Текст книги "Проклятые"

Автор книги: Чак Паланик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

X

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Только НЕ ПОДУМАЙ, что я какая-то там мисс Блуд де Блудон. Да, я читала «Камасутру», но так и не уяснила, к чему выделывать этакие кошмарные акробатические этюды. Мое отношение к сексу можно определить как полное интеллектуальное понимание при крайне низкой оценке эстетичности. Прошу простить мне это невежественное отвращение. Хоть я и знаю, какой орган что стимулирует, как причудливо и мрачно взаимодействует фаллос с разными отверстиями, как происходит необходимый для размножения вида обмен хромосомами, пока что я не увидела в этом процессе привлекательности. Короче: бе-е-е.

Я не случайно перешла от сцены, где я и мои спутники сталкиваемся с голой великаншей, до воспоминаний, где нагая я сама и исследую свою внутреннюю и внешнюю среду без привычного прикрытия в виде одежды или стыда. В гигантской обнаженной фигуре Пшезполницы я, без сомнения, чувствую себе подобную. Я даже восхищаюсь женщиной, которая может демонстрировать себя без всякого стеснения, не задумываясь о том, как ее будут осуждать или использовать зрители. Видимо, однажды на Хэллоуин нарядившись в Симону де Бовуар, я навсегда останусь немного Симоной.

Сатира Джонатана Свифта входит в обязательную программу младших классов – даже в моей школе, – но обычно ограничивается первым томом «Путешествий Гулливера». В самых смелых и прогрессивных школах в качестве иллюстрации понятия иронии ученикам дают классическое эссе Свифта «Скромное предложение» [12]12
  «Скромное предложение» ( англ.A Modest Proposal) – едкий сатирический очерк Джонатана Свифта, в котором он предлагает употреблять в пищу ирландских детей, чтобы таким образом бороться с бедностью.


[Закрыть]. И лишь немногие учителя рискнули бы показать ученикам второй том мемуаров Лемюэля Гулливера о приключениях на острове Бробдингнег, где великаны ловят его и держат дома, как зверушку. Нет, гораздо безопаснее давать детям, этим бессильным, крошечным существам, историю о том, как другие малютки захватывают в плен великана, всячески помыкают им и не убивают лишь потому, что его гаргантюанский труп может разложиться и создать угрозу общественному здоровью.

Большинство детишек так и не узнает, что в королевстве Бробдингнег пикареска Свифта приобретает весьма вызывающие и откровенные черты.

Удивительно, какие сладостно непристойные кусочки можно найти в литературе из дополнительного списка книг, которые читаешь за баллы. Особенно когда сидишь все рождественские каникулы голая, одна в пустом общежитии. Во втором томе свифтовского шедевра, где гигантские обитатели Бробдингнега ловят Гулливера, путешественника представляют к королевскому двору, и тот становится вроде домашнего любимца королевы, в чрезвычайной близости к придворным дамам-великаншам. Эти дамы доставляют себе удовольствие, раздеваясь и ложась в постель, в то время как наш герой должен ходить по горам и долинам их обнаженных тел. На самом деле Свифт описывает своих современниц – аристократок, которые на расстоянии казались очаровательными, но при близком физическом контакте их тела представляли собой топкую, вонючую геенну. Наш крошечный герой, спотыкаясь, бродит по их влажной ноздреватой коже, пробирается сквозь ужасные джунгли лобковых волос, пятна воспалений, пещеры-шрамы, ямы и морщины глубиной по колено, лужи зловонного пота.

И да, я должна отметить, что пейзаж, изображенный Свифтом, очень напоминает настоящий ад. Чего стоит один вид этих аристократок, которые развалились в послеобеденной неге и ожидают, даже требуют, чтобы крошечный мужчинка довел их до пика удовольствия! Гулливер же весь находится во власти невероятного ужаса и отвращения. Он безмерно устал, но вынужден трудиться, как раб, пока гигантские женщины не будут удовлетворены. Во всей англоязычной литературе не многие пассажи могут сравниться с вышедшими из-под пера Свифта в откровенности описаний и обидной мужской грубости.

Моя мать сказала бы, что мужчины – мальчишки, взрослые, мужской пол вообще – слишком глупые, слишком понятные и слишком ленивые, чтобы стать по-настоящему талантливыми лжецами.

Да, может, я и мертвая, и довольно высокомерная, и весьма предвзятая – но я чую женоненавистничество за милю. Так что вполне вероятно, что Джонатан Свифт был жертвой детского сексуального насилия, а потом выразил свой гнев в пассивно-агрессивной фантастической прозе.

Мой отец высказал бы вам очередную бесполезную сентенцию: «Женщина живет, чтобы кормить свою киску». В смысле, все наши злоупотребления и крайности – компенсация за недополученный минимум сексуального удовлетворения.

Моя мать ответила бы, что мужчины пьют, чтобы напоить свои пенисы.

Право же, быть отпрыском бывших хиппи, бывших растаманов, бывших панков, бывших анархистов – это значит подвергаться постоянной бомбардировке грубыми банальностями.

Нет, мне еще не довелось испытать оргазм, но я читала «Мосты округа Мэдисон» [13]13
  «Мосты округа Мэдисон» ( англ.The Bridges of Madison County, 1992) – роман американского писателя Роберта Джеймса Уоллера о любви замужней итальянки из американской глубинки и заезжего фотографа.


[Закрыть]и «Цвет пурпурный» [14]14
  «Цвет пурпурный» ( англ.The Color Purple, 1982) – эпистолярный роман американской писательницы Элис Уокер о насилии в семье и прочих гендерных и расовых проблемах.


[Закрыть], и от Элис Уокер я узнала: если помочь женщине открыть целительную силу манипуляций с клитором, она станет твоей верной поклонницей и другом навечно.

И вот я стою перед сербской демоницей, огромной голой женщиной-торнадо, которую называют Пшезполница.

Сначала я сбрасываю второй мокасин, ставлю его на безопасном расстоянии от великанши. Стас киваю свой школьный кардиган, складываю и аккуратно помещаю на мокасин. Расстегиваю манжеты блузки и закатываю рукава, все это время глядя на огромные волосатые ноги великанши, смотрю на небо и вижу ее щиколотки, колени, мускулистые обнаженные бедра, задираю голову и вижу бробдингнегский лобок.

Воздух взрывается резким свистом, громким, как пожарная сирена. С земли, возле самых моих ног, на меня смотрит откушенная голова Арчера.

– Эй, малая! – говорит откушенная голова. – Не знаю, что ты там задумала, но не делай этого!

Я наклоняюсь и хватаю Арчера за длинный синий ирокез. С его головой в руке, как с сумочкой, я встаю на подъем гигантской ноги.

Арчер болтается под моей рукой и говорит:

– Когда тебя едят, это жутко больно… Не делай ничего!

Я подношу его синие волосы ко рту и впиваюсь в ирокез зубами, как пират, карабкающийся по корабельным снастям, – в нож. Я лезу по густым волосам на ногах гигантского демона-Пшезполницы, взбираюсь на гору из кожистой плоти. Как Гулливер, я пересекаю сморщенную кожу ее коленей, потом поднимаюсь по бедрам, хватаясь за жесткие волосы. Бросив взгляд на далекую землю, я вижу Бабетт, Паттерсона и Леонарда. Они подняли головы и разинув рты наблюдают за моим подъемом. Если оглядеться, с высоты я вижу вдалеке перламутровый блеск спермового океана, пар над Озером Кипящей Слюны, темную тучу летучих мышей, которые вечно роятся над Рекой Крови.

Я лезу дальше: огибаю сморщенные складки больших половых губ, волочу себя, как в самом ужасном кошмаре Джонатана Свифта, сквозь вонючую чащу кудрявых и густых лобковых волос.

Надо мной зловещим карнизом нависают огромные груди. Между ними я различаю подбородок, а выше – шевелящиеся, жующие губы и одну ногу Арчера в джинсах и мотоциклетном ботинке, которая еще свисает изо рта великанши.

Несмотря на то что мои знания сугубо теоретические и приобретены за годы, проведенные с голыми друзьями семьи на французских пляжах, я в курсе, где что находится у взрослой женщины. Зацепившись за густые волосы, я нахожу колпачок клитора и умело манипулирую кожаным капюшоном, вставляю руку, чтобы найти сжавшийся орган женского удовольствия. Нащупанный вслепую, как буква из азбуки Брайля, в теплом конверте клиторального колпачка, ее клитор по размеру и форме напоминает виргинский окорок.

Отрезанная голова Арчера наблюдает за моими действиями. Облизывая губы, Арчер говорит:

– Малая, ну ты чума! – Потом ухмыляется: – Эта чудовищная сука меня всего облизала – ну и я могу не хуже!

Я вынимаю руку из теплой мясистой глубины и достаю синий чуб изо рта. Вытянув голову Арчера перед собой, я смотрю прямо в его зеленые глаза.

– Вдохни поглубже и давай!

Я запихиваю ухмыляющуюся, истекающую слюнями голову глубоко в мясистую пещеру.

Какое-то время практически ничего не происходит. Огромный рот надо мной продолжает тщательно пережевывать тело Арчера с джинсами и ботинками. Снизу наша троица – Бабетт, Паттерсон и Леонард – смотрит с отвисшими челюстями. Под кожей клиторального колпачка что-то шевелится, стонет и чавкает, как жадный зверь. Постепенно губы великанши перестают жевать, дыхание становится более медленным и глубоким. Целые акры ее кожи заливает теплый розовый свет, лицо, грудь и бедра покрывает обширный румянец. Огромное тело вздрагивает, что больше похоже на землетрясение, и я вынуждена крепче схватиться за лобковые волосы Пшезполницы, чтобы не свалиться на холмы обрезков ногтей далеко внизу.

Пираты, разбойники в масках и похищенные девицы.

Колени великанши дрожат, слабеют и подгибаются. Половые губы выпячиваются и становятся ярче от прилива крови.

Я просовываю руку в мясистый капюшон, откуда твердеющий клитор уже грозит вытолкнуть слюнявую, чавкающую голову Арчера. Хватаясь за волосы, я вытаскиваю Арчера наружу.

Весь скользкий от сока женской страсти, истекающий слюнями, Арчер шумно переводит дыхание. Его зрачки расширены, глаза косят от удовольствия. Он разевает рот. На губах пленка мерзких жидкостей, без которых у взрослых не обходится половое сношение.

Арчер кричит:

– Я КОРОЛЬ ЯЩЕРИЦ!.. [15]15
  «Я король ящериц! Я могу все» ( англ.I am the lizard king, I can do anything) – цитата из песни Джима Моррисона (группа The Doors) The Celebration Of The Lizard.


[Закрыть]

Я снова запихиваю его голову внутрь, чтобы он продолжал оральную битву с отвердевшими, распухшими клиторальными тканями.

Великанша смотрит вниз, на меня, остекленевшими от оргастического экстаза глазами. Ее голова болтается на шее, соски торчат, размером и твердостью похожие на пожарные столбики на тротуаре, такие же ярко-красные.

У ноги в синих джинсах, что еще висит изо рта Пшезполницы, у откушенной ноги Арчера виден четкий контур – бугор мужской эрекции.

Я задираю голову и встречаю расслабленную, слюнявую ухмылку великанши веселой и компетентной улыбкой. Одной рукой держась за лобковые волосы, чтобы не упасть, другой я вжимаю голову Арчера в тесный и скользкий клиторальный капюшон. Наконец я отваживаюсь отнять вторую руку и дружески машу.

– Привет, меня зовут Мэдисон! А раз мы познакомились… Вы не окажете мне крошечную услугу?

Как раз в этот момент капюшон оттягивается, из-под него выскакивает эрегированный клитор, прерывая старания Арчера, и его скользкая обалдевшая голова падает, словно ярко-синяя комета с хвостом из слюны и вагинальной смазки, катится, летит, пикирует на землю, а потом далеко внизу раздается тихий всплеск обрезков ногтей.

XI

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Ты не подумай, что я к тебе придираюсь. Сочти мои следующие слова строго конструктивной критикой. Сначала о хорошем: ты управляешь одним из самых крупных и успешных предприятий в истории… короче, всей истории. Твоя доля рынка растет, невзирая на усилия всемогущего конкурента. Слово «ад» стало синонимом мук и страданий. Те м не менее, прости меня за прямоту, качество обслуживания клиентов у тебя ниже плинтуса.

Моя мама часто говорила: «Мэдисон наплетет вам о себе что угодно – кроме правды». В смысле, не ожидайте, что я мгновенно завалю вас откровениями касательно моего глубинного, личного «я». Если хотите, объясняйте мою сдержанность подавленным чувством стыда, но это не тот случай. Может, я и окончила всего семь классов, может, я безнадежно наивна и еще не зарабатывала себе на хлеб, но я не настолько истосковалась по вниманию, чтобы делиться с вами самым сокровенным.

Вам достаточно знать одно: я видела, как там, по другую сторону. Я мертва, и, судя по моему, пусть и ограниченному, жизненному опыту, все лучшие люди тоже. В смысле, тоже мертвы. Правда, вряд ли все, произошедшее после моего передоза, можно назвать «жизненным» опытом.

Я мертва, и меня несет по аду в ладони-лодочке гигантская демонесса. Со мной мои новые соотечественники: Леонард, Паттерсон, Арчер и Бабетт – мозг, тупой спортсмен, бунтарь и королева бала. С эргономической точки зрения путешествовать в огромной ладони чрезвычайно удобно: представьте себе сиденья первого класса «Сингапурских авиалиний» в сочетании с легкой качкой в салон-вагоне «Восточного экспресса». С этой высоты, сравнимой со вторым ярусом Эйфелевой башни или верхушкой Лондонского колеса обозрения, мы видим массу достопримечательностей – и немало низвергнутых в ад знаменитостей.

Футболист Паттерсон показывает нам Горы Дымящихся Собачьих Кучек… Болото Прогорклого Пота… луг, похожий на вересковый, а на самом деле заросший нелеченым ногтевым грибком.

Леонард объясняет, что Пшезполница ростом ровно триста локтей. Наша хозяйка-внедорожник – отпрыск ангелов, которые посмотрели вниз с небес и безумно возжелали смертных женщин. Эта история, говорит Леонард, восходит ни много ни мало к святому Фоме Аквинскому: тот еще в тринадцатом веке писал, что ангелы спустились на землю в виде инкубов – сексуально озабоченных сверхсуществ. Ангелы сделали со смертными женщинами Большую Бяку и зачали великанов вроде Пшезполницы, а сами были низвергнуты в ад и стали демонами. Прежде чем усомниться в этом дурацком сценарии, учтите, что Фомы Аквинского в Гадесе не видать, так что его догадка явно оказалась правильной.

По аналогии, когда земные мужчины воспылали страстью к ангелам в Содоме и Гоморре, сообщает Леонард, Бог устроил им неслабую взбучку. Соляные столпы по полной программе.

Да, так нечестно, но похоже, единственный бессмертный, которому можно крутить шашни со смертными, – это сам Бог.

Ой, вечно я говорю слово на букву «Б»! Привычка – вторая натура.

– Давай дальше! – говорит Паттерсон и дает Леонарду подзатыльник. – Еретик гребаный!

– Ну и язык, – фыркает Бабетт. – Может, сразу насрешь мне в уши?

Арчер машет нескольким демонам, включая крупного блондина с оленьими рогами, торчащими из головы.

– Алё! Цернуннос, чувак!

Леонард шепотом сообщает мне, что это свергнутый с трона кельтский бог оленей. То, что христианского дьявола изображают рогатым, – не что иное, как злобный выпад в адрес Цернунноса.

Арчер показывает большой палец другому демону, подальше – человекоподобному существу с головой льва, печально поедающему мертвого юриста. Арчер прикладывает руки ко рту рупором:

– Как дела, Мастема?

– Принц духов, – шепчет Леонард.

Бабетт спрашивает:

– Сколько сейчас времени? Еще четверг?

Она сидит на краю огромной ладони, скрестив руки на груди и нетерпеливо топая грязным «маноло блаником».

– Ну как это так: в аду нет вайфая!

Наш корабль, наша хозяйка Пшезполница, идет дальше. Ее черты еще освещает мягкая посткоитальная улыбка.

С этой улыбкой может соперничать лишь улыбка Арчера, все тело которого, от синего ирокеза до черных ботинок, уже регенерировалось. Он ухмыляется так широко, что его булавка заехала чуть ли не за ухо.

Далеко внизу бредет иссохший старик. Он опирается на трость и волочит за собой длиннющую бороду. Я спрашиваю Арчера, не демон ли это.

– Он-то? – Арчер тычет в старика пальцем. – Это Чарлз Дарвин, мать его в рот!

Арчер отхаркивается, и его плевок падает, падает, падает на землю так близко, что старик его замечает и смотрит вверх. Встретившись с ним глазами, Арчер кричит:

– Эй, Чак! Все еще трудишься на Сатану?

Дарвин поднимает дряхлую, оплетенную венами руку и показывает Арчеру средний палец.

Оказывается, фундаменталисты, креационисты и прочие христиане были правы. Ах, как мне жаль, что я не могу сказать родителям: Канзас был прав. Да, эти змеедержатели и пятидесятники, сектанты, выродившиеся от близкородственных браков, оказались круче моих мамы с папой – миллиардеров и светских гуманистов. Темные силы зла действительно разбросали повсюду кости динозавров и подделали отчеты о раскопках, чтобы ввести человечество в заблуждение. Эволюция – полный вздор, в который мы безоговорочно поверили.

На горизонте на фоне пылающего оранжевого неба возникают контуры какого-то здания.

Вытянув голову, чтобы заглянуть в широкое, висящее полной луной лицо нашей удовлетворенной великанши, Леонард кричит:

–  Главни стаб! Угодити! Затим!

Мне Леонард объясняет:

– Сербский. Я выучил пару слов на университетских подготовительных курсах.

Здание вдали еще частично скрыто изгибом горизонта, но постепенно, когда мы подходим ближе, разрастается в целый комплекс флигелей и сложных пристроек.

Я уже начала хвастаться, что лучшие люди давно мертвы. С тех пор как попала в ад, я увидела целую кучу известных личностей всех времен и народов. Даже сейчас, выглядывая за ладонь великанши, я указываю на крошечную фигурку внизу:

– Эй, смотрите!

Паттерсон прикрывает глаза рукой, словно отдает салют:

– Ты имеешь в виду вон того старика?

Тот старик, говорю я ему, не кто-нибудь, а Норман Мейлер.

В аду и повернуться нельзя, не пихнув локтем какую-нибудь важную птицу: Мэрилин Монро или Чингисхана, Кларенса Дэрроу или Каина. Здесь Джеймс Дин, Сьюзен Сонтаг, Ривер Феникс, Курт Кобейн… Честно говоря, список местных обитателей похож на список гостей вечеринки, на которую бы рвались оба моих родителя. Рудольф Нуриев, Джон Ф. Кеннеди, Фрэнк Синатра и Ава Гарднер, Джон Леннон и Джимми Хендрикс, Джим Моррисон и Дженис Джоплин.

Прямо вечный Вудсток какой-то. Знай мой отец про здешние возможности завести связи, тут же наглотался бы крысиного яда и бросился на самурайский меч.

Да чтобы посудачить с Айседорой Дункан, моя мама открыла бы пожарный выход и посреди полета выскочила бы из нашего самолета.

Нет, правда: тут хочешь не хочешь, а пожалеешь бедолаг, которым удалось пройти в Жемчужные Врата. Представляю себе зачуханный ВИП-лаундж в небесах – безалкогольная вечеринка с мороженым, в главных ролях Гарриет Бичер-Стоу и Махатма Ганди. Модная тусовка, ничего не скажешь.

Да, мне тринадцать, я толстая и мертвая – но я не пытаюсь это компенсировать, как неуверенные в себе гомосексуалисты, которые вечно машут портретами Микеланджело, Ноэла Кауарда и Авраама Линкольна, чтобы подкрепить свою хрупкую самооценку. Если ты умер и к тому же попал в ад, это как бы намекает, что ты облажался и совершил сразу две Великих Ошибки. Но по крайней мере я оказалась в очень, ОЧЕНЬ хорошей компании.

На руке нашей великанши мы приближаемся к комплексу зданий, которые тянутся за пределы горизонта, покрывают акры, нет, целые квадратные мили адских угодий. Эти постройки похожи на постмодернистский коллаж, смесь стилей с заметным влиянием Майкла Грейвса и И.М. Пея. Разношерстные рабочие копают ямы для фундаментов и заливают их под ребристые и волнистые здания а-ля Фрэнк Гери. Внутри периметра видны круги более старых построек, похожие на кольца древесного ствола в разрезе, причем каждое ассоциируется со стилем более ранней эпохи. Рядом с постмодерном возвышаются коробчатые стеклянные башни интернационального стиля. За ними – пошлые футуристические шпили ар деко, потом историческое возрождение викторианства, эпоха федерации, эпоха Георга и Тюдоров, китайские павильоны, тибетские дворцы, вавилонские минареты. История архитектуры, разрастающаяся в бесконечность. Ее края расширяются, покрывают пространство почти так же быстро, как Великий Океан Пролитой Спермы, а древняя сердцевина гниет и разрушается.

Пшезполница уже на краю комплекса, и с высоты мы видим, что самые старые, внутренние, участки древнее этрусков, инков и вавилонян; башни и палаты сгнили и раскрошились, глина кладки превратилась в пыль.

Это место – центральная нервная система и головной офис ада.

Леонард кричит наверх:

–  Овдже!

Услышав его, великанша останавливается.

От самых внешних стен комплекса к середине змеятся длиннющие очереди. Это буквально, без всякого преувеличения, мили проклятых душ. Каждая очередь ведет в свою дверь, и время от времени, когда туда заходит следующий проситель, люди ступают на шаг вперед.

Леонард кричит:

–  Прекид!– И добавляет: – Овдже, если можно.

Слушая эту славянскую белиберду, я спрашиваю себя, насколько она близка языку мыслей Горана. Загадочному, таинственному языку воспоминаний и снов моего возлюбленного Горана. Его родному наречию. Если совсем честно, я даже не представляю, из какой именно разоренной войной страны мой Горан родом.

Ну да, я поклялась, что не буду надеяться, но дайте девочке хоть пострадать от неразделенной любви!

Мы приближаемся к краю длинной очереди, и Леонард говорит:

–  Спустати. Следеич.

Бабетт уточняет:

– А год-то хоть тот же?

Только в аду доведется пожалеть, что твои часы не показывают день, месяц и век.

Пшезполница встает на колено, наклоняется и бережно опускает нас на землю.

XII

Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Надеюсь, ты вытерпишь еще одно мое чистосердечное признание: с экзаменами и тестами у меня не очень. Честное слово, я не пытаюсь оправдываться. Я вообще ненавижу весь этот контекст игровых шоу, в котором проходит большая часть нашей жизни: а ну-ка докажи свои умственные способности и хорошую память в сидячем положении под давлением временных ограничений! У смерти есть очевидные недостатки, но зато теперь у меня появилась чрезвычайно уважительная причина не сдавать SAT [16]16
  SAT – стандартный тест для поступления в вузы США.


[Закрыть]! Во всяком случае, так мне казалось.

Сейчас я сижу в маленькой комнатушке за письменным столом. Вообразите себе архетипическую белую комнату без окон, которая, по словам психоаналитиков-юнгианцев, чаще всего символизирует смерть. Ко мне наклоняется демон с кошачьими когтями и сложенными кожистыми крыльями и поправляет манжету тонометра. Манжета сжимает мое предплечье, пока на сгибе локтя не начинает пульсировать кровь. Клейкими подушечками к моей груди между пуговицами блузки прикреплены проводки кардиомонитора. Скотчем держится еще один провод, который отслеживает пульс у запястья. Другие датчики прилеплены к шее и затылку.

– Чтобы отслеживать частотные характеристики твоего голоса, – объяснил Леонард.

Оказывается, один датчик прикреплен к перстнещитовидной мышце на горле, а другой – к перстнечерпаловидной мышце на затылке, у позвонков. Когда ты говоришь, между датчиками пропускают низковольтный ток, который фиксирует любой микротремор в мышцах, управляющих гортанью, и показывает, лжешь ли ты.

У демона с кожистыми крыльями и кошачьими когтями воняет из пасти.

Все это случилось после того, как Бабетт провела нас в здание головного офиса, обойдя бесконечную очередь ожидающих. Мы пробрались через разрушенную часть фасада, еще не достроенного, но уже в руинах. Мы попали в зал ожидания, похожий на пещеру или стадион, где бесчисленные души образуют меланж, как в автотранспортной инспекции: засаленные лохмотья рядом с костюмами от Шанель и кожаными дипломатами. На всех пластиковых стульях с выемками посредине хитро запрятаны кусочки свежей жвачки – так что садились на них только те, кто успел оставить всякую надежду. На передней стене зала висела огромная доска с надписью: «Обслуживается номер 5». Дальние каменные стены и потолок казались бурыми – цвета земли, сепии, грязи, козявок из носа. Посетители стояли, ссутулившись, поникнув головами, будто у них поломаны шеи.

На каменном полу кишели легионы жирных тараканов, пирующих вездесущими шариками из поп-корна и крошками цветной глазури. Ад во многом напоминает Флориду – насекомые здесь никогда не умирают. В этой влажной жаре бессмертные тараканы вырастают крупными и мясистыми, больше похожими на мышей или белок. Бабетт посмотрела, как я цаплей прыгаю на одной ножке, чтобы не наступать на тараканов, и сказала:

– Надо нам где-то стащить тебе туфли на каблуках.

Даже Паттерсон в своих футбольных наплечниках пританцовывал, нанизывая на стальные шипы подошв все более толстый слой тараканов. Циничный Арчер скакал, звенел хромированной цепью и поскальзывался на раздавленных жуках. А вот поддельные каблуки Бабетт, пусть и на последнем издыхании, позволяли ей ходить как на ходулях, далеко от тараканьего мусора.

Обогнав нас всех и распихав локтями ожидающих, Бабетт подошла то ли к стойке, то ли к длинному столу у задней стены. Вдоль противоположного края тянулась шеренга демонов-клерков. Бабетт шлепнула на стол свою поддельную сумку и обратилась к ближайшему демону:

– Привет, Астралот!

Она достала из сумки большой шоколадный батончик, двинула его по столу и наклонилась к самой морде демона:

– Дай нам А137-Б17. Короткую анкету. Для апелляции и поиска по архивам. – Бабетт кивнула в мою сторону и добавила: – Для новенькой.

Да, Бабетт была настроена серьезно.

Воздух в приемном зале оказался таким влажным, что каждый выдох повисал перед лицом белым облачком и затуманивал мне очки. Под ногами похрустывали тараканы.

Да, так нечестно, но мама с папой всегда с радостью были готовы мне поведать о самых мрачных деталях всех видов половых актов и фетишей на свете. Другим девочкам в тринадцать лет могут купить учебный лифчик; моя мама предложила мне учебную диафрагму. Лучше бы мои родители рассказывали мне не о птичках и пчелках – а также о макании чайных пакетиков, анилингусе и позе «ножницы», – а о смерти. Вместо этого отец в лучшем случае заставлял меня пользоваться увлажняющим кремом с солнцезащитным фактором и зубной нитью. Если родители и представляли себе как-то смерть, то на самом поверхностном уровне, как морщины и седину стариков, у которых скоро кончится «срок годности». Видимо, им казалось, что если регулярно заботиться о внешности и бороться с признаками старения, смерть тебя не побеспокоит. Для моих родителей смерть была закономерным и нежелательным результатом плохого ухода за кожей. Если перестаешь пользоваться скрабами, то катишься по наклонной – и умираешь.

Только, пожалуйста, если вы еще лопаете куриные грудки без кожицы (с низким содержанием натрия, полезные для сердца), если вы все такие довольные бегаете на тренажерной дорожке, не надо делать вид, что вы смотрите на смерть реалистичнее, чем мои чокнутые предки.

И не вбивайте себе в голову, что я скучаю по жизни. Будто я и вправду жалею, что не вырасту, что из моей пи-пи не будет каждый месяц хлестать кровь, что мне не придется водить транспортное средство с двигателем внутреннего сгорания на ископаемом топливе, что я не буду смотреть тупые порнофильмы, пить пиво из кегов, тратить четыре года на то, чтобы заработать на стадионе степень бакалавра по истории искусств, что никакой мальчишка не нашпигует меня своими сперматозоидами, что мне не придется почти год таскать в себе огромного младенца. Вот елки – сарказм намеренный, – прямо истосковалась по этому Классному Времени. Нет, ничего не зелен виноград. Когда я смотрю на всю фигню, которой теперь лишена, я благодарю Бога, что обкурилась.

Ну вот, я снова сказала слово на букву «Б». О боги!

Ха, убейте меня.

Оказывается, дело о моем проклятии утеряно. Или еще не пришло. Или случайно уничтожилось. Как бы там ни было, я вынуждена начать все сначала. Меня направляют на стандартный тест с детектором лжи и делают анализ крови на наркотики.

А Бабетт не такая никчемная, как мне показалось сначала. Она обошла немало бюрократических преград и провела нашу маленькую компанию по лабиринту коридоров и офисов, подкупая низкоуровневых бюрократов шоколадными батончиками и конфетами. Человечество давно изобрело бумагу, так что в офисе ада приходится бродить по колено в утерянных записях, распотрошенных конвертах, графиках от детектора лжи, леденцах «Лайфсейверс» с ароматом сливочного масла и рома – и тараканах.

По дороге Арчер проинструктировал меня не скрещивать руки на груди, не смотреть вправо и вверх. Мол, и то и то – жесты, которые обнаруживают ложь.

Мы сдаем заполненную форму апелляции и тайком суем демону-клерку «Кит-Кэт». Бабетт желает мне удачи и обнимает, конечно, испачкав мой кардиган грязными ладонями. Бабетт, Леонард, Паттерсон и Арчер остаются ждать в приемной, а я прохожу в абсолютно белую комнату для тестов. Полиграф. Демон накачивает на моей руке манжету тонометра.

Быть может, вы вспомните этого демона по классическому голливудскому шедевру «Изгоняющий дьявола», где он вселился в девочку – избалованную, умную не по годам дочку кинозвезды. Вот вам и дежа-вю. А сейчас демон следит, не расширяются ли мои зрачки. Подключает датчики к коже, чтобы выяснить, потею ли я. Как говорит Леонард, меняется ли «проводимость кожи».

Я говорю, что мне очень понравилась сцена, где он заставил девочку – ее звали Риган – пятиться раком вниз по лестнице, изрыгая кровь. Я нервничаю и поэтому спрашиваю, есть ли у демона личный опыт вселения в людей. Снимался ли он в других фильмах? Платят ли ему за повторные показы? Кто его агент?

Не отрывая глаз от разматывающегося рулона бумаги, от колеблющихся иголочек, которые вычерчивают на белой ленте чернильные каракули, демон спрашивает:

– Вас зовут Мэдисон Спенсер?

Контрольные вопросы. Чтобы откалибровать честные ответы.

– Да.

Подкрутив на машине какой-то штырек, демон спрашивает:

– Вам действительно тринадцать лет?

Опять да.

– Вы отвергаете Сатану и все его деяния?

Легкота! Я пожимаю плечами:

– Конечно, почему бы нет?

– Пожалуйста, – журит меня демон, – отвечайте только «да» или «нет», это очень важно.

– Простите.

Демон спрашивает:

– Принимаете ли вы Господа как единственного и истинного Бога?

Снова легкота. Я отвечаю:

– Да.

– Считаете ли вы Иисуса Христа своим личным спасителем?

Не знаю, не совсем уверена, но говорю:

– Да…

Иголки пляшут по бумаге, не очень сильно, но все-таки. Возможно – точно сказать не могу – моя радужка резко сокращается.

Фраза звучит знакомо, хотя я ее явно слышала не от родителей. Демон пристально следит за волнистыми чернильными линиями.

– Являетесь ли вы или являлись когда-нибудь практикующей буддисткой?

Я спрашиваю:

– Что-что?

– Отвечайте «да» или «нет», – говорит демон.

– Что? – повторяю я. – Буддисты не попадают на небеса?

Пусть мои родители далеко не совершенны, они хотели как лучше. Я чувствую себя настоящей предательницей, отказываясь от всех идеалов, которые они так старались мне привить. Передо мной встает старая как мир дилемма: предать родителей или Бога. А я всего-то хочу ходить в нимбе и кататься на облаках. Просто хочу играть на арфе.

Тем временем демон спрашивает:

– Вы верите, что Библия – единственное истинное слово Божье?

Я отзываюсь:

– Даже дебильные куски из Левита?

Демон наклоняется надо мной:

– Честно признайтесь: жизнь начинается с зачатия?

Да, я знаю, я мертва, у меня нет тела и прочей физиологии, но я вспотела как мышь. Лицу жарко – краснею. Зубы тихо скрежещут. Кулаки крепко сжимаются, и кости с мышцами проступают под побелевшей кожей.

Я пытаюсь ответить:

– Да?..

– Вы одобряете обязательную молитву в государственных школах?

Да, я хочу на Небо – кто не хочет? – но не настолько, чтобы превратиться в полную задницу.

Что бы я ни ответила, иголочки будут скакать как сумасшедшие, реагируя либо на ложь, либо на чувство вины.

Демон спрашивает:

– Считаете ли вы половые акты между представителями одного и того же пола извращением?