Текст книги "Магия, наука и религия"

Автор книги: Бронислав Малиновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Гомайе, по-видимому, не нравилось хвастовство Митакаийо, и он попытался добраться до истины. Он предложил ему один фунт [78*]78*
  Имеются в виду английские деньги.


[Закрыть]. «Я дам тебе один фунт, если ты возьмешь меня на Тума». Но Митакаийо готов был довольствоваться много меньшим. «Твои отец и мать все время плачут о тебе; они хотят увидеть тебя; дай мне две плитки табака, и я отправлюсь повидаться с ними и отдам им табак. Твой отец видел меня; он сказал: „Принеси табака от Гомайи“». Митакаийо не спешил взять с собой Гомайю в мир иной. Гомайа дал ему две плитки табака, которые мудрец сам же и выкурил. Гомайа узнал об этом, сильно возмутился и стал опять настаивать на том, чтобы лично побывать на Туме, обещая дать фунт, как только вернется оттуда. Митакаийо дал ему три вида листьев и приказал натереть ими тело, а другую небольшую порцию листьев велел съесть. Когда это было сделано, Гомайа лег и заснул – но он так и не попал на Туму. Это сделало его скептиком. А Митакаийо, хотя и не получил обещанный фунт, сохранил свой престиж в общине.

Этот же самый Митакаийо разоблачил другого не столь знаменитого ясновидца, якобы посещавшего Туму, по имени Томуайа Лакуабула. Между ними было вечное соперничество, Митакаийо часто с пренебрежением отзывался о Томуайе. В конце концов решили устроить испытание. Томуайа обещал отправиться на Туму и принести оттуда какую-нибудь вещь. На самом деле он отправился в буш и украл связку орехов бетеля, принадлежавших Моураде, главе деревни ( токарайвага валу) Обураку. Большую часть орехов он употребил сразу, однако один оставил на будущее. Вечером он сказал своей жене: «Положи мне циновку на топчан; я слышу пение балома; я скоро буду с ними; я должен лечь». Затем он начал петь в своем доме. Все люди снаружи слышали его и говорили друг другу: «Поет один лишь Томуайа, и никто другой». На следующий день они ему так и сказали, но он ответил, что они не могли слышать его, что это пели многочисленные балома, а он присоединился к ним.

С приближением рассвета он засунул оставленный для этой цели орех бетеля в рот, а на рассвете поднялся, вышел из дому и, вытаскивая орех бетеля изо рта, закричал: «Я был на Туме; я принес оттуда орех бетеля». Этот знак произвел огромное впечатление на всех людей, но Моурада и Митакаийо, которые внимательно следили за ним в предшествующий день и знали, что он украл связку орехов, разоблачили его. С этого времени Томуайа больше не говорил о Туме. Я записал эту историю в точности так, как слышал ее от Гомайи, и привел ее здесь без изменений. Однако туземцы в своем изложении очень часто искажают перспективу. Мне кажется, что мой информатор объединил в этом рассказе несколько разновременных событий; но в данном случае основной интерес представляют нашедшие отражение в рассказе Гомайи психологические установки туземцев по отношению к «спиритизму»; я имею в виду выраженный скептицизм некоторых индивидов и прочность веры большинства. Из этих историй также с очевидностью вытекает – и об этом прямо заявляли мои скептически настроенные друзья, – что главным мотивом всех этих путешествий на Туму является материальная выгода, получаемая провидцами.

Несколько иной способ общения с духами характерен для людей, предрасположенных к состояниям кратковременного транса, когда они вступают в разговор с балома. Я не могу даже приблизительно определить психологическую или психопатологическую основу таких явлений. К сожалению, я узнал о них только в конце своего пребывания там – за две недели до своего отъезда и то лишь случайно. Однажды утром я услышал громкие и, как мне показалось, сварливые крики на другом конце деревни и, будучи всегда наготове заполучить очередной социологический «документ», я спросил у туземцев в моей хижине – в чем дело? Они ответили, что это Гумгуйау – уважаемый и тихий мужчина – разговаривает с балома. Я поспешил туда, но, прибыв слишком поздно, нашел его выбившимся из сил, лежащим на постели и, по-видимому, спящим. Это происшествие не вызвало никакого возбуждения, потому что, как мне сказали, он имел обыкновение говорить с балома. На этот раз он говорил громко, на повышенных тонах, что напоминало обвинительный монолог, и, как мне сказали, речь шла о большом ритуальном состязании лодок, которое проводилось за два дня до этого. Такие гонки устраиваются всегда, когда построено новое каноэ, и обязанность вождя, который организует их, – обеспечить также большое сагали(обряд раздачи еды) в связи с праздником. Баломанекоторым бескорыстным и неопределенным образом всегда проявляют интерес к празднествам и следят за тем, чтобы на них было достаточно еды. Любая скудость, обусловленная либо нерадивостью, либо неудачной организацией, вызывает негодование балома, которые винят вождя независимо от того, его ли это промах или нет. Так, в данном случае баломаобратились к Гумгуйау, чтобы выразить свое сильное неодобрение по поводу скудного сагали, устроенного недавно на берегу. Организатором праздника, конечно же, был Тоулува, вождь Омараканы.

По-видимому, в общении между балома и миром живых играют некоторую роль и сновидения. Похоже, что баломаявляются во сне живым преимущественно сразу же после смерти. Кто-то из близких друзей или родственников умершего, кого не было в деревне в момент смерти, видит баломаво сне и от него же узнает печальную новость. Баломатакже часто являются во сне женщинам, чтобы сообщить им, что они забеременеют. Во время миламала, ежегодного празднества, умершие родственники часто посещают людей в сновидениях. В первом из упомянутых случаев (когда духи после смерти приходят к отсутствовавшим друзьям или родственникам) наблюдаются некоторая свобода интерпретаций и некоторая «символизация», как это бывает при толковании сновидений во все времена и во всех цивилизациях. К примеру, большая группа юношей из Омараканы отправилась работать на плантацию в Майлн Бэй на крайней восточной оконечности Новой Гвинеи. Среди них был Калогуса, сын вождя Тоулувы, и Гумигавайа, туземец незнатного происхождения из Омараканы. Однажды Калогусе приснилось, что к нему пришла его мать, пожилая женщина, одна из шестнадцати жен Тоулувы, жившая в Омаракане, и сказала ему, что она умерла. Он очень опечалился и, по-видимому, выразил свое горе причитаниями. (Эта история была рассказана мне одним из членов группы). Все другие поняли, что «что-то, должно быть, случилось в Омаракане». Когда на пути домой они узнали, что умерла мать Гумигавайи, то совсем не были удивлены и нашли в этом объяснение сновидения Калогусы.

Мне кажется, что сейчас самое время обсудить природу баломаи их соотношение с коси. Из чего они состоят? Из одной и той же субстанции или из разных? Являются ли они тенями, духами или представляются чем-то материальным? Все эти вопросы можно задать туземцам, и самые интеллектуальные из них легко поймут смысл таких вопросов и будут обсуждать эту тему с этнографом, проявляя и проницательность, и интерес. Но такие дискуссии ясно показали мне, что, затрагивая эти и подобные им вопросы, мы оставляем в стороне сферу собственно веры и сталкиваемся с совершенно иным классом туземных идей. Здесь туземец скорее прибегает к умозрительным спекуляциям, нежели к положительной вере, причем сам он не слишком серьезно относится к своим спекуляциям; не беспокоит его и то, являются ли они ортодоксальными или нет. Только самые интеллектуально развитые туземцы станут углубляться в такие вопросы и при этом будут высказывать свое личное мнение, а не определенные догматы. Даже они – особо одаренные – не имеют в своем словарном запасе или наборе понятий ничего, что хотя бы приблизительно соответствовало нашим понятиям «субстанция» или «сущность». Правда, у них есть слово у-ула, близкое по значению к нашим «причина» и «начало».

Вы можете спросить: «Как выглядит балома? У него такое же тело, как у нас, или другое? И если другое, то чем отличается?» Далее вы можете привлечь внимание к тому обстоятельству, что тело остается, а бестелесный баломауходит. Почти неизменный ответ: баломапохож на отражение ( сарибу) в воде или в зеркале (так может сказать современный житель Киривины), а косиподобен тени ( каикуабула). Это разграничение ( баломаесть «отражение», а коси– «тень») – типичное, но ни в коей мере не единственное мнение. Иногда о том и другом говорят, что они похожи как на сарибу, так и на каикуабула. Мне всегда казалось, что такие ответы – не столько определения, сколько сравнения. Я хочу сказать, что туземцы вовсе не были уверены, что баломаимеет тот же «состав», что и отражение; на самом деле они знали, что отражение – это «ничто», что это сасопа(обман), что в нем нет никакого балома, но что балома– это «просто что-то похожее на отражение» ( балома макавала сарибу). Если их припереть к метафизической стенке коварными вопросами: «каким образом баломаможет окликать живых людей, есть и заниматься любовью, если он похож на сарибу?; как может косистучаться в дом, бросать камни или ударить человека, если он подобен тени?» и т. п., – то наиболее умственно одаренные туземцы отвечают приблизительно следующее: «Да, баломаи косипохожи на отражение и на тень, но они также похожи и на людей и ведут себя точно так же, как люди». И трудно спорить с ними [79]79
  Чтобы снисходительно отнестись к таким «несоответствиям» туземной веры, достаточно вспомнить, что мы встречаемся с подобными противоречиями в наших собственных представлениях о призраках и духах. Никто из верящих в призраков или духов никогда не сомневается в том, что они могут разговаривать и даже действовать; они могут стучать по столам или ножкам столов, поднимать предметы и т. п.


[Закрыть]. Некоторые менее одаренные или менее терпеливые информаторы склонны пожимать плечами в ответ на такие вопросы; другие же явно не прочь пофантазировать и выдвинуть какую-нибудь крайнюю точку зрения, а также поинтересоваться вашим мнением и вступить в метафизическую дискуссию. Однако такие импровизации никогда не достигали уровня самостоятельных гипотез; они просто вращались вокруг уже приведенных выше представлений.

Следует четко уяснить, что существуют и убеждения, которых придерживались все мои информаторы без исключения. Нет ни малейшего сомнения в том, что баломасохраняет наружность человека, которого он представляет, так что если вы видите балома, то узнаете в нем умершего человека. Баломаживут жизнью людей; они стареют; они едят, спят, любят, как на Туме, так и во время посещения своих деревень. Все это моменты, относительно которых у туземцев не было ни малейшего сомнения. Следует отметить, что эти догматы относятся к поступкам балома, описывают их поведение, а некоторые из них – такие как, например, убеждение в том, что баломануждаются в пище – подразумевают определенное поведение живых людей при контактах с балома(см. ниже, описание миламала). Единственным, по сути, всеобщим убеждением, касающимся природного естества баломаи коси, было то, что первые подобны отражениям, а последние подобны теням. Заслуживает внимания, что такой дуализм сравнений соответствует поведенческим характеристикам этих образов: открытые, определенные и постоянные баломаи непонятные, непредсказуемые ночные призраки – коси.

Но в понимании даже фундаментального соотношения между баломаи косиимеются существенные противоречия – противоречия, которые касаются не только их сущности, но и соотносительного их существования. Бесспорно преобладающей точкой зрения является то, что баломаотправляется прямо на Туму, и то, что другой дух, коси, в течение короткого периода времени бродит вокруг селения. Этот взгляд допускает два толкования: либо в живом человеке находятся два духа, и оба они оставляют тело после смерти, или же косиявляется чем-то вроде вторичного духа, появляющегося только в момент смерти и отсутствующего в живом теле. Туземцы понимали этот вопрос, если я формулировал его так: « Баломаи косиживут в теле все время? Или же в теле живет один балома, а косипоявляется только после смерти?» Но все ответы были нерешительными и противоречивыми, один и тот же информатор в разное время отвечал по-разному. Это как нельзя лучше свидетельствует о том, что человек вступает здесь в сферу чистых догадок и импровизаций.

Помимо выразителей названной выше наиболее распространенной позиции, я нашел нескольких человек, которые неоднократно утверждали, что коси представляет собой первую стадию развития духа и что в дальнейшем, спустя несколько дней, косипревращается в балома. Таким образом, в этом случае мы имели бы только одного духа, который некоторое время после смерти остается в округе, рядом со своим домом, а затем удаляется. Несмотря на свою большую простоту и логичность, такое суждение высказывалось гораздо менее уверенно. Однако оно было достаточно независимым и развернутым, чтобы усомниться в том, что первое убеждение следует считать общепризнанным или хотя бы ортодоксальным.

Интересный вариант первой версии (версии параллельного существования баломаи коси) был предложен Гомайей, одним из моих лучших информаторов. Он был убежден, что лишь те люди, что при жизни были колдунами ( бвога-у), оставляют после смерти коси. Однако быть бвога-уне очень сложно. Любой человек, знающий какие-нибудь силами(заклинания черной магии) и имеющий обыкновение использовать их, является бвога-у. Согласно Гомайе, другие (обычные люди) не становятся коси; они становятся только баломаи отправляются на Туму. Во всех остальных деталях – таких, как естество баломаи коси, их поведение, а также эфемерность существования коси– Гомайа соглашался с общепринятыми взглядами. Его вариант достоин внимания, потому что Гомайа – очень умный туземец, его отец был великим магом и бвога-у, а его кадала(дядя по материнской линии) тоже колдун. Более того, версия Гомайи очень хорошо согласуется с тем, что бвога-у, как считают туземцы, всегда бродят по ночам, и с этим поверьем связан фактически единственный серьезный ночной страх, если не считать веры в мулукуауси. И опять же, как мы видели выше, мулукуауси, хотя и не бвога-у(еще более опасный вид злонамеренного человеческого существа, сведущего в колдовстве), имеет невидимого «двойника», или «посланника», который называется какулувалаи который покидает ее тело и передвигается самостоятельно. Это верование в «двойника», или «посланника» существует параллельно с другим, согласно которому мулукуаусистранствуют в телесной форме.

Эти наблюдения показывают, что в общем представления, касающиеся естества баломаи коси, а также их соотношения, не выкристаллизовались в какую-либо ортодоксальную и определенную доктрину. Еще менее ясным у туземцев является представление о соотношении баломаи тела живого человека. Туземцы не могут дать определенных ответов на такие вопросы, как: «Обитает ли баломав какой-то части тела (голове, животе, легких)? Может ли он оставлять тело на протяжении жизни? Не баломали это отделяется от тела человека и путешествует, видя другие места, во время сновидений? Не баломали это покидает тело некоторых живых людей и посещает Туму?» Хотя на последние два вопроса обычно отвечают – «да», такие ответы звучат весьма неубедительно и явно не подкрепляются ортодоксальным преданием. Интеллект, память и мудрость туземцы локализуют в теле и знают местонахождение каждого из этих свойств; но локализовать баломаони не могут, и право же, я склонен полагать, что они представляют себе, что после смерти от тела отделяется двойник, а не душа, обитающая в нем при жизни. Однако уверен я только в том, что их представления еще не выкристаллизовались в определенные формы, они скорее ощущают свои верования, нежели формулируют их, и верования эти в большей мере описывают поведение балома, чем аналитически препарируют их сущность и условия существования.

Другим вопросом, на который, кажется, не существует ни одного определенного, догматического ответа, является вопрос о том, где конкретно обитают духи. На поверхности земли на острове Тума или под землей, или еще где-либо? Существует несколько мнений, и их сторонники высказываются вполне уверенно. Так, от ряда информаторов, включая Багидоу, очень серьезного и заслуживающего доверия человека, я получил ответ, что баломаживут на острове Тума, что их деревни расположены где-то там, подобно тому, как баломаво время их ежегодного возвращения в Киривину в период миламаларасполагаются лагерем где-то по соседству с деревней. Три упоминавшиеся выше деревни мертвых делят территорию острова с Тумой – деревней живых. Баломаневидимы, как и все то, что принадлежит им, и потому их деревни могут располагаться там, никому не мешая.

По другой версии, баломаспускаются под землю, в «нижний мир» в буквальном смысле, и живут там в Тумавиаке (Великой Туме). Эта версия, в свою очередь, имеет два варианта, в одном из которых говорится о двухуровневом подземном мире. Когда баломаперестает существовать, завершив первый цикл своего бытия в форме духа, он спускается на нижний уровень, и только оттуда он может снова вернуться в материальный мир (см. ниже, VI, реинкарнация). Большинство же отрицают эту теорию и говорят, что существует только один уровень нижнего мира. Последнее согласуется с изложением проф. Зелигмана: «Духи мертвых не остаются в верхнем мире с живыми, а спускаются в иной мир, под землю» [80]80
  Op.cit., p.733.


[Закрыть]. И опять же, это утверждение о подземной Туме, как представляется, лучше согласуется с господствующим в Киривине верованием, согласно которому первые человеческие существа появились из «дыр» в земле. Зелигману даже довелось слышать историю о том, что «мир первоначально был заселен с Тумы мужчинами и женщинами, посланными в верхний мир Топилетой, который сам остался под землей» [81]81
  Op.cit., p.679.


[Закрыть]. В том, что мне не пришлось слышать эту версию, нет ничего удивительного, принимая во внимание большое разнообразие точек зрения по ряду вопросов, один из которых и касается сущности Тумы и ее соотношения с миром живых. Свидетельство Зелигмана подтверждает мнение, что «подземная Тума» является самым ортодоксальным представлением, хотя, как уже говорилось, в целом этот вопрос в туземной вере еще не определился догматически.

IV

Давайте, однако, вернемся к сношениям между живыми людьми и духами. Все, что было сказано по этому поводу выше, касалось сновидений или видений, в которых фигурируют духи, и мимолетных столкновений с ними людей бодрствующих и пребывающих в нормальном психическом состоянии. Все такого рода контакты можно назвать частными и случайными. Они не регулируются обычаем и нормами, хотя, конечно же, требуют определенного склада ума и согласуются с определенным типом верований. Они не публичны: община не участвует в них коллективно, и никакой ритуал с ними не связан. Но есть случаи, когда баломапосещают деревню или принимают участие в некоторых публичных действиях – случаи, когда община принимает их сообща, когда им уделяется определенное внимание, в строго установленной форме, регулируемое обычаем; когда они принимают участие в магических обрядах и играют в них отведенную им роль.

Так, каждый год после того, как собран урожай с огородов и в земледелии наступает перерыв, потому что вновь возделывать огороды еще рано, у туземцев появляется время для танцев, пиршеств и общественных праздников, которые называются миламала. Баломаво время миламалаприсутствуют в деревне. Все они возвращаются с Тумы в свои родные деревни, где к их встрече готовятся, где воздвигаются специальные платформы для них, где по обычаю им подносятся дары и откуда с завершением полнолуния их торжественно, но без сожаления выдворяют.

Балома, опять же, играют важную роль в магии. В магических заклинаниях перечисляются имена духов предков; эти взывания к духам являются, пожалуй, самой заметной и устойчивой отличительной чертой магических заклинаний. Кроме того, в некоторых магических обрядах делаются подношения балома. Имеются следы веры в то, что духи предков некоторым образом содействуют достижению целей определенных магических обрядов; на самом деле эти подношения балома– единственный церемониальный элемент (в узком смысле слова), который мне удалось обнаружить в магических обрядах [82]82
  «Ритуальные в более узком смысле слова» в отличие от простого бормотания заклинаний над каким-нибудь предметом.


[Закрыть].

Здесь мне хотелось бы добавить, что не существует никакой связи между баломаумершего человека и его останками (череп, челюсть, кости рук и ног, волосы), – которые имеют обыкновение носить при себе родственники умершего и которые используются соответственно как сосуд для лайма, шейные подвески и лопаточки для лайма, хотя в некоторых племенах Новой Гвинеи такая связь существует [83]83
  Например, маилу на южном берегу. См.: Trans. Roy. Soc. South Australia, vol. XXXIX, p.696.


[Закрыть].

Теперь следует подробно рассмотреть факты, связанные с миламалаи ролью духов в магии.

Ежегодный праздник миламалапредставляет собой очень сложное социальное и магико-религиозное явление. Его можно назвать «праздником урожая», так как он проводится после того, как собран урожай ямса и пищевые хранилища заполнены. Но, что довольно странно, в контексте миламалаотсутствуют как прямые, так и косвенные ассоциации с земледельческими работами. В этом празднике, устраиваемом после того, как старые огороды принесли свои урожаи, а новые еще ждут обработки, нет никаких элементов, отражающих ретроспективу прошлого земледельческого сезона или предполагающих перспективу будущего. Миламала– это период танцев. Танцы обычно продолжаются в течение месяца миламала, но они могут растянуться еще на месяц или даже на два. Такое пролонгирование танцевального сезона называется усигула. Никаких танцев в собственном смысле слова в другое время года не устраивается. Миламалаоткрывается определенным торжественным представлением с танцами и первым барабанным боем. Этот ежегодный период пиров и танцев, конечно же, сопровождается и заметной активизацией половой жизни. Типичны также церемониальные визиты, которыми обмениваются деревни; они сопровождаются обильными взаимными подношениями и своеобразными трансакциями, заключающимися в «покупках» и «продажах» танцев.

Прежде чем перейти собственно к теме этого раздела – описанию той роли, которую баломаиграют в миламала– мне необходимо нарисовать общую картину этого праздничного периода, иначе некоторые детали, касающиеся балома, могут оказаться «не в фокусе».

Миламаласледует непосредственно за сбором урожая. Этот процесс сам по себе носит определенно праздничный характер, хотя в нем и отсутствуют элементы собственно гедонизма – столь фундаментального качества киривинцев. Однако туземец находит огромную радость в доставке урожая домой. Он любит свой огород и искренне гордится своими посадками. Прежде чем урожай будет, наконец, помещен в специальное хранилище (эти хранилища, несомненно, являются самыми заметными и живописными постройками в деревне), владелец использует не одну возможность выставить напоказ предмет своей гордости. Итак, клубни таиту(вид ямса) – самой важной культуры в этой части света – выкапывают из земли, тщательно очищают; волоски, которыми они покрыты, срезают раковиной. Затем складывают клубни в большие конические кучи. В огороде возводятся специальные хижины или навесы, чтобы защитить таитуот солнца, и под этими навесами выставляются горы клубней: большая коническая куча в центре – там сложены отборные плоды – и вокруг несколько меньших, в которых сложены клубни таитухудшего сорта, а также те, что будут использованы для новых посадок. Дни и недели уходят на очистку клубней и искусное складывание куч так, чтобы их геометрическая форма была совершенной и на поверхности оказались лишь лучшие клубни. Эта работа выполняется владельцем огорода и его женой, если у него есть таковая, а односельчане группами расхаживают по огородам, нанося друг другу визиты и восхищаясь ямсом. Темы разговоров – сравнения и восхваления.

Таким образом, яме может оставаться на огороде в течение нескольких недель, после чего его переносят в деревню. Вся эта работа имеет определенно праздничный характер, переносчики украшают себя листьями, ароматическими травами, раскрашивают лица, хотя и не облачаются в «полный танцевальный наряд». Когда таитуперенесены в деревню, выкрикиваются особые словесные формулы: один человек кричит речитативом, а остальные отвечают резкими возгласами. Обычно они бегут в свои деревни бегом; затем все вместе занимаются складыванием таитув конические кучи, точно такие же, из каких клубни только что были взяты в огороде. Эти кучи выкладываются на большой круглой площадке перед хранилищем для ямса, куда в конечном итоге и будут убраны.

Но прежде чем это произойдет, ямсу предстоит пролежать еще две недели или около того на земле. Его будут пересчитывать и снова восхищаться им. Для защиты от солнца клубни укрывают пальмовыми листьями. Наконец в деревне начинается еще один праздничный день, когда весь яме из куч переносят в хранилища. Это делается за один день, хотя на доставку ямса в деревню уходит несколько дней, что может дать некоторое представление о нарастании темпа жизни в деревне во время страды, особенно в связи с тем, что таитучасто доставляется из других деревень, и в это время даже отдаленные общины наносят друг другу визиты [84]84
  В этом коротком, чисто описательном сюжете о сборе урожая я намеренно избегал социологических тонкостей. Сложная система взаимных обязанностей, связанных в возделыванием огородов, – исключительно интересная черта общественного хозяйства в Киривине. Она будет охарактеризована в другом месте.


[Закрыть].

Когда урожай в конце концов оказывается в хранилищах, работы прекращаются, и пауза заполняется миламала. Обряд, который торжественно открывает весь этот праздничный период, является в то же самое время «освящением» барабанов. До этого нельзя бить в барабаны публично. После торжественного открытия можно бить в барабаны и начинать танцы. Подобно большинству обрядов в Киривине, этот обряд открытия танцевального сезона состоит в раздаче еды ( сагали). Еду складывают в кучки, готовят церемониально, а затем выкладывают на деревянные блюда или раскладывают по корзинам, выставленным в ряд; затем вдоль этого ряда идет мужчина и у каждого блюда или у каждой корзины громко выкрикивает имя [85]85
  В этом и в других примерах я не останавливаюсь на тех социологических деталях, которые не имеют непосредственного отношения к теме данной работы.


[Закрыть]. Жена или другая родственница мужчины, имя которого было названо, забирает еду и относит в дом, где ее и едят. Такая церемония (называющаяся раздачей – сагали) по нашим понятиям не очень похожа на пир, особенно потому, что ее кульминация – мы понимаем кульминацию пира как процесс еды – никогда не бывает публичной, едят только в семейном кругу. Но здесь праздничные элементы заключаются в подготовке к пиру, в сборе и приготовлении пищи, в передаче ее в общественную собственность (ибо каждый должен внести свою долю в общий запас, который затем должен быть равномерно разделен между всеми участниками) и, наконец, в публичном распределении. Это распределение и является собственно церемонией открытия миламала; в полдень мужчины наряжаются и исполняют первый танец.

Теперь жизнь в деревне заметно меняется. Люди больше не ходят на огороды, не занимаются и другой работой, не ловят рыбу, не строят лодок. Утром деревня полна народу, местных жителей и, часто, гостей из других деревень. Но настоящие празднества начинаются позднее. Когда минует самое жаркое время дня, примерно в три-четыре часа пополудни, мужчины сооружают свои знаменитые головные уборы. Эти уборы состоят из большого количества перьев белого какаду, которые втыкаются в густые черные волосы и торчат оттуда во все стороны, подобно иглам дикобраза, образуя большой белый ореол вокруг головы. Завершающей деталью служит плюмаж из красных перьев, возвышающийся над белым ореолом. В отличие от жителей многих районов Новой Гвинеи, чьи головные уборы пестрят разноцветными перьями в разнообразных сочетаниях, жители Киривины имеют только этот единственный тип головных украшений, который неизменно используется всеми туземцами и во всех видах танцев. Тем не менее, в сочетании с хохолками казуара, верхушки которых обрамлены красными перьями, – их прикрепляют к поясам на талии и к браслетам на предплечьях – эти головные украшения придают танцорам удивительное очарование. В регулярном ритме танца возникает иллюзия, что наряд сливается с танцором, черные хохолки с красной верхушкой гармонируют с шоколадной кожей. Белые головные уборы и шоколадные тела, кажется, превращаются в единое органичное и фантастическое целое, несколько дикарское, но ни в коей мере не гротескное, ритмично двигающееся под монотонное и мелодичное пение и перекрывающий его бой барабанов.

В некоторых танцах используются разрисованные танцевальные щиты, в других танцующие держат в руках длинные узкие ленты из листьев пандануса. Эти последние танцы, отличающиеся гораздо более медленным ритмом, с эстетической точки зрения проигрывают (на европейский вкус) из-за того, что мужчины по традиции надевают женские юбки из травы. Большинство танцев исполняются в кругу: барабанщики и певцы стоят в центре, а танцоры движутся вокруг.

Ритуальные танцы в полном праздничном облачении никогда не проводятся ночью. С заходом солнца мужчины расходятся и снимают свои перья. Барабаны на некоторое время умолкают – наступает час основной трапезы. С приходом ночи возобновляется бой барабанов, и исполнители, теперь уже без украшений, снова выходят в круг. Иногда они начинают петь прелестную танцевальную песню, и барабанщики переходят на танцевальный ритм – тогда мужчины исполняют настоящий танец. Но чаще, особенно поздней ночью, бывает другое: пение прекращается, танцы останавливаются, и лишь непрерывный бой барабанов звучит во тьме. Теперь все туземцы – мужчины, женщины и дети, собираются вместе и медленно движутся по-двое – по-трое вокруг барабанщиков. Женщины держат маленьких детей на руках или прижимают их к груди, старики и старухи ведут своих внуков за руку, все движутся, один за другим, в неустанном кружении, не ведая иной цели, зачарованные боем барабанов. Время от времени танцующие произносят нараспев долгое растянутое: «Аа… а; Эээ…э», делая резкие ударения в конце… тогда барабаны внезапно прекращают бой, и кажется, что эта бесконечная карусель на какое-то время лишается своей движущей силы, но движение не прекращается и живой круг не распадается. Вскоре, однако, бой барабанов возобновляется, к несомненному восторгу всех присутствующих – за исключением этнографа, который предвкушает прелести предстоящей бессонной ночи. Этот карибом, как его называют, малым детям предоставляет случай всласть поиграть, прыгая рядом с медленно передвигающейся цепью взрослых или снуя между ними, а старикам и старухам дает возможность насладиться хоть каким-то подобием танца; к тому же это самое подходящее время для игр и ухаживаний влюбленных молодых людей.

Танцы и карибомповторяются день за днем и ночь за ночью. По мере того, как прибывает луна, нарастает накал празднества, частота и усердие, с которыми исполняются танцы в полном облачении, увеличивается их продолжительность; танцы начинаются раньше, карибомдлится почти всю ночь. Жизнь в деревнях изменяется и темп ее ускоряется. Большие группы молодых людей обоих полов навещают соседние деревни. Издалека приносятся подарки в виде еды, и на дороге можно встретить людей, нагруженных бананами, кокосовыми орехами, связками орехов арековой пальмы и таро. Наносятся определенные важные церемониальные визиты, во время которых одна деревня в полном составе под предводительством вождя в установленном порядке посещает другую. Такие визиты иногда связаны с важными трансакциями, вроде «покупки танцев», так как танцы всегда кем-то монополизированы и «продаются» по высокой цене. Такая сделка становится достоянием местной истории, и о ней рассказывается на протяжении многих лет и поколений. Мне посчастливилось участвовать в процедуре такой передачи танца. Она всегда предполагает несколько посещений; во время каждого из них сторона, наносящая визит (она и выступает продавцом), демонстративно исполняет танец, а зрители таким образом разучивают его, и некоторые из них присоединяются к танцующим.