Текст книги "Градгродд. Сад времени. Седая Борода"

Автор книги: Брайан Уилсон Олдисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

Глава 7

Солнце, подчиняясь неумолимому закону природы, заходило за горизонт. В это время Михаил Пазтор, надев свой обеденный костюм, вышел встретить приглашенного на обед гостя.

Прошел уже месяц с того дня, когда произошло печально памятное собрание в зоопарке, где Брюс Эйнсон получил как бы интеллектуальную пощечину.

И ситуация с тех пор не изменилась к лучшему. Доктор Бодли Темпл записал огромное количество фонем, произносимых инопланетянами, но ни для одной из них не был найден точный эквивалент в английском языке. Латтимор развивал и конкретизировал в разных печатных изданиях свою точку зрения, высказанную им на проклятом собрании. Джералд Боун – предательски, по мнению Пазтора – написал об этом собрании злобную сатирическую заметку для журнала «Панч».

Но все это – мелочи. Главным же было то, что дело не сдвигалось с мертвой точки. Не сдвигалось в основном потому, что инопланетяне, запертые в своей гигиенической клетке, не проявляли к людям никакого интереса и не выражали никакого желания вступать с ними в контакт. Их недружелюбие имело отрицательное воздействие на людей, работающих с ними; время от времени гнетущая тишина в помещении нарушалась взрывами жалобных сентенций, как будто эти люди, подобно коммунисту-миллионеру, ощущали потребность объяснить кое-какие деликатные моменты в своей деятельности.

Инопланетянин, обладающий интеллектом – независимо от своей внешней формы, – мог бы вызвать устойчивый интерес у человека разумного – Homo sapiens, ибо общение с ним отвлекало бы человека от мрачных мыслей о мировых катаклизмах, о проигрываемой войне с Бразилией, о резко выросших налогах – следствии войн и возросших межпланетных перевозок.

Но безразличие инопланетян к людям вызывало сильное раздражение и у обычных посетителей зоопарка. Постепенно толпы, стоявшие часами в очереди, чтобы посмотреть на инопланетян, к полудню стали редеть (действительно, пришельцы почти не двигались и внешне мало отличались от земных бегемотов, да к тому же им нельзя было бросать орехи – а вдруг окажется, что это «абсолютно разумное существо»). И люди опять потянулись к вольеру № 3, где содержались животные – обитатели Солнечной системы, которые ежечасно предавались групповым совокуплениям.

Так получилось, что Пазтор думал о совокуплении как раз в тот момент, когда провожал в свою скромную столовую свою гостью, миссис Хилари Ворхун, во всяком случае, если не думал, то вспоминал со странной улыбкой, каким фантазиям он предавался за полчаса до нее. Но нет, не так сильно на него подействовали чары этой женщины, да и мистер Ворхун, по слухам, был чересчур влиятельным и мстительным человеком. К тому же Михаил не чувствовал в себе достаточного потенциала, чтобы решиться сорвать этот запретный плод, хотя слово «запретный» и является наиболее заманчивым в английском языке.

Она села за стол и вздохнула.

– Как приятно хоть немного расслабиться. У меня сегодня был отвратительный день.

– Много суеты?

– Проделала большую работу, но ничего не довела до конца.

– Ты, Хилари? Ты совсем не походишь на неудачника.

– Я имела в виду не столько в личном плане, сколько в общечеловеческом. Хочешь, я поразмышляю вслух на эту тему? Я бы хотела поразмыслить вслух.

Он вскинул руки в шутливом протесте:

– Я всегда считал, что цивилизованное общение подразумевает поощрение собеседника к высказыванию вслух. И я всегда тебя слушаю с большим интересом.

На столе стояли три шара – духовки для приготовления пищи. После того, как Хилари начала говорить, Михаил открыл холодильник, стоявший по правую руку от него, и стал перекладывать продукты в эти духовки, чтобы подать на первое лосося из Женевского озера, бифштекс из мяса антилопы канны, доставленного утром из Кении, с гарниром из экзотической спаржи, выращенной на Венере.

– Если я говорю об ощущении всеобщего провала, естественно, своем ощущении, – проговорила миссис Ворхун, налегая на сухое шерри, – я прекрасно понимаю, что это, конечно, звучит довольно претенциозно. «Кто я такой, чтобы противопоставлять себя столь многим?» – как сказал однажды Шоу, правда, в другом контексте. Просто-напросто встает все та же древняя проблема определений, представшая с появлением этих инопланетян в новом, довольно-таки драматическом ракурсе. Возможно, у нас так и не получится наладить с ними контакт, пока мы не определимся между собой с основными признаками цивилизации. Не надо, Михаил, не надо, не изображай учтивость на своем лице. Я отдаю себе отчет в том, что в понятие цивилизации не входят обычаи лениво дремать в куче собственных экскрементов – однако, будь сейчас с нами какой-нибудь гуру, он, вероятно, доказал бы обратное.

Возьми любой критерий, которым мы определяем уровень цивилизации, и поймешь, что, с точки зрения разных культур, у него много довольно существенных недостатков. К примеру, такая проблема, как преступность. Всего чуть более столетия прошло с того времени, как мы осознали, что преступление – это не что иное, как симптом душевного или же телесного заболевания. И как только стали руководствоваться этим в своей практической деятельности, уровень преступности впервые резко упал. А ведь когда-то, несмотря на довольно высокий уровень развития цивилизации, пожизненное заключение было обычным делом, и головы летели с плеч, как осенние листья. Конечно, доброта, или сочувствие, или же милосердие – это еще далеко не признаки цивилизации, хотя и война, и убийство – явные признаки ее недостатка.

А что касается искусства, над которым мы так трясемся, то прекрасное не было чуждо и доисторическому человеку.

– Эти аргументы мне знакомы со студенческой скамьи, – ответил Михаил, накрывая на стол. – И все-таки мы готовим пищу и едим согласно строгим правилам, пользуясь специальной кухонной утварью. – Он налил еще вина. – Мы все еще выбираем свои любимые вина и судим, и рядим, руководствуясь этим выбором. – Он придвинул ей плетеное блюдо, полное теплых хрустящих булочек. – И мы все еще сидим вместе, мужчина и женщина, и просто беседуем.

– Не отрицаю, Михаил, у тебя прекрасный стол, и ты не уложил меня пока прямо на пол. Но все эти яства на самом деле – всего-навсего анахронизм. Правительство, скажем так, не приветствует употребление подобной пищи и пропагандирует новые, безвредные искусственные продукты питания и напитки. Помимо этого, все то, чем ты меня сейчас потчуешь, – это конечный результат целого ряда процессов, которые имеют лишь отдаленное отношение к настоящей цивилизации. Я имею в виду рыбаков, надрывающих спину в своих лодках, фермеров, поливающих потом свои пастбища, рыболовный крючок во рту рыбы, выстрел в животное, организации, занимающиеся разделкой, консервированием, упаковкой, транспортировкой и финансированием, – Михаил, ты смеешься надо мной!

– Ха-ха! Ты говоришь об этой четкой организации без всякого почтения. Я же, наоборот, приветствую организованность! Позволь тебе напомнить, что новые пищевые синтетические культуры – великолепный результат этой самой организованности. В прошлом столетии, как ты говоришь сама, людям не по душе были тюрьмы, но они все равно были, а в этом столетии мы стали организованными, и у нас нет больше тюрем. В прошлом столетии люди ненавидели войну, однако они развязали целых три конфликта мирового масштаба в 1914, 1939 и 1969 годах, а в этом столетии мы организовались и теперь ведем войны на Хароне – самой далекой планете, и не наносим вреда Земле. Если это не цивилизация, то ее неплохой суррогат, и я с готовностью это принимаю.

– Что мы все и делаем. Иначе как суррогатом это и не может быть, суррогатом нужд человека. Заметь, что бы мы ни делали, все это только за счет кого-либо или чего-либо.

– Я с благодарностью принимаю жертвы. Как тебе лучше поджарить бифштекс?

– Подольше, пожалуйста. Мне становится плохо от того, что это плоть и кровь какого-то животного. Все, что я пытаюсь тебе сказать, это то, что наша цивилизация, видимо, основана не на способностях и добродетелях, а на наших пороках. Страхе – если не на нашем собственном, то страхе других людей – или жадности. Можно, я налью тебе еще вина? И не исключено, что у других разумных существ совершенно иное представление о цивилизации. Может, оно основано на сочувствии к другим формам жизни, сопереживании с ними, гармоничном сосуществовании. Возможно, эти инопланетяне…

Он нажал кнопку на тумбе плиты. Стеклянно-фарфоровое полушарие скользнуло в бронзовое полушарие плиты. Он извлек оттуда бифштексы. Опять эти чертовы инопланетяне! Сегодня вечером миссис Ворхун просто не в форме! Из кухонного комбайна выплыли две теплые одноразовые тарелки, и он, храня угрюмое молчание, подал ей следующее блюдо, не вслушиваясь в ее слова. Просвещенный эгоизм, думал он, это все, что можно и нужно ожидать от человека. Альтруист – непременно или какой-нибудь ненормальный, или просто-напросто ничтожество. И, по всей видимости, с такими людьми, как миссис Ворхун, поскольку они не принимают это как должное, тоже не все в порядке. И их, как преступников и всяких там одержимых, нужно направлять в центры психотерапии. Как только начинаешь сомневаться в самих основах бытия, таких, например, как право человека есть хорошее свежее мясо, если он в состоянии себе это позволить, сразу попадаешь в затруднение, даже воспринимая все это как некое нравственное озарение.

– С точки зрения каких-либо других живых существ, – продолжала миссис Ворхун, – наша культура может показаться сущим идиотизмом, что, вероятно, и мешает нам разобраться, как наладить контакт с этими инопланетянами. Да, именно наш идиотизм, а не их какое-то там несовершенство.

– Это любопытная теория, миссис Хилари. Полагаю, в скором времени у тебя будет возможность применить ее на практике.

– Неужели? Не хочешь ли ты сказать, что какой-то корабль нашел на задворках Вселенной кучу инопланетян?

– Да нет, дело обстоит совсем иначе. Вчера утром пришло длинное письмо от Латтимора. Поэтому, отчасти, я и пригласил тебя сегодня к себе. Американцы, как тебе известно, очень интересуются нашими инопланетянами. Целый месяц они нескончаемым потоком шли в зоопарк. Они уверены – и я знаю, что это Латтимор убедил их, – что дела у нас продвигаются не совсем так, как того бы хотелось. Латтимор сообщает, что их новый научно-исследовательский межзвездный корабль «Ганзас» получил новое назначение, хотя об этом еще не объявлено официально. Исследование этим кораблем созвездия Рака пока откладывается. Вместо этого он будет направлен на Клементину на поиски родной планеты наших космических пленников.

Миссис Ворхун медленно положила нож и вилку и удивленно подняла брови:

– Что?

– Латтимор собирается участвовать в полете в качестве консультанта. Встреча с тобой произвела на него впечатление, и он всерьез думает, что ты дашь согласие лететь с ними в должности главного космографа. Прежде чем поговорить непосредственно с тобой, он просил меня замолвить о нем словечко.

Миссис Ворхун опустила плечи и чуть склонила голову.

– Господи, – тихо проговорила она. Щеки ее покраснели, в тусклом свете она выглядела моложе.

– Он говорит, что ты будешь не единственной женщиной в экспедиции. Он назвал приблизительную цифру должностного оклада, она колоссальна. Знаешь, я бы на твоем месте согласился. Это отличное предложение.

Она поставила локоть на стол и склонила голову на руку.

Он подумал, что это несколько картинный жест, хотя видел, что она искренне тронута и взволнована. В голове у него опять зашевелились грешные мысли.

– Космос! Ты ведь знаешь, я нигде не была, только на Венере. И ты также знаешь, что это разрушит мою семью. Альфред никогда мне этого не простит.

– Жаль, очень жаль. Всегда думал, что твой брак лишь формальность.

Ее отсутствующий взгляд остановился на помещенной в рамку инфракрасной фотографии с видом ущелья Покорителей на Плутонии. Она допила свое вино.

– Это неважно. Я не могу – а, пожалуй, и не хочу – его расторгать. Отправиться в дальний вояж на «Ганзасе» означало бы полный разрыв с прошлым. …Слава Богу, что в этой сфере мы, во всяком случае, более цивилизованны, нежели наши предки, и у нас нет сложных бракоразводных законов. Должна ли я лететь на «Ганзасе», Михаил? Пожалуй, должна, не так ли? Ты знаешь, что ты один из немногих, к чьим советам я охотно прислушиваюсь.

Изящный изгиб ее руки, тусклый блеск волос в свете свечи все же подвигли его к более активным действиям. Он встал, обошел вокруг стола и положил свои руки на ее обнаженные плечи.

– Тебе это просто необходимо, Хилари. Ты знаешь, что это не только великолепная возможность испытать свои профессиональные качества – в наше время только тогда можно считать, что ты состоялся как личность, когда ты прошел испытание дальним космосом.

– Да, Михаил, я знаю цену твоим словам. Помнится, ты обещал сводить меня на новый спектакль. Не стоит ли нам поторопиться?

Отстраняясь от него, она развернулась на стуле, и он был вынужден отступить. С предельно возможной учтивостью, какую он только мог изобразить, Михаил предложил идти пешком, так как театр был рядом, а в это военное время после наступления темноты просто невозможно поймать такси.

– Пойду наложу новую косметику, приготовлюсь к выходу на улицу, – сказала она, удаляясь в маленькую туалетную комнату, какими в эти времена могло похвастаться большинство дорогих квартир. Оказавшись в безопасности за запертой дверью, она внимательно посмотрела в зеркало, не без удовольствия заметив разлившийся по щекам слабый румянец. Уже не в первый раз Михаил позволял себе нечто подобное. Но так как всем было известно, что у него есть любовница с роскошными восточными глазами, Хилари не собиралась ему уступать. Служить кому-то заменой на небольшой отрезок времени?

Мужчинам можно только позавидовать. Им легче удовлетворять свои желания, нежели женщинам. Хотя в данном случае у нее появлялась возможность удовлетворить желание, более сильное, чем простой каприз, – увидеть далекие планеты. И то, что на борту «Ганзаса» будет такой мужчина, как Латтимор, делало это предложение еще более соблазнительным.

Перескакивая с одной мысли на другую, она еще раз посмотрела на свое отражение в зеркале и вскоре заметила, что щеки ее несколько побледнели. Она решила, что это не от волнения, а от того, что она съела большое количество мяса. Растянув красные губы в хищной улыбке, как это ей всегда нравилось делать, она внимательно осмотрела свои ровные беленькие зубки.

– Р-р, ты, маленькое плотоядное животное, – прошептала она.

Затем Хилари слегка коснулась себя горлышком флакона с великолепными духами из серой амбры, представлявшей собой непереваренные останки осьминогов, извлекаемые из кишечника кашалота. Приподняв волосы, она надела и застегнула свою уличную маску и величаво вышла к Пазтору.

Тот тоже уже нацепил свою маску. Они вышли на Улицу.

С началом войны город стал постепенно приходить в упадок. И если в крупных городах других стран большинство городских проблем уже было разрешено, или для решения разрабатывались соответствующие законопроекты, то Лондон буквально задыхался под их тяжестью.

Переполненные мусором и шлаком контейнеры стояли вдоль всего тротуара, водосточные желоба ломились от нечистот. Острый дефицит неквалифицированной рабочей силы буквально парализовал город. По этой причине некоторые улицы были закрыты для транспорта, так как дороги пришли в полную негодность, а производить ремонтные работы было некому. Однако большая часть населения стойко переносила эти невзгоды – ходить по улицам, свободным от громыхающего, дымящего транспорта, было не столь опасно и противно.

Шагая рядом с миссис Ворхун, Михаил сардоническим смешком вознес хвалу цивилизации за такой «подарок», как индивидуальные уличные маски. Лишь они могли спасти от отравления выхлопными газами несметных полчищ автомобилей.

Огромные щиты прикрывали пепелище – успел выгореть дотла целый квартал деловых учреждений, пока пожарные пробирались через завалы к месту пожара. На щитах были начертаны различные призывы к населению, как-то: проводить свой отпуск дома, так как это, с одной стороны, просто здорово, а с другой стороны, отвечает национальным интересам; что из будущей собственной смерти можно уже сейчас сделать деньги, если завещать свое тело какой-то там химической корпорации; что эпидемия гонореи вышла из-под контроля, и кривая роста заболеваемости подтверждала это. Плакат чуть меньших размеров, выпущенный Министерством продуктов питания и сельского хозяйства, гласил, что мясо животных, животные белки и жиры могут вызвать преждевременное старение, а вот в искусственных продуктах напрочь отсутствуют вредные для человека элементы. Для лучшей наглядности с одной стороны был изображен пожилой мужчина, страдающий от сердечного приступа, с другой – молодая бодрая девушка, уплетающая за обе щеки какое-то блюдо из искусственного продукта.

К большому счастью, основная часть города была окутана мраком – ввиду нехватки электроэнергии не горели огни рекламы и уличные фонари.

– Находясь здесь, с трудом представляю себя на другой планете, – вздохнула Ворхун.

– Конечно, отсюда трудно разглядеть Вселенную, – громко ответил Пазтор, стараясь перекричать шум улицы.

– Где-то через два-три столетия человек изменит свои взгляды на жизнь и будет жить по совершенно другим законам. Ощущение Вселенной будет присутствовать в его искусстве, архитектуре, обычаях – во всем.

– Пока мы еще находимся в подростковом возрасте, а город не что иное, как площадка для наших диких игр.

Она махнула рукой в сторону магазина, где в витрине был выставлен сверкающий, как Эльдорадо, огромный мотоцикл, выполненный в форме космического корабля.

– Вот это место, где над нами ежеминутно совершают обряды посвящения, где мы подвергаемся испытаниям огнем, толпой и выхлопными газами. Мы недостаточно цивилизованны даже для того, чтобы иметь дело с твоими инопланетянами.

«Боже мой, – с ужасом подумал Михаил, – да ведь она пьяна! Мы выпили столько настоящего вина, а она наверняка привыкла к искусственным…»

Она продолжала говорить даже в тот момент, когда он с силой схватил ее за руку, чтобы она не споткнулась о рулон старых газет, валявшихся на тротуаре.

– Мы неправильно начали с ними работать, Михаил. Пытались заставить их играть по нашим правилам, вместо того чтобы попробовать понять их. Наверное, «Ганзас» найдет их планету и у нас будет возможность вступить с ними в контакт на языке, понятном им.

– Пока же у нас нет ни малейшего понятия об их духовных ценностях, языке… Возможно, нам нужно уважать их потребность в собственных экскрементах? Почему бы им не позволить накапливать свои испражнения, как они того хотят? Ты знаешь, я предполагала это сделать. Но от них распространяется страшное зловоние, и бедняге Бодли со своими ребятами приходится вкалывать в таких условиях…

Он вздохнул с облегчением, когда они, наконец-то, добрались до театра.

Они посмотрели веселый детектив времен холодной войны, немузыкальную версию «Вестсайдской истории». Актеры играли в старинных, смешных костюмах. И Пазтору, и миссис Ворхун было весело – пьеса нравилась, однако в мыслях все время приходилось возвращаться к тому предложению, которое сделали миссис Ворхун, – лететь на «Ганзасе» в далекое путешествие в космос. Чтобы хотя бы на время не ввязываться в спор, Пазтор, как только начался антракт, кинулся в переполненный людьми бар. Когда они вышли из театра, Хилари заявила, что ей пора домой, и он, энергично работая локтями, стал проталкиваться сквозь толпу вечерних туалетов и военных мундиров к подъемному механизму, доставлявшему пассажиров на эстакаду пригородного поезда. Пока они сидели в душном помещении театра, пошел дождь, и воздух стал чуть свежее и чище. С железнодорожной эстакады на них летели маслянистые дождевые капли, и женщина продолжила ранее начатую тему разговора. Дождь миссис Ворхун не мешал.

– Помнишь высказывание Виттгенбагера о том, что интеллект – это, по всей видимости, не что иное, как инстинктивное стремление человека в космос.

– Да, я думал над этим, – ответил он, продолжая прокладывать дорогу локтями.

– Тебе не кажется, что я просто подчинюсь инстинкту, если соглашусь лететь на «Ганзасе»?

Он посмотрел на нее. Она стояла перед ним, высокая, стройная, сквозь стекла маски были видны ее большие яркие глаза.

– Что с тобой сегодня, Хилари? Что ты хочешь от меня услышать?

– Ну, к примеру, ты бы мог мне сказать, для чего мне надобно лететь в космос. То ли я это делаю для того, чтобы оторваться от земной колыбели, проверить свой характер на прочность и достичь совершенства, то ли просто бегу от своего неудачного брака, вместо того чтобы попытаться его спасти?

Какой-то мужчина, стоявший неподалеку, услышал ее последние слова и взглянул на них с интересом.

– Я не очень хорошо тебя знаю, чтобы решиться дать ответ на такой вопрос, – сказал он.

– Никто меня не знает, – отрешенно сказала она со странноватой улыбкой.

Вскоре они добрались до дверей подъемника. На прощание коснувшись его руки, она вошла внутрь.

Двери захлопнулись, капсула подъемника поползла вверх. Пазтор проследил, как его огни достигли эстакады монорельсовой дороги и остановились там. Капля дождя попала ему прямо в глаз. Он развернулся и медленно побрел домой по быстро пустеющей улице.

У себя в квартире, расположенной над сооружениями Экзозоопарка, он, предаваясь размышлениям, медленно ходил из угла в угол. После, убрав со стола остатки ужина и бросив одноразовую посуду в утилизатор, безразлично наблюдал за тем, как она исчезает в языках пламени. Закончив с уборкой, он вновь принялся мерить шагами комнату.

Конечно, в том, что наплела Хилари, есть небольшое разумное зерно, хотя еще несколько часов назад он воспринимал это лишь как плод ее воспаленного воображения.

Может, для неразумного человечества очистительная правда, которую оно постоянно ищет, то же самое, что грубая трава для собаки, вызывающая у нее спасительную рвоту? Верен ли афоризм, который слишком часто он повторял, будто бы цивилизация определяется расстоянием между человеком и его испражнениями?

Пожалуй, ближе к истине находится утверждение, что цивилизация – первичное определение культуры – предполагает потребность в уединении. Удалившись однажды от суматохи общего хаоса, человек выдумал комнаты, за стенами которых и проходит большая часть его практической деятельности.

Размышление возникло из самой простой абстракции, высокое искусство – из народных промыслов, любовь – из секса, индивидуализм – из коллективного сознания.

Но вот нужны ли эти стены, когда ты находишься в соприкосновении с другой культурой? Сейчас, когда они вплотную столкнулись с этими гуманоидами, может, одной из непреодолимых трудностей и является то, что они вряд ли осознают, насколько сильное влияние на них оказывают стереотипы их общества, их культуры?

Пазтор подумал, что он совсем недурно поставил задачу, и, черт побери, он сейчас сам попробует ее решить.

На лифте он спустился на первый этаж. Экзозоопарк был окутан темнотой, лишь одновременно пронзительное и низкое кудахтанье камнегрыза в блоке Верхний-Г иногда сотрясало эту темноту.

Человек, сам стремясь к культуре, становится ее пленником, стремится держать вместе с собой в неволе и других животных тварей…

Когда он вошел и включил неяркий свет, оба гуманоида, по-видимому, спали. Прошмыгнула одна из ящериц и спряталась в складке на теле риномэна, но тот даже не пошевелился.

Пазтор открыл боковую дверь и вошел внутрь клетки. Отодвинув ограждение, он подошел к своим пленникам. Те открыли свои глаза, смотря на Пазтора с выражением бесконечной усталости и скуки.

– Не беспокойтесь, ребята. Извините, что потревожил вас, но одна дама, которая больно близко к сердцу принимает ваши проблемы, невольно подсказала мне, каким еще образом можно попытаться решить нашу задачу.

Смотрите, ребята, это моя попытка наладить с вами дружеский контакт. Видит Бог, я искренне этого желаю.

Спустив брюки и присев на корточки, директор Экзозоопарка испражнился прямо на пластиковый пол.