Текст книги "Человек видимый"

Автор книги: Чак Клостерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Первый раз я обратил внимание на Брюса в баре. Бары – отличное место для выбора объекта. Если человек, за которым вы начали следить, хотя бы слегка выпил, можно действовать более смело. В автомобиль пьяного хозяина легче проникнуть. Достаточно заставить его споткнуться, когда он открывает дверцу со стороны водителя. Вы наступаете ему на ногу и одновременно толкаете плечом. И не важно, что он чувствует этот толчок – он всегда думает, что это ему просто показалось. Пьяные во всем винят себя. Если пьяный не видит, кто его толкнул, он сразу решает, что, видимо, нагрузился больше, чем думал. Иной раз такой подвыпивший парень упадет на землю и хохочет над собой – ему нравится, что он до того накачался, что на ногах не стоит. Вот в этот момент вы и проникаете на заднее сиденье. Ну а затем вам приходится ехать с человеком, который слишком пьян, чтобы осознать, что кто-то сбил его с ног. Это, конечно, опасно. Но в принципе люди вполне сносно водят машину в пьяном состоянии, как, например, в Кливленде. Еще я узнал, что закон слишком строго относится к выпившим водителям, во всяком случае в Огайо.

Но Брюса мне не пришлось сбивать с ног. С ним вообще не было хлопот. Я наткнулся на него ближе к вечеру в одном ирландском баре. Дело было осенью, солнце уже садилось. Он выпивал со своими приятелями по работе – это было сразу понятно, потому что они ввалились в бар целой компанией и называли друг друга по именам. Их было пятеро, всем лет под тридцать. Я смотрел на них в окно и прикидывал, за кем буду следить. У двоих были обручальные кольца, поэтому я сразу их отверг. Помните, я слежу за людьми, когда они находятся в одиночестве. Это мой принцип. Из трех оставшихся двое показались мне подходящими кандидатами, третий парень был слишком красивый и слишком общительный. Я подумал, что у него дома может оказаться любовница или какая-то случайная девица. Он мне не подходил. Мне нужен был человек, вряд ли имеющий друга, который в любое время мог бесцеремонно ввалиться к нему в дом. Брюс был похож на такого. У него был грустный и рассеянный взгляд человека, который в колледже часто прогуливал занятия. Кстати, как и у парня, что сидел рядом. Они выпили по три и четыре пива, практически не разговаривая. Никто из пятерки не напился. Вышли они тоже все сразу. Сначала я нацелился на другого одиночку, тихого парня, не Брюса. Он был более смуглым, носил толстые очки и какую-то дикую стрижку. Такого типа ребята в подростковом возрасте увлекаются ямайской музыкой. Преимуществом Брюса было то, что у него отсутствовали какие-либо особенности. Он был самым обычным американским парнем. По его внешности ничего нельзя было понять.

Поскольку мой объект не был слишком пьян, а на дворе еще не совсем стемнело, я решил, что лучше отвлечь его, когда он откроет дверцу водителя. Я думал дождаться, когда он станет забираться на сиденье, и в этот момент изо всей силы ударить по заднему бамперу его «ниссана». Я рассчитывал на то, что он вылезет из автомобиля посмотреть, что там стукнуло, в этот момент я и заберусь в салон через открытую дверцу. Честно говоря, такие вот задумки проходят успешно лишь в четверти случаев, но что делать? Так и учишься на своих ошибках. Однако на этот раз все сложилось на удивление удачно, мне даже не пришлось исполнять свой план, так как Брюс открыл дверцу и вдруг медленно пошел в сторону. Дверца оставалась распахнутой секунд пятнадцать – двадцать. Он подошел к одному из своих приятелей и сказал: «Так мы будем делать ставки или нет?» Тот ответил: «Даже не знаю. Анкуан Болдин вечно получает какие-то травмы. Давай я посмотрю расписание и еще подумаю». Все прошло просто замечательно. К тому моменту, когда Брюс включил зажигание, я уже удобно расположился на заднем сиденье. Брюс был рассеянным. Рассеянный Брюс. Я бы сказал – это было все равно что отнять у ребенка конфету, только дети поднимают визг. Так что провести Брюса оказалось еще легче.

Наконец мы добрались до его дома, который находился в месте, название которого я даже не слышал. У большинства мужчин в возрасте двадцати пяти лет нет собственного дома с четырьмя спальнями, расположенного в полутора часах езды от места работы, а вот у Брюса оказался именно такой дом. Это было необычно. Брюс поставил машину в гараж и не спеша вошел в дом. Я последовал за ним через пять минут – он не запер за собой дверь. Брюс уже сидел за компьютером и мастурбировал. Это может показаться извращением, но вы поразитесь, насколько это распространено: мужчины возвращаются домой, переодеваются и мастурбируют. В этом нет ничего от секса. Им просто нужно избавиться от напряжения. Это вроде как выбросить мусор. Я наблюдал примерно за тремя сотнями мужчин, которые занимались этим делом, и, кажется, ни один не испытывал удовольствия. То есть, может, они его и получали, но, глядя на них, этого нельзя было сказать. Я даже не думаю, что им очень нравится смотреть все эти порнографические видео. Нет, это просто экономит им время. Вы знаете, мужчины настолько ленивы, что им даже лень представить себе обнаженных женщин, проще запустить какое-нибудь видео.

Так или иначе, но я уже у него в доме. Это всегда самый приятный момент, так как означает, что все получилось. Я всегда так напряжен, проникая в чье-то жилище, что, оказавшись на месте, даже не знаю, что делать. Мне хочется как-то отметить удачу, поздравить себя с тем, что я такой умный и ловкий. Но в этот момент надо подыскать какой-нибудь удобный уголок и устроиться в нем. Мне приходится сдерживать дыхание, чтобы не быть услышанным. А еще нужно подготовиться к неизбежной и страшной скуке – ведь зачастую одиночки ничего не делают. Весь вечер они буквально ни черта не делают. Просто развалятся в кресле или на диване и таращатся в экран телевизора. У меня нет своего телевизора, но из-за моих «подопечных» я насмотрелся всяких телешоу, чемпионатов по гольфу или бейсболу, политических дебатов, бесконечных ток-шоу. И среди них, конечно, «Закон и порядок». Почему-то эта передача очень нравится одиночкам. Они предпочитают прямые трансляции. Еще они платят за весь цикл телефильмов Нетфликса [22]22
  Англ.Netflix Prize – открытое соревнование на лучший алгоритм предсказания оценки, которую зритель поставит фильму, на основе предыдущих оценок этого и других зрителей. (Примеч. пер.)


[Закрыть]и готовы покупать все, что Нетфликс продвигает как популярные фильмы. Почти наверняка я видел все эпизоды «Прослушки», но ни разу в нужной последовательности. Так что так и не понимаю, в чем там дело.

Но Брюс немного другой. Брюс не смотрит телевизор, хотя он у него ультрасовременный, он его не включает. Брюс из тех людей, что живут в Интернете. У него в доме вся мебель обтянута кожей, но он весь вечер сидит за столом. Он часами играет в «Риск» по Интернету: включает одновременно шестьдесят или семьдесят игр – все против пришельцев, которых он никогда не видел в действительной жизни. Он постоянно бесплатно скачивает музыку – так он скачал живой альбом Пола Саймона, послушал секунд тридцать первый трек и больше его не проигрывал. Он читает целую кучу политических блогов, почти всегда оставляя свои комментарии, обычно с едким сарказмом, но иногда просто ставя значок LOL. [23]23
  Сокр. от англ.Lots of Laughs – «надорвешься от смеха». (Примеч. пер.)


[Закрыть]Он смотрит все клипы на Ютубе и оставляет короткие критические отзывы о тех, что ему не понравились. Раз десять за вечер он обновляет свою страницу в Фейсбуке и ставит лайк фотографиям мертвого дикобраза, который лежит рядом с пустой бутылкой шампанского. Книг он не читает, но подолгу торчит на веб-сайте reads.com. Он просматривает все отзывы на Amazon и пишет свои отзывы о том, что узнал. По сравнению с другими людьми, за которыми я наблюдал, Брюс ведет довольно интересную жизнь. Он не мрачен и не угнетен, во всяком случае, не был таким при мне. Никогда не вздыхает, не плачет. Но я заметил одну особенность в его работе на компьютере: он постоянно прерывает ее и сочиняет электронное письмо. Одно письмо одному человеку. Он открывает свою электронную почту, пишет несколько предложений, затем стирает их, закрывает почту и занимается чем-то еще. Сначала я решил, что он пишет много посланий множеству людей, но оказалось, что он работает над одним-единственным посланием. Это было письмо примерно в сотню слов одной женщине по имени Сара. Он работал над этим письмом словно над скульптурой. Он писал: «За долгое время никаких разговоров, – стирал фразу и писал: – Прошло уже много времени после нашего последнего разговора. – Потом стирал и это и набирал: – Это было уже давно, верно?» Совершенно невинная фраза, но он набирал множество вариантов, расхаживал по гостиной, произносил их вслух, словно вслушиваясь в их звучание. Он все время придумывал какие-то шутки насчет того, что его работа намного скучнее ее работы, но, видимо, его останавливало опасение обидеть ее. В первый же вечер моего присутствия он писал и переделывал это письмо раз пятьсот – но ни разу не провел за его сочинением больше пяти минут подряд. Он что-то добавлял, что-то убирал, а потом снова возвращался в Интернет, где проводил очередную четверть часа. Потом опять возвращался к письму, работал над его содержанием еще пять минут, и весь процесс повторялся снова и снова. Наконец, часа в два утра, он отправил свое послание, и оно оказалось абсолютно тривиальным и неинтересным. Я читал его через его плечо. Ни романтики, ни юмора, ни блеска. Абсолютный ноль. Я смотрел, как он нажимает кнопку «Отправить». Он неподвижно смотрел на монитор и громко дышал с открытым ртом. Будто он смотрел на близкого человека, умирающего в больнице, с болью понимая, что ничем не может ему помочь. В конце концов он делает единственное, что остается делать после того, как отправлено письмо, о котором он не может не думать: он перечитывает свое отправленное письмо целых сорок пять минут, тщательно анализируя каждую строчку, будто это Книга откровений. Видеть это было невыразимо тяжело. Я ужасно ему сочувствовал. Это терзало его, точнее, он сам себя изводил. Я испытал огромное облегчение, когда он улегся спать.

Встал он очень рано. В 7:05 он выпил на завтрак газированной воды Dr. Pepper и открыл свою почту. Поступило с десяток сообщений, но ни одно не заинтересовало его, он так и оставил их непрочитанными. Затем он уехал на работу. Я остался дома и сразу включил его компьютер, решив, что одинокий человек не станет устанавливать пароль. Но Брюс пользовался паролем. То есть этот парень, который обзаводится роскошным домом с четырьмя спальнями, а сам проводит целую ночь за компьютерным столом, защищает свою почту от сожителей, которых нет. Я просмотрел все ящики в его столе, но не обнаружил ничего личного. У него в спальне нашелся фотоальбом, но почти все фото были сделаны на одной вечеринке с приятелями. Я искал хоть что-то, чтобы понять, кто такая Сара, но ничего не нашел, никаких следов. Помимо его крутого вождения автомобиля, в этом доме ничто не указывало на то, что Брюс не умер, а еще живет.

День тянулся ужасно долго. Брюс возвратился домой примерно в то же время, что и накануне. Он вошел и сразу проверил электронную почту. Затем поднялся наверх, переоделся, спустился и быстро провел мастурбацию. Сегодня все как вчера. Он сварил несколько сосисок, завернул их в лепешки, намазал соусом чили и съел, усевшись за компьютер. Сначала он играл в «Риск», потом оставил несколько комментариев в политических блогах. Единственное отличие от вчерашнего вечера – он уже не составлял десятки вариантов своего длинного электронного письма, сегодня он только проверял входящую почту. Он делал это постоянно, механически, как робот. Брюс знал множество наборов букв на клавиатуре – он мог вызвать и закрыть свою почту всего за полторы секунды, и делал это непрерывно. Каждый час ему приходили сообщения, но среди них не было того, которого он ждал. Он скачал Don't Say No Билли Скваера, немного послушал «В темноте» и снова проверил входящую почту. Он совершил нападение на Аляску с Камчатки и проверил почту. Он прочел блог о политике Китая по отношению к окружающей среде, просмотрел сноску в Википедии на список самых крупных китайских предпринимателей, внес документальный фильм про Яо Мина в очередь на Нетфликсе и проверил почту. Он бесстрастно перечитал свое вчерашнее письмо. Я сидел невидимый на полу прямо рядом с ним, мы вместе читали его письмо к Саре. Казалось, ни одному из нас нечего было обдумывать. Около двух часов ночи он сдался и отправился спать. Утром он проверил входящую почту, но ответа так и не было. Он выпил свой обычный стакан «Dr. Pepper» и уехал на работу. Я провел в этом доме пять дней, но Сара так ему и не ответила. Вероятно, он только об этом и думал, хотя со стороны казалось, что его интересуют самые разные проблемы.

Так скажите, Вик-Вик, как вы думаете, что это значит? Зачем я рассказал вам эту историю?

А рассказал я ее потому, что мне интересно знать, что вам показалось в ней важным. Какую часть жизни Брюса вы считаете самой важной? По-моему, Брюс проживает сразу три жизни. У него есть внешняя жизнь, которая состоит из ежедневной работы и приятелей, которыми он нисколько не дорожит. Его работа, парни, с которыми он пил пиво, – вот чем заполнялись его дни. Эта внешняя жизнь была скучной и не удовлетворяла его – я не могу доказать, что он не любил свою дневную работу, но у меня создалось такое впечатление. Затем у него была вторая жизнь в Интернете – жизнь нереальная, но она давала ему какое-то удовлетворение. Эту жизнь он полностью контролировал, она служила ему средством избавления от скуки существования обычного человека с обычными понятиями о долге перед обществом. Но у него была и третья жизнь – глубоко внутренняя жизнь, в его собственном мозгу, где он непрерывно представлял себе интимные отношения с Сарой посредством электронной почты. Жизнь, в которой переплелись его первая и вторая жизни. Каждый раз, когда он писал и переписывал то электронное письмо, он активировал эти отношения в своем воображении и пытался сопротивляться естественной, иррациональной потребности привязаться к человеку, которого он даже не знал. Я хочу сказать, что Брюс – человек со здоровой психикой. Он понимал, что его отношения с Сарой останутся воображаемыми, если она не ответит на его письмо, и что он сойдет с ума, если будет просто сидеть за столом и заглядывать во входящую почту, где так и нет долгожданного письма. И он активно пользовался Интернетом, чтобы уравновесить ненормальность своего существования нормальным поведением современного человека. Поскольку у Брюса есть компьютер, нет ничего странного в том, что он проверяет входящую почту и бесконечно переписывает одно-единственное письмо. Это типично для людей, проводящих время за компьютером. Они ищут в Интернете различные сюжеты, мечтают и размышляют над самыми разными проблемами одновременно. Человеку за компьютером ничего не стоит отвлечься от зацикленности на своих проблемах, перейдя на виртуальное общение. Другими словами, Интернет давал Брюсу возможность достигнуть двух целей – забыть о своей внешней жизни, которую он ненавидел, и в то же время погрузиться во внутреннюю жизнь, которая ему необходима. И в конечном счете Интернет был единственно важным фактором для его личности – избавлял его от постоянной неудовлетворенности, недовольства своей «внешней» жизнью, давая ему надежду на будущее счастье или по меньшей мере на что-то приятное и радостное. Благодаря этому современному средству доступа к разнообразной информации и общению он снимал тяжесть со своей души и поднимал себе настроение. Интернет давал ему возможность сохранить то, что ему хотелось, и удалял то, от чего он желал избавиться. Кто-то может сказать, что это не приносило Брюсу как личности ничего хорошего, но мне кажется, наоборот, Интернет дарил ему надежду. Думаю, Интернет помогает несчастному человеку ощутить себя счастливым, и не важно, что это лишь кажущееся счастье.

Вы согласны?

Вот что вы должны понять, Вики: для меня вы – Интернет. То, что предоставляет Брюсу Интернет, мне предоставляете вы. Вы – мостик, который я мысленно перебрасываю через пропасть между своей внутренней и внешней жизнями. Судя по тому, что вы мне сказали, вы не верите в правдивость событий моей внешней жизни. Вы считаете, что моя внешняя жизнь на самом деле плод моего воображения, что я создаю иллюзорный мир, чтобы справиться с какими-то проблемами. Должен сказать, мне безразлично то, что вы так думаете. И вы не обязаны верить тому, что я вам рассказываю. Моя самооценка не зависит от того, верите вы мне или нет. Мне было и всегда будет безразлично ваше мнение обо мне. Но в данный момент мне крайне необходимы эти беседы. Мне нужно, чтобы вы присутствовали в моей жизни, потому что вы играете роль независимого судьи, оценщика. Я хочу загрузить эти события моей жизни, эти образы в вас, в постороннего человека. И если для этого мне необходимо встретиться с вами лично… что ж, я согласен. Я приду к вам в офис, потому что мне необходимо выговориться, а я не хочу начинать все заново с кем-то другим.

Дайте мне адрес вашего офиса.

Окончание телефонного сеанса № 3

Примечание.В целом я оцениваю сегодняшний разговор с Игреком как своего рода успех. На следующей неделе он придет ко мне в офис, во всяком случае обещает. Это было моей целью, и я ее достигла. Но я не чувствую себя победительницей. Моя уверенность в себе поколеблена. Я не признаюсь в этом даже самой себе, но это так. Меня смущает прорывающаяся агрессивность Игрека. Не описывал ли Игрек самого себя, рассказывая о Брюсе? Это мое инстинктивное ощущение, но я могу ошибаться. Не выдумал ли он всю эту историю? Подробности рассказа то слишком конкретны, то бессмысленно обобщены. Может, я напрасно обвинила его во лжи? Мне казалось, что лучше честно сказать ему об этом, но, возможно, теперь он перестал мне доверять. В общем, мне все труднее управлять этим процессом. Либо Игрек полностью выдумал свою историю, либо искренне верит в подлинность выдумки – необходимо не упускать из виду оба этих варианта. Он любит и умеет говорить, но его красноречие не должно меня подавлять. Может, стоит признаться, что я уже побаиваюсь этого пациента? Каждую неделю я с прежним интересом жду разговора с Игреком, но чего-то боюсь. Видимо, не такой уж я хороший психоаналитик. Догадывается ли об этом Игрек? Боюсь, что да. Нужно было выбрать другую специальность. В своей области я не очень многого добилась. [24]24
  Когда я писала это замечание, у меня были некоторые домашние неприятности, и я проектировала свое раздражение на другие аспекты своей жизни. Это не слишком верное отражение моей профессиональной самооценки, поэтому не должно приниматься всерьез. Не думаю, что когда-либо будет прочитано другими людьми.


[Закрыть]

Часть вторая
Вторичное знакомство

Мое личное знакомство с Игреком произошло самым банальным образом. В дверь моего кабинета постучали, я пригласила войти. Дверь распахнулась, и вошел человек. Я поняла, кто это, еще до того, как он назвал себя.

Ничего сверхъестественного в нем не было, кроме немного необычного внешнего вида.

Прежде всего бросались в глаза его бледность и страшная худоба – при росте шесть футов пять-шесть дюймов он весил не более 175 фунтов. [25]25
  То есть при росте под два метра он весил не больше 80 килограммов. (Примеч. пер.)


[Закрыть]Наголо обритая голова с большими оттопыренными ушами походила на череп, насаженный на палку: высокий лоб переходил в лысину, за которой еле видно обозначалась линия роста волос. Большой нос, выпирающее адамово яблоко, пожелтевшие, какие-то изъеденные зубы. «Господи, вылитый Икабод Крейн! [26]26
  Икабад Крейн– герой фильма «Сонная Лощина» – готический фильм ужасов 1999 года режиссера Тима Бертона, (Примеч. пер.)


[Закрыть]– подумала я. – Точнее, актер, который играл роль Икабода Крейна». На необыкновенно длинных руках под тонкой сухой кожей проступали выпуклые вены. На нем были просторная черная майка, штаны цвета хаки и белые теннисные туфли. Стояла изнурительная майская жара, но он ни капельки не вспотел. Я помню это, потому что спросила, где он поставил свою машину (в то время у меня с соседним офисом шли споры о стоянке, и я все время боялась, как бы в них не втянули моих пациентов). Он сказал, что пришел пешком. Я не могла представить, как человек в черной майке мог пройти какое-то расстояние по такой адской техасской жаре и не вспотеть, но Игрек на нее не реагировал. Когда он пожал мне руку, его ладонь оказалась сухой и холодной, как кирпич из погреба.

Я включила магнитофон.

Принимая пациентов в офисе, я никогда не сажусь за стол – он создает нежелательный барьер между психоаналитиком и клиентом. Обычно я сижу в белом пластиковом кресле с подлокотниками. А пациентам предлагаю воспользоваться таким же креслом, только черным, или кушеткой. Но на кушетку редко кто ложится, особенно во время первого сеанса (слишком беззащитное положение). Игрек посмотрел на оба места для сидения и попросил разрешения занять мое кресло. Я сказала: «Нет, здесь это не проходит». Не знаю, почему я выразилась именно так. Игрек спросил: «Какое имеет значение, где я сяду? Почему я не могу сесть в белое кресло?»

– Если это не имеет значения, – ответила я, – то почему бы вам не воспользоваться черным, как это делают все мои посетители?

– Потому что у меня есть свои предпочтения, – заявил Игрек. – Я предпочитаю белые предметы. Так почему бы вам не позволить мне сесть в белое кресло?

– Но, может, у меня тоже есть свои предпочтения, – возразила я.

– В самом деле?

– Да. Мне больше нравится белое кресло. Оно и есть мое предпочтение.

– Что ж, тогда, конечно, возьмите его себе, – сказал Игрек. – Я не стану нарушать ваше предпочтение.

Мы уселись, улыбнулись друг другу, затем он принял серьезный вид.

– Ну вот и я, – сказал он. – Вы хотели меня видеть, теперь увидели. Это ваш офис, и я пришел к вам. Я в вашем офисе.

– Да, – сказала я. – Спасибо за то, что пришли. Очень приятно вас видеть.

– Да, да! Конечно. Конечно, приятно. Давайте поговорим о приятном. У вас прекрасный офис – комнатные растения, палас, практически бесшумный кондиционер. Современный офис, оформленный в классическом стиле, или, наоборот, классический в современном стиле. Ну-с, теперь мы уже можем приступить к работе? Или еще полагается поговорить о том, сколько вы платите за его аренду?

– Разумеется, можем приступить, – сказала я. – Мне нравится ваш юмор. Пока что я удовлетворена нашей работой, я вижу… э… так сказать, некоторый прогресс в наших отношениях. Но позвольте мне сначала кое о чем спросить вас. Вы сказали, что вам нравятся белые предметы. Это интересно.

– Ничего интересного.

– Ну а если я нахожу это интересным?

– А если я не считаю это интересным? Послушайте, Вики, это не имеет никакого значения. Мое пристрастие к белому цвету ничего обо мне не говорит. Простите, но ничем подобным мы заниматься не будем, и вам нужно с этим смириться. Я, как и вы, понимаю суть занятий с психоаналитиком. Мне не нужно постепенно осознавать свои странные причуды, а вам незачем понимать, почему мне нравится именно белый цвет. Давайте рассмотрим ваше обвинение и начнем с главного. Вы думаете, что все, что я вам рассказываю, – это вымысел, мои фантазии. Ваш внутренний голос подсказывает, что я говорю правду, но разум уверяет, что внутренний голос сошел с ума. Я размышлял над этим всю неделю и понял, что во время нашего последнего разговора я оговорился. Помните, я сказал, что мне все равно, верите ли вы мне. Это не так, я неправильно выразился. Я хотел сказать, что мне все равно, считаете вы меня порядочным или недостойным человеком. Но мне важно, чтобы вы верили тому, что я вам рассказываю. Если вы не верите, что я действительно совершал эти поступки, то наш разговор ничего не даст. Все мои истории вы будете воспринимать как плод моей фантазии и не поймете самую суть. Например, я скажу: «Однажды я наблюдал историю с субъектом Икс», а вы подумаете: «Что заставляет его рассказывать мне эту полностью вымышленную историю? Какой в ней смысл?» Нет, все будет по-другому. Я рассказывал и буду рассказывать только о том, что действительно имело место. И вы должны верить мне, понимаете?

Медленно, рывками, опираясь на подлокотники и отталкиваясь от них, Игрек поднялся на ноги – будто жираф приходил в себя после инъекции снотворного.

– Можно я похожу? – спросил он и начал, покачиваясь, расхаживать по кабинету, глядя в пол и жестикулируя длинными руками. Впоследствии я определила это как «Игрек в образе актера». Стоило ему войти в этот образ, как его речи производили впечатление заученной роли. Это был театр одного актера. До сих пор я слушала его по телефону, теперь впервые видела этот спектакль воочию. Со временем я пришла к выводу, что «Игрек в образе», возможно, и был настоящим Игреком. И его поведение вовсе не было игрой. – Итак, как же нам этого добиться? – продолжал Игрек, словно обращаясь к внимающей ему аудитории. – Как мне заставить вас поверить мне? Что я могу сделать, стоя здесь, перед вами, без моего костюма, чтобы вы приняли мои слова на веру?

– Вопрос, конечно, интересный, – сказала я. – А может, меня вообще невозможно заставить в это поверить. И что вы тогда будете чувствовать?

– Это не дело, Вики! – строго сказал он. – Не воображайте, что я буду участвовать в этих нелепых диалогах, когда я о чем-то говорю вам, а вы спрашиваете, что я при этом испытываю. Нет! Мы не будем обсуждать мое воспитание или самые ранние воспоминания. Может быть, когда-нибудь мы придем и к этому, но не сейчас. А сейчас, сегодня мне нужно, чтобы вы подсказали мне, как мне заставить вас поверить, что я не такой, как все. Что мне доступно то, о чем другие понятия не имеют.

Он остановился и пристально уставился на меня, но как только я заговорила, его нескладная фигура снова начала маячить у меня перед глазами.

– Ну если бы нашлись свидетели этой вашей… – опасаясь нового взрыва возмущения Игрека, я осторожно подбирала слова, – вашей, так сказать, обманчивой невидимости, и эти честные и беспристрастные свидетели подтвердили бы все, что вы говорили мне о костюме, тогда я бы вам поверила.

– Но у меня нет и не может быть свидетелей! – воскликнул Игрек. – Ведь если меня кто-то видел, значит, с костюмом ничего не получилось. Что еще? – Он остановился в ожидании.

– В таком случае – видеозапись, – не сдавалась я. – Видеоролик, где вы делаете то, что может сделать только невидимый человек.

– Это тоже не может служить доказательством, – возразил Игрек, явно забавляясь придуманной им игрой. – Запись можно подделать с помощью компьютера. И даже если бы к моему ролику невозможно было бы придраться, вы все равно решили бы, что это подделка, только очень искусная. Скорее вы сочли бы меня Дэвидом Финчером, [27]27
  Дэвид Финчер(р. 1962) – американский режиссер и клипмейкер. (Примеч. пер.)


[Закрыть]чем приняли таким, какой я есть. Еще какие-то идеи?

– Ну, любой газетный отчет. Статья о ваших исследованиях в «Уолл-стрит джорнал» или учебник, описывающий технологию создания костюма.

– Ни такой статьи, ни учебника нет, – сказал Игрек. – Я единственный, кто мог бы их написать.

– Может, вам так и сделать?

– Это не по мне. Я говорил вам, что терпеть не могу писанины.

Игрек снова уселся в черное кресло. Я спросила, не хочет ли он кофе. Он отказался, торжествующе улыбаясь, как школьник, успешно сдавший выпускные экзамены.

– Ну а что, если так, – наконец произнес он. – Что, если вам рассмотреть все, что я вам говорил, и определить, чему из этой информации можно верить?

– Именно это я и делаю, – сказала я. – С первого же вашего звонка я решаю эту головоломку. Я внимательно выслушивала все ваши откровения и пыталась понять, что за ними стоит. Я старалась рассуждать как можно более беспристрастно и профессионально и в итоге пришла к выводу. Вы хотите знать, к какому именно?

– Да.

– Вы уверены? Обещаете тоже выслушать меня спокойно и беспристрастно? Потому что это очень важно.

– Да-да. Конечно, обещаю.

– Тогда мой диагноз таков, – как можно спокойнее начала я. – Вы – обеспеченный, образованный и талантливый человек, переживший какое-то сильное потрясение. Вы стали жить в воображаемом мире, а ваши природные способности помогают вам осознавать этот вымышленный мир как реальный, действительный. Это позволяет вам забывать о боли, которая не оставляет вас с того рокового дня.

Я ожидала его реакции, но он молчал с самым невозмутимым выражением лица.

– Слышать это вам, наверное, неприятно и даже оскорбительно, – продолжала я. – Не знаю, может, вы уже понимаете, что я права… А может, вы сейчас уйдете и больше никогда сюда не вернетесь. Разумеется, я не могу диктовать вам, что вам делать и как реагировать на мои слова. Но вашу проблему действительно можно понять. Да сам ваш приход ко мне доказывает, что вы это понимаете. Вы жаждете снять это бремя со своей души, сознаете, что можно начать жизнь заново. И вот что я предлагаю: давайте-ка съездим вместе в медицинский центр Сетон. Вам не нужно будет оставаться там на ночь. С вами проведут короткое интервью и сделают несколько тестов, чтобы решить, что предпринять дальше. А там уж вам решать. Там работают специалисты, которые помогут вам лучше, чем я. Если вы захотите и дальше консультироваться у меня, я буду только рада. Мне нравится с вами работать, и я беспокоюсь за вас. Но вам необходимо поговорить с профессиональным врачом, а я, к сожалению, не врач.

Игрек терпеливо ждал, когда я закончу свою тираду. Он молча и, казалось, серьезно обдумывал мои слова. А потом вдруг встал и снова принялся расхаживать по кабинету, мгновенно перевоплотившись в «Игрека в образе актера». Будто я ничего и не говорила.

– А что, если… – начал он. – Что, если бы я сказал вам то, что никак не мог знать? Что, если я скажу что-то такое, что может быть известно только человеку, который умеет быть невидимым?

– Не знаю, что это может быть и что это может доказать.

– Скажите, вы в прошлом году читали Малькольма Гладуэлла? [28]28
  Малкольм Гладуэлл(р. 1963) – канадский журналист, поп-социолог. (Примеч. пер.)


[Закрыть]– неожиданно спросил Игрек.

– Что?

– Вы читали книгу Малкольма Гладуэлла? Прошлой зимой. Попробуйте только сказать, что не читали.

– А какое это имеет значение?

– Значит, читали, верно? Читали. Так откуда мне это знать?

– И какую же его книгу я читала?

– Не помню. Первую, вторую или, может, третью. Я не различаю их по переплетам.

– Значит, то, что я читала одного из самых популярных писателей Америки, чьи книги продаются каждый год миллионами экземпляров, доказывает, что вы можете становиться невидимым?

– Ну, я бы мог привести и более подходящий пример. Но вы не так много читаете.

– То есть… вы хотите сказать, что следили за мной? Вы на это намекаете? Но ведь это преступление. Думайте, что говорите, Игрек! Смотрите не придумайте историю, которая создаст для нас новую проблему.

– Я потому и сказал только о книге Гладуэлла, – заметил Игрек. – Не хочу вас пугать. Если бы я сказал вам нечто более определенное – например, назвал бы вам цвет ковра в вашей гостиной, вы бы с ума сошли. А мне это не нужно.

– И какого же цвета ковер у меня в гостиной, Игрек?

Он молчал и даже, кажется, улыбнулся.

– Вы не говорите, какого цвета мой ковер, – сказала я, – вовсе не потому, что не хотите меня пугать. А потому, что вы этого не знаете. Либо вам кажется, что вы это знаете,либо вы знаете,что вам это неизвестно. Вот в чем ваша проблема – в неспособности отделить воображаемое от действительного. Именно в этом, а вовсе не в сознании своей вины в слежке за людьми и не в огромном нервном напряжении, которое вы испытываете, становясь невидимым. Ваша проблема в пропасти, разделяющей вас настоящего от вас, каким вы хотите быть. Но поймите, Игрек, все сталкиваются с этой проблемой, вы не единственный. Половина моих пациентов страдают от этого мучительного раздвоения личности. Ваш случай лишь немного серьезнее тех, с какими мне приходилось иметь дело. Вот почему нам нужно поехать в Сетон. Я хочу вам помочь, я ваш союзник, вы это понимаете?