Текст книги "Город Солнца"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Слуга ехал впереди, в тов ремя как лучники сгрудились вокруг меня, словно почётный караул. Я не счёл такое построение слишком удачным и попытался поравняться с темнокожим человеком, чтобы можно было вести беседу. Мой скакун достаточно охотно отозвался на понукания, но Слуга – не слишком явно проявляя это – старался держаться на некотором расстоянии. Я настаивал до тех пор, пока ему не пришлось бы проявить со всей очевидностью, что он умышленно старается избегать моего общества, и он сдался.

– Это хорошая земля, – сказал я. – Большинство колоний расширились бы, чтобы занять её – люди улетают с Земли, жаждая простора, места для экспансии. Почему вы остаётесь скученно в городе, обрабатывая лишь столько земли, чтобы она могла прокормить вас?

– Мы все – одна Нация, – ответил он. – Мы живём вместе.

– Оставаясь в одном месте, вы становитесь уязвимы для несчастья, – настаивал я. – Одна суровая зима – один неурожай – любое несчастье причинит вам серьёзные неприятности.

– У нас есть достаточно для наших нужд, – сказал он. – В море всегда пищи в избытке.

– А что происходит, когда ваше население увеличивается? – Спросил я. – Вы продолжаете сроить новые стены города и расширять кольцо обрабатываемых земель вокруг него? Вы не миожете делать это вечно.

– Сам решит, что делать, – заверил он меня.

У меня не было сомнений на этот счёт. Он решит ограничить население, тем или иным способом. Или он решит, что должен быть построен ещё один город, и ещё, и ещё…

Но его это не интересовало. Он знал только, что если возникнет вопрос, на него найдётся ответ. Я не мог понять такое отсуствие интереса к возможному будущему. Что могло им двигать, если не предвидение того или иного рода? Но его жизнь не обещала ему никаких наград, которые были бы мне понятны, у него была своя роль, и он скурпулёзно исполнял её. Меня подмывало спросить его, каковы его желания, каковы цели его жизни, но мне был известен ответ, который я бы получил. Невозмутимый взгляд, оскорбительный в своей демонстрации отсуствия взаимопонимания.

Один из нас – сумасшедший, подумал я, и мне хотелось быть уверенным, что это – не я.

Самое старое возражение против утопических проектов заключается в том, что они никому не предоставляют побудительных мотивов к работе. Никто не зависит от своих собственных усилий, а только от усилий всей коммуны в целом. Никто ничего не делает для себя, а только для всей коммуны. Циники говорят, что Утопия не может работать. Я был согласен с ними. Муравьи и пчёлы могут осуществлять это, но их коммуны обладают единым разумом – коллективным самосознанием роя.

Многое из того, что мы видели здесь на Аркадии, наводило на мысль, чтолюди достигли аналогичной степени коллективного самосознания – их город и их жизнь очень походили на жизнь роя. Но было трудно понять, как объединение с паразитом повлияло на них – или для них таким образом. Даже, если содружество было наибольшим благом в мире… даже, если паразитические клетки, маскируясь под клетки мозга, снабдили мозг хозяина новыми потенциальными возможностями и новыми силами… это было трудно понять. Если только они не были наделены чрезвычайными телепатическими способностями. Я задержался на этой возможности. Они не могли читать наши мысли – это точно. И Мариэль не могла читать их. Я не верил и в то, что они могли читать мысли друг друга. И всё же, они обладали этим исключительно сильным ощущением социального единства, необычно сильного слияния не каждого с каждым, но каждого со всеми.

И все они знали, что Бог существует. Они знали это, без каких-либо вопросов. Не могло ли это знание, задумался я, иметь своим источником то же чувство взаимного слияния?

– Что происходит, – спросил я его, – с людьми, которые умирают?

Его лицо несколько раслабилось, пока длилось молчание. Теперь же я увидел как его мышцы неожиданно напряглись. Его лицо окаменело. Я понял, что приблизился к области, которую Сам определил, как запретную – знание, которое от нас должно было скрываться до тех пор, пока мы не согласимся на надлежащий способ понимания.

– Их тела уничтожаются, – сказал он.

– В газовых печах? – Спросил я. – Вместе с навозом и морскими водорослями?

– Да, – ответил он.

Это не казалось дающим слишком много. Это было логичным… быть может, несмного слишком логичным. Но это не было ключевым вопросом. Что я действительно хотел знать, так это…

– А что происходит с компаньоном?

Его лицо уже приобрело каменное выражение, и теперь на нём не дрогнул ни одни мускул.

– Компаньон не умирает, – сказал он. Это было достаточно верно. Коммуны никогда не умирают. Отдельные клетки умирают, но их смерть не пробивает бреши, как это случается при удалении клеток из сложно устроенных организмов.

– Так что же происходит с ним? Он вытаскивает свои корни и ждёт, пока его пересадят новому хозяину?

– Я не могу ответить на этот вопрос, – ответил он. По крайней мере, это было откровенное заявление. Здесь начинался барьер. Здесь находились секреты, которые скрывались от нас в течение двадцати-дневной ознакомительной игры.

– А как насчёт души мёртвого человека? – Продолжил я. – Она попадает на небеса посредством генерации газа? Она отлетает от покойника, чтобы встретитья с его создателем?

Сарказм, конечно, пропал даром – так же, как и некоторый вызов.

– Душа, – ответил он, – не меняется со смертью. Она такова, какой была всегда, в Самом и исходит от Самого.

Здесь, снова, был явный менталитет роя. Индивидуальность – это всего лишь часть целого. На жизнь и разум целого не оказывает никакого влияния смерть индивидуума. Индивидуум был частью целого, но умерев, он становится ничем, а целое остаётся тем же самым. Зачем им относится с почтением к своим мёртвым? что я делаю с клочками состриженных волос или кусочками ногтей? Какое мне дело доклеток кожи, которые отмирают каждый день? Они были частью меня, но больше ими не являются. Я же не изменился. Но эти клетки никогда не обладали каким-либо собственным существованием. Если бы я был образованием основанным на базе общественных псевдо-организмов, думал бы ли я так же? И если бы я был частью человеческого общества, которое каким-то образом обладало ментальностью общественных псевдо-организмов, мог бы я тогда думать о собственой жизни в тех же понятиях, что я думаю о жизни этих кусочках ногтей или клетках кожи?

Возможно.

Но я всё ещё не мог до конца осознать, что могло происходить здесь… какого рода отношения существовали между аркадийцами и их паразитами. Этомогло быть замечательное содружество, когда чёрные клетки дают всевозможные преимущества в обмен на жизненные соки, которые они получают от своих хозяев – лучший контроль над телом и разумом, возможно, защиту от болезней, если защитные ресурсы паразита прибавляются ресурсам тела хозяина.

С другой стороны, это мог быть полный контроль хищника над жертвой – все те же преимущества, но действующие исключительно в интересах побегов и их совершенно гипотетических независимых личностей, родившихся в присвоенных мозговых клетках.

Такие личности, если они существовали, имели бы некоторые существенные преимущества перед их первоначальным вариантом. Изменчивость. И свободу от морали. И единственным ограничением их потенциальных возможностей и разума было бы то, на сколько большими они смогли бы вырасти. Сколько вещесва чёрного паразита мог содержать каждый человек? Какого рода дополнительную биомассу мог прокормить человеческий апетит в дополнение к своей собственной. Я снова подумал о Земле. Я видел некоторых с очень большим апетитом – и видел людей таскавших на себе просто поразительные излишки биомассы – даже с угрозой для своего собственного здоровья.

Даже, если всё это так, подумал я, то могло быть и хуже. Предположим, что нечто подобное развилось на Флоре, где всё вырастает до гигантских размеров…

Холмы на западном берегу реки, по мере нашего продвижения, отступали к горизонту, и вскоре слева от нас раскинулась огромная плоская равнина. На дальнем берегу мы по-прежнему могли видеть вересковые пустоши вдоль долины реки, но небо было серым и затянутым тучами, и вершины холмов размывались клубящимися облаками.

Растительность была странно пятнистой, тёмные и светлые оттенки зелёного контрастировали друг с другом, образуя своего рода мозаику. Там где имелись деревья, они по большей части имели тенденцию расти небольшими группками – были одна или две небольшие рощи, но ни одного леса. Мы пересекли несколько маленьких ручейков и потоков, несших воду от дальних притоков речного бассейна. Сама же река в этом месте была широкой и медленно текла своим руслом.

Пока мы оставались вблизи речного берега, мы видели в избытке проявлений дикой природы. Я видел несколько стад крупных травоядных некоторые принадлежали к тому же виду, что и наши животные. Мы проехали мимо одного из стад, пришедших к реке на водопой. Они не выказали никаких признаков страха. Я с интересом отметил, что только около половины животных имели заметную поросль под косматой шерстью. Было возможно, что некоторые животные были инфицированны та, что это было не заметно, но я проехал достаточно близко от двух из них, чтобы удостовериться, что никакие чёрные линии не скрываются под их шерстью.

Степь была обильно изрыта норами, приндлежавшими мелким млекопитающим, и мы часто видели группы этих животных, питающихся в зарослях высоких растений, встав на задние ноги и балансируя хвостами, чтобы дотянуться до растущих побегов. Эти животные были так распространены, что они должны были быть основной силой, поддерживающей экологическое равновесие в долине реки, не давая слишком разрастаться кустарникам и деревьям, чтобы те смогли образовывать леса.

Дважды я видел хищников, напавших на группы в то время как те питались, оба раза успешно – но эти хищники были такими же маленькими, как и их жертвы: длинные, вытянутые зверьки, похожие на ласок. Не было никого, похожего на волка – или даже на лису.

Не было никаких очевидных признаков того, что люди когда-либо проходили этой дорогой. Я решил, что экспедиции за металлом и пластиком с кораблей должны были быть редки, а ничто другое не могло привлечь людей города сюда. Камень, который они использовали в городе, добывался в карьерах и откосов обрывов вджоль морского побережья, а также в холмах к северо-востоку от города в дальнем конце речной долины. Затем камень доставлялся вдоль побережья и вверх по реке баржами.

Когда в наше поле зрения попало ещё одно стадо яко-оленей, я снова подъехал к Слуге и сказал: – Если бы сейчас появились волки и напали на стадо, что бы вы стали делать?

– Лучники убили бы волков, – ответил он.

– А если бы стая начала убегать – стали бы вы преследовать их?

– Нет.

– Почему? Ведь они просто вернулись бы, как только бы вы уехали, или напали бы на другое стадо. Вы не можете навсегда лишить их добычи.

– Мы неможем предотвратить каждый акт убийства, происходящий в природе, – невозмутимо сказал он. – Если мы находимся рядом, тогда правильно, если мы вмешаемся. Но мы не можем систематически уничтожать хищные виды.

– Пока, – сказал я.

На этот раз он ничего не ответил.

Я продолжил за него.

– Может настать время, когда у вас появятся и возможности и время… может не для того, чтобы освободить весь мир от хищников, но, по крайней мере, развести массу стадов на этих землях. Разве это не причина, чтобы вам расшириться в эту сторону?

– Это, – заявил он, – решать Самому.

– Но это не противоречило бы принципам Самого – устроить подобный погром, не так ли? Если бы это было возможно – ограничить численность хищников, привести их виды к полному вымиранию – вы бы сделали это, ведь так?

– Они хищники, – прозвучал ответ.

Он не обладал духом истинного консерватора. Его представление о морали – морали Самого – не распространялось на хищников. Мне подумалось, знал ли он, что когда представлялась возможность, я и сам бывал отчасти хищником. Я заподозрил, что знал – эти люди не забыли то, что их предки знали на Земле, а просто упрятали в глубь своего мозга, а кое-что отбросили, считая это мусором. Но я, по крайней мере, являлся исправимым хищником. Если бы пришлось, я мог существовать на растительной диете плюс рыбе, совсем как они.

– Некоторые из этих животных не имеют компаньонов, – заметилд я. – Они что – обладают иммунитетом? Или существует своего рода ограничение на распространение паразита в природе?

Я не слишком многого ждал от ответа на этот вопрос. Я понимал, что он не собирался мне говорить ничего, что мог знать об иммунитете. Но то, что он сказал, было очень странным.

– Ничто здесь не устроенно Самим.

Мне пришлось осмыслить сказанное в течение нескольких секунд, и он попытался увеличить дистанцию между нами, понуждая своё жэивотное свернуть левее. Я повернул своё в ту же сторону.

– Вы говорите, что даже зараженные паразитом животные здесь чем-то отличаются от этих одомашненных? – Спросил я. – Вы хотитие сказать, что вы причисляете и животных к своей Нации Самого?

– Мы являемся одной Нацией, – ответил он. Это было не совсем однозначное да, но это не было и однозначным нет. И конечно, если я ошибся, подошло бы однозначное нет.

Право голоса у быков, – подумал я. – А почему бы, чёрт побери, и нет? Они ведь таскают плуги и телеги.

Но быки были тупыми. Если бык плюс компаньон и прибавляли что-то полу-разумное, дополнительный вклад мог исходить только от чёрной поросли. Но каким образом? Если дикие быки, которых мы видели здесь, с паразитами или без, были исключены из этого сообщества, то чем отличались домашние?

Люди-хозяева умирают, – подумал я. – А поросль – нет.

Я глянул вниз на шею своего рысака, подумав, что сетка чёрных линий могла когда-то быть дядюшкой Гарри Слуги. Или, если уж быть совершенно точным, компаньоном дядюшки Гарри. Если это было так, то он потерял поразительно много в весе… если только внутренняя часть поросли на быках не была значительно более обширной, чем аналогичная часть человеческих паразитов…

Это были домыслы чистейшей воды. Здесь вообще было так много домыслов. Если бы только крохотная их часть угодила в точку, возможно мы смогли бы отделить правду от закрывающей её пелены иллюзий, и тогда концы сошлись бы с концами. Всего лишь один дополнительный фактор… один из тех, что люди Города Солнца были так решительно настроены скрывать от нас до того дня, когда они смогли бы предложить нам понимание… До того дня, когда понимание могло бы прийти слишком поздно, если наши страхи были хотя бы на половину оправданы.

Слуга снова отъехал в сторону.

Заморосил мягкий дождик. Он не огорчил меня – я был одет подходящим образом. Но он, похоже, также не огорчал ни Слугу, ни нашу охрану. Обнажённые лучники, похоже, были достаточно привычны к ветру и воде. Было ли это так благодаря тому, что паразит улучшил их терморегуляцию, или же они просто были выносливыми, нелзя было определить с уверенностью. Капли дождя, падающие на стекло костюма, ухудшали обзор, и я смахивал их рукой. Немного воды попало на фильтр, и я попытался попить. Мне пришлось сделать достаточно много сосательных движений, чтобы получить весьма скромное вознаграждение за свои хлопоты.

Что, казалось, символизировало наше настоящее положение, если смотреть с точки зрения взаимопонимания с колонией Аркадии.

Глава 9

По мере того, как день истекал, местность, казалось, становилась всё более дикой. Дождь так и не превратился в настоящий ливень, но он не прекращался; тучи, с которых он проливался, казалось спускались к земле по мере того, как невидимое солнце садилось к западной кромке горизонта. Моя почётная охрана скакала рядом столь стойко и не жалуясь, что я чувствовал себя виноватым перед ними за то, что вытащил их в дорогу в такой день. Но мне нечего было сказать им, и я коротал часы, вглядываясь вперёд, в надежде, что ободранный корпус корабля мог всё же обеспечить какое-то укрытие.

Мы джобрались до цели своего путешествия за несколько часов до темноты. Осталось не слишком много от того, что когда-то было гигантской машиной – могучим космическим судном. Оно было построено на луне, а затем запущено на орбиту Земли (гравитация не играла существенной роли для его двигателей, чего нельзя было сказать про сопротивление воздуха – оно было построено, чтобы только однажды пройти сквозь атмосферу – при посадке). Его внешняя обшивка и большая часть головной части были разодраны и использованы – всё это были полезный материал. Всё, что можно, было оторванно или отрезанно. То, что осталось – было металлом, котрый невозможно было снять – основной шпангоут корабля и большая часть двигателя, плюс множество обломков, оставшихся после предыдущих рейдов. Земля была усыпана осколками силикона и обрывками пластика, слишком маленькими, чтобы их можно было как-то использовать.

Мы укрылись под двигателем, там где имелся навес из какого-то структурного материала – больше похожий на выступ, чем на крышу, но всё же достаточный, чтобы спрятаться от дождя. Двое лучников вышли наружу в серую мглу – набрать дров, как торжественно информировал меня Слуга.

– Они будут слишком сырыми, чтобы гореть, – сказал я ему.

Он не снизошёл до ответа. Он принялся рыться во внутренностях закрывавшего нас от дождя двигателя, а остальные лучники стали обследовать другие углы и закоулки укрытия и натаскали внушительную кучу сухих листьев, веточек, коры и тому подобного, не достаточно сухого, но и не совсем мокрого. Один из лучников запустил руку в свой колчан, где держал стрелы, и извлёк какое-то воско-подобное вещество. Он сжал его пальцами и выдавил немного на ворох дров, положив остаток блока обратно в колчан. Затем при помощи огнива он поджёг воск. Тот вспыхнул, поджёг кучку хвороста, и вскоре тот горел достаточно ярко для сырого дерева, так что можно было подкладывать дрова, не рискуя задавить пламя, костёр требовал постоянного внимания, но он был закрыт от дождя.

– Я не думал, что ваши люди так сильно беспокоятся о тепле, сказал я.

– Ночь будет холодной, – любезно сказал темнокожий человек. Костёр поможет нам остаться сухими. И он отпугнёт хищников. У тебя остаётся ещё час до наступления темноты. Это то, что ты хотел увидеть. Осматривай.

Я понял намёк. Я в любом случае оставался сухим. И я пришёл сюда, чтобы посмотреть то, что стоило внимания. Почему-то, во время дождя это не казалось хорошей идеей. Что могли мне сказать развороченные останки старого космического корабля?

В переплетении железных конструкций виднелись птичьи гнёзда. Земля была испещрена множеством следов, что наводило на мысль о том, что наше прибытие потревожило достаточное число мелких млекопитающих. Я принялся всё внимательно осматривать, в поисках чего-либо, что могло бы дать дать какое-нибудь представление о годах, в течение которых корабль был ободран – кусок неповреждённого пластика с какими-нибудь записями… хотя бы метку на опорах. По мере того, как я осматривал всё и ничего не находил, на всё больше начинал чувствовать себя одураченным. Но я должен был продолжать искать хотя бы косвенное свидетельство, которое могло бы прояснить то, что я пытался установить: действительно ли люди в городе были единственными людьми, живущими на Аркадии. Если здесь были и другие люди – люди без компаньонов в виде чёрной паутины – они также должны были приезжать сюда, чтобы взять с корабля то, что могли.

Я предпочитал думать, что они могли существовать. Как только я утпром увидел стада, в которых зараженные животные соседствовали с незараженными, во мне – напрасно ли, нет ли – проснулась надежда. Но я нуждался в чем-нибудь ещё, что могло превратить эту надежду в реальную возможность. Мне нужен был какой-нибудь знак. Я не знал точно, какого рода знак искал, но бы проклял себя, если бы проворонил его из-за халатного осмотра.

Но спустилась ночь, а у меня по-прежнему ничего не было.

Я вернулся под навес к костру, роняя со своей пластиковой оболочки целые ручейки дождевой воды.

– Ты ничего не нашёл, – сказал Слуга.

– Да, ничего, – признал я.

– Мы отправимся обратно утром.

Я одарил его хмурым взглядом, но он не оценил этого. Ему были безразличны все внешние проявления.

– Утром посмотрим, – ответил я.

Он не спросил меня, что я ищу. Возможно, он считал, что знает. А может, он думал, что я сам не знаю.

Они привезли с собой еду, в сумках, переброшенных через крупы быков. Я захватил свой собственный паёк, надлежащим образом простерилизованный и разжиженный – в сосудах, похожих на большие тюбики зубной пасты. Они приготовили свой чай, используя дождевую воду, и предложили мне кружку. Я принял её, только для того, чтобы не обосабливаться. У них не было спальных мешков, и когда пришло время они удовлетворились тем, что растянулись на земле в том виде, в каком были – лучники нагими, а Слуга – в своей серебристой тунике. Я же завернулся в свой спальный мешок.

Сперва я не мог заснуть и прислушивался к ночным звукам. Слышны были крики какой-то птицы – приятные, трепещущие ноты и периодический ухающий вскрик, который тут же напомнил мне сову. Я слышал также и отдалённый лающий звук, повторявшийся снова и снова несколкими голосами, который мог принадлежать охотящимся волкам, а может и нет.

В течение ночи дождь временами переставал. Я с удовлетворением одумал о том, что местные сутки были на целых сорок минут короче стандартных, и что ночь, следовательно, также будет несколько короче. Это было впервые, когда я добром помянул местное время, которое, казалось, было в заговоре против нас. Двадцать раз по сорок минут это составляло более тринадцати часов… на тринадцать часов меньше времени, чтобы успеть что-то сделать до того, как мы окажемся перед необходимостью принять окончательное решение и приступить ко второй фазе операции.

Лёжа в темноте, в некотором отдалении от красноватого отблеска костра, я не мог отогнать от себя мысль, что Слуге и его людям представлялась замечательная возможность сыграть свою игру. Я был один, и некоторое время меня никто не будет ждать обратно. Было легко справиться со мной, открыть костюм, ввести туда инфицирующий материал…

Но что затем? Увезти меня займёт время. Они никогда не смогли бы использовать меня для того, чтобы доставить эту штуку на корабль… не превратив меня в автомат полностью послушный воле чёрной поросли – или их замечательного Самого. А чтобы проделать это, им пришлось бы потрудиться, пока мох пророс бы на всём моём теле.

Это были глупые мысли – своего рода полуосмысленные идеи, которые всегда проявляются на грани бодрствования и сна. Им не хватало здравого смысла, но я никак не мог избавиться от них.

Постепенно, однако, они покинули меня, и я заснул.

Я проснулся с первыми яркими лучами солнца.

Кочстёр уже не горел, но кучка золы продолжала дымиться. Один из лучников сидел перед ним на корточках, вглядываясь вдаль сквозь дым. Остальные спали – или, во всяком случае, оставались неподвижны.

Теперь небо было ясным, только с несколькими белыми облачками, гонимыми лёгким ветерком.

Когда я подошёл, лучник поднял взгляд, без какого-либо явного интереса.

– Ночью ничего не произошло? – Спросил я.

– Приходил волк, – сказал он лаконично. – Разведчик стаи. Он ушёл.

– Ты не стрелял в него?

– Я его не видел. Только чувствовал запах.

– Он вернётся?

– Не знаю.

Я оглядел равнину. Вокруг виднелся огромный участок травянистой местности со множеством кустов и выступающими из них группками искривлённых деревьев. Равнина выглядела пустынной, если не считать маленьких птичек в ветвях и высоко в небе.

Дежурный уже поднимался.

Я достал ещё один тюбик бесвкусной, но питательной массы и начал выдавливать его сквозь фильтр. Одновременно я неторопливо шагал вдоль корабля, в основном видя то же, что и на кануне вечером, но имея возможность лучше всё это рассмотреть. Я зажмурился и постарался сосредоточиться на своих ощущениях. Когда я вернулся к костру, все уже встали, и Слуга раздувал костёр, чтобы вскипятить ещё чаю. Я прошёл мимо, настроившись на дальнейшее исследование. Там и сям я останавливался, чтобы разобраться в обломках, разбросаных по земле бесполезных останках разгромленных механизмов. В обломках не было недостатка, но большая их часть представила бы интерес только при археологических раскопках через тысячу лет. Тогда можно было бы с успехом прибегнуть к старому доброму исследованию каждого нарисованого кружочка с помощью микроскопа. Мне же требовались факты несколько более свежие. Наконечники стрел, которые были бы не из города… инструменты сделанные из больших костей, которые могли попасть сюда только от животных вроде быков…

Но я зря тратил время. Я совершил путешествие в пустую.

– Ладно, – в конце концов сказал я Слуге. – Отправляемся домой.

Мы сели верхом и отправились в долгий обратный путь. Мои ноги были стёрты и мы не успели отъехать далеко, как я ощутил ноющую боль. Слуга, как и днём раньше, подогнал своё животное, чтобы держаться впереди, а когда я попытался поравняться с ним, он отъехал в сторону. Мысленно проклиная его, я погнал своё животное следом, пытаясь подъехать ближе.

Животное, как всегда, послушно отозвалось на давление моих рук и ног, но внезапно остановилось на полу-шаге.

Меня выбросило вперёд. Не имея ни седла, ни стремян, моё положение и без внезапной остановки было достаточно неустойчивым. Головой вперёд я совершил ввпечатляющий кувырок через голову быка. Кончик одного из закрученых рогов зацепил мою ногу ниже колена, и я почвствоавл, как и пластик костюма, и материя моих брюк распоролись. В полёте я слегка изогнулся и приземлился на левое плечо, прекувыркнувшись, чтобы не сломать шею или спину. Падение сильно оглушило меня. Бык тоже рухнул на землю всей своей массой, но он перевернулся в другую сторону и потому не навалился на меня – если бы это случилось, или если бы он ударил меня одним из копыт, я мог бы быть серьёзно ранен. А так – я отделался синяками и длинным порезом на ноге, который немного кровоточил, но был не достаточно глубоким, чтобы причинить какие-либо серьёзные неприятности. Со мной всё было в порядке… чего нельзя было сказать о быке.

Я сел, чувствуя себя оглушённым, и увидел, что животное пытается подняться. Его правая передняя нога была сломана – кость должно быть была перебита полностью. Нога довольно болезненно болталась на связках. Несчастное создание попало ногой в одну из множества нор, покрывавших степь, когда я пытался подогнать его, чтобы оно приблизилось к скакуну Слуги.

Я потряс гловой, пытаясь её прояснить. Затем поднял взгляд. Слуга уже спешился и быстро приблизился к упавшему животному. Бык расслабился и престал делать попытки подняться. Он снова лёг, пока Слуга осматривал сломанную ногу. Лучники, по-прежнему верхом, образовали вокруг нас кольцо.

Темнокожий человек повернулся, чтобы бросить на меня тяжёлый взгляд, и на этот раз на его лице было выражение… выражение немой ярости. Я всё ещё был оглушён и растерян. Но очень скоро пришёл в себя, когда увидел, что один из лучников накладывал стрелу на свой лук… и целился точно мне между глаз.

– Погоди минутку, – сказал я быстро. – Это была не моя вина! Это был несчастный случай!

Лучник замер. Но не потому, что я что-то говорил. Он колебался… ожидая решения. Я не видел, как он собирался получить его. Сам находился на растоянии целого дня пути.

Наконец-то, – подумал я, – я стал свидетелем чего-то спонтанного. Решения принимаемого по собственной воле.

Мне оставалось только желать, чтобы я не стал жертвой этого решения.

Слуга посмотрел на меня долгим тяжёлым взглядом – на моё лицо, на разорванный пластик, закрывавший ногу, на кровь, стекающую по штанине. Затем он посмотрел на животное. Ему потребовалось много, много времени, чтобы прийти к решению. Затем он просто гляднул на лучника и покачал головой.

Я осознал, что затаиваю дыхание, и с облегчением вздохнул.

– Это был несчастный случай, – сказал я снова. – Это могло случиться с любым из нас.

Слуга пронзил меня взглядом, который был почти прожигающим. Наконец-то я добился от него реакции, хотя это и была реакция, которую я не мог понять прямо сейчас. Бык должен был погибнуть, конечно сломанная нога делала это неизбежным. Но почему несчастье с животным вызвало такую бурю гнева в такой невозмутимой личности?

– Я сожалею, – сказал я. Я чувствовал себя обязанным сказать что-нибудь.

Слуга гладил шею раненного животного, котрое теперь было довольно спокойным. Его реакция на шок и боль была приглушенна… вероятно паразитом.

Я вспомнил, что Слуга утверждал, что они рассматривают животных, как часть Нации вместе с людьми. Не была ли эта вспышка гнева… как если бы я послужил причиной смерти его брата?

Внезапно до меня дошло, что нужно присмотреться к тому, что должно было произойти дальше. Я следил за тем, как рука Слуги замедла своё ласковое движение над шкурой, там, где находилась чёрная сетка. Лучники спешились и устроили своих животных, будто нас ожидал дительный отдых. Слуга опустился на колени, устраиваясь так, чтобы ему было удобно, и положил и вторую руку на шею животного.

Затем я увидел, что чёрные линии на его руке пришли в движение.

Они словно удлинялись или вытягивались. Кончики ворсинок, которые были такими же длинными, как сами пальцы, приподнялись над кожей и начали извиваться, словно черви, очень медленно… пока не проложили себе путь среди шерсти животного, куда они погрузились, словно ища что-то.

Затем я понял, каким глупцом я был – какими глупцами были мы все – не догадавшись о том, что должно было быть очевидным, не поняв до конца ситуации, существовавшей в Городе Солнца. Я понял, что Сам решил постараться скрыть от нас до тех пор, пока один из нас не смог бы решиться испытать это на себе. И понял, почему едва не был застрелен… не из-за смерти животного, а потому, что должен был стать свидетелем чего-то такого, что помогло бы мне понять людей города гораздо больше, чем до этого… и что пропорционально увеличило бы мои страхи.