Текст книги "Суперигрушек хватает на все лето"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Когда же Клит заявил, что не желает в данный момент ввязываться в научную дискуссию, толстяк принялся размахивать руками.

– Конечно, – со смехом отозвался он и вцепился Клиту в рубашку, чтобы тот не смог уйти. – Кстати, мы чувствуем точно таким же образом.

– Нет, не таким. Это просто невозможно.

– Очень даже возможно. Мы просто не в состоянии понять первоначальную концепцию небытия – места, в котором нет измерений пространства и времени. Поэтому небытие – это то, чего не существует. – Толстяк сипло рассмеялся, почему-то напомнив Клиту интеллигентного бультерьера. – Данная концепция чертовски меня пугает – это самое небытие должно представлять собой либо неземное блаженство, либо нескончаемые адские муки. Поэтому главная задача науки состоит в том, чтобы разъяснить, чем первоначально была…

Клит раздраженно сообщил толстяку, что спешит по делам, однако тот не отпускал его, цепко держа за рубашку.

– Именно там, по всей видимости, наука сталкивается с религией. Это пространство, в котором нет ни времени, ни пространства – так сказать доилемная вселенная имеет более чем мнимое сходство с раем, старым мифом христианской религии. Рай все еще повсюду вокруг нас, он лишь пропитан реликтовым излучением…

Он оборвал фразу, разразившись смехом и приблизив свое лицо почти вплотную к лицу Клита.

– Или – ты, конечно же, оценишь это, Оззи, ведь ты у нас поэт – ад! «Это ад и мы по-прежнему в нем пребываем!..» – как сказал бессмертный Шекспир.

– Марло! Марло это сказал! – крикнул Клит. Вырвавшись наконец, он бросился вниз по лестнице.

– Да, конечно же, Марло! – согласился коротышка-ученый, оставшись один. – Марло. Разумеется. Нужно запомнить. Старина Кристофер Марло.

И промокнул мокрый лоб бумажным носовым платком.

Стало совсем темно. Шум сделался еще громче. Лестница теперь повернулась в обратном направлении, против часовой стрелки, и вместе с ней на сто восемьдесят градусов перевернулось и восприятие Клитом реальности. Вскоре, к его великому облегчению, спуск по лестнице кончился, и Клит оказался в каком-то просторном месте со сводчатыми проходами с обеих сторон, в глубине которых в темноте тускло мерцал свет фонарей.

Ктит был слегка озадачен. Возникло ощущение, будто он каким-то странным образом проскочил первый этаж. Затхлый спертый воздух свидетельствовал о том, что Клит оказался где-то в подземельях Септуагинта. Вспомнились старые подвалы, однако здесь нигде не было видно покрытых вековой пылью полок с винными бутылками. Вырвавшееся изо рта облачко пара повисло в воздухе и с некоторым опозданием рассеялось.

Неуверенно пройдя вперед, Клит прошагал под сводчатым проходом и оказался на каком-то мощенном брусчаткой месте, где обнаружились новые ступеньки. Он посмотрел вверх, не понимая, что же у него над головой – то ли камень, то ли небо. Дождь прекратился. Клиту показалось неестественным, что столь сильный ливень так быстро прекратился. Не оставалось ничего другого, как идти вперед.

Настроение у Клита было мрачным. Впрочем, ему не впервой быть в разладе с самим собой. И почему ему ни с кем не удается установить дружеские отношения? Почему он так неприветливо повел себя с этим ученым – Нейлом-как-там-его? – который ничуть не более эксцентричен, чем многие другие преподаватели Оксфордского университета? Оксфорд? Нет, это не Оксфорд! Это даже не Каули! Клит тяжело двигался вперед и какое-то время спустя, так и не поняв, где находится, остановился. В следующее мгновение мимо него промелькнула какая-то фигура, закутанная в длинное бесформенное одеяние, – Клит так и не различил, мужская или женская.

– Вы не знаете, где тут поблизости писчебумажный магазин? – крикнул Клит.

Фигура на мгновение остановилась, растянула губы в подобии улыбки и поспешила дальше. Когда Клит двинулся следом за ней, фигура исчезла, как будто ее и не было вовсе.

– Дерьмо и идем, очень интересно, – произнес он, пытаясь отогнать от себя ощущение необъяснимого беспокойства. Исчезло это существо, полностью исчезло, как элементарные частицы, о которых говорил этот самый Нейл…

Ступеньки сделались шире и немного ниже, пропадая в брусчатке мостовой. По обеим сторонам от Клита располагалось то, что могло выступать в роли домов, однако никаких признаков жизни в них он не заметил. Они показались ему чем-то очень древним, но в то же время неестественным, вроде построек девятнадцатого века, имитирующих Нюрнберг шестнадцатого столетия.

Клит продолжал неуверенно спускаться вниз и вскоре оказался на открытом пространстве, которое тут же мысленно назвал Площадью. Здесь он остановился.

И как только он остановился, все вокруг него пришло в движение. Клит испуганно отступил назад – все мгновенно становилось. Он замер на месте, и дома и дороги тут же устремились в разные стороны. Клит сделал еще шаг. Окружающий мир, доступный его взгляду, слегка затуманенный и напоминающий написанную акварельными красками картину, снова пришел в движение. Это было движение вперед, но в то же время и во все стороны – круговое движение.

Клиту пришло в голову сравнение с крабом, уверенным в том, что всё, кроме него самого, движется неправильно.

Движение это было по меньшей мере относительным. Потому что когда Клит шел, то вселенная не только останавливалась, но и была полностью лишена людей (людей?). Когда останавливался он, вселенная не только начинала пятиться подобно неуклюжему крабу, но и становилась ареной для суетливой толпы людей (людей?).

Клиту ностальгически вспомнилась безопасная спокойная камера в гарнизонной тюрьме.

Стоя на месте, он попытался разглядеть отдельные лица в толпе. Какими же безжизненными и грубыми показались они его взгляду, взгляду простого смертного! Они, разумеется, толкались, врезаясь и в него, и друг в друга, но не торопливо, а просто потому, что места вокруг было мало. Однако, с учетом постоянного движения улиц, многие проходы как будто расширялись в каком-то постоянном ритме, будто стремясь вместить всех пешеходов. Одежда их совершенно не отличалась разнообразием расцветок и фасонов.

Было практически невозможно отличить мужчин от женщин. Очертания их тел, а также пластика и мимика казались какими-то тусклыми и размытыми. Опытным путем Клит установил, что, держа голову прямо в одном положении и позволяя взгляду выскальзывать из фокуса, можно разглядеть отдельные типажи в толпе: мужчин, женщин, молодых, старых, европейского и восточного типа, длинноволосых, коротко стриженных, бородатых, бритых, высоких, малорослых, тощих, упитанных, толстых, стройных или сутулых. И все же – интересно, что это такое происходит с сетчаткой его глаза? – похожие друг на друга не только отсутствием какого-либо выражения лиц, но и явно простой неспособностью выражать какие-либо эмоции. Тусклые, абстрактные лица.

Со всех сторон Клита окружало какое-то темное общество, казавшееся ему и ни живым, и ни мертвым. И все это общество двигалось во всех направлениях, абсолютно бесцельно и бессмысленно.

Люди (люди?) были очень похожи на молчаливых призраков. В их молчании было что-то жутковатое.

Они толкали Кита до тех пор, пока он не понял, что больше не в силах сдерживаться. И когда он побежал, огромная однородная толпа исчезла, испарилась в мгновение ока, оставив Клита одного на безмолвной пустынной улице.

– Должно же быть какое-то научное объяснение, – произнес он. Все указывало на то, что он находился в состоянии периодически повторяющейся галлюцинации. Клит яростно встряхнул головой, пытаясь мысленно вернуться в привычную вселенную с ее шумными скоростями, которые кажутся вполне естественными. Но нынешний призрачный мир никуда не исчез, повинуясь своей разновидности обычных физических законов.

Как было сказано во втором послании Юнис? Кажется, в нем упоминались другие физические законы?

Клиту стало страшно. По коже пробежал мороз, во рту пересохло.

Обхватив себя руками, он подумал: что бы с ним ни случилось, он это заслужил.

Клит направился вперед и вскоре оказался перед необычным сооружением. Ему подумалось, что это, должно быть, что-то вроде магистрата. Было ясно, что здание не похоже ни на какую известную ему архитектурную форму и построено из какого-то губчатого материала с замысловатыми лестничными маршами, ведущими неведомо куда; с балконами без дверей; с высокими колоннами, поддерживающими неизвестно что; с портиками, под которыми было невозможно пройти. Абсурдно, впечатляюще и совершенно невероятно.

Клит остановился, испытав удивление, которое, впрочем, мгновенно покинуло его.

Вселенная мгновенно пришла в движение, и огромное здание нависло над ним, как исполинский океанский лайнер над беспомощным пловцом.

Клит будто прирос к тому месту, на котором стоял, и каким-то удивительным образом тут же оказался внутри загадочного гигантского сооружения.

Яркий свет, более яркий, чем свет ранее увиденного им облачного мира, осветил внутреннее пространство зала. Было абсолютно непонятно, где находится его источник и что это может быть за источник. По всему полу были навалены огромные кучи вещей самого разного рода. В них копались уже знакомые ему призрачные фигуры. Все они производили те же самые неуклюжие движения, напоминая ползущих крабов. Казалось, будто они угодили в вихрь спиралевидной туманности.

Когда Клит останавливался, ему удавалось разглядеть, что же происходит. Он впервые понял, что может расслаблять слуховой нерв так же, как и зрительный, так что до его Слуха только сейчас стали доноситься звуки. К нему со всех сторон устремились голоса, звучавшие искаженно-визгливо, как будто окружавшие Клита люди были накачаны гелием. Казалось, будто они вскрикивают от радости, находя какие-то предметы в бесформенных грудах вещей.

Клит подошел ближе, чтобы получше рассмотреть. Все сразу исчезло. Он остановился. Все тут же вернулось обратно. Нет, только не это… Когда он машинально покачал головой, сооружение превратилось в обычное гулкое пустое пространство, движущееся с кошачьей грацией.

На полу грудами были свалены вещи самого разного свойства. Горы старых чемоданов, многие из них потертые настолько, что казалось, будто они по-человечески до смерти устали от какого-то долгого печального путешествия. Бесчисленные кучи всевозможной обуви: шнурованные ботинки, дамские туфельки, грубые солдатские башмаки, детские кожаные ботиночки, домашние тапочки, массивные башмаки, туфли для этого, туфли для того, поношенные и новенькие, обувь, вполне годящаяся для прогулки на Марс и обратно.

Стеклянная гора очков – пенсне, монокли, очки в роговой оправе, очки, которые только существуют в природе. Одежда: бесчисленные предметы всех мыслимых и не поддающихся описанию фасонов и расцветок, громоздящиеся до самой крыши. И – нет, впрочем, да – волосы! Наверное, целая тонна волос – блестящих черных, лилейно-белых, всевозможных оттенков человеческие волосы, кудрявые, волнистые и прямые, косички с ошметками кожи, с вплетенными в них ленточками. Не менее жуткой была груда зубов – моляров, зубов мудрости, клыков, глазных зубов, даже детских молочных с волокнами мяса на корнях.

Вдруг все исчезло. Это Клит инстинктивно сдвинулся с места, потрясенный мучительным осознанием происходящего.

Он упал на колени. Жуткий интерьер в ту же секунду вернулся.

Теперь Клит, расфокусировав зрение, мог более четко видеть людей, копошащихся в этой чудовищной свалке. Он понял, что они просто ищут то, что им когда-то принадлежало; то, что принадлежало им по праву.

Он видел женщин, да, именно, безволосых женщин самого разного возраста, ищущих свои волосы, примеряющих найденное в попытке обрести прежний облик.

Многие другие представители темного общества стояли поодаль и награждали аплодисментами тех, кому удавалось найти искомое.

Клиту показалось, что он заметил Юнис.

Конечно же, в ее жилах текла еврейская кровь. В этом кошмарном месте вполне можно отыскать ее среди потерпевших, лишенных имущества, изуродованных, убитых.

Он сжался в комочек, не осмеливаясь пошевелиться, чтобы она случайно не исчезла. Неужели это действительно она? Бледная акварельная копия той Юнис, которую он когда-то любил?

Что-то похожее на слезы нахлынуло на все его существо, невыразимая жалость ко всему человечеству. Клит вслух выкрикнул ее имя.

Все вокруг исчезло, за исключением огромного зала, неподвижного, как сама судьба.

Клит замер на месте, а она приближалась к нему!

Она вытянула руку, узнав его.

Когда же он протянул руку в ответ, она исчезла.

Когда снова замер, то Юнис и окружающий мир возникли снова.

– Нам уже никогда не быть вместе, – сказала она, и ее голос прозвучал подобно далекому крику совы над сонным лесом. – Потому, мой любимый Оззи, что один из нас мертв, а другой – нет.

Когда Клит попытался ответить ей, она несколько раз пропала и возникла снова. Они замерли в молчании, прижавшись друг к другу головами, он и она, мужчина и женщина. Он научился говорить, практически не шевеля губами.

– Я не понимаю.

– Я никогда не понимала… Но мои послания достигли тебя. Ты пришел! Ты даже сюда пришел! Какой же ты храбрый!

Он почувствовал, как от ее слов, произнесенных шепотом, становится тепло. Значит, он все-таки храбр, и на этом качестве можно строить будущее, каким бы этому будущему ни суждено стать… Он заглянул ей в глаза, но не увидел в них ответного чувства, и понял, что довольно трудно оценить их истинное выражение.

– Юнис, – упавшим голосом произнес Клит. – Если это все-таки ты, то прости меня. Мне очень жаль, жаль настолько, что я не могу выразить это словами. Прости меня за все. Я живу в настоящем аду. Я для того и пришел сюда, чтобы сказать тебе, что готов следовать за тобой в геенну огненную.

Ему показалось, будто она рассматривает его изучающим взглядом. Он понял, что Юнис смотрит на него совсем не так, как раньше, а как на некую аномалию, которая выступает здесь в роли странной разновидности пространственно-временного континуума.

– Все эти… – Он вовремя успел удержаться от движения, и огромные кучи вещей вздрогнули, едва не исчезнув в очередной раз. – Что они делают? То есть… я хочу сказать, что холокост произошел давно, много лет назад. Давно…

Юнис не хотела отвечать и заговорила лишь после того, как он настоял на этом:

– Здесь нет такого понятия, как теперь ил и давно. Ты можешь это понять? Здесь все по-другому. Свойства времени – это случайные правила твоего… измерения. Здесь они не имеют никакого значения.

Клит застонал, закрыв руками глаза от невыносимого ощущения безвозвратной потери.

Когда он посмотрел через растопыренные пальцы, здание снова пришло в движение. Он по-прежнему не шевелился, думая о том, что если здесь нет понятия сейчас, то не существует и понятия здесь – он прошел через стены в некое подобие пространства, которое не было пространством. Он подумал о том, что потерял Юнис, но общее движение снова приблизило ее к нему.

Она говорила, объясняла, как будто для нее вовсе не существовало ощущения отсутствия или присутствия.

– Нет здесь и никаких имен, когда-то нежно и страстно произносимых, но давно забытых в вашей угнетаемой временем сфере, которая здесь никем не занята. Все, даже если оно в высшей степени испорчено злом, должно стать частью этого огромного общества, день за днем увеличиваясь численно. – Неужели она говорит? Неужели, несмотря на свое состояние, он слышит ее? Неужели возможно их общение друг с другом?

– Мириады тех, кто даже памяти после себя не оставил, и тех, чья репутация не забывается в течение ваших веков, все они находят свое место…

Голос Юнис прервался, и Клит умоляюще двинулся вслед за ней, надеясь найти более человечный мир. Если бы он только мог вернуть ее… Мысли вновь сбились, когда огромный зал в очередной раз опустел, наполненный гулкой тишиной, строгой, как сама смерть.

И снова Клиту пришлось сжаться в комочек, замереть на месте и оставаться в таком состоянии до тех пор, пока в этот облачный мир снова не вернулось подобие человеческого присутствия и в том числе присутствия Юнис.

Тень Юнис продолжала говорить, по всей видимости, не сознавая происходящего, или, может быть, просто он исчез из ее, так сказать, поля зрения.

– …король Гарольд был здесь, извлекая стрелу из глазницы; Сократ исцелился от яда; целые армии излечивались от ран; здесь были живые богомилы и не лишившийся головы Робеспьер; архиепископ Кран мер и его смелая речь, произнесенная на фоне ревущего пламени; Юлий Цезарь, которому не вонзали в спину кинжалов; сама Клеопатра, не искусанная аспидами. Ты должен знать это, Оззи.

Пока Юнис монотонно перечисляла казавшийся бесконечным список, как будто что-то заставляло ее вечно, раз за разом повторять бесчисленное множество имен, он смог задать себе вопрос, причем не единожды, а раз за разом. Как мне вернуться обратно в Оксфорд? Как мне вернуться в Септуагпнт – вместе с призраком моей былой любви или без него?

– …Магдебург, Лепанто, Сталинград, Косово, Сайпан, Кохима, Азенкур, Аустерлиц, Окинава, Сомма, Геок-Депе, Войн, Креси…

Неужели эта тень поможет мне? Почти не разжимая губ, он спросил:

– Юнис, Юнис, мой несчастный призрак, я боюсь тебя. Я боюсь здесь всего. Я понимал, что ад ужасен, но не знал, до какой степени. Как же мне вернуться с тобой в реальный мир? Прошу тебя, ответь мне.

Зал все еще удивительным образом пребывал в движении, как будто сутью его была скорее музыка, а не камень. Теперь Юнис находилась далеко, и жуткий ответ ее донесся до его слуха подобно еле слышному птичьему пению, неразборчивому настолько, что сначала Клиту показалось, будто он ослышался и неправильно понял его смысл.

– Нет, нет, мой бесценный. Ты ошибаешься, ты, как всегда, ошибаешься.

– Да, да, но…

– Мы сейчас находимся в раю. Ад – это то место, откуда ты пришел сюда, мой любимый. Ты пришел из ада, где царят мучительные физические условия. А здесь – рай.

Клит рухнул ниц, замер в неподвижности, и в очередной раз пред ним появился огромный зал с его величественным гармоничным движением.

Галактика Зет

ОСЕНЬ

Осень пришла в галактику Зет. На миллионе миллионов необитаемых планет всевозможные деревья повернули свои спины навстречу свежему ветру и сбросили листья, роняя их словно коричневые слезы. На миллионе обитаемых планет, где деревья были разрешены, такие деревья проживали жизни в каменном одиночестве улиц, роняли свои побуревшие слезы, переполняя шоссе, ведущие к Центрам Распределения. В этих центрах особые машины превращали их в питательную массу для сбивавшихся в кучи бедняков. Сбивавшиеся в кучи бедняки обычно боролись за право укрыться от нового леденящего холода миллиона миллионов атмосфер.

ТРАНСФОРМИРОВАНИЕ

Куда же им бежать, этим беднякам? Конечно же, не на другую планету. Планета А напоминала планету Б, а планета В напоминала планету Г и так далее до миллиона миллионов всевозможных алфавитов. Все планеты были обустроены по подобию Земли. Один образ жизни ничем не отличался от другого. Все долины были заполнены выровненными горами, все горы превращены в плоскогорья и из высоких сделались низкими. А те, кто обитал на миллиарде миллиардов сферической формы миров, были похожи, имея один и тот же практически бесцветный оттенок гладкой кожи без запаха и морщинок, и эта кожа в общей сложности в миллионы миллионов квадратных миль покрывала всех обитателей галактики Зет.

БЕДНЯКИ

Бедняки нисколько не тяготились своей бедностью. Их было много – миллион, помноженный на миллионы, и они ничем не отличались друг от друга. Они были запрограммированы на то, чтобы оставаться бедняками всю свою жизнь. Они никогда не устремляли свой взгляд на тепло или богатство. Великая Программа не предусматривала никакого милосердия. На миллионах миллионов планет галактики Зет зимы запрограммированно должны были сменять лето. Зимы были запрограммированы для того, чтобы отсеивать бедняков. Мороз и ветер выметали их безжалостной метлой холода, делая плоть этих бедолаг ледяной на ощупь. Наступало время умирать, уходить в великую ночную тьму. В конце зимы сотни миллионов бедняков бесследно исчезали с жалких улиц городских окраин. Никаким случайностям места не оставалось: все было тщательно запрограммировано. За исключением того, что многое отдавалось на волю случая: человеку, укрывшемуся в дверном проеме Икс, удавалось выжить, тогда как его сосед, находивший себе пристанище в дверном проеме Игрек, был обречен на смерть. Подобная незначительная статистическая случайность не имела особой важности. Смерть значила не больше, чем жизнь.

БОГАТЫЕ

Это беднякам было нечего делать. Богатые же пребывали в состоянии вечной занятости. В затемненных комнатах психотерапевтов богатые выслушивали ответы на вопрос о том, почему им приходится так много времени уделять всевозможным делам. Более здоровые богачи вступали в клубы, где готовы были убивать друг друга. Большая часть их времени была заполнена важными встречами и консультациями. Они перелетали из одного идентичного города в другой идентичный город, чтобы поговорить, или послушать, или отчитаться перед теми, кто говорил или слушал. Во время таких встреч их города иногда распадались на части подобно разбитым сердцам. Они финансировали, организовывали или посещали банкеты. На этих банкетах серьезные мужчины и женщины выступали с речами на такие злободневные темы, как: «Почему бедных так много?», или «Почему бедные намерены оставаться бедными?», или «Можно ли сделать охоту на хенгисса менее опасной?».

ХЕНГИСС

Ни один из реальных видов животных не выжил ни на одной из миллиона миллионов планет галактики Зет. Хенгисс был искусственным созданием. Поскольку хенгиссов изготавливали из стеллена, маталлопластического материала, содержащего свой собственный человеческий штамм генома ДНК, то он считался животным и на самом деле напоминал переднюю часть двуногой лошади с когтями вместо копыт. Питался хенгисс мутантином. В течение десяти дней хенгиссов кормили, тренировали и подвергали методичным пыткам, чтобы улучшить их нрав.

ОХОТА

Каждые десять дней в каждом городе устраивалась охота на хенгиссов. В начале охоты преобладало единообразие. Хенгисса помещали посреди главной городской площади, ничем не отличавшейся от такой же площади любого такого же города, и в одно и то же время отпускали на волю. Хенгисс со всех ног пускался бежать, стремясь поскорее вырваться из города. Это как раз таки было незапрограммировано. Это было великое преступление. Движения хенгисса были непредсказуемы. Однако огромную важность имел тот факт, что полностью предсказуем был конец хенгисса. Богатые бросались за ним в погоню. Их охотничьи костюмы, производя невообразимый шум, покрывал слой кибершершней. Охотники безумно спешили, наталкиваясь друг на друга так, что искры летели, пытались уклониться, но все равно сталкивались.

ПОБЕДИТЕЛИ

Вперед бросался огромный хенгисс. Он оставлял улицы, чтобы вскарабкаться на стену какого-нибудь здания, огромного здания, стены которого разбухали и загорались, когда по ним карабкался хенгисс, через охваченные огнем окна, прорываясь через комнаты, двери, стены и окна. Кибершершни взлетали в воздух подобно разъяренному пчелиному рою. Многие разбивались вдребезги. Другие яростно облепляли убегающее животное. Однако как бы ни метался в разные стороны хенгисс, преследователи все равно брали над ним верх. Затем на беглеца набрасывался ближайший богач и уничтожал его при помощи ядерных копий. За этим следовал банкет для победителей.

УНИКРАТ

В высших измерениях располагался Уникрат, то есть Творец Миров. Эти измерения были множественными, они зеркально отражали друг друга, то увеличиваясь в размерах, то сжимаясь. Они сжимались до тех пор, пока Творец Миров не достигал размеров булавочной головки, будь размер применим к нему как фактор. Или же, напротив, разбухали бы подобно ядерному грибу, пока Творец Миров не становился в размерах больше вселенной, которую Он контролировал – будь размер применим к таким измерениям, как фактор.

Эти измерения были очищены от размера, то есть пространства и времени. Вечности не существовало, как не существовало и времени, существовало лишь бесцветное Сейчас.

Уникрат сам отмерял и устанавливал измерения.

Под одной из его челюстей слева находилась уменьшенная копия галактики Зет. Челюсть проводила своим датчиком по этой уменьшенной копии, которая в некоторых отношениях напоминала гигантскую камеру-обскуру, где солнце и планеты движутся согласно жесткому закону физики – а вместе с ними и живые существа. Фактическая часть Уникрата разговаривала со своей поверхностной частью на языке световых импульсов, использовавшихся для самосозерцания.

– Мой план не срабатывает как надо.

– Восторжествовало единообразие, – отвечала поверхностная часть. – Физические законы прописаны слишком жестко.

– Им свойственна некоторая случайность.

– Явно недостаточная.

– Я вижу, как тот человек остается в живых в дверном проеме Икс, в то время как другой человек в дверном проеме Игрек расстается с жизнью. Это происходит случайно.

– Этот эффект возникает во всех городах на всем миллионе миллионов планет галактики Зет.

– Может, стоит предпринять какие-то действия? Поверхностная часть ответила:

– Целую вечность тому назад мы отправили туда Сына, чтобы тот разнообразил тамошнюю жизнь и принес новое мышление. Этот же эксперимент можно повторить еще раз.

– Верно. Но можем ли мы надеяться на успех? Мне кажется, этот план нужно отправить в корзину.

– Верно. Но последний шанс дать стоит…

СЫН

Точно в это же самое время, несмотря на световые годы, Сыны Уникрата появились на каждой из миллиона миллионов планет галактики Зет. Сын был сотворен главным образом из импервиума. Лицо его являло собой благостную и неподвижную маску, сердце, находившееся в состоянии покоя, посылало электрические импульсы. Сын отправился к беднякам, которые испугались его и бросились от него во все стороны. Однако далеко убегать они не стали, надеясь на какие-нибудь бесплатные блага.

– Не впадайте в отчаяние. Настанет день, и галактика будет вашей. Вы и только вы будете ее хозяевами, – говорил Сын беднякам. Они же кричали ему в ответ: «Чушь!»

– Ваши дети очень худы, но все равно они прекрасны. Не мешайте им, пусть они обратятся ко мне. В ответ на эти слова он услышал: «Педофил!»

– Чем я могу помочь вам? – задал он новый вопрос и тут же получил на него ответ: «Убей богатых!»

– Вы ничтожные твари! – с отвращением отозвался Сын.

ЛОВУШКА

Когда Сын отправился в кварталы, в которых жили богатые, он нашел там жирного мужчину с искаженным злобой лицом, задумавшего ловушку для соперника, чтобы убить его. Пятнадцатый этаж своего дворца он набил толстым двадцатифутовым слоем нечистот, крови и раздробленными костями недавних жертв. На четырнадцатом этаже богач устроил банкет, на который пригласил ненавистного противника. Когда тот сядет на свое место, останется лишь нажать кнопку, и вся мерзость, сваленная на полу пятнадцатого этажа, обрушится на ничего не подозревающего врага, и тот захлебнется в смрадной массе.

Сын сказан толстяку следующее:

– Я ищу здесь милосердие. Ты не мог бы простить соперника и спасти свой мир?

– Он обречен на смерть, – ответил ему толстяк. – Я советовался с психотерапевтом, и он сказал, что мой соперник сегодня должен умереть. Поэтому я никак не могу предотвратить то, чему суждено произойти, даже ценой спасения целого мира.

Пришел соперник – подозрительный, лысый, хитрый. Он приблизился к столу, уставлен ному яствами, и понял, что выложенные на тарелки фрукты сделаны из пластмассы. Тайный осмотр комнаты, сделанный при помощи инфракрасного излучения, быстро обнаружил потайную кнопку. Схватив за руки своего толстого врага, он большим пальцем надавил на нее. В следующую секунду разверзся потолок, и сверху хлынула густая масса зловонных нечистот. Оба соперника были погребены под ее неудержимым валом. Умирая, они злобно сжимали друг друга в смертельных объятиях.

Сын решил, что этот мир неисправим.

Все Сыновья решили, что этот мир удручающе неисправим.

РАЗРУШЕНИЕ

Силы разрушения вступили в действие незамедлительно. Появились огромные расщелины, похожие на разинутые красные пасти, разрывавшие мантию планет с такой легкостью, словно та была ветхой тканью. В эти пропасти падали хенгиссы, получившие долгожданную свободу лишь для того, чтобы бесследно в них сгинуть. Маленького размера вещи вроде обуви выскакивали из искалеченной земли, тысячами взлетали на стены дворцов богатеев, пожирая при этом каменную кладку. Богатые с криком летели на землю, когда их жилища стали рушиться, точно хрупкие игрушки. Разразилась сильная буря, и мощные порывы ветра сбрасывали бедняков в пропасти. На месте равнин поднимались горы, долины еще сильнее прогибались вниз. Планета изливалась песнью несчастий. Даже атмосферу охватило жарким пламенем.

СТАТУЯ

Надзиравший за всем этим Сын шел вдоль берега озера, заполненного огненной лавой. Там, на миллионе миллионов планет, он узрел величественную статую, как-будто окутанную плащом дыма. Статуя изображала женщину, чьи бронзовые волосы развевались на ветру. Приблизившись к ней, Сын увидел, что она двигается. Это была вовсе не женщина. Но это была и не статуя, а нечто среднее между живой женщиной и статуей. Бронзовые волосы оказались металлом неизвестного происхождения.

– Почему ты уничтожаешь эту планету? – низким голосом требовательно спросила полуженщина.

– Все планеты, все миллионы миллионов сейчас подвергаются разрушению. Уникрат уничтожает галактику Зет. План не сработал.

– Тогда в этом виноват Уникрат. Уничтожить нужно его.

– Уникрата нельзя уничтожить. А вот тебя – можно.

– Нет, меня нельзя уничтожить, – отозвалась полуженщина низким и меланхолическим голосом. – Я – контролер галактики Игрек. Мы справляемся с делами намного лучше вас.

– Неужели? – саркастически спросил Сын. – И насколько же лучше?

– Ты, Сын, обладаешь одним лишь интеллектом. Тебе несвойственны чувства. Поэтому вам никогда не удастся то, что вы задумали.

– Но… – триумфально воскликнул Сын, – я могу и хочу уничтожить эту планету. А также миллионы миллионов подобных планет!

СОЮЗ

С этими словами Сын хлопнул в ладоши. Мир начал закипать. Затем он стал сжиматься, уменьшаясь в размерах, и то же самое начало происходить и с галактикой, сопровождаясь адским повышением температуры. Тьма принялась жадно пожирать свет. Начал стремительно формироваться суповой раствор материи, выплескивающий во все стороны мощное излучение. От внешних частиц атомов отрывались электроны, закипело варево из ядер и электронов. В миллионную долю секунды происходила полная аннигиляция. Полуженщина схватила Сына в свои крепкие объятия и мгновенно перенесла его в галактику Игрек, чтобы заключить там новый союз.