Текст книги "Лето Гелликонии"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– Вы потребовали от меня сделать необычайно трудный и жестокий выбор. И вместе с тем нет причины, по которой я мог бы задержать ответ. Мой первейший долг всегда и во всем – служение моей стране.

Поэтому я не позволил личным переживаниям вмешаться в ход дела. Я принял решение выслать королеву, МирдемИнггалу, из столицы. Сегодня она еще останется здесь, во дворце, но завтра отправится в свой загородный дворец на побережье. И если Святая Панновальская Церковь соблаговолит выдать своему покорному слуге грамоту – разрешение на развод, я разведусь с королевой, моей женой.

И женюсь на Симоде Тал, дочери дома Олдорандо.

Со всех сторон зала нерешительно и медленно зазвучали довольные аплодисменты и одобрительные возгласы. Лицо короля осталось бесстрастным. Послы направились к нему, но прежде чем они успели до него добраться, прежде чем хотя бы один из них смог коснуться его рукой, король повернулся на каблуках и вышел из зала.

Палящий ветер, «дыхание пустыни», захлопнул за ним дверь.

Глава 8

Знакомство с мифологией

Лицо Билли Сяо Пина было круглым, и такими же скругленными были его черты, нос и глаза. Рот походил на бутончик розы. Кожа была гладкой и желтоватой. До сих пор он покидал пределы Аверна только однажды, когда вместе со своими ближайшими родственниками из семейного клана Пин отправился на прогулку к пролетающему рядом Ипокрену.

Билли был скромным, но целеустремленным молодым человеком, хорошо воспитанным, с отличными манерами, что, в общем-то, можно было сказать и обо всех других членах его семьи, и не стоило сомневаться, что он встретит смерть спокойно и не теряя самообладания. Во время описываемых событий Билли исполнилось двадцать земных лет, что по исчислению Гелликонии составляло чуть больше пятнадцати местных.

Лотереей «Отпуск на Гелликонии» управляла исключительно воля случая, но, несмотря на это, среди тысячи членов семейства Пин не было такого человека, который бы не считал, что именно Билли заслуживает победы раньше других.

Как только итоги лотереи стали известны, любящая Билли семья предоставила ему несколько дней отдыха, которые тот решил провести в специально оборудованных для этой цели отсеках Аверна. Вместе с ним отправилась его подружка, Рози Йи Пин, а также добрые друзья. Среди предназначенных для сбора информации коридоров и отсеков земной станции наблюдения имелось кое-что, специально изобретенное для развлечения и отдыха экипажа. Так, часть движущихся коридоров Аверна была отдана имитации того или иного комплекса природных явлений, и в таком коридоре человек мог внезапно оказаться в самом центре искусственного тайфуна или другого явления, иногда приятного и расслабляющего, а иногда весьма зловещего, вселяющего страх и наполняющего кровь адреналином. По своей орбите Аверн несся вот уже 3269 лет; все имеющиеся в распоряжении станции силы, свободные от наблюдения за Гелликонией, были брошены на борьбу с одним главнейшим и мощнейшим недугом ее обитателей: апатией.

В одном из таких отсеков-иллюзионов, окруженный ближайшими друзьями, Билли наслаждался горными видами. Они провели там несколько дней, ночуя в бревенчатой хижине, притулившейся на ровном пятачке прямо над горнолыжной трассой. Подобный дешевый квази-отдых некогда был широко распространен на Земле, и поначалу компьютеры Аверна создавали проекции именно земных экзотических местечек, курортов и смотровых площадок, однако с недавнего времени с общего согласия экипажа все земные виды были заменены видами Гелликонии. Так, Билли и его друзья отправились кататься на лыжах в высокогорье хребта Никтрихк.

Насладившись горным воздухом, они прогулялись по морю Ардент в восточный Кампаннлат. Выйдя из одной из бесчисленных бухточек тысячемильного побережья, они миновали вечные несокрушимые утесы Мордриата, вырастающие из пены и уходящие в небеса почти на шесть тысяч футов, туда, где гранитные плечи круч укутывали белые мантии облаков. Знаменитый водопад Скимитар низвергал свои воды в объятия морской зыби с точки, отстоящей на милю от нулевого уровня.

Однако какими бы захватывающими и впечатляющими ни были подобные зрелища, сознание наблюдателей не могло избавиться от колючей, как крохотная косточка в горле, мысли, что все открывающиеся лавины и водопады, все близкие и далекие пики и красоты на самом деле созданы зеркальной системой проекционных устройств в комнате размерами от силы восемнадцать на двадцать футов.

Вернувшись с каникул, Билли немедленно отправился к своему наставнику и опустился перед ним на корточки в традиционной позе почтения.

– Итогом любого долгого разговора всегда становится молчание, – сказал наставник. – Стремясь найти жизнь, ты найдешь смерть. Хотя и то и другое – только иллюзия.

Наставник был против лотереи «Отпуск на Гелликонии» и против того, чтобы победители лотереи покидали станцию, поскольку залогом любой стабильности он логично считал отсутствие всякого движения. Старик был ярым поклонником пагубного иллюзионизма, ставшего на станции превалирующей философией. В дни юности наставник написал поэтический трактат длиной ровно в тысячу слов, озаглавленный: «О временах года Гелликонии, длящихся дольше, чем человеческая жизнь».

Эти тезисы, легшие в основу того иллюзионизма, что стиснул в своих когтях разум Аверна, по сути являлись продуктом самого же иллюзионизма. Билли, всегда признававший за собой неприятие официальной философии, но никогда не умевший выразить свое несогласие на словах, поскольку все знания, переданные Билли учителем, тот заключил в прокрустово ложе своей ортодоксальной идеологии, теперь, в преддверии расставания с родным домом-станцией Аверн, желал высказаться, чтобы выплеснуть смущающее душу раз и навсегда.

– Довольно скоро мне придется встретиться с настоящим миром и познать его радости и беды, также настоящие. Пускай ненадолго, но я получу возможность взбираться на настоящие горы и ходить по улицам настоящих городов. Люди, с которыми мне предстоит встретиться, идут по тропинкам настоящей человеческой судьбы.

– Не стоит так увлекаться понятием «настоящий» – оно чревато предательством. То, что мы чувствуем, есть продукт реакции наших чувств на окружающее, не более. Чувства могут ошибаться, разум же и мудрость видят далеко. Для них нет ничего недоступного.

– Как скоро не будет ничего недоступного и для меня.

Болезненное желание вечно поучать не знает меры. Многозначительно подняв палец, старик продолжил свою речь. Билли кротко слушал.

Обладая изрядным личным опытом и познав опыт, накопленный за многие века человечеством на Земле, наставник знал, что в корне всего лежит сексуальное желание. Хорошо понимая натуру Билли, весьма чувствительного молодого человека, старик справедливо считал, что такому необходима особенно строгая упряжь. Едва эфемерная возможность встретиться с вожделенной королевой МирдемИнггалой замаячила на горизонте, Билли без колебаний отвернулся от Рози – о да, по определенным намекам наставник сумел составить представление о затаенных желаниях своего ученика, хотя тот никогда не говорил о них. Больше всего на свете Билли желал встретиться с королевой королев лицом к лицу.

Желание молодого авернца – его идефикс – было чистым, стерильным. Действительность же, настоящее – пользуясь сомнительной терминологией ученика – существовала не где-то вне досягаемости, а воплощалась в конкретной личности, близкой и доступной в любой момент: с Билли речь не могла идти ни о ком, кроме Рози. Приняв это утверждение за аксиому, из него можно было сделать несколько интересных выводов.

– Наши жизни посвящены Цели, у нас есть роль, которую мы должны сыграть, роль, основанная на Долге перед Землей и людьми, на ней проживающими. Высшее наслаждение нашей жизни должно проистекать только из точнейшего и вернейшего исполнения этого Долга. Оказавшись на Гелликонии вне общества единомышленников, ты немедленно лишишься возможности исполнять Долг.

Билли Сяо Пину вдруг нестерпимо захотелось увидеть выражение лица наставника, произносившего такие возвышенные и полные пафоса слова, и он решился поднять глаза. Сгорбленный старик, которого он увидел перед собой, напоминал вросшее корнями в благодатную почву древнее дерево, ибо каждый его выдох с произносимым словом был направлен вниз, на укрепление связующих с пластиковым полом корней, а каждый вдох возносил голову еще выше к привычно заменяющему небо потолку. Не было ничего, что могло бы потревожить и смутить сердце такого человека, он на все готов был взирать бесстрастно, даже на потерю любимого ученика.

Как и за большинством событий на станции, за сценой встречи ученика и наставника следили несколько телеглаз-камер, и любой из шести тысяч обитателей Аверна при желании мог стать свидетелем этой сцены, стоило ему только коснуться пальцем выключателя своего телеприемника. На Аверне не было тайн. Уединение считалось крамолой и свидетельством диссидентских наклонностей.

Глядя в бездонные мудрые глаза, Билли вдруг понял, что его наставник больше не верит в Землю. Земля! – об этом Билли мог говорить с товарищами до бесконечности, настолько глубока и неисчерпаема была реальная жизнь. Конечно, в отличие от Гелликонии Земля была недоступна. Но для наставника и тысяч ему подобных Земля стала этаким идеалом – проекцией внутреннего мира всех обитающих на борту станции.

Глуховатый голос твердил о давно известном и избитом, а Билли тем временем думал о том, что старик, как видно, давно уже не верит и в подлинность существования Гелликонии. Для человека, с головой ушедшего в софистику вокруг противоречий, порождаемых интеллектуальной жизнью станции, Гелликония была не более чем моделью, гипотетическим понятием.

Приз большой лотереи придумали для того, чтобы противостоять этому всеобщему искажению восприятия. Светлые мечты станции – волшебным, хотя и вполне понятным образом сосредоточенные вокруг центра коловращения, гигантского, окутанного дымкой облаков предмета общего изучения, планеты, с трудом меняющей времена года, – медленно, поколение за поколением, умирали, и так продолжалось до тех пор, пока насильственное заключение не превратилось в добровольное. Билли предстояло уйти и умереть во имя того, чтобы остальные могли жить.

Ему предстояло оказаться там, где, подставляя грудь огненному «дыханию пустыни» и прищурив глаза, по дороге-серпантину ко дворцу прошла королева королев.

Когда наставник замолчал, Билли воспользовался паузой, чтобы вставить слово.

– Тысяча благодарностей за заботу, Учитель.

Низкий поклон, поворот, и вот он за дверью. Глубокий облегченный вздох.

Его отбытие с Аверна – по местным меркам событие знаменательное – было обставлено со всей возможной театральностью и помпой. О том, когда и как он отправляется, знали все и каждый на станции. Билли был подлинным доказательством того, что Гелликония не вымышлена, а действительно существует. По прошествии долгого времени шесть тысяч обитателей станции потеряли способность уноситься воображением за пределы ее герметичной оболочки, несмотря на все технические возможности Аверна, по сути для того и предназначенные. Приз лотереи даже проигравшим казался высшим даром невероятной ценности.

Повернув личико к Билли, Рози Йи Пин в последний раз обвила шею друга.

– Билли, я верю, что там, внизу, с тобой все будет хорошо. Я никогда не забуду тебя, буду всю жизнь следить за тобой, сама постепенно превращаясь в уродливую старуху. Прошу об одном: не забывай об их глупой религии. Жизнь там внизу – сплошное безумие, у всех мозги не на месте, столько у них в голове бродит религиозной чепухи – даже у этой твоей распрекрасной королевы.

Билли поцеловал подружку в губы.

– Живи счастливо. Пускай ничто не омрачит твоего будущего.

Внезапно и весьма неожиданно лицо Рози исказилось от злости.

– Зачем ты разрушил мою жизнь? Теперь, когда тебя тут не станет, разве я смогу жить спокойно?

Билли покачал головой.

– Не знаю, там будет видно. Многое зависит от тебя самой. Все устроится.

Его дожидался автоматический челнок, предназначенный для доставки в чистилище. Поднявшись по трапу, Билли вошел в маленькую ракету, и люк с шипением закрылся за ним. Ужас сковал его душу; превозмогая страх, он уселся в кресло, пристегнулся ремнями и приготовился к тому, что должно было случиться дальше.

По его выбору спуск на планету мог быть осуществлен как с закрытыми, так и с открытыми иллюминаторами. Решительно протянув руку, Билли нажал кнопку. Заслонки растворились, и он увидел за стеклом огромного кита, из чрева которого он вышел и от которого теперь медленно отваливала его скорлупка. Странно нерегулярная звездная россыпь, похожая на кометный хвост, закружилась в небе, и лишь присмотревшись он понял, что звездочки эти не что иное, как непереработанный мусор, выброшенный из Аверна и теперь растянувшийся за станцией по всей орбите.

Несколько минут Земная станция наблюдения, махина весом в восемнадцать миллионов тонн, заслоняла обзор; но скоро Аверн уменьшился, да так быстро, что Билли и думать о нем забыл. В иллюминаторах плыла Гелликония, знакомая, как отражение собственного лица в зеркале, и в то же время новая, более обнаженная, в полосках облаков, клубящихся над перевалами и полуостровом Пеговин, напоминающим огромную палицу, с маху заброшенную великаном в рябую гладь моря. На юге блистала огромная шапка вечных льдов.

Челнок повернулся, и в моментально затененные автоматами стекла иллюминаторов ударили сжигающие лучи солнц двойной системы. Билли смело взглянул на светила.

Беталикс, ближний к Гелликонии – их разделяло всего лишь 1,26 астрономической единицы – почти целиком прятался за планетарным диском.

Фреир, видимый сейчас как невероятной яркости шар, сияющий сквозь матовое стекло, отстоял от планеты на 240 астрономических единиц. Точка перигелия Гелликонии, иначе говоря ее наименьшего удаления от своего второго светила, располагалась на расстоянии 236 единиц от него; решающий момент сближения должен был наступить всего через 118 земных лет. Затем Беталикс и обращающиеся вокруг него планеты начнут уноситься по своей большой орбите прочь, чтобы вновь приблизиться к своему яростно пылающему господину по прошествии 2592 земных лет.

Все эти астрономические факты Билли Сяо Пин усвоил вместе с алфавитом и основами арифметики, трех лет от роду, причем любой из них он мог проиллюстрировать точно нарисованной схемой. Всего через тысячу ударов собственного сердца он должен был опуститься на поверхность планеты, где диаграмма подобного рода могла вызвать переворот в ходе истории, государственный кризис и даже войну между странами-соседями.

Его круглое лицо застыло, отражая усиленную работу мысли. Гелликония, неторопливо разворачивающаяся перед ним и виденная столько раз во время беспрерывных наблюдений, по сию пору во многом оставалась для Билли тайной.

Билли знал, что прохождение перигелия планета переживет – на экваторе температура поднимется до 150 градусов, но ничего ужасного не случится; знал он и то, что Гелликония обладала невероятной системой гомеостаза, не менее мощной, чем у Земли, максимально, насколько это возможно, устойчиво-равновесной. Суеверного страха простых крестьян он не разделял, поскольку знал, что вероятность того, что Фреир пожрет их мир, весьма мала, практически равна нулю – хотя источник таких страхов был ему хорошо понятен.

Чего Билли не знал, так этого того, какие из народов и в каком числе сумеют пережить испытание жарой. В наиболее опасном положении находились, конечно, экваториальные государства, такие как Борлиен и Олдорандо.

Впервые Аверн появился на орбите Гелликонии на рассвете весны предыдущего Великого Года. Наблюдатели станции стали свидетелями медленного завоевания холодами поверхности планеты в течение Великой Зимы, на их глазах вымирали миллионы и целые нации приходили в упадок. Вскоре, когда сейчас еще далекая Великая Зима снова забрезжит в перспективе, все повторится в точности. Но пока тайна этого круговорота будет раскрыта, Земной станции наблюдения и шести ее семействам предстояло ждать еще четырнадцать земных столетий.

Этому вселяющему благоговейный трепет миру Билли вручал свою душу.

Дрожь, зародившись в животе Билли, медленно распространилась по телу. Он готовился ступить в объятия нового мира, готовился к новому рождению.

Два раза облетев вокруг Гелликонии и погасив скорость, челнок опустился на плато восточнее Матрассила.

Отстегнув ремни, Билли поднялся из кресла и остановился, прислушиваясь. Через минуту он вспомнил, что должен иногда вдыхать и выдыхать воздух. Вместе с ним на планету прибыл андроид, его «альтер эго», предназначенный защищать хозяина. Авернцы отдавали себе отчет в том, что слабы. Сын многих поколений, родившихся и состарившихся в тепличных условиях, Билли без сомнения нуждался в защите. Андроид, снабженный оружием защиты, был запрограммирован на агрессивное поведение. Внешне он был похож на человека и, естественно, чертами напоминал самого Билли, напоминал во всем, кроме мимики; выражение лица андроида менялось слабо и медленно, что производило на сторонних наблюдателей впечатление недружелюбности и мрачности. Самому Билли андроид не нравился. Обернувшись, он взглянул на человекообразный механизм, который в ожидании застыл в углублении стены, повторяющем очертания его тела.

– Оставайся на месте, – приказал андроиду Билли. – Возвращайся обратно вместе с челноком.

– Вам нужна защита, и я должен защищать вас, – ответил андроид.

– Как-нибудь управлюсь сам. Теперь это моя жизнь.

Билли нажал на кнопку часового механизма, назначив отлет челнока часом позже. Активировав дверь, он сошел по трапу и ступил на поверхность планеты.

Он стоял на мягкой траве и вдыхал ее запахи, его уши ловили тысячи странных незнакомых звуков. Нефильтрованный воздух проникал в легкие. Голова у Билли закружилась, и ноги ослабли.

Он поднял голову и взглянул вверх. В вышине от одного края горизонта до другого распростерся купол небес великолепнейшего насыщенно-голубого цвета, чистый, без единого облачного пятнышка. За свою недолгую жизнь Билли привык к виду бесконечного космоса; но, как ни странно, теперь небесная чаша казалась ему чем-то значительно большим, чем видимая с борта Аверна Вселенная. Его душа мгновенно была навеки отдана этой красоте. Небеса покрывали собой живой мир и, конечно, уже тем самым были несказанно прекрасны.

На западе в золотом сиянии заходил Беталикс, и в складках местности уже собирались тени сумеречного дня. Фреир, диск которого едва ли дотягивал до трети поперечника Беталикса, прекрасно и яростно пылал почти в зените. Гелликония плыла сквозь космос, закутанная в голубое покрывало, наличие которого было первейшим свидетельством возможности существования жизни на поверхности планеты. Гость Гелликонии, чужеродная форма, опустил голову и прикрыл рукой глаза.

Неподалеку зеленела рощица из пяти деревьев, увешанных спелыми мясистыми плодами. Решившись сойти с места, Билли неуклюже двинулся к деревьям, ступая так, словно только что открыл гравитацию. Оказавшись под кроной одного из деревьев, он ухватился руками за ствол, обнял его и почувствовал, как в ладони впились шипы. Превозмогая боль в руках, он улыбался и терпел, наслаждаясь палитрой незнакомых и прекрасных ощущений, не в силах двинуться с места. Когда челнок поднялся в воздух и устремился ввысь, чтобы вернуться к родному причалу, Билли разрыдался.

Он был в настоящем мире, он был вознагражден за все старания. Реалии несомненной действительности заполонили все его чувства.

Приникая к дереву, валяясь на земле, укрываясь внутри полуистлевшего поваленного ствола, он узнавал эту огромную планету, учился жить на ней. Многое – например отдаленные объекты: облака, линия холмов на горизонте – вселяло в него безотчетный страх своей причастностью к непривычно большим расстояниям и размерам и – о да, конечно – к всамделишности этого мира. Не менее тревожащим было присутствие небольших, полностью исключенных из существования на борту Аверна живых существ с собственными повадками. Мучительно сдерживая ужас, он проследил за тем, как крохотное крылатое создание опустилось и прикрепилось к его левой руке, после чего, пользуясь его живой плотью как широкой лестницей, поднялось по ней в широкий зев рукава. Наиболее пугающим и тревожным было осознание того, что все эти живые существа вне его власти, что он не может управлять ими; не было привычного выключателя, нажатием которого он мог бы усмирить их.

Возникла и проблема двух солнц, о которых раньше он не удосужился подумать. На Аверне свет и тьма были по преимуществу вопросом сиюминутного настроения; здесь же, в реальном мире, о выборе не было и речи. За сумеречным днем и тенями пришла тьма, и Билли впервые в жизни был вынужден исполнить своеобразный древний ритуал, посвященный опасливым приготовлениям к ночи. С давних времен люди, предвидя наступление темноты, отыскивали убежища или строили их. Так мало-помалу примитивные стойбища превратились в города, в раскидистые метрополии, откуда человечество стартовало в космос; теперь оторванный от космоса Билли вернулся на зарю истории, к своим корням.

Он пережил ночь и дождался рассвета. Удивив самого себя, он ухитрился заснуть, а проснувшись обнаружил, что цел и невредим. Выполнив привычную череду утренних гимнастических упражнений, он почувствовал, что остатки сна растаяли и он готов продолжить исследование нового мира. Уже достаточно освоившись, он понял, что вполне может оставить свое убежище под деревьями и отправиться куда-нибудь, наслаждаясь прелестями утра. Подкрепив силы из своего пайка – поев и выпив воды – Билли сориентировался и бодро зашагал по направлению к Матрассилу.

Довольно быстро продвигаясь по узкой дорожке, почти тропинке, петляющей среди кущ, и с удовольствием прислушиваясь к перекличке птиц, Билли внезапно расслышал позади звук чьих-то шагов. Он обернулся. В нескольких шагах от него мгновенно, как вкопанный, застыл фагор.

Фагоры были частью авернской мифологии. Фотографические портреты и точные модели-копии двурогих имелись на станции повсюду. Однако в отличие от неодушевленных моделей этот фагор, живой, стоял совсем рядом с Билли, что несомненно было его заметным преимуществом. Неотрывно глядя на Билли, чудовище медленно пережевывало жвачку, и слюна стекала с его широких отвислых губ. Вся одежда двурогого состояла из единственного куска грубой холстины, плохо выкрашенной и сильно выцветшей. Концы пучков длинной белой шерсти фагора были окрашены в один цвет с его одеянием, что придавало ему неопрятный и нездоровый вид. Через плечо свисала мертвая змея, свежая и явно недавно добытая. В руке абориген держал устрашающий кривой нож, не музейную копию и не детскую игрушку, а подлинное оружие, которым, вне всякого сомнения, уже убивали. Фагор шагнул к Билли, и тот чуть не задохнулся от едкого зловония, исходящего от существа.

Глянув на анципитала исподлобья, с трудом подбирая слова, Билли заговорил на хурдху:

– Можешь сказать, как пройти к Матрассилу?

Создание продолжало молча жевать. С отвращением присмотревшись, Билли понял, что челюсти двурогого перемалывают нечто вроде ореха, имеющего алую мякоть; струйки слюны алого цвета стекали из углов рта лесного жителя и пачкали шкуру. Несколько мелких капель попали и на Билли Сяо Пина. Быстро подняв руку, он стер слюну двурогого со щеки.

– Матрассил, – наконец проговорил монстр, произнеся название борлиенской столицы несколько невнятно, более похоже на «Матражшыл».

– Да. Мне нужно в Матрассил. Как туда идти?

– Да.

Билли заглянул в темно-вишневые глаза двурогого – они были пусты и не позволяли угадать, что в них кроется: приветливость, насмешка или вражда. С трудом оторвав взгляд от притягивающих к себе как магнит нечеловеческих глаз, он обнаружил, что за спиной фагора уже стоят его сородичи, такие же неподвижные и неслышные, похожие на призрачные порождения мира листвы и глубоких теней.

– Вы понимаете меня?

Фразы, которые произносил Билли, он выучил по специально составленному для таких, как он, счастливчиков разговорнику. Невероятность ситуации и ее полная нереальность загнали его в тупик.

– Могу проводить.

От существа, сложением и мощью напоминающего скалу, трудно было ожидать смышлености да и вообще разумности, но, получив ответ, Билли ни на секунду не усомнился в его осмысленности. Двинувшись вперед, двурогий легонько подтолкнул Билли, предлагая ему идти дальше по тропинке. Билли повиновался. Вслед за ним среди зарослей со всех сторон потянулись соплеменники его двурогого провожатого, их мягкие и быстрые шаги мгновенно слились в монотонный шелест.

Через полчаса они вышли к изрезанному неглубокими расселинами склону холма. Здесь разум вступил в борьбу с джунглями – часть деревьев вырубили и между невысокими пнями пустили пастись суетливых свиней, честно заботящихся о том, чтобы молодые побеги никогда не достигли зрелости. Среди этих жалких попыток цивилизовать окружение виднелись подобия хижин, или, проще говоря, тростниковые крыши, поддерживаемые опорами-столбами.

В тени тростниковых крыш на циновках, а чаще просто на охапках жухлой травы лежали неподвижные обмякшие фигуры, очень напоминающие скот. Один из охотников – а именно на них наткнулся в чаще Билли – поднес к губам рог и трубным звуком оповестил деревню о своем прибытии, при этом некоторые лежащие фигуры зашевелились, поднялись на ноги и направились к добытчикам. Постепенно Билли обнаружил, что его окружили анципиталы обоего пола: креахты, гиллоты и рунты. Они не спеша рассматривали его с невозмутимым вниманием. Некоторые из рунтов бегали на четвереньках.

Присев на корточки, Билли принял позу почтения.

– Мне нужно добраться до Матрассила, – попытался объяснить он.

Абсурдность собственных слов рассмешила его; смех грозил перейти в истерику, и он быстро заставил себя собраться. Удивительно, но звук его смеха заставил всех присутствующих отпрянуть.

– Младшая кзаххн рядом, – сказала ему гиллота и, протянув руку, коснулась его руки и сделала приглашающее движение головой.

Вслед за ней Билли прошел через небольшую каменистую лощину; за ними устремилось почти все племя. Все, мимо чего он проходил, – от нежных с виду зеленых ростков до больших валунов – вблизи оказывалось гораздо грубее, чем представлялось издалека.

Под навесом, устроенным на обрывистом краю лощины, согнув под немыслимыми углами локти и колени, неподвижно возлежал фагор, судя по всему очень старый. Заметив пришедших, двурогий одним мягким и текучим движением поднялся, сел и оказался пожилой гиллотой с отвислыми темными грудями и с темной шерстью, пучками пестреющей среди некогда белой, но теперь побуревшей шкуры. Шею двурогой украшало ожерелье из полированных косточек гвинг-гвинг. В знак своего высокого положения, женщина носила большое кольцо, продетое в ноздрю. По всей очевидности гиллота была именно «младшей кзаххн», о которой шла речь.

Не вставая, гиллота оглядела Билли с ног до головы.

Потом задала ему несколько вопросов.

Билли был младшим представителем великого клана социологов Пин, к тому же не самым добросовестным. В его обязанности входило изучение и исследование всех тончайших нюансов проживания сменяющих друг друга поколений семейства Анганолов. Среди членов клана Пин, старших родственников Билли, были такие, кто хранил в памяти подробности истории всех предков теперешнего короля Борлиена вплоть до прошлой Великой Весны, иначе говоря, летопись почти шестнадцати колен. Билли Сяо Пин сносно говорил по-алонецки, на главном языке Кампаннлата и Геспагората, знал несколько диалектов и наречий этого языка, включая и староалонецкий. Но никогда в жизни он не пытался разобраться и освоить родной язык анципиталов. Оставляло желать лучшего и знание Билли нового переходного языка современных ему фагоров и людей, хурдху, на котором сейчас обращалась к нему младшая кзаххн.

– Не понимаю, – ответил он на хурдху, качая головой, и, увидев, что фагорша поняла его речь, на несколько секунд испытал странное, небывалое ощущение, словно ступил из мира обычного и понятного на страницы удивительной сказочной истории.

– Я понимаю тебя – ты из далекого края, очень далекого, – сказала ему на хурдху гиллота, перед этим бросив соплеменникам несколько фраз на родном, переполненном согласными языке. – Что это за далекое место, из которого ты прибыл?

Неужели фагоры видели, как садился его челнок?

Предварив свою речь неопределенным жестом, Билли пустился в объяснения, заранее заботливо им подготовленные.

– Я иду из далекого города в государстве Морструал. Я там кзаххн.

Морструал был еще большей глубинкой, чем Мордриат, и вставлять его в легенду можно было не опасаясь быть уличенным во лжи.

– Если вы отведете меня к королю ЯндолАнганолу в Матрассил, вас, фагоры, ждет хорошая награда.

– К королю ЯндолАнганолу?

– Вот именно.

Устремив взгляд в пространство, гиллота замерла в задумчивости. Сидящий неподалеку от нее сталлун передал ей большую оплетенную кожаную бутыль, из которой фагорша неуклюже глотнула, расплескав часть питья по шерсти на груди. От напитка гиллоты шел резкий запах сивухи. Ах, да – Билли вспомнил, что это такое: раффел, вредоносный напиток с большим содержанием алкоголя, который гнали для себя фагоры. Он попал в гости к беднейшему племени фагоров. Вот он сидит среди них, этих загадочных разумных зверей, и умело ведет с ними беседу на глазах обитателей родного Аверна, наверняка с превеликим вниманием наблюдающих через могучую оптическую систему за ним, за его необычайными отважными похождениями. Сейчас он в центре внимания у всех, даже у Рози. Даже у своего старого наставника.

Жара и переход по пересеченной местности оказались для Билли тяжким испытанием – он устал. Но сознание того, что он герой дня, не позволяло ему расслабиться, и он продолжал сидеть на плоском камне, расставив ноги, уперев локти в колени и бестрепетно глядя в глаза странного существа напротив. Самые невероятные ситуации становятся обыденностью, когда альтернативы не предвидится.

– Много копьев анципиталов помогало в походах королю ЯндолАнганолу.

Гиллота снова смолкла. Позади нее в склоне скалы зияла пещера. В сумраке пещеры, во тьме тускло светились чьи-то многочисленные вишневые глаза. Как предположил Билли, в пещере обосновались старейшины племени, превратившиеся почти в чистый кератин и сохраняющиеся так. Одновременно и предки, и племенные идолы, полуживые фагоры считали своим долгом направлять потомков, помогая им вынести трудные века близости Фреира и всеобщей жары.