Текст книги "ПЕНРОД"

Автор книги: Бус Таркинтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава XX
БРАТЬЯ АНГЕЛЬСКИХ СОЗДАНИЙ

– Вы абсолютно правы, доктор, – убежденно и одновременно взволнованно говорила миссис Скофилд часов в восемь вечера того же дня. – Теперь я точно знаю: горчичники и грелка – чудодейственное средство. Без него бы он не дожил до вашего прихода.

– Маргарет! – раздался из спальни голос мистера Скофилда. – Куда ты девала нашатырный спирт? Где Маргарет?

Но Маргарет не отзывалась, и ему пришлось самому искать нашатырный спирт. Маргарет не было дома. Она стояла на углу улицы под сенью клена. В руках она держала гитару в чехле. Было темно, и она тревожно приглядывалась к быстро приближающемуся человеку. Уличный фонарь раскачивался на ветру, но все же он отбрасывал какой-то свет, и Маргарет, наконец, удалось разглядеть: это именно тот, кто ей нужен. Он подошел к их дому и, не замечая ее, вошел в калитку. Но Маргарет тут же окликнула его.

– Боб! – властно прошептала она.

Мистер Роберт Уильямс резко повернулся.

– Это ты, Маргарет?

– Вот, возьми свою гитару, – быстро прошептала она. – Я боялась, что она попадется отцу на глаза. Он бы тогда разбил ее вдребезги!

– Почему? – удивился Роберт.

– Потому что он знает, что она твоя!

– Но что он имеет против…

– О, Боб, – со стоном перебила Маргарет. – Я специально ждала тебя, чтобы предупредить. Я боялась, как бы ты не вошел в дом…

– Как бы я не вошел… – повторил Боб. Это заявление его совершенно сбило с толку.

– Да, прежде, чем я тебя предупредила. Я ждала, чтобы сказать тебе, Боб… Тебе даже близко к нашему дому подходить не стоит. Даже у нас в квартале старайся не появляться! Так будет безопаснее… Ну, хоть на время, старайся держаться подальше отсюда!

– О чем ты, Маргарет!..

– Это все из-за твоего доллара. Зачем только ты его дал Пенроду? – она снова застонала. – Сначала он купил на него эту кошмарную гармошку, и папа жутко обозлился.

– Но ведь Пенрод не сказал, что это я…

– Не перебивай! – горестно воскликнула она. – Ты не знаешь, что было дальше. За ленчем он не сказал. Но к обеду он явился в таком виде… На него страшно было смотреть! О, я немало повидала больных людей, и бледных людей, но такого зеленого лица, как у Пенрода, я еще никогда не видела. Просто вообразить невозможно! Ты бы сам испугался. К тому же он так странно себя вел, и лицо его искажали такие гримасы… Сначала он сказал, что съел кусочек яблока и, наверное, на нем сидели микробы. Но ему делалось все хуже и хуже. Пришлось нам уложить его в постель. Тут мы решили, что он умирает, и, конечно, от куска яблока такого не может быть. Ему становилось все хуже и хуже, а потом он сказал, что у него был доллар. Он сказал, что купил на него гармошку, арбуз, шоколадные конфеты, лакричные палочки, орехи, зубодробительные леденцы, сардины, малиновую воду, маринованные огурцы, воздушную кукурузу, мороженое, сидр и колбаски. Одну колбаску у него выудили из кармана, и мама сказала, что пиджак уже не отчистить от пятен. Еще он сказал, что купил леденцы и вафли, а за ленчем ел крокеты из омаров… Тут папа, как закричит: «Кто дал тебе доллар?» В общем-то, я немножко смягчила, Боб. Вместо «кто» папа сказал такие ужасные слова, что мне даже повторить их страшно! А Пенрод думал, что умирает. Вот он и сказал, что это ты подарил ему доллар. На него прямо невозможно было смотреть без слез, Боб. Бедный ребенок! Он думал, что умирает и во всем винил тебя! Он сказал, что если бы ты оставил его в покое и не всучил этого проклятого доллара, он смог бы вырасти и стать хорошим человеком. А теперь он умрет, так и не сделав ничего хорошего! Это было так трогательно, что мы зарыдали. Голос у него был слабый. Он едва шептал и все время повторял, что не винит никого, кроме тебя.

Тусклый фонарь не давал возможности разглядеть наверняка, какое выражение лица было у мистера Уильямса. Но интонацию его голоса нельзя было истолковать двояко.

– Он… очень мучается? – спросил он, и в голосе его звучала надежда.

– Говорят, что кризис миновал, – сказала Маргарет. – Но доктор пока не отходит от него. Он говорит, что лечит уже много лет, но никогда еще не сталкивался с таким серьезным несварением желудка.

– Можно подумать, что я дал ему этот доллар специально, чтобы он заболел, – сказал Роберт.

Маргарет молчала.

– Маргарет! – взмолился он. – Надеюсь, ты не…

– Я никогда не видела, чтобы папа и мама так сердились, – сказала она, поджав губы.

– Ты хочешь сказать, что они на меня рассердились?

– Мы все очень рассердились, – сухо произнесла Маргарет. Сейчас она думала не столько о страданиях Пенрода, сколько о явно незавидном положении, в котором оказалась сама.

– Маргарет, неужели ты…

– Роберт, – произнесла она твердо. Дальнейшие ее слова были настолько рассудочны, что трудно было предположить наличие такой бездны здравого смысла у юной особы. Закрадывалось сильное подозрение, что Маргарет скорее не изобрела эту речь, а заучила с чужого голоса.

– В настоящее время, – говорила она, – я могу это расценивать только однозначно. Дав Пенроду деньги, ты вложил в его руку оружие, которое могло привести, да и почти привело, к гибели неразумного ребенка! Мальчики не могут контролировать себя, когда…

– Но ведь ты видела, что я дал ему доллар и ничего не…

– Роберт, – перебила она его, и в ее голосе послышалось еще больше строгости, – я, может быть, не умею соображать так быстро, как ты. Женщины больше подвластны чувствам, чем рассудку. И я не могу так быстро переменить свое мнение. Может быть, потом…

– То есть, ты полагаешь, что сегодня мне лучше уйти?

– Сегодня! – вздохнула она. – Нет, ты должен исчезнуть на несколько недель! Папа не…

– Но, Маргарет, – умолял он, – я же не виноват, что…

– А я разве говорила о том, что ты виноват? – снова прервала его Маргарет. – Просто из-за твоей неосторожности бедный мальчик чуть не погиб. Теперь я уже не могу доверять тебе, как раньше. И сегодня я, наверное, не сумею посмотреть на это иначе. И стоять больше с тобой я тоже не могу. Вдруг я нужна нашему бедному мальчику? Спокойной ночи, Роберт.

С этими словами она удалилась, и даже в походке ее чувствовались холод и высокомерие. Она вошла в дом и направилась в комнату больного, а Роберт остался в одиночестве. Ему предоставили достаточно времени, и теперь он мог спокойно поразмыслить о своем проступке и о Пенроде.

Наш страдалец поправился только на третий день. Но прошла целая неделя, прежде чем ему позволили гулять в одиночестве. И вот, наконец, желанный день настал, и он, в сопровождении одного лишь верного Герцога, направился к дому Джонсов. Настроение у него было как нельзя лучше, и он ни минуты не сомневался, что его изнуренный вид лишь укрепит расположение Марджори.

Одна только мысль не давала ему покоя. Теперь он знал, что в одном никогда не сможет превзойти своего соперника Мориса Леви. Как ни неприятно было признаваться в этом даже самому себе, Пенрод все же не мог отрицать очевидное. Морис Леви, наверняка, мог бы съесть за один присест шоколадные конфеты, лакричные палочки, лимонные леденцы, зубодробительные карамельки, орехи, вафли, крокеты из омаров, сардины, коричные леденцы, арбуз, маринованные огурцы, воздушную кукурузу, мороженое и колбаски. Пусть бы Морис даже запил все это малиновой и сидром, все равно Пенрод был уверен, что он остался бы в добром здравии. Пенрод знал, что Морис мог бы даже преспокойно веселиться, не испытывая ровно никаких скверных ощущений. В такой оценке не было преувеличения. Пенрод попросту отдавал лишь должное одному из совершеннейших организмов нашего столетия. Пенрод не сомневался: попадись Морис даже такому серьезному отравителю, как Борджио, злодей потерпел бы неудачу.

Но, к счастью, Морис был в Атлантик-сити. Размышления исцеленного страдальца были прерваны. Он увидел вдали Марджори. На ней, как и тогда, было несравненное розовое платье, а над головой она держала очаровательный солнечный зонтик. Сердце Пенрода забилось. Она была одна! Значит, никакой Митчи-Митч не омрачит сегодня радости свидания!

Пенрод подчеркнуто неуверенной походкой подошел к забору и в изнеможении прислонился к нему.

– Как живешь, Марджори? – спросил он, и в голосе его звучала томность серьезно больного.

В следующее мгновение ему пришлось удивиться и огорчиться одновременно. Задрав свой прелестный носик, Марджори прошествовала мимо. Она даже не удостоила его взглядом!

Забыв о роли тяжелобольного, Пенрод бросился за ней вдогонку.

– Марджори! – воскликнул он с мольбой. – Что случилось? Ты что, обиделась? Ты что, обиделась? Мы с тобой договорились тогда встретиться на углу, но я, честное слово, не смог прийти! Я болел! Я чуть не умер, Марджори! Ко мне даже доктора вызывали!..

– Доктора!.. – она повернула к нему голову и окинула гневным взглядом. – У нас в доме тоже хватало докторов, и за это я могу поблагодарить только вас, мистер Пенрод Скофилд! Папа сказал, что вы наверное так глупы, что даже в дождь не догадаетесь уйти под навес. Он считает, что только совершенно безмозглый мальчишка мог так поступить с Митчи-Митчем.

– Как поступить?

– А так, что он до сих пор лежит в постели! – продолжала Марджори и ее глаза по-прежнему горели гневом. – Папа сказал, что если вы попадетесь ему в нашем квартале…

– Но что я плохого сделал Митчи-Митчу? – пробормотал Пенрод.

– Вы прекрасно знаете, что сделали Митчи-Митчу! – крикнула Марджори. – Вы дали ему эту мерзкую монету в два цента!

– Ну и что в этом плохого?

– А то, что Митчи-Митч проглотил ее!

– Проглотил?!

– Да, и папа сказал: «Пусть только он попадется мне в нашем квартале»…

Но Пенрод больше не стал искушать судьбу. Он отправился домой. Его сердце ожесточилось, и в нем даже нарастало что-то вроде протеста. Он вдруг понял, что в мироздании есть существенный просчет. Создавая хорошеньких девочек, Всевышнему, по мнению Пенрода, следовало остановиться и не создавать их младших братьев.

Глава XXI
РЮП КОЛЛИНЗ

В течение нескольких дней после этой истории Пенрод всерьез подумывал о монастыре. Он знал, что монахи должны делать добро, и встал на стезю добродетели. Он спас котят, которых хотели утопить. Присовокупив к ним изрядно поношенные бальные туфли Маргарет, он пожертвовал это одинокому старику, жалкая хижина которого стояла наверху их улицы. Правда, старик оказался существом совершенно неблагодарным, но ближние часто не ценят благодеяний, которые мы им оказываем.

Мистер Роберт Уильямс после короткого перерыва вновь продолжил упражнения на гитаре и, как ни в чем не бывало, наигрывал на веранде. Пенрод, который, в силу своего возраста, не мог столь легкомысленно относиться к наказам отцов, предпочитал держаться на солидном расстоянии от дома Джонсов. К домашним он теперь был ласков и предупредителен. Правда, все это продолжалось совсем не долго, и они даже не успели встревожиться по поводу его здоровья. Потому что уже в конце недели он резко вернулся к старым замашкам.

Начало положил Герцог.

Герцог способен был выгнать собаку, превосходящую его размерами, если она оказывалась на участке Скофилдов. В таких случаях он даже преследовал ее за пределами участка, пока она не скрывалась из вида. Подобное поведение ни в коем случае нельзя объяснить ни отчаянной храбростью Герцога, ни трусостью больших собак. Дело было в другом. Все собачьи драки основываются на предрассудках, верность которым собаки соблюдают даже больше, чем мальчишки. Один же из самых почитаемых собаками предрассудков заключается в том, что любая собака, пусть и самая маленькая, на своей территории непобедима.

Даже моська верит: пусть на ее территорию проникнет слон, она справится с ним. Вывод напрашивается сам собой: большая собака непременно побежит от крохотной шавки, если оказалась на территории, которая граничит с владениями последней. Если большая собака в такой ситуации ответит на нападение, она поступит непоследовательно. Иными словами, она нарушит собачий кодекс, ибо собаки столь же последовательны, сколь и суеверны. Собака не возражает против войны, но она считает, что есть случаи, когда законы чести повелевают убегать. Достаточно пристально вглядеться, с каким выражением улепетывает большая собака, чтобы понять: она полна сознания честно выполненного долга.

Пенрод в таких делах разбирался отлично и знал, что облезлая коричневая собака, которая удирала от Герцога вверх по улице, бежит только из уважения к традициям. Тем не менее он не смог удержаться и начал расхваливать достоинства Герцога хозяину коричневой собаки – толстомордому парню лет тринадцати. Этот парень забрел откуда-то из другого квартала. Раньше Пенрод его никогда не встречал.

– Ты бы попридержал своего линялого кобеля, – сказал Пенрод, перелезая через забор. – Так будет, пожалуй, лучше всего. Поймай его и держи на привязи, пока я не загоню своего во двор. У нас в округе Герцог задрал уже нескольких бульдогов.

Толстомордый парень метнул на Пенрода недоверчивый взгляд.

– Лучше отучи его от этого, – сказал он, – а то он когда-нибудь заболеет.

– От чего это он заболеет?

Незнакомец хрипло рассмеялся. Он посмотрел в ту сторону, куда побежали собаки. Теперь картина изменилась. Коричневый пес уже никуда не бежал. Он спокойно сидел и с выражением сдержанным, но добродушным наблюдал за Герцогом. Тот, в свою очередь, тоже явно умерил свой пыл. Теперь он только лаял и лишь делал вид, что наскакивает на соперника.

– Так от чего это Герцог может заболеть? – спросил Пенрод.

– От того, что объестся мясом дохлых бульдогов.

Фраза эта явно не была импровизацией. Чувствовалось, что толстомордый парень пользовался ею не раз. Но Пенрод ее слышал впервые, и она привела его в восторг. Он запомнил ее слово в слово, и решил, что пустит ее в ход при первой же встрече с хозяином какой-нибудь собаки. От его недоброжелательности по отношению к толстомордому парню не осталось и следа, и он чрезвычайно приветливым тоном осведомился:

– Как зовут твою собаку?

– Дэн. Я тебе советую позвать твоего престарелого щенка. Что касается Дэна, он ест живых собак!

Действия самого Дэна подобных заверений не подтверждали. Как только Герцог перестал лаять, Дэн встал и выразил явное желание завести дружбу с недавним своим гонителем. Видимо, Дэн при этом соблюдал все принятые у собак правила хорошего тона, ибо Герцог благосклонно принял его предложение и сменил гнев на милость. Во всяком случае, оба они с самым дружелюбным видом подошли к хозяевам и уселись подле них так спокойно, точно их связывали годы и годы приятельских отношений.

Поведение собак хозяева не прокомментировали ни единым словом. Оба мальчика лишь молча смотрели на своих питомцев. Пауза длилась несколько секунд. Первым нарушил молчание Пенрод.

– Ты в какую школу ходишь? – спросил он.

– Я-то? – в голосе незнакомца послышалось презрение. – Не знаю, как другие, но я, лично, во время каникул не хожу ни в какую школу.

– А когда каникул нет?

– Тогда я хожу в третью, – резко ответил толстомордый. – Меня там все боятся.

– А почему? – спросил Пенрод.

Третья школа находилась на другом конце города, и для него она была все равно, что чужая страна.

– Почему? А ты приди в третью хоть на денек, сразу поймешь! Твое счастье, если останешься жив!

– У вас что, учителя злые?

Парень презрительно сморщился.

– Учителя! Плевал я на этих учителей! Могу тебя заверить, они сто раз подумают, прежде чем задеть Рюпа Коллинза.

– А кто это такой, Рюп Коллинз?

– Кто? – переспросил толстомордый таким тоном, который появляется, когда человек не верит своим ушам. – У тебя что, с головой не в порядке?

– Что?

– Тебе что, мозги вправить, а?

– Да нет, – мирно ответил Пенрод и одарил верзилу подчеркнуто ласковым взглядом. – Наверное, Рюп Коллинз – это директор вашей школы?

Парень разразился хохотом, в котором слышался язвительный сарказм.

– Наверное, Рюп Коллинз – это директор вашей школы! – передразнил он Пенрода и снова начал хохотать.

Потом он снова принялся задираться.

– Ты что, парень, совсем чокнутый? Наверное, даже не соображаешь, что, когда идет дождь, надо под крышу прятаться? Что с тобой?

– Ну… – робко промямлил Пенрод. – Мне же никто не рассказывал, кто такой Рюп Коллинз. Вот я и подумал, что это директор школы. Нельзя, что ли?

Толстомордый с подчеркнутым отвращением покачал головой.

– Если хочешь знать, мне просто противно тебя слушать!

Пенрод готов был впасть в отчаяние, и это не замедлило отразиться у него на лице.

– Но кто же он такой? – крикнул он.

– Кто он? – с убийственным презрением спросил парень. – Кто он? Это я!

– А! – с облегчением воскликнул Пенрод.

Конечно, он был посрамлен, но все-таки теперь в этом вопросе появилась ясность, да и толстомордый вроде бы больше не угрожал ему.

– Значит, это тебя зовут Рюпом Коллинзом, в общем-то я так и предполагал, – сказал Пенрод.

Но толстомордый парень продолжал бушевать. Он не просто передразнивал Пенрода. Нет, повторяя его слова, он говорил нарочито противным тонким голосом.

– «Значит, это тебя зовут Рюпом Коллинзом, в общем-то, я так и предполагал!» – верещал толстомордый. – Ах, ты так и предполагал? – вдруг угрожающе спросил он и лицо его исказила гримаса гнева.

Он вплотную придвинул лицо к Пенроду.

– Да, сынок, – прошипел он, – меня зовут Рюп Коллинз, и советую тебе держаться от меня подальше. Иначе я за себя не отвечаю! Понял, пузырь?

Пенрод был раздавлен и, одновременно, очарован. Он чувствовал, что перед ним опасный парень, и это вселяло в его душу не только страх, но и восторг.

– Да, – сказал он тихо и подался назад. – А меня зовут Пенрод Скофилд.

– Значит, у твоих родителей тоже с головой не в порядке, – тут же отреагировал мистер Коллинз; видно, он вообще за словом в карман не лез.

– Почему? – спросил Пенрод.

– Потому что, если бы они, хоть что-нибудь соображали, они бы тебя назвали получше! – и очаровательный юноша отметил новую остроту еще одним приступом хриплого смеха.

Потом он вдруг заинтересовался правой рукой Пенрода.

– Откуда у тебя бородавка на пальце? – спросил он строго.

– Где? – удивился Пенрод и вытянул руку.

– На среднем пальце.

– Где?

– А вот где! – издал вопль Рюп Коллинз и, намертво зажав палец Пенрода, больно вывернул его.

– Отпусти! – Пенрод прямо взвыл от боли. – Отпусти же!

– Молись! – приказал Рюп.

Он продолжал выламывать палец, пока несчастный не бухнулся на колени. Тогда Рюп смилостивился и отпустил его.

– Ой-ой-ей! – вопил Пенрод, потирая палец.

Рюп внимательно наблюдал за ним. До сих пор с его лица не сходило презрительное выражение. Теперь Пенрод заметил, что настроение мистера Коллинза переменилось.

– Ой! – сказал он с сочувствием, – я и не думал, что тебе будет больно. Ладно, давай по-честному. Теперь твоя очередь.

И он протянул Пенроду левую руку, предупредительно выставив вперед средний палец. Пенрод ухватился за него, но вывернуть не успел. Во мгновение ока новый знакомый заставил его повернуться на сто восемьдесят градусов. Теперь он стоял к мистеру Коллинзу спиной, а тот правой рукой зажал его тонкую шею, а коленом больно уперся в спину.

– А-а-а! – заорал Пенрод и, повинуясь невыносимой боли, снова упал на колени.

– Ешь глину! – приказал Рюп и пригнул свою жертву лицом к земле.

Несчастный был загнан в угол и вынужден был исполнить этот ритуал.

Мистер Коллинз снова заржал, чем выразил одобрение Пенроду.

– Да, – сказал он, – в нашей третьей ты бы и дня не продержался. Еще до большой перемены убежал бы к мамаше жаловаться!

– Не побежал бы, – отряхивая колени возразил Пенрод, но в тоне его не слышалось уверенности.

– Побежал бы!

– Нет, не…

– Слушай, – мрачно перебил его толстомордый, – ты что, мне еще перечить будешь?

Он сделал шаг по направлению к Пенроду, после чего тот почел за лучшее придать своим возражениям менее категоричную форму.

– В общем-то я хотел сказать, что, мне кажется, я не побежал бы.

– Ты лучше берегись! – Рюп подошел ближе и вдруг опять зажал Пенроду шею. – А ну, говори, – продолжал он, – говори: «Я побегу домой и буду кричать: «Мамочка!»»

– Ой! Ладно. Я побегу домой и буду кричать: «Мамочка!»

– Ну, так-то лучше! – сказал Рюп и, сжав последний раз тщедушную шею Пенрода, отпустил его. – Вот так поступают у нас, в третьей.

– И ты можешь так поступить с любым парнем в третьей? – потирая шею, робко осведомился Пенрод.

– Слушай, ты, – сказал Рюп тоном человека, терпение которого, наконец, лопнуло. – Быстро говори, что именно так я и могу поступить с любым парнем в третьей, а то…

– Я знаю, что можешь, – поторопился согласиться Пенрод и даже попытался выдавить некое подобие улыбки. – Это я просто для смеха спросил.

– Я бы на твоем месте давно перестал спрашивать для смеха, – грозно произнес Рюп, – а то…

– Да я просто так! – Пенрод начал медленно отступать. – Я знал, что ты самый сильный. Я с самого начала понял. Я думаю, я тоже справлюсь с любым парнем из третьей. А что, нет?

– Не сможешь!

– Ну, хоть один-то найдется, кому бы я мог…

– И не найдется. Ты бы лучше не…

– Ну, нет, так нет, – быстро проговорил Пенрод.

– Именно, что «нет». Я же тебе сказал. Ты из третьей живым не выйдешь! Хочешь, могу показать, детка, как мы там поступаем с такими, как ты?

Он надвигался медленно, но неумолимо. Пенрод попытался его отвлечь.

– Знаешь, Рюп, у меня в сарае есть ящик с крысами. У него стеклянная крышка и, если постучать, видно, как крысы начинают бегать. Хочешь посмотреть?

– Пойдем, – уже мягче сказал толсторожий, – мы отдадим твоих крыс Дэну на ужин.

– Ну уж нет! Они были у меня все лето! Я даже имена им придумал!

– Слушай, ты опять за свое? Ты разве не слышал, что я сказал? Мы отдадим их Дэну, и он их съест!

– Да, но я не хочу…

– Чего ты там не хочешь? – Рюп снова начал вести себя угрожающе. – Сдается мне, ты что-то опять слишком осмелел!

– Но я не хочу.

Мистер Коллинз пристально посмотрел Пенроду в глаза. Этот гипнотический взгляд имел широкое распространение, как в третьей школе, так и на театральных подмостках. Наморщив лоб и выпятив нижнюю губу, Рюп почти прижался к лицу Пенрода. Немудрено, что тот даже глаза скосил от страха.

– Дэн съест этих крыс, ясно? – зашипел ему в лицо толсторожий.

– Ну, ладно, – сдался Пенрод и шумно глотнул. – В общем-то мне эти крысы не очень нужны.

Рюп отошел назад. Теперь Пенрод мог спокойно посмотреть на него. И он окинул нового знакомого почти благоговейным взглядом.

К нему снова вернулась бодрость. И он вдруг исполненным энтузиазма голосом воскликнул:

– Давай через забор, Рюп! Ты прав, дружище, дадим сегодня нашим собакам немного мяса!