Текст книги "Город Солнца"

Автор книги: Брайан Майкл Стэблфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 7

Мы не видели и не слышали, как слуги вернулись в пирамиду, но когда мы снова спустились по лестнице, восьмеро из них ожидало в огромноми зале. Эго тоже был там. Настало время официальной речи.

Ожидая, пока он начнёт говорить, я ощущал комок в горле.

Это ощущение быстро рассеялось, и я ощутил облегчение, неожиданное, если учитывать степень предыдущей напряжённости, ещё до того, как он добрался до середины. Однако, оно вернулось до того, как он закончил.

– Было решено, – сказал он, – что вы можете остаться здесь. Мы считаем, что это хорошо, что вы изучите нас и попытаетесь понять наш образ жизни. Мы сомневаемся, что вы можете предложить нам какую-либо помощь, но если мы обнаружим какую-либо почву для сотрудничества, тогда мы с удовольствием примем вашу помощь.

– Имеются однако определённые условия, которыми мы должны дополнить данное решение. Мы чувствуем, что и для Нации, и для вас жизненно важно, чтобы ваше понимание того, что происходило и происходит на Аркадии, было бы полным и точным. Мы предлагаем вам двадцать дней для предварительного ознакомления, но за это время вы не должны причинять какой-либо вред любому животному, которое сопровождается чёрным компаньоном, которого вы ошибочно называете паразитом. Вы также не должны проводить никаких экспериментов на каких-либо клетках этого компаньона.

– По истечению двадцати дней один из вас должен сам – или сама добровольно принять компаньона. Только на личном опыте возможно истинное понимание. Объединение с ним должно быть только временным, если таково будет ваше желание. Таково решение Самого. Вы согласны?

Я почувствовал, что слегка задыхаюсь, но Натан даже не стал колебаться. – Мы также являемся частью коллективной воли, – сказал он. – Мы трое не можем решить здесь и сейчас. Мы должны вернуться на корабль, чтобы обсудить всё с остальными.

– Слуга проводит вас, – сказал Эго с полным спокойствием. – Когда мы можем ожидать вашего решения.

– Сегодня вечером, – уверенно ответил Натан.

Когда мы двинулись, я немного отстал, но садясь верхом – на этот раз каждый на своё животное – в том же месте, где спешились прошлой ночью, я начал переосмыслевать ситуацию. Нам была предоставлена возможность бежать, если бы мы захотели. Мы могли привести своё поспешное заключение на Землю. Но нам также предоставлялась возможность остаться, имея двадцать свободных дней перед тем, как нас схарчат. Если они готовились предложить нам верёвку по-длинее, могли ли они быть чудовищами, которых забавляли наши страхи? Или они просто пытались предоставить нам возможность повесится самим?

Мы спусткались с холма при раннем утреннем движении. Людей было едва ли больше, чем предыдущим вечером, но теперь было дневное освещение, и белые и жёлтые туники казались очень яркими. Впереди и позади нас было больше запряжённых быками повозок, некоторые были пусты, но некоторые везли группы рабочих с сельскохозяйственными инструментами. Инструменты по большей части были деревянными – только некоторые имели металлические лезвия и зубья.

То ли потому, что мы спускались с холма, то ли потому, что животные непроизвольно шагали бытрее, но у нас не заняло много времени выбраться из города. Я извлёк не слишком много нового, разглядывая удивительные стены, поскольку оглядывался через плечо, чтобы рассмотреть пиктограммы, проезжая через каждые ворота накануне.

Сразу за городом быки были переведены на шаг, который должно быть был их вариантом рыси, и мы стали покрывать расстояние значительно быстрее, чем до этого. Но даже теперь я не сомневался, чтоживотные могли бы бежать значительнобыстрее, если бы их подогнали. На меня произвело впечатление их сила и готовность к послушанию, но несколько беспокоило то, каким образом это было достигнуто. До какой степени паразит изменил их поведение? И до какой степени «компаньон», едущий на шее моего скакуна взаимодействовал – и возможно управлялся – с другими компаньонами других хозяев? Похоже, что это трудно будет выяснить, если и паразит и его хозяева являлись табу.

Тёмный человек терпеливо сопровождал нас. Он не произносил ни слова, а Натан не пытался задавать ему какие-либо вопросы. Возможно потому, что все его мысли были сосредоточенны на возвращении на корабль и ни начём другом, или потому, что он не мог вести своего скакуна достаточно близко к животному темнокожего человека, чтобы легко было поддерживать беседу.

Когда мы добрались домой, Карен, Конрад и Линда все спали, у них не было наших проблем, если не считать того, что они могли бы быть так любезны, чтобы лишиться сна от беспокойства за нашу судьбу. Мы не стали сразу будить их немедленно, а сперва достали несколько тюбиков с жидкой пищей, чтобы выдавить их сквозь фильтры. Мариэль повезло после внешнего обеззараживания она смогла снять свой костюм и поесть немного настоящей пищи.

Я предоставил Натану всё рассказать остальным. Он изложил всё по пунктам, не слишком утруждая себя коментариями и отступлениями.

Закончил он словами: – Очевидно они не опасаются нас. Они дают нам возможность улететь, не смотря на то, чтодолжны хорошо себе представлять, как эта ситуация видится нам. Они просят возможности объяснить… И я не совсем уверен, относится ли «они» к людям или к штукам, сидящим на их спинах. В любом случае, мы, возможно, предоставим им этот шанс. Нам нужно узнать больше. Мы должны остаться… по крайней мере, на двадцать дней.

– А затем? – Спросил Конрад.

Я огляделся, чтобы посмотреть не станет ли кто-нибудь спорить. Никто не стал.

– Это зависит от того, что мы выясним за это время, – сказал я.

– Ты серьёзно рассматриваешь возможность подвергнуть одного из нас заражению этой штуки? – Спросила Линда.

– А почему нет? – Ответил я. – Мы можем справиться с инфекцией, если потребуется. И их верховный прав. Единственным способом, каким мы, скорее всего, сможем понять, полностью и точно, что здесь произошло, это испытать это.

– Надеюсь, ты вызываешься добровольцем? – Сказал Линда.

– Возможно, – сказал я, не давая себя сбить. – Если ситуация покажется подходящей, возможно я и соглашусь.

– Ты слишком торопишься, Алекс, – вмешался Натан. – Давайте не будем начинать карабкаться по короткой соломинке, пока не предоставится возможность. Нам нужно решить ещё кое-что кроме этого.

– Но мы безусловно остаёмся, – сказал я. – Это уже решено.

– Не то, – возразил он. – Что нам нужно обсудить, так это – как мы можем подступиться к выяснению того, что нас интересует. Говоря прямо, вопрос состоит в следующем: имеем ли мы дело с чужим разумом, манипулирующим человеческими телами, или с человеческим разумом, который был пасивно изменён, или с человеческими разумами, котрые находятся в содружестве с чужим разумом, или что там ещё? Я спрашиваю не то, с кем мы имеем дело… Я спрашиваю, как мы можем выяснить это.

Последовало томительное молчание. Это был, конечно, определяющий вопрос. Как можно отличить марионетку от свободного агента? Как можно отличить пассивную модификацию от активного управления?

– Нам не разрешается анализировать никакой материал паразита? Сказала Линда, задавая вопрос для уточнения.

– Никакого вреда ни одному из хозяев, – добавил я.

– В таком случае, – сказал Конрад, – всё, что мы имеем, это косвенные измерения и задаваемые вопросы. Можем мы использовать что-то вроде энцефалографа, чтобы обнаружить электрическую активность внешней массы паразита?

Я пожал плечами. – Предположим, что это является псевдо-нервной тканью… и обладает электрической активностью. Это не скажет нам, является ли оно независимым.

– В такоми случае, – сказал Конрад, в свою очередь пожимая плечами, – нам остаётся только предполагать… если только мы не приготовимся поверить в то, что они нам скажут.

– Должен быть какой-нибудь способ, – сказал Натан.

Мне думалось с трудом. Не было никакой начальной зацепки.

– Не имея возможности вести прямые эксперименты… – начал я колеблясь, – … думаю в этом случае Конрад прав. Мы должны прибегнуть к вопросам-ответам. И наш детектор лжи, на данный момент, похоже так же беспомощен, как и мы сами.

– Быть может, их уступки не так уж и существенны, – сказал Конрад. – Они дают время нам… но они дают время и себе. Они знают, что мы останемся на двадцать дней – и это могло бы дать им двадцать дней на разработку метода проникновения на корабль, если в этом заключается их цель.

Натан нахмурился, пытаясь сосредоточиться на хитросплетениях ситуации. – Могло быть, – сказал он, – что предоставление возможности нам троим вернуться сюда, было всего лишь отвлекающим маневром. Если бы они задержали нас, Пит поднял бы корабль – вполне вероятный ход событий – и они не добились бы никакой реальной цели. Таким же образом они дают себе возможность придумать что-нибудь гораздо более подходящее.

Мне не нравилось направление, которое принял разговор. У Натана на уме были одни подозрения. Но в данных обстоятельствах, что ещё оставалось? До тех пор, пока мы не знали, что есть что, и не могли этого выяснить, мы должны были быть настороже от любых неожиданностей. Мы должны были предположить, что худшее было, по крайней мере, возможным, и разрабатывать свою стратегию в соответствии с этим.

– Сколько информации по этому предмету содержится в докладах разведывательного отряда, Алекс? – Спросил Натан. – Предполагая, что ты правильно выбрал возможного кандидата.

– Я уже сказал. Стандартные данные.

– Вот что я имею в виду: достаточно ли там данных, чтобы начали работу по подготовке чего-либо, чтобы атаковать его. Не обязательно вирус… может специфический яд.

Я покачал головой. – Я могу рассказать вам о ядах, котрые разрушат почти любой вид живых тканей, – сказал я. – Но выявить что-нибудь, что атакует только это, не затрагивая живого организма, не возможно. Не забывайте, оно должно обладать генетической специфичностью… Эта растительность может достаточно успешно маскироваться под клетки своих хозяев, чтобы избежать воздействия любых обычных антибиотиков. И раз уж мы обсуждаем этот предмет, то нужно учитывать и ещё одно.

– Что именно?

– Не полагайтесь на нашу способность уничтожить всю эту штуку, даже если она полностью станет на нашем пути. Имея живые образцы для работы и ресурсы нашей лаборатории, я могу найти способ защитить нас. Но для людей из города уже слишком поздно. Даже оставив в стороне психологическую зависимость – хотя в большей или меньшей степени она должна иметь место – является фактом, что паразит, вероятно, в значительной степени проникает внутрь тела. Если мы найдём что-нибудь, что избирательно убивает клетки празита, то однажды эти люди проснулись бы утром и обнаружили, что они переполнены миллионами мёртвых клеток, разносящихся по их организму. Их физиологические ресурсы окажутся недостаточны для выведению их наружу. Продукты распада были бы токсичны – оказались бы ядом для системы хозяина. Единственный способ, каким эти люди могут избавиться от паразита – это если бы паразита можно было бы убедить постепенно убраться самому. Но я не вижу, как бы мы могли это устроить.

– Есть один способ, каким мы можем подступиться к проблеме, быстро произнёс Конрад. – Если мы найдём средство и возможность.

– Какой? – Спросил Натан.

– Мы должны найти агента – новый ген – который не уничтожал бы паразита активно, но создавал иммунитет против начального заражения. Если бы мы смогли связать его с вирусом носителем и распространить среди населения, он бы защитил новорождённых детей от возможности заражекния паразитом.

– Вы сможете сделать это? – спросил Натан, ища у меня подтверждения.

– Мы могли бы оказаться в состоянии, – согласился я. – Если бы у нас было время – неизмеримо больше двадцати дней. И если бы у нас были живые клетки для работы с ними. И если бы нам немного сопутствовала удача. Но прежде, чем встанет какой либо вопрос о нашей возможности осуществить подобный проект, остаётся проблема, как заставить людей сотрудничать, сознательно или безсознательно. Пока они цепляются за свои условия жизни, у нас нет ни одного шанса… и есть, конечно ещё один неизвестный фактор – а именно, ресурсы празита. Мы можем быть генными инженерами, но организмы обладают собственными способами борьбы с трудностями. Если бы каждая из этих чёрных штуковин являлась организмом, тогда другое дело, но это не так. Каждый является колонией миллионов организмов, с временем воспроизводства, которое, вероятно, исчисляется часами. Это довольно внушительный резерв потенциала для изменений… для исключительной приспособляемости. Мы уже знаем, что каждая клетка обладает исключительной изменчивостью. Большинство проблем, котрые мы пытаемся решить средствами нашей лаборатории, являются простыми. В данном случае наш противник может нанести ответный удар. И может победить. Он может оказаться в состоянии развить свой собственный иммунитет к нашему иммунизирующему агенту почти так же быстро, как мы сможем создать его в лаборатории. Может быть даже быстрее.

Я оглянулся на Конрада, ища у него поддержки.

Он кивнул. – Всё это правда, – сказал он. – Природа снабдила эту штуку всеми ресурсами, какие технология дала нам. Она может вести свои эволюционные эксперименты не особенно заботясь о планировании, но она имеет возможность в любом случае преуспеть в этом – возможность делать столько попыток, что ошибки не имеют значения.

– Если эта штука такая измечивая и вдвое умнее обычных клеток, сказала Карен, – то как мы можем быть такими уверенными, что сможем защитить себя от неё?

– Её ресурсы являются совершенно пассивными, – сказал я. – Мы должны ставить перед ней проблему раньше, чем она сможет решить её. Она не может перейти в наступление. По крайней мере, до тех пор… – Я позволил фразе повиснуть, понимая ужасающую возможность.

– Если только она не имеет ощущений, – закончил за меня Конрад.

– Но это как раз то, чего мы не знаем, – сказал Натан.

– Верно, – согласился я. – Но джвадцать дней – это всего лишь двадцать дней… Всемогущий Господь должен был бы постараться, чтобы за это время создать что-нибудь, чтобы пробить брешь в корабле и в костюмах.

– Нет, если только слухи о его титанической работе в течение недели являются правдой, – с сарказмом сказала Карен. – Кроме того, возможно, что этот бог – хотя, быть может, и не всемогущий – как раз то, с чем мы столкнулись. Натан вскользь упомянул кое-что, сказанное их главным, что позволяет предположить, будто колонисты могут считать эту штуку богом.

– Это, по крайней мере, мы можем узнать, – сказал я. – Нам позволено задавать вопросы о их верованиях, религии и тому подобном. В действительности, может быть, что вопросы о их верованиях являются единственными, которые смогут проявить что-либо стоящее. Если они верят в активную божественную силу, это могло бы явиться свидетельством существования независимого сознания в празитических объединениях.

– А с другой стороны, – ворчливо сказал Натан, – это могло бы быть и не так. Множество людей придерживаются подобных верований, не будучи подчинены никаким паразитам. А с другой стороны, если они и не верят ни в какие независимые активные силы, это вовсе не явилось бы доказательством, что такой силы нет.

Я пожал плечами. – Это всего лишь идея, – сказал я. – В конце концов, эта одна из областей, где мы наименее вероятно наткнёмся на откровенную ложь.

Он покачал гловой, не будучи убеждён. Сейчас он находился в положении, когда приготовился сомневаться в любых фактах, вместе и по-отдельности. Мы могли встретиться с ситуацией, когда любые свидетельства были сомнительными, хотя возможно, они и были бы достаточно верными. Но попав однажды в такие оковы сомнений, как из них выбраться? Каким образом?

– Может мы пресмотрим своё решение? – Осторожно сказал Пит. Если мы не только не знаем, где находимся, но и не занем никакого способа выбраться вообще куда-либо, то какой смысл оставаться? Может мы должны избежать риска и вернуться домой… оставив ломать голову ОН.

– И что же они сделают? – Поинтересовался я.

– Одно из двух, – сказакл Натан. – Забудут обо всём. Или пришлют бомбу, чтобы уничтожить проблему. И в любом случае…

– Наша миссия будет провалена. Адвокат дьявола одерживает лёгкую победу.

– Наверное.

Я оглядел сидящих за столом. – Я говорю, мы остаёмся, – сказал я. – Я говорю, мы должны приготовиться самим встретиться с этой штукой. Это может оказаться невозможным, но может быть и наоборот. В любом случае мы должны попытаться. Даже, если существует риск.

– Я с Алексом, – сказал Натан. – Кто-нибудь ещё?

– У нас нет пока никаких оснований убегать, кроме смутных возражений, – сказал Конрад.

– Мы должны попытаться, – сказала Мариэль.

Это было большинство. Если любой из оставшихся серьёзно рассматривал свою возможность противоречить такому ходу событий, он теперь изменил свои планы. Карен и Линда только кивнули, а Пит сказал: – Что ж, лады.

– Тогда давайте приступать к работе, – сказал Натан. – Давайте сделаем, что сможем до первого решающего срока. Но будьте осторожны.

Настроение, которое преобладало во время работы, отнюдь нельзя было назвать всеподавляющей самоуверенностью.

Глава 8

Имея такой короткий запас времени перед тем, как должен был быть взят (или обогнут) столь высокий барьер, мы вынуждены были приступить к работе со всей решимостью и даже некоторым отчаянием. Конрад и Линда начали с полей, выясняя сельскохозяйственное положение колонии, но, как только собрали основные данные и достаточное число образцов для дальнейшего изучения, они переместились в город, где начали исследовать диету, гигиену и состояние здооровья его жителей. Они нашли горожан готовыми к сотрудничеству, нео не слишком разжговорчивыми. Им было позволено брать образцы крови, но рядом всегда оказывался кто-нибудь из Слуг, чтобы убедиться, что к клеткам паразита не прикасаются. Этим данным был отдан приоритет при анализе.

Остальные также обнаружили, что почти везде за ними тенью следует услужливый но подозрительный Слуга, Мы столкнулись почти точно с такой же проблемой в первые дни на Вайлдбладе и были привычны к этому – но от этого положение не становилось менее унизительным. Натан и Мариэль направились прямо в город со всевозможной записывающей аппаратурой для кино– и магнито-записи. Им потребовалось всего несколько дней, чтобы сделать основные записи в цвете, и Мариэль осталась сортировать плёнки в поисках чего-нибудь полезного, а Натан продолжил исследовательскую работу, котрую он уже начал. Наиболее незавидной частью работы Мариэль была сортировка, классификация и пополнение пиктограмм, но и это было отставлено на второе место, как требующее слишком много времени. Натан, конечно, поппросил помощи в переводе или, вероятно, слово интерпретация было бы более подходящим пиктограмм, и такая попмощь ему была с готовностью предоставлена. Оказалось, однако, что любой, кого он останавливал на улице, мог растолковать ему значение любой пиктограммы. Он потратил весь день, пытаясь выснить пределы их знаний, и, в конце концов, вынужден был прийти к заключению, достаточно невероятному, что любой человек в городе действительно знал значение каждой из пиктограмм. Большинство плиток представляли собой отдельные слова, но некоторые были целыми предложениями.

– Это просто невозможно, – говорил он мне. – Множество картинок является более-менее распознаваемыми образами. Многие из тех, что составляют предложения, состоят из более простых – и хотя я видел всего лишь крошечную часть, должен сделать вывод, что в основном всё это верно. Но это создаёт для каждого мужчины, женщины и ребёнка в городе – вне зависимости от отго, к какой касте они принадлежат словарь из более чем миллиона понятий. Я не знаю сколько времени требуется маленькому ребёнку, чтобы выучить его, но я не смог даже десятилетнего заставить признать, что он чего-нибудь не знает. Возможно, кое-кто из них лжёт, но каждый раз, как я искал подтверждения, я его получал. Это просто не возможно.

Я должен был с ним согласиться.

У меня был свой кусок рутинной работы, естествено – несколько часов в день необходимо было потратить на сбор образцов и измерения. Мы решили, что если нам прийдётся вернуться домой через двадцать дней, то мы должны были собрать в городе все доступные данные, какие только лежали, что называется, на поверхности, чтобы, по крайней мере, не упустить шанс сделать наиболее верное заключение о том, что лежит под этой поверхностью. Но я также принял участие в игре в вопросы-ответы.

Я обнаружил – как и остальные – что в отношении информации люди откликались с достаточной готовностью. И они проявили совершенно поразительный диапазон знаний. Даже дети могли мгновенно назвать имя любого растения или животного или географическое понятие. Единственным ограничением, которое я смог обнаружить даже в познаниях детей, было то, что они были несколько смешанными – огромное число объектов могли быть отнесены к одной основной категории. По мере взросления они учились разделять категории всё более подробно.

Наряду с этим поразителдьным диапазоном знаний, содержавшимся в каждой голове, нельзя было не отметить определёные странные аномалии. Каждый в городе мог прочесть пиктограммы, но это было всё, что можно было прочесть. Ничего другого не существовало. Банк данных, привезенный с Земли, был намеренно уничтожен. Не занимались люди города и живописью. То ли что-то было высечено в камне, окружавшем город, то ли в умах людей не существовало необходимой независимости. Единственными видами искусства, которые были у них, если не считать искусства каменьщиков, были исполнительские виды – драма, музыка, танец. Ничего даже не было написано. Но они интересовались растущими растениями. Многие из домов, котрые я посетил – маленькие квадратные помещения, у которых только ширмы раздляли различные «комнаты» – имели растения в горшочках.

Всё это, однако, имело второстепенное значение по отношению к нашей главной заботе. И когда выходили за пределы простых материй, обнаруживали себя на гораздо более зыбкой почве, задавая свои вопросы. Вопросы, касающиеся паразита и верований, достаточно ловко избегались или же мы получали заученные ответы. Вопросы о процессе принятия решений сталкивались с ничего не значащим ответом: "Сам решает". "Что представляет собой Сам?" рождал заведомый ответ: "Сам – это коллективная воля Нации." Более подробные расспросы ("Как принимает решения Сам?" "Что в действительности происходит, когда принимается решение?" вызывали пустые взгляды или заявления типа: «Вы не понимаете.» И это было правдой. Мы не понимали. Настаивание вызывало обещание, что однажды мы поймём… когда вопрос будет задан на двадцать первый день.

Вопросы, относящиеся к религии, наталкивались на такую же защитную стену, без какого-либо намёка на брешь. Каждый в городе верил в Бога – по всей очевидности это была непоколебимая монотеистическая вера. Но у них не было никаких священников, никаких церквей, никаких святых писаний. Имелась пиктограмма, представлявшая концепцию Бога, и Натан умудрился идентифицировать ещё несколько, которые относились к материям божественной природы. Не было сомнений, что имелись и другие – и не было сомнений, что располагая временем, мы смогли бы извлечь из мудрости, высеченной на стенах, всё, что люди города считали нужным сказать о Боге. Но у нас не было времени, чтобы изучить значения миллионов плиток. Всё, что мы смогли выяснить, это то, что все они знают, что Бог существует, и этого было для них достаточно.

– Если наши вопросы наталкиваются на сознательную стену молчания, – сказал я Натану после нескольких дней хождения вокруг да около, значит это лучшая организация, какую я когда-либо видел. Куда бы мы не обратились, мы наталкиваемся на один и тот же барьер, на ту же формулу. Если они намеренно скрывают от нас всю правду, значит каждая отдельная личность в городе участвует в заговоре, включая детей. Это самое полное единодушие, с каким я когда-либо встречался. Они все точно знают сколько можно сказать, до отдельной буквы. Либо это действительно предел их знакомства с предметом, либо что-то очень странное здесь происходит.

– Они могли быть запрограммированны, – сказал он. – Каждый из них может управляться кукловодом.

– Или они могли бы быть телепатами, – возразил я. – Имеющими доступ к одному и тому же источнику информации и к одному и тому же стратегическом настрою.

– Или и то, и другое вместе, – добавил он.

– Но только не похоже, что они общаются друг с другом телепатически, – сказал я. – Они пользуются языком, как и ты или я. И если они запрограммированны – то это сверх-сложная и сверх-тщательно выполненная работа. Они всё равно кажутся мне очень человечными, не смотря на то, что говорит Мариэль.

– Впечатления, – провозгласил он, – могут быть обманчивы.

И эта точка зрения, конечно же, представляла самую дальнюю границу знаний. За ней простирался только безграничный океан неопределённости.

Такова жизнь.

Мы смогли установить, что их кастовая система не была иерархической, не смотря на то, что имелись Слуги и Эго, в качестве «верховного». Но даже это вызывало сомнения. У них были особые функции, в этом можно было быть уверенными – функции, которые не требовали, чтобы они пачкали свои руки – но я ни разу не видел Слугу, отдающего приказы или надзирающим за работой. Если они и располагали властью, то не пользовались ею открыто. Никто, на сколько мы могли судить, не обладал никакими особыми привилегиями, связанными с его статусом или работой. Город Солнца, похоже, весьма серьёзно относился к Утопическому равенству. Каждый принимал ту роль, которую определял ему Сам… но все наши попытки выяснить, как происходит это определение, не приводили ни к чему, терялись в массе уклончивых ответов, которые сопровождали все наши усилия в этой области.

Мы выяснили также, что колонию очень мало интересовало техническое развитие. Они обтёсывали камни, но не добывали металл. Газ, горевший в лампах, освещающих стены, генерировался городскими отходами и одним из видов морских водорослей, собиравшихся вдоль побережья. Масло, которым они пользовались, также добывалось из водорослей, растущих на мелководье, протянувшемся на несколько миль от речного устья. Весь металл, которым они пользовались – для своих инструментов, для своих зубил, газовыхэ емкостей и для сотни других, более мелких нужд – первоначально попал сюда из кораблей, которые привезли колонистов в самом начале. Мы выразили некоторое удивление, спрашивая, не собирается ли город со временем развить своё собственное снабжение металлом, но не получили ответа. Их, похоже, нен слишком интересовало будущее… Им нечего было сказать по поводу каких-либо долговременных планов. Аналогично, они не слишком интересовались и прошлым. Мы пытались задавать наводящие вопросы о том, как и когда возникло теперешнее положение вещей, но они не дали никакого ответа. Если у них и сохранились какие-либо воспоминания о временах, предшествовавших паразиту, они держали их в секрете. Единственное, что они нам сказали – это то, что корабли действительно спустились сюда.

Это, в отсуствие каких-либо записей о событиях в колонии или каких-либо устных упоминаний о ранних временах, показалось мне значительным фактом. Все корабли должны были приземлиться на расстоянии нескольких миль друг от друга, но всё же на некотором значительном участке суши. Что бы не не осталось от ближайшего корабля, оно находилось к северо-западу на расстоянии полного дня пути, вверх по речной долине. Я предложил Натану, чтобы по меньшей мере один из нас направился туда для разведки. Останки могли нам и не сказать ничего… но точно так же там могло обнаружиться что-нибудь важное. Натан не хотел терять два дня – один день туда, и один обратно – в настоящих обстоятельствах, когда время было так ограниченно, но я настаивал, что при столь прочной информационной блокаде всё, что мы могли бы выяснить благодаря объективным свидетельствам стоило того, чтобы за этим отправиться. В конце концов он согласился, чтобы я отправился. Я проявил готовность к компромиссу, согласившись идти в одиночку.

Я отнюдь не был удивлён тем, что когда я пояснил темнокожему человеку, что хочу воспользоваться одним из быков для поездки в незаселённый район, он с готовностью вызвался отправиться со мной. Частично, подумалось мне, это объяснялось его желанием не спускать с меня глаз… но я дуумаю, что он также хотел присмотреть и за быком. Если я собирался уехать на животном, несущем на себе паразита, без кого-либо, кто мог бы видеть, что я делал…

Они, похоже были весьма озабочены тем, чтобы быть уверенными в том, что условия на которые мы согласились, соблюдаются неукоснительно. Особенно их волновало, чтобы ни одна чёрная клетка не подверглась изучению.

Я был несколько более удивлён, когда Слуга вернулся с четырьмя лучниками. Мы видели не очень много лучников с момента нашего первого путешествия от корабля к городу – они постоянно были заключены внутри своих бараков вовнутренем круге. Когда я спросил Слугу, какая в них нужда, он просто ответил: – Это опасно.

– Какого рода опасность? – Спросил я.

– Хищники, – ответил он.

Долина реки кормила большие стада яко-оленей, и различных меньших травоядных разхмером от мыши до овцы. Было несколько хищников, питавшихся ими, но единственными, которые могли представлять угрозу для всадника, были похожие на собак животные, которых не долго думая назвали «волками», охотящиеся стаями.

– Они нападают на людей? – Спросил я.

– Да, – прозвучал ответ. – Иногда всё ещё приходится проводить повозки, чтобы отодрать металл от остатков кораблей, когда мы становимся лагерем на ночь, приходят хищники. И если есть раненные запах крови, разносящийся ветром, привлекает их.

– Для этого у вас лучники? Чтобы защищать караваны от хищников?

– И чтобы защищать животных в полях, – дополнил он.

– Животных? Или их компаньонов?

Его чёрные глаза не дрогнув встретились с моими. – Животные и компаньон составляют единое целое, – сказал он.

Паразит заражл только травоядные виды. Ни один хищник не мог иметь компаньона. Люди города были вегетарианцами, хотя и ели рыбу и пили молоко. Им и в гоову не могло прийти есть какое-либо животное, имевшее празита – или потенциально имевшее такую возможность – и они выражали недвусмысленное отвращение к перспективе поедания мяса хищников, словно они должны были бы во вторую очередь питаться плотью создания-хозяина.

Наша не слишком разнообразная компания отправилась ранним утром незадолго до рассвета – и последовала вдоль реки на север. Впервые яко-олени продемонстрировали мне, на что они способны по части скорости. Я был приятно удивлён, не так самим алюром, как тем фактом, что даже предвингаясь резвой рысью, они сохраняли достаточную плавность. Я предполагал исключительно неудобную езду, и собирался расплатиться ссадинами за дву-дневную вылазку в дикую природу, но всё оказалось не так скверно.