Текст книги "Человек видимый"

Автор книги: Чак Клостерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Я прервала Игрека и спросила, не замечает ли он, что сам себе противоречит. Ведь он говорил, что его целью было «объективное наблюдение» за людьми, но это оказывается вовсе не так, он проявляет к Валери неподдельный интерес, он переживает за нее, а не просто пытается понять, какова она на самом деле, наедине с собой.

Нет-нет, Вики, это не так. То, что я к ней небезразличен, вовсе не значит, что я не могу быть объективным. Люди забывают, Вики, что мы в силах отбросить свою предвзятость и взглянуть на вещи как бы со стороны. Нравилась ли мне Валери? Да, конечно, нравилась. Но я оставался бесстрастным наблюдателем, вот чего вы не можете понять.

Проникая в чужие дома, я понимал, что наблюдение за частной жизнью людей будет не всегда приятным. Так, например, я много раз видел Валери в ванной комнате. Когда она была одна, то не закрывала дверь. Я видел, как она тужится, сидя на унитазе, а это не тот случай, когда человек испытывает чувство собственного достоинства, скорее наоборот, он ощущает себя униженным, даже если этого никто не видит. А если ты видел человека в этом состоянии, то больше его понимаешь и сочувствуешь ему. Если писателю нужно вызвать сочувствие к своему вымышленному герою, то нет ничего проще, чем поместить его в унизительную ситуацию. Унижение обнажает самые потаенные страхи живого существа. Поэтому, разумеется, Валери должна была мне понравиться. Мне нравились все, за кем я наблюдал, и потому я должен был осознанно преодолевать свою симпатию. Газетным репортерам тоже постоянно приходится абстрагироваться от сочувствия к героям своих криминальных репортажей. И не так уж трудно заставить себя отстраниться, забыть о своем сочувствии и симпатии. Что лично мне действительно трудно было преодолеть – это изначально присущее этим отношениям неравенство. Ведь Валери была уверена, что находится в одиночестве, поэтому время, которое мы проводили вместе, для нее ничего не значило. Она не испытывала эмоционального напряжения. Она ничего ко мне не чувствовала – так как у нее не было объекта для каких-либо чувств. Тогда как я постоянно пребывал в обществе разных людей, не подозревавших о присутствии постороннего и поэтому державших себя абсолютно естественно и открыто. Для меня эти эпизоды стали в высшей степени интимными. Но это односторонняя интимность, к такому ты просто не готов.

Объясню на простом примере. В тот день дождь лил с самого утра и до поздней ночи. Валери не могла выйти на пробежку, поэтому встала на «беговую дорожку». Мне было очень тяжело видеть, с каким упорством она занималась – ведь она никуда не направлялась, но мчалась в это никуда на полной скорости. Она бежала и бежала, и этот бег сопровождался громким топотом ее обутых в велосипедные туфли ног – топот был подобен стрельбе из автомата, у которого зажало спусковой крючок, и он продолжался около двух часов. На тренажере Валери охватывала какая-то одержимость. У него имелось три жидкокристаллических индикатора, и она бежала и бежала, стремясь достигнуть того момента, когда на всех трех появятся целые цифры. Так, она ставила индикатор дистанции на четыре мили, но на этом не останавливалась, потому что индикатор времени в минутах показывал 36:33. Она продолжала бежать, пока на циферблате не появлялась цифра 40:00. Но к этому моменту индикатор сжигания калорий показывал 678, поэтому ей нужно было нагнать его до 700. Однако к этому моменту индикатор дистанции показывал уже 5,58 мили, а ей хотелось добиться показания 6 миль. Разумеется, одновременно достигнуть целых показателей на всех трех индикаторах невозможно. Это было безнадежно, и наблюдать за этой бессмысленной гонкой было невыносимо тяжело. После того как она наконец сдалась и освежилась под душем, она покурила марихуану и сварила себе огромную порцию спагетти с маслом, перцем и тертым сыром. Следом за спагетти она умяла целую упаковку батончиков «Твикс». Но в ту ночь произошло еще кое-что. И это заставило меня плохо думать о себе. А поскольку я до сих пор не понимаю, почему именно, то и рассказываю вам об этом.

Приблизительно в десять вечера Валери, накачавшись наркотиком, стала вдруг рыться в своем шкафу. Сначала я не понимал, чем вызван этот странный и, по всей видимости, внезапный порыв. Но она встала на четвереньки и целиком залезла в шкаф. Она что-то искала там упорно и настойчиво, как можно искать только в очень встревоженном или одурманенном состоянии. Минут через двадцать она извлекла радиочасы. «Ага!» – удовлетворенно произнесла она. Я не понимал, зачем Валери эти часы, ведь у нее был будильник. К тому же у них был громоздкий и тяжелый корпус, примерно как у портативной магнитолы. Скорее всего, производства восьмидесятых годов, когда использовался толстый пластик. Сейчас вряд ли кто согласился бы держать у себя такой уродливый и допотопный аппарат. Но она включила его в сеть, и на индикаторе замигали цифры 12:00. Она не стала устанавливать правильное время. И вдруг я понял, зачем ей понадобился этот агрегат. В него был встроен кассетник. Она собиралась послушать ту кассету, что два дня назад ей дала Джейн.

Ну что сказать о песне, которую Джейн предлагала ей послушать? Даже не знаю, как ее описать. У песни должна быть какая-то мелодия – здесь ее не было. Певец просто произносил какой-то текст под аккомпанемент ударных инструментов и вроде как аккордеона. Причем выговаривал слова отрывисто и невнятно, буквально как умственно отсталый ребенок. Певец в примитивных выражениях снисходительно объяснял, кто такие были битлы и в чем их заслуга. Вот одна из строчек: «Они действительно были хорошими. Они заслужили свой успех». Слово «Битлз» певец произносил с сильным акцентом кокни. Никакой рифмы, будто песня сочинена в процессе исполнения. У нормального человека она могла вызвать только неприятие или насмешку. Но Валери прослушала ее раз двадцать подряд и все время радостно улыбалась. Я никогда не видел ее в таком экстазе – даже во время еды. Видно, песня задевала в ней что-то глубоко личное. Словно этот прикидывающийся хиппи парень нашел самое примитивное объяснение любви к «Битлз», которую питает к ним Валери и все их фанаты. Там говорилось о том, что все, связанное с «Битлз», похоже на сказку – их жизнь, невероятная популярность и воздействие на весь мир. Заметно было, что это место нравится Валери больше всего – будто этот куплет имел второй, более глубокий подтекст – что «Битлз» вовсе не были идеальными. Но этот подтекст мог уловить только человек с больной психикой.

Итак, для Валери в этот вечер были только эта песня и она сама. Она вела себя самым естественным образом, не пытаясь притворяться какой-то другой. Одурманенная наркотиком, она просто сидела на своем уютном маленьком диванчике и слушала на старомодном кассетнике запись низкого качества. Песня вызывала у нее какие-то мысли и чувства, которые принадлежали ей одной, – думаю, она нарочно поставила эту кассету в отсутствие Джейн, чтобы прочувствовать песню в одиночестве. Но для меня все было по-другому. Хотя Валери не подозревала о моем присутствии, в тот вечер я почувствовал себя самым близким ей человеком. Я слышал шум дождя, переплетающийся со звуками музыки. Я видел, как в этой дикой и несуразной песне ее неосознанная любовь к «Битлз» находит обоснование и подтверждение, видел, как она этому радуется. А когда ты понимаешь, почему человек любит что-то одно, то способен понять и его любовь ко всему остальному. Она пребывала наедине с собой, а на самом деле мы были вместе. От ощущения близости у меня дух захватывало. И каждый раз, как она снова запускала эту песню, я чувствовал, как нас все глубже и глубже затягивает куда-то вниз, в какую-то бездну. Был ли этот вечер самым романтичным в моей жизни? Нет, это было бы слишком сильно сказано. Но для меня он был полон значения. А Валери до этого и дела не было. Как она могла что-то чувствовать? Бывает любовь безответная, можно любить человека, который даже не подозревает о твоем существовании. Но мою ситуацию нельзя было сравнить ни с первым, ни со вторым случаем. Скорее это было похоже на то, как если бы ты любил человека, страдающего амнезией. Как будто она забыла, кто я такой, хотя я был рядом. Я пребывал в полном восторге. Понимаете, вот ее я действительно видел, видел настоящей, такой, какая она есть. Когда-нибудь Валери полюбит и выйдет замуж. Но ее муж никогда не будет ей ближе, чем был я в тот вечер, потому что он никогда не сможет увидеть ее такой, какой она бывает одна, без него. Это доступно только мне.

Так о чем вы хотите меня спросить, Виктория? Нравилась ли мне Валери? Я уже сказал, что да, нравилась. Но только тогда, потому что с тех пор, как я видел ее в последний раз, я практически ее не вспоминал. И если бы не вы, вряд ли я когда-нибудь заговорил бы о ней. Может, я себя обманываю, но не думаю. Потом я все-таки нашел ту песню, которую она слушала, ее исполнял местный житель по имени Деннис Джонсон. Так, ерунда, ничего хорошего. Никогда больше я не стану ее слушать. Но сейчас я ухожу с воспоминанием о том, как слушал ее в тот вечер. Казалось, будто нас с Валери объединяло какое-то общее чувство. Но этого не было. И я это прекрасно понимаю. Нас ничто не объединяло. Валери была в одной комнате со мной, но то, что происходило со мной, ее не коснулось. И мне необходимо это осознать. (23.05.2008, 10:32–10:42)

4. Вы смотрите на меня так, будто я вас обманываю, что я говорю совсем не то, что думаю на самом деле. Или думаете, что я какой-то злобный тролль.

Я говорю Игреку, что ничего такого про него не думаю.

Что ж, рад за вас. Впрочем, может, вы действительно ничего такого не думаете. Я-то вижу, как вы на меня смотрите, в таких вещах я никогда не ошибаюсь. Но, знаете, я понимаю вашу реакцию. Вы поражаетесь, как я мог быть так безразличен к Валери, почему я даже горжусь своим равнодушием. Я кажусь вам бессердечным, жестоким. Это видно по вашим глазам, они выдают ваши мысли как информационно-поисковая система.

У меня создается впечатление, что рассказ о Валери заставил вас еще больше задуматься над тем, чем я занимаюсь и по каким причинам. Возможно, вы думаете, что я просто психически больной человек, которому нравится подглядывать за людьми, и что я выдумал эту идею об изучении человеческой натуры исключительно ради того, чтобы оправдать свое занятие. Можете мне сказать, если вы действительно так думаете.

Я говорю Игреку, что сама не знаю, что думаю.

Да, сейчас вы говорите правду. Вы даже не пытаетесь разобраться в своих мыслях. Но я скажу вам, о чем вам следует думать: «Что нам дало это наблюдение? Что такого узнали мы о людях, чего не знали прежде?» Вот какие вопросы должны вас интересовать.

Я говорю: «Очень хотелось бы это узнать».

Не давите на меня. Я отвечу вам, но только когда буду к этому готов. Только вы все равно ничего не поймете.

Я говорю: «У меня создается впечатление, что вы ждете от меня вопросов только для того, чтобы уклониться от ответа».

Неправда. Вам недостает уверенности в себе. Но у нас почти вышло время. Сеанс практически окончен. Дождитесь следующей недели. Мы поговорим об этом на следующей неделе. И знаете, Виктория, мне не нравится ваш тон. Он заставляет меня думать, что вы настроены против меня. (23.05.2008, 10:44–10:46).

5. Я стал чувствовать себя ответственным за Валери. По всей видимости, она была довольна своей жизнью, но мне ее жизнь решительно не нравилась. Она не осознавала, что стала безвольной рабой своих страстей. У нее не было семьи, она была одинока и независима, но вела жизнь, полностью лишенную свободы. Она даже не понимала, что такое свобода. Порой у приговоренного к заключению убийцы больше свободы, чем у Валери. Я действительно так думаю.

Нравилось ли ей заниматься физкультурой? Нет. Она занималась только для того, чтобы курить марихуану и объедаться пиццей. Нравилось ли ей наркотическое опьянение? Возможно, только в самом начале, а потом, безусловно, нет. Скорее это был ритуал, который пробуждал в ней аппетит. Получала ли она удовольствие от еды? Нет. Иначе она не запихивала бы ее в себя насильно. Может, ей нравился сам процесс еды – жевание, глотание и набивание желудка? Ни в коем случае. Ведь это только напоминало ей, что придется снова заниматься бегом и упражнениями. Я даже не уверен, что она действительно любила «Битлз». Ей казалось, что она их любит, но как она могла знать это наверняка? Она совершенно себя не знала и не понимала. Скорее всего, она считала, что такие люди, как она, должны слушать «Битлз». У Валери не было воли. И мне не важно было, что она этого не понимала. За нее это понимал я.

А понять это, дорогая Вики-Вик, можно только путем скрытного наблюдения за человеком – если бы в комнате был посторонний, Валери «стала» бы счастливой. То есть вела бы себя как всем довольный и беззаботный человек и думала бы, что ее поведение каким-то образом соответствует ее чувствам. В очередной вторник к ней снова пришла Джейн. Как и в прошлый раз, они смотрели этот дурацкий, совершенно бестолковый фильм, горячо обсуждали события, происходящие в нем, смеялись, курили марихуану и ели курочку с поджаристой кожицей. Они наверняка воображали себя веселыми и счастливыми, но ошибались. Все это не приносило им радости, а просто помогало не осознавать свою несвободу. Это было ясно по их пустым, абсолютно бессодержательным разговорам. Они подпитывали друг друга своей вымученной, притворной веселостью. Но когда Валери была одна, я видел ее отчаяние, причину которого она не понимала. Она изнуряла себя физкультурой лишь для того, чтобы можно было курить марихуану, обжираться как свинья и не задумываться о смысле жизни. И это было ужасно. Она заслуживала лучшего. Я видел, что Валери способна жить более интересной и полной жизнью, чего она не понимала, так как уже не могла вырваться из порочного круга своих страстей.

Итак, мне предстояло определиться. Мне нужно было решить, что важнее – продолжать наблюдение или помочь ей измениться? Был ли я ответствен за этого человека? Господь сказал бы – да. Ницше сказал бы: «Не задавайте вопрос, ответ на который вам известен». Но не станем углубляться в эти тонкости. Я должен был сам это решить. И то, что я решил сделать, было бы, как я рассчитывал, выгодно обеим сторонам. Я решил помочь Валери для того, чтобы наблюдать за ней. Я думал, что, изменив ее жизнь в лучшую сторону, я смогу более ясно понять ее истинную сущность, потому что она единственная остается неизменной. Я до сих пор вижу здесь оправданную логику.

Казалось, для того, чтобы помочь Валери, достаточно было вырвать хотя бы одно звено из ее порочного круга: заставить ее прекратить либо упражнения, либо курение марихуаны, либо чревоугодничество. Если исключить что-то одно, остальные две страсти постепенно ослабнут. Для того чтобы она перестала заниматься, нужно было нанести ей какую-то травму. Я решил этого не делать, хотя намерения у меня были самые благие. А если в результате она станет инвалидом? Что, если ее страховки не хватит на лечение? Нет, это было слишком рискованно. Заставить ее отказаться от марихуаны? Нет, безнадежно – она слишком пристрастилась к наркотику. Если я его выброшу, она возьмет у Джейн или снова купит у дилера. Оставался один вариант – вызвать у нее отвращение к еде, и этот вариант показался мне наиболее перспективным и удачным.

Я уже говорил, что всегда носил с собой возбуждающие средства. Я был вынужден употреблять их – мне приходилось подолгу не спать и все время быть начеку. Я не мог спать когда мне вздумается. И вследствие приема этих средств я практически никогда не хотел есть. Я даже не представлял себе, что такое голод. Нужно было сделать так, чтобы и Валери не хотелось есть. И вот когда Валери отправилась на работу, я подмешал в ее травку состав, подавляющий аппетит.

Мне казалось это наилучшим решением.

Валери хранила марихуану в музыкальной шкатулке, которую убирала в холодильник. У нее было много травки – она явно была из тех наркоманов, которые при встрече с дилером приобретают запас на несколько месяцев. Травка была спрессована в мягкий зеленый брикет небольшого размера. А я уже говорил, что у меня был целый арсенал возбуждающих средств: аддерал, метамфетамин, метилфенидат, декседрин, медицинский кокаин и модафинил. Я же сам себе фармацевт. У меня всегда имеется при себе всего понемногу, так как во избежание зависимости я старался не употреблять одно и то же средство на протяжении нескольких дней. Когда Валери ушла на работу, я принялся составлять возбуждающий коктейль. Все, что у меня было, я сложил в пластиковый пакет, нашел под ванной скалку – понятия не имею, зачем скалка человеку, который не готовит дома, но у Валери оказалась очень хорошая скалка. Я растер все эти таблетки в порошок. Вышел полный пакет для сэндвичей. Получилось намного больше, чем я ожидал, – этих возбудителей было достаточно, чтобы лошадь, как кошка, влезла на дерево. Я пересыпал порошок в миску, куда положил ее брикетик, хорошенько размял его и перемешал с порошком. Но тут я сообразил, что она сразу заметит, что брикет перестал быть брикетом, потому что наркоманы обычно очень внимательны к виду своего зелья. Практически только на это они и обращают внимание. Но тут меня осенило: я вспомнил, что единственное, что было у нее в доме из продуктов, – это оливковое масло! Он оказался идеальным натуральным клеем – одной столовой ложки оказалось достаточно, чтобы слепить из полученной смеси брикет. Я и до сих пор поражаюсь, до чего мне везло с Валери. Понадобилась скалка – пожалуйста, нужен клей – вот вам оливковое масло. Такое впечатление, будто она, сама того не зная, хотела, чтобы я помог ей.

Я кладу брикетик в музыкальную шкатулку, а ее – в холодильник. Валери приходит домой в обычное время, раздевается, встает в профиль перед зеркалом в ванной и натягивает спортивную форму для второго за день упражнения на «беговой дорожке». Она превращается в робота. Она бежит, и я слышу слабое потрескивание ее суставов, но ее лицо абсолютно ничего не выражает. Куда до нее Мэри Деккер! [30]30
  Мэри Деккер(р. 1958) – американская бегунья на средние дистанции, установила несколько мировых рекордов, окончила спортивную карьеру в 1999 году. (Примеч. пер.)


[Закрыть]Она бежит как олень. Она возвращается как почтовый голубь. Она принимает душ как порнозвезда, а потом дымит как паровоз. Но дым от новой порции пахнет иначе – мы оба это замечаем. Запах не марихуаны, а будто от поролонового мячика, нагретого в микроволновой печи. Но Валери думает, что это пахнет осадок воды в кальяне. Она принюхивается и морщит нос. Я не могу проникнуть в ее мысли, но, видимо, она думает: «Ну и накурилась же я сегодня!» Это единственно разумное заключение, к которому она может прийти. «Я так надышалась, что эта порция уже пахнет какой-то дрянью».

Вывод неверный, но более ожидаемый, чем верный.

Не знаю, известно вам или нет, но, когда человек курит марихуану, смешанную с кокаином, у него наступает стремительное и сильное опьянение. Состояние ужасное. Движения делаются резкими, порывистыми и нескоординированными, перед глазами все кружится – как во время землетрясения. Валери сразу замечает, что сегодня все иначе. Зрачки у нее сужены и стекленеют, пульс скачет. К тому же она знает, что сейчас на нее должен напасть адский голод. Но его нет! Она смотрит на продукты, купленные по дороге, – фрикадельки из индейки, хлеб, сыр, мороженое, – но ничто не пробуждает в ней аппетита, и она не понимает почему. Она засовывает все в холодильник и начинает приводить квартиру в порядок. Снова курит и принимается чистить ванну. Еще раз курит и раскладывает диски в алфавитном порядке. Собирает грязную одежду, включает стиральную машину и загружает вещи партиями, сортируя их по цвету и роду ткани. Уже скоро десять часов, а она ничего не ела. Узы голода порваны. Она свободна. Она может делать все, что пожелает. Она вскрывает накопившуюся почту и выписывает чеки по каждому счету. Снова курит и возвращается в ванную – ванну она уже вымыла и теперь тщательно убирает все помещение. Она чистит унитаз. Натирает пол мастикой. Отмывает стены ванны специальной пастой. Смотрит на себя в зеркало и позирует как модель, меняя выражение лица. Затем усаживается перед компьютером и рассматривает в Интернете щенков и котят. В нее будто вселились сразу три человека. «Здорово получилось!» – думаю я.

Наконец в 4:30 утра Валери укладывается спать. Она просыпается в девять – вид у нее ужасный – и сразу бежит на работу. Когда в тот вечер она возвращается домой, все вроде по-прежнему: она занимается бегом – правда, пробегает меньше, чем обычно, но не намного, потом моется под душем и снова принимается курить. На этот раз дым действительно пахнет ужасно, но эта странность уже меньше ее заботит. У нее заметно поднимается настроение. Она принесла еще один пакет с продуктами, несомненно решив, что вчерашний день был исключением и что сегодня она будет страшно голодна. Но нет. Она смотрит на бекон и багет и думает: «Ничего не хочется». Моя помощь действует, видно, что действует!

И все-таки в одном я ошибся.

Пожалуй, я подмешал слишком много своих таблеток в ее наркотик.

Мне казалось, именно столько и нужно, но я мерил по себе, а может, надо было положить все, кроме метамфетамина. Или у нее просто слабая нервная система. Не знаю, что произошло. Для непрофессионала это была типичная ошибка, ведь я делал это впервые. Лекарства – вещь сложная. Доктора и те часто ошибаются. Вот почему нам и нужны все эти страховки. К тому же отчасти она сама была виновата. В тот вечер она курила как одержимая. Намного больше, чем в другие вечера. Может, раньше возникающее чувство голода было для нее сигналом прекратить курение? Но сейчас оно не возникало, и она курила каждые десять-пятнадцать минут. И вдруг она начинает вести себя буквально как ненормальная: расхаживает по гостиной и вслух разговаривает сама с собой, набирает какие-то телефонные номера, но как только ей отвечают, сразу кладет трубку и каждые полчаса бегает в туалет – ее одолевают приступы поноса. Она слушает «Революцию 9» «Битлз», которую просто невозможно слушать. Запирает входную дверь и опускает жалюзи на окнах – характерный стереотип поведения помешанных. Я встревожился, но не слишком – я знаю, что многие ведут себя ненормально, находясь под действием стимулянтов. Известно, что возбуждающие средства действуют на организм сильнее успокоительных. Но Валери словно с цепи сорвалась. Не знаю, нравились ли ей новые ощущения, или эта комбинация наркотиков помрачила ее сознание, или она до сих пор не сознавала, как сильно пристрастилась к наркотикам, но она почти непрерывно курила, и я никак не мог ей помешать. В этот момент я мог только наблюдать. Я просто сидел в углу, невидимый и неслышимый, и ждал, когда она устанет и уснет. Ждал, когда она поймет, что теперь у нее другая, более счастливая жизнь… не такая удушающая. Но, похоже, она этого не понимала. Просто все больше пьянела от наркотиков.

Около половины десятого она снова выкуривает громадную дозу и надевает свою обычную спортивную форму, потом меняет ее на другую, после чего натягивает прежнюю майку, но остается в последних кроссовках. И вспрыгивает на «беговую дорожку». Это первый опасный признак. Я начинаю тревожиться. Она бежит, пыхтит и потеет. И сегодня она буквально одержима показаниями монитора, гораздо больше, чем прежде. Ей мало того, чтобы все индикаторы показывали целые числа, ей необходимо, чтобы они показывали одинаковые цифры, и для этого она все время меняет темп и наклон дорожки. Ничего не получается. Это все равно что смотреть на человека, который случайно прикрепил себя к электрическому стулу. Я смотрю как загипнотизированный. Это настоящий научный эксперимент. Наконец-то я вижу естественное поведение конкретного человека в чрезвычайных обстоятельствах. Вскоре я замечаю, что она бежит уже больше двух часов. Она соскакивает с тренажера, глубоко затягиваясь, выкуривает огромную дозу адской смеси, выпивает четыре таблетки аспирина, очевидно от сильной головной боли, и возвращается на тренажер. Вам, вероятно, известно, что возбудительные средства сильно разжижают кровь. Нет сочетания хуже, чем аспирин с кокаином. Но Валери и не подозревает, что у нее в крови кокаин. У нее начинает идти кровь из носа и, кажется, из ушей. Но она не сразу это замечает. Она спускается с тренажера, пытается вытереть нос о плечо и вдруг падает на пол. Я вижу, как она прижимает к шее, сразу под челюстью, два пальца – проверяет свой пульс, видно, что она испугана. Последние полтора часа она уже выглядела плохо, но сейчас похожа на загнанную лошадь. У нее начинает дергаться левая нога, и она обеими руками хватается за щиколотку. Нога продолжает дергаться. Она плачет, но без слез – организм слишком обезвожен. Она начинает задыхаться и, кажется, шепчет: «Помогите». Я не уверен, но, думаю, она произнесла именно это слово, оно начиналось на «п».

Итак, мне пришлось принять решение.

Я не какой-то негодяй и подлец. Я не собираюсь позволить человеку – тем более Валери, которой я искренне симпатизирую, – умереть у меня на глазах. Никоим образом. Это было бы подло. И я соглашусь, что – во многих отношениях – я нес ответственность за такой поворот событий. Если бы Валери умерла и кто-то сказал бы, что в этом виноват я… мне было бы очень трудно это опровергнуть. Но я не думал, что Валери умирает. Серьезно, я так не думал. Я думал, что у нее тяжелая реакция на смесь наркотиков, с которой ее организм не может справиться, но почти на сто процентов был уверен, что она выживет. Да, я знаю, что случилось с Джоном Белуши, [31]31
  Джон Белуши(1949–1982) – американский комедийный актер, сценарист. Скончался от передозировки наркотиков. (Примеч. пер.)


[Закрыть]Леном Байасом [32]32
  Лен Байас(1963–1986) – американский баскетболист, выбранный под общим 2-м номером на драфте НБА 1986 года клубом «Бостон Селтикс», скончался через два дня после драфта от передозировки наркотиков. (Примеч. пер.)


[Закрыть]и Айком Тёрнером. [33]33
  Айк Тёрнер(1931–2007) – американский ритм-н-блюзовый музыкант и продюсер, один из основателей рок-н-ролла. Официальной причиной его смерти была объявлена передозировка наркотиков. (Примеч. пер.)


[Закрыть]Я знаю, знаю. Я читаю те же книги, что и все. Такое случается. Но люди не умирают сразу после того, как попробуют кокаин. Внутренний голос советовал мне оставаться спокойным и ждать, когда ситуация разрешится. Но это было бы ужасной ошибкой. И я это понимал. Моя уверенность в себе рухнула. Я никогда бы не простил себе, если бы Валери умерла. Это противоречило бы целям моих исследований. И я принял решение вмешаться.

Разумеется, это было отдельной проблемой: как человек может вмешаться в опасную ситуацию, если на самом деле его там нет? Я хочу сказать, что я был в комнате, но меня же там не было. Вы понимаете? Так что я сознавал, что мое вмешательство напугает Валери, а ее психическое состояние и без того было слабым, ненадежным. Больше всего я боялся, что из-за меня у нее случится сердечный приступ. Но жизнь – сплошной риск. Наконец я встал, подошел к ее сотовому телефону и набрал 911. Я назвал диспетчеру ее адрес, примерно обрисовал, что с ней происходит и покинул дом. Мне неизвестно, как все потом происходило, но я точно знаю, что сейчас Валери чувствует себя хорошо. Она выжила. Так что я поступил правильно.

Тут Игрек замолчал, как будто рассказ был закончен. Я ждала, что он продолжит, но он перестал расхаживать по комнате и уселся на стул. Просто сидел и молчал. Наконец я задала ему очевидный вопрос: «И как же Валери отреагировала на то, что вы сделали?»

Ну, не очень хорошо. Наверняка подумала, что у нее галлюцинации, что она умирает. Когда я начал набирать номер, она сначала спросила: «Кто там?» Я сказал: «Не волнуйтесь». Она несколько раз вскрикнула и сказала что-то вроде: «Черт, кто там? В чем дело? О боже, боже мой!» И я повторил: «Успокойтесь. Все будет хорошо». Она задрожала и впала примерно в такое же состояние, как вы, когда увидели меня в костюме, только хуже. Она совсем потеряла голову. Но это неудивительно, любой бы сошел с ума, а тем более человек, находящийся в наркотическом опьянении, да еще после такой изнуряющей тренировки, практически умирающий.

Пока я разговаривал с оператором, Валери дергалась, лежа на ковре, постоянно повторяя: «В чем дело? Что происходит?» Окончив разговор, я подошел к ней и сказал ей как можно спокойнее:

– Все будет хорошо, скорая уже едет. Вы получили большую дозу возбуждающих средств. Когда они приедут, дайте им остатки своей марихуаны и скажите, что к ней были добавлены другие наркотики.

– Что вы говорите? – сказала она. – Кто вы? Что со мной происходит? Не надо, пусть это прекратится. Довольно! Довольно! Мне плохо, мне так плохо! Пусть это пройдет!

– Не волнуйтесь, – сказал я. – Сейчас вы не можете понять, что происходит, так что и не пытайтесь. Успокойтесь. Дышите глубже. Оставайтесь лежать на полу и ждите скорую помощь.

– Я умираю! – сказала она.

– Нет, не умираете, – сказал я. – Вы достойный человек. Я пытался вам помочь, но допустил ошибку.

– Кто вы? Где вы? Кто со мной говорит? Кто со мной говорит? Кто со мной говорит?

– Никто с вами не говорит, – сказал я. – Этого нет. Только обязательно дайте медикам наркотики, которые у вас в холодильнике. Я понимаю, что вам не хочется это делать, но это нужно, необходимо. Они должны знать, чем вы отравились. Это не то, что вы думаете.

С этими словами я вышел. И, как я уже сказал, я так и не узнал, грозила ли Валери реальная опасность умереть. Она выжила, это я знаю. Через несколько недель после того вечера я вернулся и убедился, что она выздоровела. Я не вошел в ее дом, потому что боялся. Я счел это лишним. Но я видел, как она бегает. Выглядела она уже совершенно здоровой. Наверняка ее продержали минимум одни сутки в палате для психически больных и, думаю, прописали реабилитационную программу для употребляющих амфетамины, хотя на самом деле она их не употребляла. Я сожалею об этом. Это один из случаев, вызывающих у меня сожаление. Она не заслужила такого потрясения. В целом мой план провалился. Даже сейчас я рассматриваю историю с Валери как радость с примесью горечи. Если бы мое занятие было простым и легким, я никогда бы не обратился к вам. Я старался сделать все, что было в моих силах. (30.05.2008, 10:11–10:50)

Моя попытка получить объяснение

В конце мая Игрек наконец закончил свой рассказ о Валери, и я испытала огромное облегчение. Не потому, что считала его истории неинтересными, – как раз наоборот. Я с прежним благоговением воспринимала все, что говорил Игрек, все еще смотрела на него как на сверхчеловека. Признав его способность становиться невидимым, я перестала критически оценивать его и его речи. Он приходил в мой офис и читал мне лекцию, а я, как малый ребенок, принимала эти рассказы на веру. Но он уходил, и я начинала обдумывать его истории – по нескольку раз слушала магнитофонную запись и заставляла себя серьезно анализировать его информацию, – вот тогда меня начинала одолевать тревога.

– Я не осуждаю вас с нравственной точки зрения, – сказала я ему в начале сеанса 6 июня. – И не собираюсь диктовать вам, о чем мы будем говорить. У меня, конечно, есть вопросы относительно вашего обращения с Валери. Но это может подождать. Однако я хотела бы, чтобы вы подробно объяснили, что вы надеялись узнать путем этих наблюдений. Потому что, скажу откровенно, то, что вы описывали, не очень похоже на научные исследования.