкольновец, вы должны понимать это.

– Я понимаю. Бедный доктор Мадд – его единственным преступлением была сломанная нога незнакомца, который позже оказался Джоном Уилксом Бутом. За это он был приговорен к пожизненному заключению.

– И миссис Сурратт, в доме которой встретились заговорщики.

– Да. Даже когда палач натянул ей на голову черный мешок, она ничего не поняла.

Они оба оглянулись. В дверях стояла секретарша Эдмондса. – Прошу прощения, сэр. Пятиминутный звонок.

Эдмондс кивнул.

Хелен Норд бросила последний озадаченный взгляд на фотографию и убрала ее в портфель.

Эдмондс последовал за ней в коридор.

* * *

«Правительству стали доступны более тонкие и далеко идущие средства вторжения в частную жизнь. Прогресс науки в обеспечении правительства средствами шпионажа вряд ли остановится на прослушивании телефонных разговоров. Возможно, когда-нибудь будут разработаны способы, с помощью которых правительство, не вынимая бумаги из секретных ящиков, сможет воспроизвести их в суде и с помощью которых оно сможет раскрыть присяжным самые интимные события в доме. Прогресс в психических и смежных науках может дать средства для исследования невыраженных убеждений, мыслей и эмоций».

– Судья Брандейс, Особое мнение по делу Олмстед против Соединенных Штатов (1928 год).

* * *

На своем первом пятничном заседании Эдмондс счел этот обычай довольно глупым: каждый из девяти судей Верховного суда Соединенных Штатов, самого престижного органа в мире, должен был пожать руку восьми другим, прежде чем они могли занять свои места за длинным столом. Но теперь, после нескольких лет работы в Верховном суде, он мог понять, почему верховный судья Фуллер ввел эту практику почти сто лет назад. Это смягчало давние трения и разногласия, которые в противном случае могли бы помешать девяти совершенно разным умам, объединиться в суд. Он криво усмехнулся, вспомнив аналогии с рингом: «пожмите друг другу руки и выходите на бой». Тридцать шесть рукопожатий. Теперь, в одиннадцать часов утра, это стало возможным. Когда они закончат в шесть, этого может и не случиться.

Теперь они заняли места вокруг длинного черного стола: верховный судья Шелли Пендлтон – на южном конце. Старший помощник судьи Оливер Годвин – на северном. А остальные помощники судьи по старшинству – по бокам. Великий Джон Маршалл благословил их со своего портрета над мраморным камином.

Лицо Верховного Судьи Шелли Пендлтона являло собой парадокс – почти уродливое в своей угловатой, похожей на маску бесстрастности, но способное раствориться в удивительно красивой человечности, теплой, юмористической, даже скромной. Ходили слухи, что он удалился к себе в контору и плакал, когда впервые подтвердил смертную казнь, и что вдова все еще получает пенсию от управляющего его огромным имением. До своего назначения он был известной фигурой на Уолл-Стрит. Эдмондс восхищался этим человеком. Он находил невероятным, что такие ясные мнения могут исходить от такого сложного интеллекта. Это беспокоило его, пока он, наконец, не пришел к выводу, что Верховный судья рассмотрел все возможные углы, просеял основные управляющие аспекты, взвесил их друг против друга в многомерном балансе и принял ответ. Метод Пендлтона включал в себя все факторы правового прецедента... прецедентное право... логика... общее право... социальные нужды... и тонкое пророческое понимание влияния данного решения на будущие подобные случаи. Маршалл был конституционалистом, Холмс – историком, Брандейс – социологом, Кардозо – либералом, Уоррен – гуманистом. Но Пендлтон не был, ни тем, ни другим, ибо он был всем.

Верховный судья говорил быстро и кратко. – Первое дело в нашей повестке дня – Фрэнк Тайсон, истец, против Нью-Йорка. Ходатайство по истребованию дела в Апелляционный суд Нью-Йорка. Все вы знаете, о чем идет речь, поэтому мне нужно только кратко изложить факты. Тайсону предъявили обвинение, судили и признали виновным в убийстве нашего покойного президента Кромвея у входа в здание ООН одной пулей из винтовки с телескопическим прицелом из окна в пустой комнате в соседнем здании. На винтовке был обнаружен отпечаток ладони Тайсона, а баллистические тесты показали, что пуля, извлеченная из тела президента, была выпущена из этой винтовки. Лифтер по имени Филип Дофер показал, что видел, как Тайсон вышел из комнаты, что-то неся, и поспешил вниз по лестнице. Тайсон, швейцар в здании, оспаривает, что он наблюдал за отправкой архива на склад для хранения, что он услышал выстрел в пустой комнате, вошел, чтобы разобраться, нашел винтовку, поднял ее, затем посмотрел в окно, мгновенно оценил сцену и понял, что он держит оружие, которое только что убило президента Соединенных Штатов. Он запаниковал, думая только о том, чтобы избавиться от винтовки. Он, незамеченным, сбежал с ней по боковой лестнице и спрятал в ящике с папками, стоявшем у грузового лифта. Через несколько секунд грузчики взяли ящик и на лифте доставили его к фургону, ожидавшему на другой стороне здания. И там, на складе, ее, в конце концов, нашли.

Он остановился и оглядел внимательные лица.

– Пока дело не представляет федерального вопроса. Я хочу, чтобы вы проигнорировали чудовищность преступления и тот факт, что был убит президент Соединенных Штатов. Все мы знали его лично, и все мы испытываем неизменное уважение и привязанность к его памяти; некоторые из нас, здесь находятся по его назначению. Эти аспекты сами по себе не могут служить основанием для нашего рассмотрения. Единственным вопросом, имеющим для нас значение, и, по сути, единственным основанием для отмены решения, является предполагаемое нарушение четвертой поправки к Конституции должностными лицами штата Нью-Йорк, поскольку их ордер на обыск склада не был выдан по «достаточному основанию». В частности, истец утверждает, что чиновники наняли ясновидящего, некоего доктора Драго, чтобы он без согласия истца прочитал его мысли и тем самым визуализировал местонахождение винтовки, и что Нью-Йоркский магистрат выдал ордер на обыск склада на основании этой, так называемой информации, и ни на чем другом. Поэтому, как представляется, главный вопрос заключается в том, может ли ясновидение адекватно заменить обычные и юридически достаточные визуальные и слуховые наблюдения в качестве основы для заявления под присягой, на основании которого может быть выдан ордер на обыск? Если мы примем это как суть дела, нам, возможно, придется рассмотреть дополнительные вопросы. Например, существует ли на самом деле такая вещь, как ясновидение? Если мы убедимся здесь и сейчас, что это не так, тогда у нас, конечно, будут основания считать, что ордер выдан не по возможной причине, то есть не по достаточному основанию, и Тайсон может быть освобожден. С другой стороны, если мы решим здесь и сейчас, что ясновидение существует, мы не сможем избежать следующего вопроса: было ли осуществление этой власти неконституционным вторжением в права Тайсона на частную жизнь? Если же нет, то его осудят. Но если это было незаконное вторжение, тогда, конечно, полученные улики – винтовка и его отпечатки пальцев на винтовке были бы недопустимы согласно пятой поправке, и он снова был бы свободен.

Он беспокойно заерзал на стуле. – Есть еще кое-что. Миссис Норд, не могли бы вы подойти к двери и попросить судебного чиновника принести вещественное доказательство Q?

На протяжении более ста лет ни клерки, ни посыльные, ни секретари не допускались в зал заседаний. Обязанность швейцара легла на самого младшего из назначенных лиц.

Хелен Норд подошла к двери, подождала, пока чиновник и его помощник положат предмет на фетровую подушечку в центре большого стола, и закрыла за ними дверь.

– Как вам известно, – продолжал верховный судья, – это сейф. И вы знаете, что сказано о его содержании. Во время суда над Тайсоном так называемый ясновидящий, доктор Драго, дал показания, что он поместил в него автоматически проявляющую камеру на мягкой подстилке, затем запер сейф и передал его суду первой инстанции, но без шифра. До сих пор, пока идет запись, Драго – единственный, кто знает шифр. Если мы подтвердим правильность истребования дела, он предоставит шифр. На самом деле, в данный момент он ждет меня в приемной. Он отказывается дать шифр кому-либо, кроме меня. Но вернемся к фактам. На суде Нью-Йорк вызвал Драго для дачи показаний, чтобы доказать существование ясновидения, и, следовательно, что ордер был выдан законно. Драго засвидетельствовал, что его способность ясновидения, он назвал ее «пси», бывает неустойчивой, что она приходит и уходит и не всегда может быть вызвана по его желанию. Но он сказал, что может доказать ее существование. Затем он предсказал, несмотря на возражения заявителя, что Нью-Йорк осудит Тайсона, что мы предоставим истребование дела, и что большинство из нас отменит приговор Тайсона, утверждая, что ордер не был выдан по возможной причине. Далее он предсказал, что большинство из нас будет отрицать существование «пси». Его доказательство обратного должно находиться внутри экспоната Q, который нам предлагается открыть после того, как мы передадим наше предсказанное решение.

– Какая колоссальная наглость!– взревел Оливер Годвин. Его седые усы дрожали от негодования.

– Мистер Годвин, – холодно сказал судья Роланд Берк, – со времен Джона Маршалла было принято, что на этих совещаниях каждый из нас будет выслушан по очереди без прерываний, начиная с главного судьи и далее по старшинству. Я попрошу вас подождать своей очереди.

Жесткие голубые глаза старшего помощника судьи сверкнули. – Простите, Роланд, – серьезно сказал он. Иногда я забываю, что ты уже не проходишь мой курс по деликтам в Гарварде. Ах, что за время у вас было с непосредственными делами, и этими многословными, тавтологическими, так называемыми изложениями дел. На самом деле, ты до сих пор продолжаешь. Ты использовал почти пятьдесят слов, чтобы заставить меня заткнуться.

Пухлые щеки судьи Берка порозовели. – Я бы возмутился, если бы вы не были старым маразматиком, которому давно следовало уйти на пенсию. Он строго закончил: – Вы путаете тавтологию с логикой.

Годвин злобно ухмыльнулся. – Неужели? Дряхлый – от «senex», по-латыни – старик. Я – старый старик.– Он засмеялся. – Ну, может, и так. Но возраст – вещь относительная, Роланд. Если вы отставите меня в сторону, средний возраст на этом суде будет около шестидесяти. И ты выше этого. Если бы не я, Роланд, ты был бы стариком.

Губы Пендлтона слегка дрогнули. – Если мы на минуту отложим страховые сравнения, думаю, я смогу закончить. Я не хочу, чтобы мы предоставили истребование дела, а затем обнаружили, что мы должны решить, существует или нет такая вещь, как «пси». И я хочу полностью игнорировать экспонат Q. Его содержимое, или, по крайней мере, возможное содержимое камеры, если таковое имеется, не зафиксировано. Драго настаивает на обратном, но мы не можем принимать это во внимание. Конечно, мы не можем его открыть. Еще один момент: истец настаивает на аналогии с подслушиванием телефонных разговоров. То, что с ним сделали, если действительно использовали ясновидение, он называет «подсматриванием». Мы считаем, что доказательства, полученные с помощью подслушивания или любым другим незаконным способом, недопустимы как в федеральном суде, так и в суде штата. «Мэпп против Огайо», «Бергер против Нью-Йорка». Поэтому утверждается, что «подсматривание» является таким же, если не худшим, нарушением конфиденциальности, как и подслушивание, и что полученные таким образом доказательства должны быть также исключены. Я думаю, что в этом утверждении есть смысл. Короче говоря, если винтовка была обнаружена ясновидением, обыск вполне мог быть неконституционным по аналогии с прослушиванием. Если ясновидения не существует, то не было никакого основания, на котором действительный ордер мог бы быть выдан вообще. Таким образом, есть возможность, что мы могли бы решить дело, ничего не решая о «пси». Он помолчал и посмотрел на стол. – Мистер Годвин, я передаю слово вам.

– Спасибо, Шелли. Как раз вовремя. Меня беспокоит несколько вещей. Можем ли мы принять решение по существу, не принимая решения о «пси»? Это похоже на дело с завещанием Кидда в Аризоне, еще в шестидесятых, где завещатель отдавал все свои деньги любому, кто мог доказать существование души. Судья должен был решить, есть ли у человека душа. Жаль, что мы не выдали сертификат на эту тему. Всегда задавался вопросом, получу ли я душу из 5-4 решений. Простите, братья... и сестра. Старик любит посудачить. Поэтому я просто задам вопрос: почему бы нам не открыть сейф прямо сейчас и посмотреть, что на пленке? Возможно, позже это избавит нас от многих споров и затруднений.

– Вы читали показания, – сказал Пендлтон. – В данный момент предполагается, что на пленке ничего нет.

– Тогда к чему все это, черт возьми?

– Какая-то магия, и не спрашивайте меня, какая именно, в конце концов, должна на ней появиться.

– Когда?

– В День Принятия Решения.

Старший помощник судьи фыркнул. – Вы думаете, мы поверим?

– Нет.

– Думаю, что нет. Давайте вернемся к реальности. Когда я смотрю на эту вещь, прихожу к мысли, что мы на рогах у настоящей дилеммы. Если мы возьмем это дело и отменим приговор Тайсона, потому что имело место неконституционное вторжение в частную жизнь, тогда мы, вероятно, решим, что ясновидение является реальным и функциональным явлением. Наука возникает в муках. С другой стороны, если мы решим, что ясновидения не существует и, следовательно, не было никакого вторжения в частную жизнь, тогда кровожадные либералы поднимутся в вопле ужаса от официального благословения, которое мы сейчас дали полиции на использование ясновидения. Кому еще нужно подслушивание? «Пси» легче, и копы будут рады использовать все «пси-техники», которые они могут откопать: телепатия, ясновидение, колдовство, прекеннеры...

– Что такое «прекеннер», судья? – как зачарованный спросил Эдмондс.

– Кто-то, кто заранее знает, что произойдет, чтобы установить полицейские ловушки, чтобы поймать преступников на месте преступления. Я просто придумал это слово. Но если Роланд может использовать два слова, когда имеет в виду одно, то я, конечно, могу использовать одно слово, когда имею в виду два. Это все, что я хотел сказать. Примите это, Роланд.

– Благодарю Вас, мистер Годвин, – холодно сказал Берк. Он помолчал, глядя на люстры над головой, словно упрощая и подгоняя свои мысли под менее дисциплинированные умы окружающих.

Эдмондс с интересом ждал рассуждения. Каким-то образом, конечно, это включит логику.

Когда Берк только начинал работать судьей в Нью-Джерси, Франкфуртер был его моделью. Но с годами все это изменилось. Берк (как и Сервантес), в конце концов, понял, что каждый человек – продукт своей собственной работы. Но там, где Сервантес был доволен, позволяя процессу действовать подсознательно, Берк подошел к последнему логическому пределу. Он нашел в своих прошлых работах лучшее вдохновение. Бреясь по утрам, он слушал записи своих предыдущих решений. И он слушал те же записи в своей машине, когда ехал в суд, и по ночам засыпал с ними.

Он основал кафедру логики Берка в Гарварде. Его знаменитый текст «Логика в апелляционных решениях» (посвященный ему самому) состоял в основном из аннотированных выдержек из его собственных решений. Он не знал и был равнодушен к тому, что другие думали о его великолепном нарциссизме. На самом деле он считал себя скромным и выискивал ситуации, в которых его скромность могла быть обнаружена, замечена и прокомментирована. Долгая любовная связь Роланда Берка с самим собой не потускнела с течением времени: она была безмятежной, не омраченной любовными ссорами. В его кабинете не висело ни одного портрета, только зеркала.

Эдмондс иногда удивлялся собственной реакции на Берка. Отнюдь не испытывая презрения или насмешки, он завидовал уверенной, эгоистичной, свободной от сомнений интеграции знаменитого юриста в его кодифицированную среду и его систему логики, которая так легко разрешала все вопросы в черно-белом цвете, без каких-либо оттенков серого.

– «Пси», – начал Берк, – это вздор, нелогичный по самому своему определению. Однако как я покажу, логика требует, чтобы мы взялись за это дело. Есть только две возможности: а) отклонить ходатайство и б) удовлетворить его. Если мы отклоним, это создаст прецедент, что Верховный суд откажется рассматривать конституционные вопросы, связанные с «пси». Наш отказ будет истолкован нижестоящими судами как одобрение ордеров на выдачу ясновидческой информации. Такое последствие совершенно немыслимо. Это оставляет нас, следовательно, только со второй альтернативой – б), то есть удовлетворить запрос. Логически, мы должны удовлетворить.

– Что и требовалось доказать, – пробормотал Годвин на латыни.

Берк высокомерно проигнорировал его.

– Благодарю Вас, мистер Берк, – сказал верховный судья. – Мистер Мур?

Николас Мур из Луизианы говорил, растягивая слова. – Не согласен. Это не тот случай, который суд должен принять. Даже если есть федеральный вопрос, в чем я сомневаюсь, мы можем его отклонить. Со времени пересмотра закона «О судебной системе» в 20-х годах мы были вольны отклонять практически любое дело, которое мы хотели, за исключением вопросов между Штатами или Штатами и правительством Соединенных Штатов. Это вопрос политики. Мы можем рассматривать не более ста-ста пятидесяти дел в год, менее десяти процентов поступающих к нам апелляций. Каждое наше решение должно пролить свет на некоторые текущие судебные проблемы и сформулировать принципы руководства судами низшей инстанции в тысячах аналогичных дел. Мы сделали это со случаями подслушивания разговоров, со случаями десегрегации, со школьными молитвами. Но сколько дел, связанных с «пси», в настоящее время находится на рассмотрении в судах низшей инстанции? Ни одного, насколько я слышал.

– Мистер Блэндфорд?

– Я согласен с Муром, – задумчиво произнес Массачусетский судья. – Мы очень интересовались подобными вещами в Салеме триста лет назад. Мы сжигали людей на костре за меньшее. Мы не были слишком уверены в Боге, но мы определенно верили в дьявола. Надеюсь, это не свидетельство тенденции. Мы не церковный суд Средневековья. Мы не можем вернуться. Не думаю, что нам стоит вмешиваться. Нет, никогда больше.

– Спасибо. Мистер Ловски?

Судья Ловски подозрительно уставился на сейф. – Все это отдает зловонием. Но я согласен с господином Берком. Мы должны принять это. Если мы откажем в этом деле, каждый мировой судья в стране выдаст ордер по «пси». Сравните, Гудвин. Это возвращение к общим ордерам Британии восемнадцатого века. У нас была небольшая революция по этому поводу. Мэдисон, Записки Федералиста. Билль о правах, Мэдисон, в процитированном месте, и все будет насмарку. Через несколько лет мы получим сотню сейфов за то же самое. Там же. Время остановить это сейчас.

– Мистер Рэндольф?

Судья Рэндольф говорит во всех случаях с медленной резкостью, будто диктуя резчику по камню бессмертные надписи на антаблемент нового, величественного федерального здания. Он вырезал:

* КОНСТИТЦИОНЙ * ВПРОС *

А потом помрачнел, потому что первое слово при данных обстоятельствах было, пожалуй, лишним. Его клерки всегда совещались с клерками судьи Ловски, подбирая с непревзойденным мастерством сноски Ловски к сноскам Рэндольфа. Результат читался как страницы в «Своде законов третьего». Эта процедура требовала, чтобы судьи всегда соглашались; они находили это небольшой ценой, чтобы заплатить за изысканный результат.

– Мистер Эдмондс?

– Странное совпадение, не правда ли? Вот мы и на пороге тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года. Он бросил книгу на стол. – Это «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год» Оруэлла – самый строгий режим. Все граждане под наблюдением полиции двадцать четыре часа в сутки. Нет уединения в любое время. Полиция даже установила в домах и квартирах скрытые ТВ-камеры. Когда эта книга была популярна, сорок лет назад, многие смеялись. Это был абсурд. В Америке такого быть не может. Что ж, это случилось. Это здесь и сейчас, за исключением того, что ясновидение еще хуже, чем шпионское телевидение. Она проникает в наши умы. Мы должны отказать полиции в его использовании.

– Вы говорите так, будто действительно верите в эту чушь, – сказал Годвин.

Эдмондс пожал плечами.

– Спасибо, Мистер Эдмондс.

– Мадам Норд?

– Мои доводы в пользу предоставления истребования дела из нижестоящего суда, я думаю, покажутся абсолютно некомпетентными и неуместными для большинства из вас. И я ожидаю, что моего уважаемого брата, старшего помощника судьи, может хватить удар. Одним словом, я думаю, что Тайсон невиновен. Кроме того, я думаю, мы должны открыть сейф.

Наступило неловкое молчание.

Затем послышался шепот Оливера Годвина: – Не наезжайте, ребята. Никогда не забывайте, что мы – единственный верховный суд в мире с собственной мадам.

Хелен Норд расхохоталась.

Верховный судья постучал костяшками пальцев по столу. – Мы будем голосовать. Мадам Норд?

– Само собой.

Голосование шло в обратном порядке старшинства. Теория, которая казалась Эдмондсу совершенно ошибочной, состояла в том, что младшие судьи не будут подвержены влиянию старших. В этой группе, думал он, никто ни на кого не влияет. Девять суверенных независимых республик.

– Мистер Эдмондс?

– Согласен.

Требовалось еще два голоса.

– Мистер Рэндольф?

–*СОГЛАСЕН*

– Мистер Ловски?

– Согласиться.

– Вот и все. И теперь мы можем принять код от сейфа. Мадам Норд, не могли бы вы попросить помощника вызвать доктора Драго?

– Весьма необычно, – проворчал судья Берк.

– Возможно, – согласился Пендлтон. – Но, по крайней мере, с оговоркой адвоката. Все, что мы ему позволим, это передать мне комбинацию шифра в запечатанном конверте. Мы ни о чем его не спросим и должны заставить его замолчать, если он попытается заговорить. А вот и они.

Эдмондс был слегка удивлен. Драго был высоким, полным достоинства молодым человеком с гладкими бледными щеками. Он мог быть клерком в местной Молодёжной Христианской Организации, или кассиром в банке, или дьяконом в собственной церкви Эдмондса.

Глаза Драго чуть расширились, когда он обменялся взглядами с Эдмондсом. Затем его испытующий взгляд быстро скользнул по столу и остановился на Хелен Норд... потом Мур... Блэндфорд... Гудвин... и, наконец, Пендлтон. Его рот слегка приоткрылся, словно он что-то прошептал себе под нос. Эдмондс напряг слух. Это было: – О, нет? Он не был уверен.

Пендлтон мягко сказал: – Мы благодарим вас за то, что вы пришли, доктор Драго. Я Пендлтон. Я так понимаю, вы хотите дать мне шифр от сейфа.

Как автомат, Драго подошел к концу стола и, не говоря ни слова, протянул конверт верховному судье.