Текст книги "Лето Гелликонии"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Сыны Фреира бьются друг с другом в любое время года, не зная отдыха, и при необходимости мы оказываем им помощь, ссужая копья.

Билли понимал, о ком гиллота ведет речь, – «сынами Фреира» фагоры издревле называли людей. Анципиталы не стали изобретать и вводить в свой язык новые термины, они просто приспособили для современных надобностей старые понятия.

– Прикажи двоим из твоего племени отвести меня к королю ЯндолАнганолу.

Фагорша снова замерла; все остальные тоже (как понял, оглянувшись, Билли) одновременно, не сговариваясь, погрузились в оцепенелое молчание. Только свиньи да собаки продолжали бродить, выискивая на земле объедки – занимаясь своим извечным делом.

Помолчав, старая гиллота заговорила, но, к сожалению, изрядная часть ее речи ускользнула от понимания Билли. Примерно посередине монолога фагорши он был вынужден остановить ее и попросить повторить последний кусок с начала. Хурдху оставлял на его языке едкий привкус, как от козьего сыра. Остальные фагоры тоже слушали, поднявшись с мест и обступив их, – Билли задыхался от их густого запаха, хотя и начинал мало-помалу привыкать к нему. Дух двурогих больше не казался ему таким нестерпимым, как поначалу. Многие анципиталы пытались помочь своей предводительнице выразительными жестами, тихими возгласами и междометиями, но только путали Билли, который понимал все меньше и меньше.

В подтверждение рассказа гиллоты фагоры показывали пришельцу свои раны, бока с проплешинами, сломанные руки и ноги, проделывая все это с абсолютным спокойствием и невозмутимостью. Подобное зрелище вызывало у Билли одновременно отвращение и восхищенный интерес. В конце концов из пещеры были вынесены и продемонстрированы ему вымпелы и копья.

Постепенно смысл рассказа начал доходить до него. Большая часть племени, нежданным гостем которого он стал, служила у короля ЯндолАнганола в Пятой армии. Около теннера назад эти фагоры принимали участие в походе короля против воинственных племен дриатов. В битве при Косгатте Пятая армия потерпела тяжкое поражение, по сути была разбита и рассеяна. Дриаты применили против борлиенцев новое оружие, громогласно лающее, точно огромная собака, и изрыгающее при этом большой клуб дыма.

Лишь малое число воинов Пятой армии сумело уцелеть. Несчастные раненые, которых Билли видел перед собой, были из этого меньшинства. Устрашенные зрелищем действия невиданного оружия, они поклялись, что больше никогда не поступят на службу к королю ЯндолАнганолу и не позволят огромным смертоносным псам лаять на них. Они решили жить так, как могли. В их ближайшие планы входило вернуться в прохладные области взгорий Никтрихк.

Рассказ фагоров был долгим, очень долгим. В конце концов Билли осатанел от монотонной сухой речи гиллоты, и тут немало виноваты были досаждающие ему мухи. Решив хоть в чем-то найти утешение, он глотнул фагорского раффела. Раффел оказался самым что ни на есть вредоносным, как и утверждали книги по истории. Когда фагоры наконец добрались до описания битвы при Косгатте и сопровождающие речь гиллоты жесты и телодвижения членов племени стали наиболее энергичными и живописными, Билли почувствовал, что его невыносимо клонит в сон и сил держать глаза открытыми у него больше нет. Он был не в состоянии слушать фагоршу. Речь гиллоты была невероятно живой и насыщенной – для нее, лишенной понятия относительности времени, события месячной давности с равным успехом могли иметь место вчера.

– Так вы отведете меня к королю? Мне нужны всего двое провожатых, – раздраженно повторил свой вопрос Билли.

Над толпой собравшихся мгновенно воцарилась тишина, в которой прозвучало несколько слов на фагорском «родном».

Помолчав, гиллота снова заговорила с Билли на хурдху.

– Каков будет дар из твоих рук, если мы дадим тебе согласие?

Запястье левой руки Билли украшали часы в плоском сером корпусе, с тремя группами цифр, показывающих время Земли, центрального Кампаннлата и Аверна. Такие часы были у всех без исключения на станции наблюдения. Прибор предназначенный для измерения и регистрации времени вряд ли мог представлять ценность для фагоров, поскольку их мало способное отвлеченно мыслить сознание, не приученное оперировать временными категориями, живо регистрировало только происходящее, связанное со случайным и сиюминутным; однако часы-браслет могли быть приняты в качестве украшения.

Билли вытянул в сторону младшей кзаххн левую руку с часами, и та наклонила к ней пятнистую морду в пучках клочковатой шерсти. Один из рогов гиллоты был наполовину обломан, и вместо острия там был прилажен искусно обточенный деревянный колышек.

Поднявшись со своей подстилки и сидя на корточках, гиллота подозвала пару молодых сталлунов.

– Сделайте то, о чем попросит вас это существо, – приказала она.

В сумерках эскорт остановился там, где в отдалении показались первые дома городских окраин. Дальше они не пойдут, сказали Билли фагоры. Сняв с запястья часы, Билли честно протянул их своим провожатым. После краткого размышления анципиталы отказались принять его дар.

Объяснения фагоров Билли понять так и не смог. Принимаясь говорить на хурдху, они то и дело сбивались на родной. Все, что сумел разобрать Билли, сводилось к тому, что фагорам не нравились бегущие под стеклом часов цифры. Возможно, эти волшебные, сами собой меняющиеся символы пугали двурогих. Может быть, их тревожил незнакомый металл. Как бы ни было, подарок они отвергли совершенно спокойно, ничем не выдав своих чувств; им просто ничего не было нужно.

– ЯндолАнганол, – сказали они.

Как видно, имя короля, которого все двурогие несказанно уважали, имело магическое действие на фагоров.

Махнув провожатым рукой на прощание, Билли двинулся вперед, но на полпути обернулся и посмотрел на них, уже почти скрытых сумерками и цветущим ползучим кустарником, оплетающим деревья. Фагоры стояли совершенно неподвижно. Внезапно, глядя на двурогих, Билли почувствовал страх; вместе с тем он переживал чувство, близкое прикосновению к чуду, – побывав в обществе таких существ, он ушел от них, сохранив рассудок.

Очень скоро, углубившись в узкие улицы Матрассила, он обнаружил, что из одного сна попал в другой. Следуя по извилистой улочке, он очутился у подножия величественной скалы, на вершине которой высился дворец короля Орла. Постепенно воскрешая в голове фотографическую карту местности, Билли начал понимать, где находится. Тот дом и этот поворот он неоднократно видел сквозь оптическую систему наблюдения Аверна. Он испытывал такой замечательный подъем чувств, что готов был обнять первого же встречного гелликонца.

Внутри скалы, на которой стоял дворец, было вырублено просторное помещение, где располагалась церковь; суровый церковный закон заставлял ее служителей повторять излюбленный облик жилищ панновальских приверженцев культа и по их примеру искать прибежища от света. Кельи ютились в скальных нишах в три яруса, самые богатые и удобные были сложены из камня, победнее – из дерева. Чувствуя, что медлить означает ускорять смерть, Билли остановился, чтобы дотронуться пальцами до досок нижних обиталищ монахов, почувствовать шероховатость дерева, ощупью проследить змеящиеся трещины. Лишь совсем недавно он проживал в мире, где все было только новым и не существовало понятия «старая вещь» – «старье», едва подходил строго отмеренный для этого срок, уничтожали или пускали на переработку. Но это старое шершавое дерево было превосходным: такого дизайна инженерам станции не добиться никогда!

Мир Гелликонии был переполнен мелочами и незначительными, но чрезвычайно уютными и приятными деталями, о которых он раньше понятия не имел.

Монашеские обители были раскрашены в радостные красный и желтый или красный и пурпурный; в узорах чаще всего встречался священный круг Акханабы. На дверях традиционно повторялось изображение бога, спускающегося в огонь. Длинные темные волосы Акхи были собраны на затылке в большой развевающийся пучок. Брови бога загибались вверх. Белые зубы на его лишь наполовину человеческом улыбающемся лице были оскалены. В каждой руке бог нес по факелу. Одежды туго обвивали его голубое тело, напоминая змей.

Были и другие изображения, на знаменах и вымпелах, угодников и духов: Первосвященного Юлия, короля Дэнниса, Визрама и Вутры, несущихся неведомо куда других – огромных, черных, и волосатых, и маленьких, и зеленых, с драгоценными кольцами на когтистых лапах. Среди всего этого сонма сверхъестественных созданий – толстых, лысых или косматых – шли люди, как правило сгорбленные и жалкие.

Люди были показаны подчеркнуто низкорослыми. Там, откуда я родом, подумал Билли, людей обязательно изображали бы большими и рослыми, с горделивой осанкой. А здесь людей унижают, считают последней ступенью развития, их косят под корень всеми возможными способами на свою потребу боги. Изводят их огнем, льдом, мечом.

Оглядываясь вокруг, Билли вспоминал, чему его учили в школе. В школе он впервые услышал о том, насколько важна на отсталой Гелликонии религия. Иногда целые нации в один день обращались здесь в другую веру – так произошло с Олдорандо, он хорошо помнил рассказ об этом. Иные нации, внезапно лишившись веры, теряли основу, единое целое рассыпалось и исчезало без следа. То, что он видел перед собой сейчас, возможно, и было главным бастионом Борлиена. Взирая на мрачные картины кровавого развития мира, атеист Билли испытывал и отвращение, и острый интерес.

Что касается монахов, то эта братия, казалось, не слишком переживала из-за тревожного положения мира; гибель одного и многих, убийство и истребление были для них лишь частью великого процесса коловращения, фоном для безмятежности собственного существования.

– Цвета! – громко сказал Билли. Цвета разрушения и убийства были подобны цветам рая. Здесь нет Зла, потрясенно сказал он себе. Ведь Зло – это дурное, отвратное. Здесь же кругом пышущее здоровьем крепкое тело, энергия. Зло осталось там, откуда пришел я, за гранью здешней жизни.

Да, этот мир лучится силой и пышет энергией. Да, именно так. Он рассмеялся.

Открыв рот и раскинув руки, он стоял посреди уличной толчеи. Незнакомые запахи и ароматы, изливающиеся на Билли подобно потокам разноцветной краски, не давали ему двинуться с места. Каждый его новый шаг сопровождали потоки новых, неизвестных еще запахов – пряным срезом жизни, которого он был лишен на Аверне. Неподалеку от него, в тени утеса, к колодцу, лепились прилавки многочисленных торговцев. Выбирающиеся из келий монахи стекались сюда, чтобы купить еды.

Билли испытал сладостно-мучительное чувство, представив вдруг, что все это устроено специально для него одного. Смерть могла прийти к нему не в любую минуту, но довольно скоро. Но скорая смерть стоила того, чтобы стоять здесь просто так, наслаждаясь возбуждающими аппетит ароматами и разглядывая монахов, уплетающих истекающие маслом лепешки. В высоте над ними, на фоне неба, вилось на ветру длинное красное полотнище с намалеванным золотом девизом: «Вся мудрость мира существовала всегда». Вдумавшись в смысл этой совершенно антинаучной гипотезы, Билли улыбнулся: уж он-то знал, что мудрость – это нечто иное, ее зарабатывают мучительным трудом в течение многих лет, выжимают из окружающего капля за каплей, и именно потому он здесь.

Стоя посреди столичной сутолоки, Билли понял, как непросто шла Гелликония к своей вере, отчего она так одержима религией теперь и каким образом вера в Акханабу ведет планетарное сообщество вперед по извилистому пути прогресса. Он с молоком матери впитал антипатию к религии, корни неприязни к вере в эфемерное сидели в нем очень глубоко; но теперь, когда вера окружила его со всех сторон, деваться стало некуда – отныне ему придется существовать в мире, где без веры люди не мыслили себе и дня жизни.

Он направился к прилавкам, где его немедленно заметили и окликнули; с ним заговорила торговка, рослая, с широким красным лицом, одетая небрежно и серо. Глядя на него, она помешивала в сильно дымящей жаровне угли. У Билли с собой были деньги – отличная подделка, изготовленная на Аверне. Этими деньгами его снабдили перед отлетом вместе с другим необходимым снаряжением. Протянув торговке несколько монет, он был взамен вознагражден большой аппетитно пахнущей лепешкой. На лепешке были выдавлены щипцами символы веры бога Акхи, один круг внутри другого, соединенные касательными. Впившись зубами в хлеб, он вдруг подумал, что главный символ Акханабы легко может представлять собой символическое изображение орбит пары светил, Беталикса и Фреира, обращающихся один вокруг другого.

– О чем задумался, красавчик? Нечего смотреть, ешь себе, да и все, – со смехом сказала торговка.

Кивнув, Билли двинулся дальше, жуя на ходу, гордый тем, что так легко и уверенно провел первый контакт с собратьями-людьми. В отличие от монахов он ел без жадности, не забывая о взглядах, устремленных на него с Аверна. Приканчивая лепешку, он горделиво выступал по улице. Вскоре та незаметно перешла в дорогу-серпантин, поднимающуюся к матрассильскому королевскому дворцу. Все было чудесно. Настоящая еда – выше всяких похвал. Гелликония – прекрасна.

Дорога приобретала все более знакомые очертания. Занимаясь исследованием истории семейства, вот уже три поколения носящего название королевского, Билли хорошо изучил устройство дворца и его окрестностей. Не один раз он просматривал архивную запись, запечатлевшую осаду сей твердыни армией деда теперешнего короля Борлиена.

Подойдя к стражу у главных ворот, он обратился к тому с просьбой допустить его к королю ЯндолАнганолу, предъявив при этом солдату фальшивую же верительную грамоту, рекомендующую его как полномочного эмиссара из отдаленной провинции Морструала. После краткого допроса в будке охраны его отконвоировали в одну из дворцовых пристроек и попросили ждать. После долгого ожидания он был наконец препровожден в другую половину дворца, где, как он знал, располагались покои советника Ирвраша.

Все привлекало к себе его внимание и казалось оригинальным, отлично исполненным – ковры, вычурная резная мебель с бесполезными завитушками, камины, толстые занавеси на окнах, закопченные потолки – на все он взирал, дрожа от возбуждения, словно в лихорадке. От жирной лепешки его пробирала икота. Мир вокруг был подобен волшебной мозаике, сложенной из потрясающих кусочков, и так во всем, даже в самых ничтожных мелочах, например в каждом волоконце ковра, на котором он стоял, – ковер, как догадывался Билли, был соткан мади. Во всем он искал отзвук прошлой истории планеты, все оценивал по старой привычке сопоставлять и анализировать.

Королева королев, сама МирдемИнггала, бывала в этой комнате, стояла, может быть, на этом самом ковре, на этом самом месте, ступала обутой в сандалию ногой по сказочным зверям и пестрым птицам, покорно и молча принимавшим на себя вес ее изящного тела.

Уставившись на ковер, Билли внезапно ощутил резкий приступ тошноты. Нет, это не может быть смерть, для нее еще слишком рано. Он схватился за живот. Если не смерть, тогда точно лепешка. Он оглянулся и, заметив кресло, сел.

За стенами дворца, частично видимый в его окошках, лежал мир, где все и вся имело по две тени. Совсем недавно Билли ощущал его знойное дыхание. Это был настоящий мир, мир его королевы, не то искусственное прибежище шести тысяч несчастных, откуда вышли он и Рози. Этот мир был прекрасен, но Билли не был готов к встрече с ним. Да, пожалуй, не готов…

Он снова икнул. Очень громко. Теперь он понимал, что имел в виду наставник, когда говорил, что он может быть счастлив и с Рози. С ней он мог воплотить все свои мечты. Но пока королева стояла на его пути, этому не дано было осуществиться. Сейчас, когда настоящая королева была так близко, об этом не стоило думать.

Дверь со скрипом отворилась – даже эта деревянная дверь была чудом. Появившийся стройный секретарь проводил Билли в покои советника. Советник СарториИрвраш собственной персоной должен был появиться здесь с минуты на минуту. А до той поры посетителю надлежало сидеть в приемной и ждать его. К великому облегчению Билли, икота прошла и резь в животе отпустила.

Появившийся в конце концов советник показался ему очень старым и усталым. Плечи советника были опущены, и весь его вид, несмотря на учтивость приветствий и церемонность, говорил, что он пребывает мыслями где-то совсем в другом месте. Выслушав Билли без всякого интереса, он проводил его в комнату, битком набитую книгами и свитками летописей, очевидно, в свой кабинет. На знаменитого советника Билли взирал с подобострастием и восхищением. Ну как же – видная историческая фигура. Когда-то, будучи еще худощавым молодым человеком с орлиным носом, СарториИрвраш стоял за спиной деда и отца ЯндолАнганола, помогал им вершить государственные дела Борлиена.

Гость и хозяин кабинета уселись друг напротив друга. Задумчиво дернув себя за усы, советник что-то пробормотал и вздохнул. Казалось, его присутствие вовсе не смущало Билли, который, стараясь держаться естественно и спокойно, неторопливо отрекомендовался и принялся описывать свое путешествие из Морструала, что у залива Чалси. Советник обхватил себя за плечи, словно желая укачать, как малое дитя.

Когда поток слов Билли наконец иссяк, он замолчал, и в кабинете повисла озадаченная тишина. Может быть, советник не понимает его алонецкого?

Подняв бровь, советник Ирвраш вдруг заговорил.

– Мы сделаем все, что в наших силах, дабы оказать вам всяческое содействие, сударь, хотя – хочу заверить вас – наша страна переживает не лучшие времена.

Мне необходимо обсудить с вами некоторые вопросы, а также встретиться с их величествами. Мне есть что вам предложить. Я имею в виду ценное знание, а взамен хочу услышать ответы на некоторые свои вопросы.

Икота прорвалась наружу, и Билли смущенно зажал рот ладонью.

– Прошу прощения.

– Нет-нет, вы простите меня. Да, я тот, кого некогда называли Носителем Знания, просто случилось так, что сегодня нас постигло ужасное, ужасное несчастье.

Поднявшись, советник вцепился пальцами в свой перепачканный чарфрул, качая головой и глядя на Билли так, словно увидел его впервые.

– Что за несчастье? – с тревогой спросил Билли.

– Королева, мой господин, королева МирдемИнггала…

Советник с жаром стукнул костяшками пальцев по крышке стола.

– Наша королева изгнана из столицы, сударь, она отправилась в изгнание. Сегодня утром отплыл корабль, на котором она держит путь к далеким берегам. К древнему Гравабагалинену.

Закрыв ладонями лицо, советник Ирвраш разрыдался.

Глава 9

Несчастья советника

Был древний край, зовущийся Эмбруддок, в котором среди искони живущих там крестьян ходила поговорка: «Нет ни одного клочка земли, где можно было бы жить сносно, но нет и ни одного клочка земли, где кто-нибудь бы да не жил».

Поговорка была в определенном смысле справедлива. Даже в нынешний, более чем неспокойный век, когда почти никто не сомневался, что земле не избежать гибели в геенне огненной, тысячи путников всех мастей продолжали кочевать по землям Кампаннлата. От целых племен, начиная от мигрантов мади и кочевых народов Мордриата и кончая пилигримами, измеряющими пройденный путь не в милях, а в усыпальницах и часовнях; от банд разбойников, различающих ту или иную местность по количеству перерезанных там глоток и сорванных кошельков, до одиноких странствующих торговцев, проходящих многие лиги для того, чтобы продать песню или камень чуть дороже, чем дома, – все эти люди находили успокоение в беспрерывном скитании.

Даже пожары, поглощающие в сердце континента целые провинции, делая короткие передышки только у реки или на краю пустыни, не могли заставить путников свернуть с пути. Более того, пожары прибавляли новые тысячи к числу странников, пополняя их ряды множеством беженцев, пустившихся на поиски нового крова.

Одна из таких групп беженцев спустилась к Матрассилу по Валворалу как раз вовремя, чтобы увидеть отбывающую в изгнание королеву МирдемИнггалу. Королевские стражники не позволили странникам глазеть на удивительное зрелище разинув рот. Несколько офицеров, спустившись по крутому берегу к утлым челнокам несчастных, немедленно рекрутировали их и отправили на Западную войну.

В этот полдень жители Матрассила на время забыли о войне – или заставили себя выкинуть из головы мысли о ней перед лицом новой душераздирающей драмы. В скудной животрепещущими событиями жизни наступил день яркий и значительный: нищета, приучившая народ к терпению, вынуждала его при первой возможности бежать в мир иллюзий. По этой же причине народы прощали своим королевам и королям их пороки и наделяли их невиданными заслугами, дабы потрясение от острого переживания смогло расцветить серость и пустоту существования.

Плывущий над городом дым саваном окутывал толпу на набережной, глуша все разговоры. Королева появилась в собственном экипаже и медленно проехала мимо; люд расступался, давая повозке дорогу. Вились и хлопали флаги, а еще – вымпелы и знамена с надписями «ПОКАЙСЯ!» или «УЗРИ В НЕБЕ ЗНАМЕНИЕ!» Королева сидела прямо и глядела перед собой, не поворачивая головы ни направо, ни налево.

Карета королевы остановилась на набережной. С запяток спрыгнул лакей и открыл для королевы дверцу. Высунув из двери дрожащую ножку, МирдемИнггала поставила ее на булыжник мостовой. Следом за королевой появилась принцесса Татро, а за ней первая фрейлина.

Остановившись на секунду, королева МирдемИнггала осмотрелась. Ее лицо скрывала вуаль, но ощущение красоты витало вокруг королевы подобно аромату дорогих тонких духов. Барка, ожидающая ее и сопровождающих, чтобы унести их вниз по течению реки к Оттассолу, а оттуда к Гравабагалинену, качалась на волнах. На палубе барки церковник в полном торжественном облачении готовился приветствовать королеву королев на борту. Повернувшись, МирдемИнггала направилась к трапу. Толпа охнула, когда ножка королевы последний раз ступила на землю Матрассила.

Королева королев шла со склоненной головой. Поднявшись на палубу и приняв приветствие кардинала, она откинула с лица вуаль, высоко вскинула голову и подняла руку в прощальном жесте.

При виде несравненного лица от грузовых пристаней, от мостков переходов и близлежащих крыш, со всех сторон донесся медленно нарастающийся гул, гул, постепенно перешедший в приветственные клики. Так искренне, хоть и не слишком стройно, Матрассил прощался со своей отбывающей королевой.

Помедлив лишь минуту, королева снова опустила вуаль, повернулась на каблуках и сошла с палубы вниз, скрывшись из виду.

Когда корабль начал выбирать якорь, молодой придворный, известный галант, выбежал из толпы и, взобравшись на мостки у самого края набережной, прочитал народу знаменитую поэму под названием «Она – о Лето». Музыки не было, приветственные крики тоже стихли.

Никто в молчаливо прощающейся толпе понятия не имел о событиях во дворце, имевших место раньше в тот же день, хотя новости о пугающем поступке короля просочились за стены твердыни на вершине скалы сразу же, как только случившееся стало достоянием уходящего времени.

Паруса были подняты. Корабль изгнанницы медленно отчалил от берега Матрассила и начал свое путешествие вниз по течению реки. Личный викарий королевы молился, стоя на носу шхуны. Никто в толпе зрителей на набережной, на утесах, на коньках крыш не шелохнулся. Деревянный корабль удалялся, превращаясь во все более неясное пятно.

Мало-помалу толпа начала расходиться – люди возвращались по домам, унося с собой знамена и вымпелы.

При королевском дворе не было единства, светское общество разбилось на множество кружков, не согласных между собой и непримиримых. Часть их находила поддержку в народе; иные ограничивали свою деятельность пределами дворцовой крепостной стены. Самыми популярными были, без сомнения, мирдопоклонники. Иронически прозванная клика выступала против всех указов короля и поддерживала королеву королев в любых ее начинаниях.

Внутри больших групп образовывались группы помельче. Раскол доходил до того, что, увлекаемый собственным интересом, каждый и всякий выступал против своего собрата. За и против предстоящего заключения мира и установления союза с Олдорандо изобретали множество доводов, причем по мере оборота дворцовой интриги противоборствующие стороны по очереди использовали доводы своих оппонентов.

Кое-кто – из некогда так или иначе обиженных и теперь желающих отомстить женщин – непременно желал видеть королеву МирдемИнггалу опороченной. Были и такие – возможно, из тех, кто тайно вожделел ее и мечтал ею обладать, – которые всячески стояли за то, чтобы королева осталась в столице при дворце. Среди тех, кто требовал оставить королеву в столице, отыскивались наглецы – из наиболее отчаянных и непреклонных мирдопоклонников, – которые не только требовали вернуть королеву во дворец, но и настаивали на том, чтобы вместо нее в изгнание отправился король. Ибо как бы ни было, но если рассматривать дело с точки зрения законности – о физической привлекательности те старались умалчивать – то у королевы было не меньше прав претендовать на трон Борлиена, чем у короля Орла.

Завистливые враги и королевы и короля были в эти дни особенно деятельны. По слухам, в день отплытия корабля с изгнанницей на борту эти были готовы взяться за оружие.

Поутру в день изгнания король ЯндолАнганол протрубил поход против недовольных.

Решив прибегнуть к хитрости, на встречу с мирдопоклонниками в дворцовую залу король пришел вместе с советником Ирврашем. Всего мирдопоклонников собралось шестьдесят один, и у многих из них, в особенности у тех, кто еще считал своим долгом хранить верность родителям МирдемИнггалы, РантанОборалу и Шаннане Дикой, в бороде уже белела седина. На встречу с монархом они шли, исполненные праведного негодования. Впустив мирдопоклонников в залу, дворцовая стража закрыла и крепко заперла за ними двери. Пока мирдопоклонники сходили с ума от жары и громко выражали свое недовольство, Орел со зловещей улыбочкой на лице отправился на последнюю встречу с возлюбленной королевой.

Узнав, что ее будущее предрешено, МирдемИнггала долго не могла опомниться. Ее лицо залила мертвенная бледность. Глаза лихорадочно блестели. Она не могла проглотить ни кусочка. То и дело ее взгляд останавливался на каких-то мелких незначительных предметах. Когда в дверях ее покоев появился король Орел, МирдемИнггала обсуждала с фрейлиной Мэй ТолрамКетинет судьбу своих детей. Если меч неминуемой угрозы навис над ней, то и будущее детей не застраховано ни от каких неожиданностей. Татро была еще девочкой, почти ребенком. В сложившихся обстоятельствах основной удар ярости ЯндолАнганола мог обрушиться на сына, Робайдая. Но, отправившись на одну из своих диких прогулок, Робайдай исчез. Королеве казалось, что она уже никогда не увидится с сыном, не сможет сказать ему «прощай». К несчастью, недавняя смерть брата лишала ее последней надежды на то, что при дворе останется хоть кто-нибудь, кто сможет оказать влияние на неуживчивого и упрямого молодого человека.

Разговаривая, королева и первая фрейлина шли через тенистый сад. Татро играла с принцессой Симодой Тал – что могло бы быть смешно, когда бы не было так грустно.

В саду королева немного воспрянула духом и принялась давать наставления садовникам. Густые кроны могучих деревьев и склоны искусственных гранитных утесов защищали тропинки от палящего зноя безжалостного ока Фреира. В саду королевы было достаточно тени для опытов по выведению новых изящных культур и разведению распускающихся здесь во всей красе нежнейших диких цветов из глубин джунглей.

Растения, предпочитающие тень, произрастали рядом со светолюбивыми видами. Джодфрай, солнцелюбивое вьющееся растение с прекрасными светлыми цветками оранжево-розовой окраски, превратилось в стелющийся кустарник с мясистыми стеблями, льнущий к земле. Из своих зарослей кустарник время от времени выпускал замечательные гротескно-крупные оранжево-розовые соцветия, чудесным образом привлекающие внимание сумеречных крылатых насекомых. Рядом, отбрасывая благословенную тень, благополучно росли олвил, йаррпель, айдронт и шипастый брош. Любитель близкого соседства с землей виспад выпускал бутоны, собранные в огромные соцветия. Виспад был выведен из дикорастущего вида, кустарника «зедал», цветущего исключительно ночью, но теперь склонного распускаться скорее при свете дня, чем в темноте.

Все эти замечательные растения навезли королеве из разных частей королевства ее почитатели. Королева мало что понимала в астрономии, как ни старался советник СарториИрвраш привить ей любовь к своей науке, и глядела на продвижение Фреира по небесам в основном как на источник перемены настроения своих растений, инстинктивно реагирующих на колебание активности светил, их прохождение зенита и заката – в общем, на все то, о чем советник любил так умно поговорить.

Но с завтрашнего дня ее нога больше не ступит под сень любимого сада. Жизнь начала поворачиваться к королеве изнанкой.

В воротах сада появились король и его советник. Витающее вокруг мужчин напряжение королева ощутила, едва взглянув на них. Король был взвинчен, что сразу сказывалось на его походке, и от МирдемИнггалы это не ускользнуло. Взяв фрейлину за руку, она с тревогой сжала ее.

Остановившись перед королевой, СарториИрвраш церемонно поклонился. После чего, молча взяв первую фрейлину под руку, без лишних слов увел ее, чтобы дать королевской чете возможность объясниться без помех.

Мэй ТолрамКетинет пыталась взволнованно протестовать.

– Король убьет Кун. Он подозревает, что они с моим братом, Ханрой, любовники, но это не так. Клянусь, между ними ничего не было. Королева не сделала ничего дурного. Она чиста перед его величеством.

– Король пришел к своей жене за другим, уверяю вас, он не собирается ее убивать, – отозвался СарториИрвраш. Утешая свою спутницу, он почти не глядел на нее. Не мог. Сжавшись в своем чарфруле и сгорбившись, королевский советник с посеревшим от волнения лицом едва слышно сказал:

– По политическим причинам король хочет развестись с королевой. Все уже решено.

Заметив, что на его рукав уселась разноцветная бабочка, СарториИрвраш раздраженно ее согнал.

– Тогда зачем же он убил Яферала?

– Тут вину нужно возложить скорее не на короля, а на меня – это камень в мой огород. Прекратите бессвязный лепет, государыня! Вам предстоит отправиться в изгнание вместе с Кун и заботиться там о ней. Я тоже не оставлю вас, если, конечно, мое положение никак не изменится, в чем я, правда, сомневаюсь. Гравабагалинен совсем не такое уж плохое место.

Пройдя под аркой, советник и фрейлина ступили в душную тесноту дворца.