Текст книги "Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории и сказаниях"

Автор книги: Бруно Глогер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

6. Триумф в Германии

Весной 1235 года император выступил из своего южного государства. Знать, составлявшую его свиту, он отослал обратно на границе, чтобы избежать переговоров с Папой, претендовавшим на земли марки Анкона и отдельные области Романьи, через которые должен был проехать Фридрих. В Римини его ожидали галеры, на которых «путешествующий двор» должен был продолжить свой путь. Многие немецкие князья прибыли на следующий пункт путешествия, Чивидале, чтобы заверить повелителя в своей преданности. Там Фридрих встретил также архиепископа Майнцского и епископа Бамбергского, прибывших в качестве посланников короля Генриха, но весьма скоро те поменяли свои политические пристрастия. Точно также, как от короля, от императора прежде они чем вернуться в Германию приняли вознаграждение за свою «верность»...

Фридрих выбрал путь между Фриолем и Штирией, хотя (или так как?) герцог Фридрих Австрийский, его зять, все еще считался упорным приверженцем короля Генриха. Тем не менее за 2000 марок серебром он согласился пропустить императора через свое герцогство. Тот оставил это предложение без внимания и продолжил свою поездку, не задерживаясь, поэтому герцог незамедлительно послал сообщить ему, что он «больше не хочет служить» ему. И все же последнее слово между Фридрихом II и последним Бабенбергером не было сказано. В июне император достиг Регенсбурга, где у него состоялся разговор с герцогом Отто Баварским, после чего он приехал в имперский город Нюрнберг. Там же объявились послы его мятежного сына, чьи действия становились все более безумны и бесцельны. Переговоры вел Герман фон Сальца.

В то время как блестящий придворный штат Фридриха вместе с удивительными экзотическими животными сначала охранялся по большей части сарацинскими телохранителями, то после Чивидале к императорской свите присоединилось большое количество князей и других могущественных феодалов. Этому немало способствовал «магнит», умышленно прихваченный Фридрихом из Сицилии: только что снова наполненная специальными налогами казна. По этой причине путешествие уже давно превратилась в триумф, затмивший торжественную встречу Puer Apuliae 23 года тому назад. Хронист швабского монастыря Эберсбах восторженно писал: «Как подобает императорскому Величеству, он ехал со множеством повозок, груженных золотом и серебром, тонким льном и пурпуром, самоцветами и драгоценностями. Он вел за собой верблюдов, мулов, дромадеров, обезьян и леопардов, а также сарацин и эфиопов, понимающих толк в некоторых искусствах и охраняющих его богатства». Войска, предоставленные ему в избытке, требовались теперь еще меньше, чем к началу похода, так как с трудом нанятая Генрихом армия растаяла в одно мгновение под лучами императорского солнца. Укрепления между Вормсом и Майнцем пали без кровопролития. Только немногие министериалы, которые остались верны своим обещаниям, удерживали несколько сильных крепостей в глубине страны. Генрих, которого Герман фон Сальца укрепил в обманчивой надежде на милостивый приговор, сдался, даже не начав войны.

Когда Фридрих II въехал в имперский пфальц Вимпфен, сын уже ожидал его там, чтобы пасть к ногам отца. Этого ему не было дозволено. Речь шла не о решении семейных неурядиц, а о караемом смертью государственном преступлении. В качестве наглядного доказательства перемены в образе мыслей Генрих должен был для начала сдать все свои крепости. И все-таки он медлил. В замке Трифельс хранились имперские инсигнии, которые раздираемый страхом и надеждами мятежник охотно оставил бы себе в качестве залога. Кроме того, он боялся прослыть предателем у гарнизонов крепостей (которые уже давно были брошены на произвол судьбы). После этого Фридрих приказал сопроводить его в Вормс как пленного, где он, сидя в башне Лугинсланд, в отчаянии вынужден был слушать праздничный гул горожан, которые до самого конца противились его власти.

Епископ Ландольф Вормсский напрасно пытался помочь своему бывшему господину, которому он был предан и как министериал; он заступался за него и, возможно, даже готовил побег. Когда же император увидел его при встрече у портала собора среди других епископов, он настолько отчетливо дал ему понять свое неудовольствие, что тот едва смог спастись и спрятаться.

4 июля состоялся суд над королем Генрихом, который в основном проводили князья. Пленник должен был на коленях просить прощения и отказаться как от королевства, так и от личной собственности. Таким образом ему удалось спасти свою жизнь, но свобода была потеряна навсегда, тем более что замок Трифельс еще не был сдан. Только через несколько месяцев последние крепости были захвачены, а их население взято в плен или вынуждено было эмигрировать.

С Фридрихом Австрийским и Ломбардской Лигой император намеревался разобраться отдельно, а с бывшими союзниками Генриха он вел себя необыкновенно мягко. Даже Ландольф Вормсский получил разрешение оставить при себе свое епископство. Только к сыну не было проявлено никакой милости. Под «присмотром» некогда притесненного им герцога Баварского Генрих был препровожден сначала в Хайдельберг, а затем в крепость Альтгейм, а к концу года перевезен в Апулию, так как возникла опасность попытки герцога австрийского освободить пленника. В 1240 году последовал перевод из Рокко Сан Феличе при Мелфи в Никастро в Калабрии. Когда через два года тюрьму снова сменили, все еще надеющийся на прощение пленник впал в безграничное отчаяние и 10 февраля 1242 года упал со своей лошадью в пропасть. В соборе города Козенца его похоронили с королевскими почестями. До сегодняшнего дня туристам показывают его саркофаг.

Император, который как государственный человек не мог простить мятежнику, потрясенно писал: «О судьбе Нашего первородного сына Генриха Мы должны сожалеть, природа вызывает из глубин души потоки слез, которые должны изнутри вылечить боль обиды и жестокость правосудия». Этот своеобразный искусно стилизованный некролог, предназначенный для имперской знати, позволяет увидеть, как дорого обошелся Фридриху триумф летом 1235 года и каково было у императора на душе, когда 15 июля он венчался в соборе Вормса с 21-летней Изабеллой Английской.

Его вторая жена, Изабелла фон Бриеннэ, которой он был обязан короной Иерусалима, умерла уже в 1228 году – ей было 16 лет – при родах его второго законного сына, прибывшего теперь в Германию Конрада. Конрад был единственным наследником, поэтому император решился на третий брак. Следуя за Иннокентием III и Гонорием III, Грегор IХ сам выбирал невесту, руководствуясь, однако, интересами Фридриха II, который в эти месяцы озабочен тем, что пытался использовать Папу в своих политических целях. В своем заточении Генрих должен был особенно остро ощутить иронию судьбы, когда отец выбрал себе в жены предназначенную ему женщину. Император все более и более успешно проводил политику, которую его непостоянный и бессильный сын не хотел осуществлять.

Четыре дня подряд праздновал император свою свадьбу в Вормсе. Среди гостей было четыре короля, одиннадцать герцогов и 30 графов и маркграфов. Чтобы обеспечить рождение наследника, астрологи точно просчитали дату бракосочетания. Настоящему единству в браке, которым современники восхищались, например, у его дяди Филиппа Швабского и королевы Ирены, Фридрих был чужд. Вторая Изабелла, охраняемая евнухами, вскоре так же исчезла в сицилийском «гареме». Она умерла в 1241 году, после того, как родила сына и дочь. Рядом с императором никто не мог и не имел право сидеть на троне, сознательно поднятом над всем миром...

Праздничный придворный сейм, созванный уже год назад во Франкфурте к Иванову дню 1235 года, должен был быть перенесен. Он был открыт лишь 15 августа в Майнце. В народе до сих пор жило воспоминание о «празднике, каких не бывало», которым Фридрих I отмечал в 1184 году посвящение в рыцари своих сыновей. Внук Барбароссы содержал свой двор не менее расточительно, но пиршества устраивались не только по случаю праздников. Сразу же после начала этого блестящего имперского собрания был обнародован большой закон об общественных порядках, одно из самых значительных уложений законов немецкого средневековья.

Как сильно еще волновал умы состоявшийся несколько недель назад суд над Генрихом (VII), показывают первые главы Майнцского свода законов, который, кстати, был первым имперским законом, изданном также и на немецком языке. В 29 главах уложения, составленного на канцелярской латыни, в параграфах с 15 по 21 в двух вариантах можно найти идентичные предписания. В остальном же в начале немецкого текста при перечислении тяжелых преступлений сына против отца стоит: «...derselb si erloss und rechtloss ewiglichen, also das er nimer mer wider komen moge zu seinem rechten» («и быть ему вечно без чести и без права, чтобы никогда больше не смог он вернуться к власти»). В остальном здесь были собраны старые и новые законы, что император-законодатель расценивал как личную заслугу, «так как во всей Германии, когда дело касается правовых разбирательств или частных дел, люди действуют по старинным привычкам и неписаным законам». Суд, то есть на практике судебное право князей и епископов наказывать и исполнять приговор, был поставлен во главу угла. Предоставленные князьям права даровались им милостью германского короля, так что в будущем сильный правитель мог безгранично расширить могущество центральной власти. Оставшиеся королю после раздачи княжеских привилегий права на чеканку монет, таможню и эскорт гарантировали строгие штрафы.

Для того, чтобы эти предписания не остались пустой бумажкой, Фридрих II по сицилийскому образцу назначил придворного юрисконсульта, который должен был ежедневно председательствовать в Верховном Суде. К нему для контроля был приставлен нотариус, который не мог принадлежать клерикальному сословию. По образцу конституции Мелфи свод реформ должен был быть дополнен объемным государственным собранием законов, но до этого не дошло. Здесь развитие протекало по старинным родовым традициям. Около 1224/25 годов ангальтским рыцарем Эйке фон Репгов было составлено первое немецкое уложение законов «Саксонское зерцало». По этому образцу в 1275 году появилось (также в качестве частной инициативы) «Швабское зерцало» и всеобщее «Немецкое зерцало», которое все же не было принято официально. Историческое значение имело также законченное в Майнце окончательное примирение штауфенских «Гибеллинов» с Гвельфами. Отто Люнебургский, внук Генриха Льва, передал (формально) всю свою люнебургскую вотчину императору, который присоединил ее к империи, в качестве подарка прибавил к ней только что приобретенный Брауншвайг и создал из всего этого герцогство. Это новое брауншвайгско– люнебургское герцогство он торжественно перед всеми князьями отдал Отто в лен. В последовавшем за этим пиршестве должны были принять участие почти 12 000 человек из свит присутствующих князей. Цифры в средневековых источниках зачастую бывают сильно преувеличены. Однако нет никаких сомнений в том, что сказочная роскошь этого праздника жила в воспоминаниях свидетелей старого величия Германии и их потомков еще очень долго и связывала ожидания настоящего народного императора с реальными событиями.

Намного актуальнее старого спора между княжескими родами, о котором напоминали лишь названия итальянских гибеллинов (императорская партия) и гвельфов (папская партия), было решение князей весной 1236 года начать войну против Ломбардской Лиги, если она до Рождества не заплатит штрафа за участие в мятеже Генриха (VII). Это вызвало серьезные осложнения в отношениях с Ватиканом, что в конечном счете превратило последнее десятилетие жизни Фридриха II в сплошную ужасную борьбу не на жизнь, а на смерть.

Прежде всего император расположился – с некоторыми перерывами – в эльзасском имперском пфальце Гагенау, своем любимом месте в Германии. Здесь он мог быть не только императором, но и германским землевладельцем, преумножающим свое хозяйство путем нового финансового порядка и расширения территорий. Здесь он принимал посольства из Испании и послов русских князей, привозивших подарки. Здесь он пытался ввести систему централизованной власти по сицилийскому образцу, которая постепенно должна была внедриться и в германское феодальное государство. Случайно уцелевший из того времени перечень налогов 1241/42 годов показывает, что одни только штауфенские города в западной и юго-западной Германии приносили суммы, на которые спокойно можно было содержать дорогостоящее наемное войско наподобие сарацинской гвардии Фридриха II.

Выставление напоказ мирового величия императора достигло своего апогея вскоре после его прибытия в Гагенау, когда Фридрих выступил в роли верховного судьи всего христианства. Эта возможность представилась ему в связи с типичным для Средневековья поводом: обвинялись евреи города Фульды. Им вменялось в вину то, что они якобы на религиозной почве по случаю своей Пасхи убили христианского мальчика. Как всегда, это мнимое ритуальное убийство послужило поводом для кровавых еврейских погромов в Фульде и многих других городах. В конце концов иудеи и христиане решили призвать императора разрешить их спор. Он, однако, не ограничился разбором одного этого частного случая, в результате которого евреи – виновные или нет – были приговорены денежному штрафу как «инициаторы» бойни, учиненной над их единоверцами. Если иудейский ритуал вообще позволяет такие убийства, суд будет учинен над всеми евреями империи. В этом случае – так поклялся император – они должны будут умереть. Чтобы докопаться до истины, сначала была составлена комиссия из князей, прочей имперской знати и ученых клириков. Но их мнения отличались друг от друга настолько сильно, что Фридрих решил показать свою эрудицию перед совсем иной аудиторией. Всех королей Запада он попросил прислать к нему компетентных советчиков, которые и прибыли с большим почтением к императорскому двору для образования трибунала. «Наше величество, познакомившись со множеством книг, по мудрости Нашей считает доказанной невиновность евреев», как позднее в помпезном стиле Фридрих писал своей канцелярии. Посланникам европейских королей было ясно продемонстрировано, как независимо этот с суеверным ужасом почитаемый «богочеловек» мог судить о письменах Талмуда, так как еврейским языком он владел так же хорошо, как и тайные знания Востока. Так как в письменах евреев были строго запрещены даже кровавые жертвоприношения животных (что было давно известно императору-судье по его сицилийским друзьям иудейской веры), результатом тщательного расследования стало то, что подобные обвинения евреев на территории всей империи были впредь строго запрещены. Однако вековые страдания европейского еврейства не закончились вместе с этой странной победой разума.

Приговор, который, по мнению многих, благоприятствовал евреям, стал водой на мельницу Папы, снова собиравшемуся начать пропаганду против императора. После того, как Грегор напрасно пытался помешать имперской войне против Ломбардской Лиги, он с все бoльшим недоверием стал наблюдать за приготовлениями Фридриха к большому переходу через Альпы, для которого император в своем швабском поместье продумывал стратегически важные позиции на новых перевалах.

Генрих фон Сальца, которого Грегор IХ также ценил как талантливого посредника, напрасно ожидал в Ломбардии обещанного им разрешения на покаяние союзных городов. Только когда назначенный имперским собранием срок истек, появились посланцы, которые, впрочем, не были готовы ни к какому покаянию. Во всяком случае они не собирались каяться перед Папой, так как знали, что он должен поддержать своих надежных союзников в борьбе против Фридриха II. Действительно, Грегор неожиданно применил тактику, которая была опробована при первом отлучении от церкви ставшего слишком сильным Штауфена. Он стал жаловаться (как будто бы не существовало никакой проблемы Ломбардской Лиги) на происки сицилийских чиновников, которые в последние годы не прекратились и привели к серьезным разногласиям между правителями христианского мира. В своем втором письме он даже утверждал, что «обременение» ломбардцев якобы замедлит подготовку крестового похода, который Грегор вдруг объявил крайне необходимым. Такие отговорки Фридрих энергично отверг, так как в этом деле чувствовал за собой поддержку германских князей. Имперская война против ломбардских заговорщиков, эта мера по восстановлению мира в империи, была предпосылкой для успешного крестового похода, от которого он не собирался отказываться.

Чтобы открыто продемонстрировать свою правоверность, он организовал в Германии большой церковный праздник, для которого Папа против воли создал повод, причислив к лику святых Элизабет Тюрингскую.

Элизабет была родственницей Фридриха II, дочерью короля Венгрии и Гертруды Меранской. В пять лет она была обручена с Людвигом Тюрингским (сыном ландграфа Германа I, известного покровителя придворных поэтов своего времени). Она выросла в Вартбурге и в 1222 году познакомилась с учением Франциска Ассизского, которое с тех пор определило всю ее жизнь. После того, как ее муж, будучи предводителем одной из германских армий крестоносцев, погиб во время эпидемии в Бриндизи в 1227 году, она целиком посвятила себя заботам о бедных. Затем Элизабет была изгнана из Вартбурга опекуном четырехлетнего ландграфа Германа II, ее родственником Генрихом Распе. Ее приютил духовник Конрад Марбургский, после чего княгиня жила в нищете в простом глиняном домике, вдали от детей, и там умерла в 1231 году как мученица человеколюбия.

В день после погребения святая должна была начать «творить чудеса», поэтому в Марбург стеклось огромное количество народу. Другой ее родственник, Конрад, в 1232 году вступил в орден немецких рыцарей, магистр которого, Герман фон Сальца, в интересах своего ордена (и не меньше в интересах Фридриха II) выхлопотал причисление ее к лику святых, которое последовало в 1235 году.

В мае 1236 года император приехал в Марбург, чтобы с праздничными церемониями перенести прах своей родственницы и вместе со святой прославить и себя самого. Вновь, как и в Майнце, царила необыкновенная роскошь. Князья, епископы и рыцари Немецкого ордена создавали величественное зрелище, которое привлекло почти 120 тысяч верующих и просто любопытных. Эксгумация мощей должна была принести большое количество «реликвий», а некоторые действия показались бы нам сегодня в высшей степени странными. То, что император собственноручно возложил на голову трупа корону, было самым достойным пунктом программы. Охочий до роскоши Штауфен следовал за богато украшенным гробом в серой рясе цистерианца, ордена, к которому он принадлежал вплоть до смерти. Этим он хотел опровергнуть слухи, будто бы святую он чтит меньше, чем свою родственницу.

Через несколько дней он вернулся из Марбурга в Аугсбург, где на реке Лех собиралось германское войско для похода в Италию. В одном из своих объемных писем он энергично подчеркивал, что предстоящее «исполнение закона», направленное против Ломбардской Лиги, ни в коем случае не является «войной» (как дезориентировал народ Папа). Фридрих в полной мере ощущал себя императором мира. В Германии он указывал на то, что дважды перешел Альпы без войска и победил сильных противников одним своим появлением. Мирное освобождение Гроба Господня казалось вполне возможным, император мог быть уверен в силе своих слов. Десять или двенадцать городов Ломбардской Лиги должны были стать чем-то вроде последних нарушителей спокойствия. С соответствующими чувствами Фридрих писал: «Королевство Иерусалим на Востоке, материнская доля Нашего драгоценнейшего сына Конрада, и далее королевство Сицилия, Наше материнское наследство, и могущественная верховная власть Германии стремятся к примирению всех народов согласно небесной воли и в благоговении перед Нашим именем. Поэтому Мы верим, что провидение Спасителя направило Наши стопы ни на что иное, как на то, чтобы центр Италии, окруженной со всех сторон Нашими силами, возвратился на службу Нашему Сиятельству и единству империи». Забвение той ненависти, которая тлела в Штауфенах со времен Барбароссы, ненависти против Милана, этого центра «нечестивой свободы», трактовалось как воля Господа и даже непременное условие для дальнейшего успеха в Священной Земле.

Люди вновь смотрели в будущее с надеждой. Виноград вызревал как никогда прежде, а зимы были особенно мягкими. Впереди виделся золотой век всемирного спокойствия, когда император-мессия отправится на Восток, чтобы в знак своего мирового господства возложить на Гроб Спасителя свою корону, а копье и щит повесить на сухое дерево. Кто может в наше трезвое время точно определить, какие небесные видения и дьявольские наваждения тревожили людей того времени? Ясно то, что Фридрих II смог в общественном мнении превратить свою одержанную в Германии победу в триумф всей Европы. Король Венгрии Бела IV, брат святой Элизабет, в необыкновенно угрожающем тоне писал Папе, что вмешательство того в мирские дела является для него и для других европейских королей поводом дл негодования. В Северной Италии красноречивый Петрус фон Винеа подготавливал население к приезду императора библейскими проповедями, в которых предсказывался приход мессии.

При всем том одними словами и мистически обоснованными высказываниями о мировом господстве самоуверенных ломбардцев было не переубедить. За пределами стен города они спокойно могли выступить против рыцарского войска. Быстрые решение могли были быть достигнуты только в открытом бою. Принимать его или нет, ответ был за горожанами. Осадные машины были тогда крайне примитивны. Когда кайзер Оттон IV вместо того, чтобы расправиться с «поповским императором» Фридрихом в Сицилии, осадил тюрингский Вайсензе, то несмотря на новейшую стенобитную машину «Tribock» он вынужден был брать город измором (как известно, безуспешно). Войска императора были не в лучшем положении, стоя под стенами больших ломбардских городов. К тому же их было намного меньше, чем это можно было предположить по количеству рыцарей, съехавшихся, к примеру, на праздник в Майнц. Один из исследователей предполагает, что Фридрих имел право собрать не более 12 000 – 15 000 человек «среди славных дворянских родов Римской Империи», причем неравная боеспособность различных контингентов составляла еще один фактор ненадежности в стратегическом плане. Очень проблематично определить Фридриха как «полководца». Его талант проявился здесь в организации передвижения войск. Битва была скорее делом слепой удачи, так как чаще всего распадалась на множество частных схваток, в которых хитрость или превосходство в силе могли иметь решающее значение.

Против ломбардцев император повел сперва чрезвычайно слабое войско. Сильная германская армия была направлена против герцога Австрийского, любовавшегося своим прозвищем «Фридрих Воинственный» и не явившегося к сроку покаяния. Объявление его вне закона предстояло «осуществить» королю Богемии и герцогу Баварскому, которые, как и ожидалось, смогли завоевать австрийское герцогство вплоть до последнего укрепления. В это время Фридрих II действовал в Ломбардии очень осторожно, стремясь вовлечь Папу в эту акцию против ломбардских «язычников», но Грегор вновь обратился к сицилийскому вопросу. Внезапно тьму отношений между двумя верховными властями прорезала молния. Грегор IХ достаточно неосторожно написал в письме к своему светскому противнику: «Королей и князей Ты видишь склоненными к коленям священника. Христианские владыки должны не только подчинять свои поступки римскому понтифику, но и не имеют право отказать в послушании любому другому священнику». Такую субординацию, подчинявшую императора любому священнику, ранее удавалось создать лишь Папе Грегору VII (1081). В остальном же Грегор по старому рецепту ссылался на «Константинов дар», по которому апостольскому трону передавалась власть над всей Италией, и позднейшее перемещение центра империи в Германию ничего не могло в этом изменить. Грегор не хотел вмешиваться в совершенно ясный правовой случай, когда кайзер должен был по имперскому праву призвать ломбардских предателей к ответу. Разве мог этот спор разрешиться миром? Теперь должно было заговорить оружие.

Верона, державшая под контролем перевал Бреннер, была занята и охранялась одним из германских передовых отрядов. В августе 1236 года Фридрих с главными силами последовал туда, чтобы объединить армии дружественных городов Кремоны, Пармы, Реджио и Модены с основным войском, но армия Ломбардской Лиги перекрыла все пути. На обходной дороге императору все же удалось осуществить объединение и освободить путь из Вероны в Кремону (где он должен был держать придворный совет). После этого он еще раз попытался повести переговоры как с Папой, так и с ломбардцами, но пока он весь октябрь находился в Кремоне, Грегору IХ удалось склонить к отречению дружественную Штауфену Пьяченцу, где изначально должен был состояться придворный совет. Таким образом в Ломбардии двор заседать не мог. В конце октября Эццелино да Романо, владыка Вероны и доверенное лицо Фридриха, позвал императора в восточную Ломбардию, где союзные войска неподалеку от Вероны угрожали занять перевал Бреннер. Там Штауфену удался ход, характерный для всей его военной тактики. С небольшим состоящим только из легко вооруженных рыцарей войском за день и две ночи он преодолел расстояние в 112 км назад в Сан Бонифацио, чтобы оттуда после короткого отдыха внезапно напасть на Виченцу, все боеспособные жители которой были в союзном войске. После этого оно распалось в одно мгновение, но когда жители Виченцы вернулись домой, рыцари Фридриха уже давно захватили и разграбили город. Эццелино, который также последовал за ними со своим войском, было приказано жестко держать город в своих руках. Для этого тот был подходящим человеком. Под защитой императора он мог создать в восточной Ломбардии тиранию, которой остерегалась даже сильная и независимая Венеция. После того как перевалы стали безопасны, император решил провести неудавшийся придворный совет в Вене, где в ноябре войско и расположилось на зимние квартиры.

В январе 1237 года Фридрих сместил герцога Фридриха Воинственного, сделал Вену имперским городом и поставил герцогства Австрию и Штирию «под защиту империи». Эти большие территории без сомнения должны были присоединиться к личному имуществу Штауфенов. Однако герцог Фридрих не дал побить себя окончательно, как это вскоре выяснилось.

В феврале в Вене начался последний придворный совет Фридриха II на немецкой земле. Многочисленные германские князья избрали девятилетнего Конрада своим королем и будущим императором, не требуя за это каких-либо привилегий. Коронации Фридрих не допустил, помня о свое горьком опыте с Генрихом (VII). В Германии мог править только его представитель. В качестве регента был назначен архиепископ Майнцский, которого в 1242 году сменил ландграф Генрих Распе Тюрингский.

Из выборного декрета можно увидеть, насколько сильно Штауфены ощущали себя римскими императорами, а своих князей – римским сенатом, который тогда и поныне выбирался кайзером. Германия же была лишь далекой страной Germania (не только потому, что обозначалась этим латинским словом), которая должна была поставлять цезарю войска. Именно в этой манере император переехал весной 1237 года в Шпейер, где на Троицу прочие германские князья должны были подтвердить выбор Конрада. Лето он провел в Германии, чтобы с помощью мощного вооружения подготовить решающий удар против Ломбардской Лиги. В августе у реки Лех собралось новое войско, с которым Фридрих II в последний раз перешел через Альпы на юг, где навсегда остался вдали от немецких крестьян и городов.