Текст книги "С ружьем по лесам и болотам (Рассказы охотника)"
Автор книги: Борис Казаченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Рысь
С вечера выпала пороша и закрыла все старые звериные следы.
По узкой тропинке Ахунского леса пробираются два молодых охотника – Николай Миловидов и Александр Лукин. С ними две гончих собаки.
Охотники прошли уже километров пять, а собаки пока не подняли ни одного зайца. Да и заячьих следов что-то совсем мало. После пушистой пороши зайцам так хорошо спится под кустами. Сегодня можно и совсем не вставать!
В лесу тихо.
– Незачем дальше идти, – сказал Николай. – Давай попробуем, как бьют наши ружья, да кстати выстрелами и собак подзовем.
И друзья открыли стрельбу по газетному листу. В патронташах у них осталось лишь по несколько патронов с мелкой дробью.
Дождавшись прихода собак, охотники повернули назад к дому.
Они пересекли глубокий, сильно заросший лещиной и кленом овраг, с обоих сторон которого стеной стоял старый бор.
Собаки, бежавшие впереди, резко кинулись в сторону и рьяно залаяли.
Охотники начали рассматривать следы. Они были какие-то странные и совершенно незнакомые: очень крупные, круглые и без отпечатка когтей. Кто бы это мог быть? Ни волк, ни лисица, ни заяц, ни барсук. Так кто же?
Вдруг собаки взвизгнули и, поднимая снежную пыль, помчались к хозяевам. За гончими катился какой-то желто-пестрый шар.
Не разобрав, что за зверь гонится за собаками, оба охотника выстрелили в него, а он, испуганный выстрелами, бросился в сторону и мгновенно, как кошка, взобрался на небольшую сосну. Ого, да это рысь!
Охотники, подойдя поближе к сосне, еще раз выстрелили. Вздрогнув, зверь скрылся в густых ветвях.
Как только среди зеленой хвои показалось желтое пятно, опять прогремели выстрелы. А зверь, издавая угрожающее рычание, ушел по ветвям и затаился у ствола сосны.
Собаки, ободренные выстрелами, подбежали к сосне, на которой сидела рысь, и начали злобно лаять.
Миловидов обошел дерево, чтобы отрезать зверю путь к отступлению. Теперь стрельба шла с двух сторон. Мелкая дробь, которая была у охотников, не могла свалить зверя на землю.
– Николай! У меня нет больше патронов! – крикнул Лукин.
– Да и у меня осталось только два!
Из-за ветвей показалась круглая голова зверя с прижатыми ушами и с раскрытой пастью, в которой поблескивали большие острые клыки. Зеленые круглые глаза злобно смотрели на охотника и следили за каждым его движением.
Укрепившись на большом суку, рассвирепевший зверь напрягся и, рыча, приготовился прыгнуть.
Момент был решающий. Миловидов, подбежав поближе к сосне, прицелился в сверкающий глаз рыси и спустил последовательно оба курка двухстволки.
Зверь, весь обмякнув, ломая сучья, свалился на снег. Он был рыжевато-бурый, в темных продольных полосках и пятнах, на ушах – кисточки из волос.
Рысь оказалась очень тяжелой. Пришлось вырубить толстую палку и на ней вдвоем нести большого зверя.
Чучело этой рыси сейчас хранится в Пензенском краеведческом музее.
Перепелка
В начале осени я охотился вместе со своим приятелем по уткам.
Туман, висевший с утра над Сурой, под лучами солнца начал быстро редеть, открывая заливные луга с раскиданными по ним стогами и копнами сена, небольшие болота и присурскую террасу с синеющей полосой соснового бора вдали.
Наши собаки резво носились по пойме, заглядывая в каждое болотце, в каждую западинку, где могли в камышах или в траве сидеть утки, прятаться коростели или перепела.
– Посмотри, что я нашел! – вдруг крикнул мне мой приятель.
Наклонившись, он что-то рассматривал на земле. Я подошел и увидел гнездо перепела. В нем шевелились пушистые маленькие комочки – недавно вышедшие из яиц перепелята-поршки. При попытке поймать их они выпархивали из гнезда и, пролетев метров двадцать, падали в траву.
Это был запоздалый выводок: видимо, первая кладка яиц погибла.
– А где же перепелка?
– Она отлетела вон к тому кусту, твой Ральф ее чуть не поймал.
Не успел я подойти к перепелке, чтобы защитить ее от собаки, как она выпорхнула из травы и, словно больная или раненая, медленно полетела низко над земле часто падая в траву. За ней помчался мой Ральф.
Она была совершенно здорова, а таким странным полетом хотела спасти своих детей, отвлекая на себя от гнезда и собак и нас.
Перепелка вновь упала на землю, и как только вылетела еще раз, Ральф поймал ее и принес мне.
Она была слегка помята его зубами и, перепуганная, беспомощно лежала у меня на ладони.
– Дай я отнесу ее домой и постараюсь выходить, а потом выпущу на свободу, – сказал мой товарищ и, взяв перепелку, бережно положил ее в свою охотничью сумку.
Мне стало жаль перепелку-мать, так храбро и самоотверженно защищавшую гнездо, и я попросил приятеля выпустить ее здесь. Но он утверждал, что перепелка, помятая собакой, непременно погибнет, а дома он ее осмотрит и, оказав необходимую помощь, выпустит на свободу. О шустрых же перепелятах, которые начинают летать и самостоятельно кормиться, беспокоиться нечего: они проживут теперь и без матери.
День становился жарким; мы устали и направились к Суре, чтобы отдохнуть там в тени деревьев и выкупаться.
Сидевшая в сумке перепелка шевелилась. Мне хоте лось возвратить ей свободу сейчас же, и, решив наконец это сделать, я развязал сумку и взял в руки птицу. Сначала она лежала неподвижно на моей ладони, а потом зашевелилась, встала на ножки и, вспорхнув, полетела через Суру. Мы оба порадовались быстрому ее оживлению, но наша радость была преждевременной: не долетев до другого берега, перепелка упала, к счастью, на широкие листья водяных лилий. Зоркий ястреб-перепелятник, завидев добычу, начал делать круги над рекой. Выстрелом я отогнал этого хищника, и новая опасность как будто миновала. Но перепелка, судьба которой меня так интересовала, все еще не была окончательно спасена. Она продолжала сидеть неподвижно на листьях лилии. Мы все время наблюдали за ней и вскоре увидели, как она, отдохнув, вспорхнула опять и быстро скрылась за деревьями.
Проходя после отдыха мимо группы кустов, где мой приятель нашел гнездо, мы не утерпели и взглянули, там ли наша перепелка. Взяв собак на сворки, осторожно подошли к гнезду и с удовольствием увидели, как выпорхнула из него перепелка и опять, низко летая над землей, опустилась недалеко от гнезда, а за ней в разные с вылетели перепелята.
Следопыт
Как-то осенью поехал я в небольшую деревеньку Ишимку, куда давно приглашал меня потомственный охотник Агафон Павлович Рыжаков.
Небольшого роста, сухощавый, с седой бородой и острыми, насмешливыми глазами, он, несмотря на свои преклонные годы, был все еще молодо подвижен и бодр. Большой оптимист по натуре, жизнерадостный рассказчик, необыкновенно талантливый звукоподражатель, прекрасно знающий любую птицу и любого зверя, замечательный следопыт и неутомимый охотник – таков Агафон Павлович.
Рыжакова я застал за сортировкой убитых тетеревов, которых он собирался отвезти в Лунино, где сдает их по договору. Радушно и приветливо встретил меня Агафон Павлович.
Надвигался вечер, на охоту идти уже было поздно, и мы вышли посидеть у двора. Тихо догорала вечерняя заря, воздух посвежел. На околице поднялась пыль от возвращающегося домой стада. Улица сразу наполнилась звуками: хозяйки звали домой своих Субботок, Зорек, Ночек и Катек, которые мычали и блеяли. Но вот проскрипели ворота за пришедшими домой животными, улеглась пыль. А Рыжаков продолжал рассказывать мне о своих охотах и приключениях на Украине, куда его дважды приглашали для организации облавных охот по волкам. Я с интересом слушал его веселые рассказы о необыкновенных случаях, с трудом отличая правду от охотничьего вымысла.
Уже стемнело, когда мы поднялись с крыльца и вошли в дом. На столе, покрытом чистой скатертью, нас ожидали яйца, душистый липовый мед, холодное молоко и ароматно пахнущий ржаной хлеб.
Зная, что Рыжаков не откажется от живительной влаги, я налил ему стаканчик. Беседа пошла еще оживленнее.
Составив план охоты на завтра, мы отправились спать на сеновал.
До свету Агафон Павлович встал и разбудил меня, чтобы на утренней заре пострелять жирующих по лесным опушкам на яровых посевах тетеревов. Выпив по стакану молока, мы отправились к месту охоты.
Наши собаки очень быстро разыскали тетеревиный выводок и «мертвыми» стойками указали, где затаились птицы. Подняв их, мы дуплетами взяли трех тетеревов, а весь выводок отлетел в глубь лесосеки, густо покрытой молодым лесом, куда я хотел было пойти.
– Нечего туда ходить, – остановил меня Рыжаков. – Садитесь за этот куст, сейчас они сами сюда вернутся.
И, забравшись поглубже в молодую кустарниковую заросль, он начал губами искусно подражать голосу молодого тетерева, издавая тонкий, жалобный свист. Не прошло и десяти минут, как где-то близко отозвалась тетерка, а потом и молодые тетеревята, шурша засохшими листьями, стали приближаться к нам. Но не поднялась у меня рука на доверчивую птицу. Встав из-за куста и вторично вспугнув выводок, мы пошли дальше.
– А глухарей, Агафон Павлович, тоже можете подманивать?
– Глухарей подманивать трудней, глухарь птица строгая, подозрительная, но все равно и они мне подчиняются, – ответил Рыжаков.
Побродив по лесу часа полтора, мы неожиданно натолкнулись в осиновой чаще на глухарей и сделали по ним несколько безрезультатных выстрелов. И опять, замаскировавшись в зелени кустов, Рыжаков начал подманивать эту строгую птицу, понизив свой призывной свист на несколько тонов против тетеревиного. Прошло 20–21 минут, и я потерял уже надежду увидеть глухарей. Не вдруг в траве явственно послышался ответный зов глухарки. Птица появилась между кустами шагах в пятнадцати от нас, а за ней шли два молодых глухаря. Раздался выстрел Рыжакова, и молодой глухаренок затрепыхался на земле.
На призывы Рыжакова откликаются и рябчики, и куропатки, и перепела, и утки. Нет в лесу или на болоте ни одной птицы, которую бы Рыжаков с неподражаемым искусством не подманивал.
– А лисиц можете подманивать? – спрашиваю я Рыжакова.
– А разве не помните, как я у вас выманил из «круга» двух лисиц сразу?
Я действительно припомнил случай, когда на наших глазах находившиеся в кругу флажков две лисицы стремительно ушли от нас куда-то в сторону. Это их выманил Рыжаков, искусно запищавший мышью.
Идут на его «подвывку» молодые и старые волки, задавая на вечерней и утренней заре своеобразные концерты. Они подходят к нему почти вплотную и зловеще поблескивают во тьме своими глазами.
Запутанные следы любого зверя, в самой сложной зимней обстановке, Рыжаков быстро распутает и безошибочно найдет его лежку.
Способность Агафона Павловича ориентироваться в незнакомом лесу поразительна, и в этом ему помогает, по-видимому, унаследованное от отца, деда и прадеда, промышлявших зверя и птицу в пензенских лесах, особое охотничье чувство.
Мы далеко отошли от дома и чтобы не тратить напрасно сил днем в жару, когда птиц очень трудно найти, решили отдохнуть в лесу у родника до вечерней зари: в это время глухариные выводки выходят из чащи на опушки и на лесосеки. Вечером мы нашли небольшой выводок it убили по одному молодому глухарю.
Возвратились мы в Ишимку поздно вечером. На окраине села нас встретили племянники Агафона Павловича и зазвали к себе.
Любит Агафон Павлович остроумно и безобидно подшутить над молодежью и сам не обижается, если попадет кому-либо на острый язык. За беседой, подкрепленной не одним стаканчиком вина, Рыжаков посмеялся над молодежью и похвастался своей меткой стрельбой по летящей птице, а племянники, чтобы повеселиться, начали утверждать, что при луне он не попадет в подброшенную фуражку.
– Я не попаду? Бросай, я покажу, как надо стрелять!
Мы вышли из избы на улицу. Ярко светила луна.
Фуражка, подброшенная сильной рукой, полетела ввысь. Раздался выстрел. Я стоял сзади Рыжакова и видел, как он точно взял цель на мушку. Но принесенная фуражка, к нашему удивлению, оказалась без единой пробоины. Последовал второй, третий, пятый, десятый выстрелы, но результат был все тот же: фуражка оставалась целехонькой. Насмешки молодежи еще больше раззадорили Агафона Павловича, и он сделал еще семь выстрелов, расстреляв весь патронташ. Веселым насмешкам племянников не было конца. Опечаленный не на шутку такой стрельбой, Агафон Павлович зашагал домой.
– Стар я, что ли, стал или последний стаканчик испортил мне глаз? – размышлял он.
А ларчик открывался очень просто: вместо пробитой с первого же выстрела фуражки, парни показывали Рыжакову другую. И только на следующий день они открыли ему секрет «промахов». Старик добродушно пожурил племянников и сам посмеялся над своей недогадливостью.
Эта откровенность молодежи вернула ему прежнюю уверенность в меткости своего глаза и твердости руки.
Александр Кудряшов
Александра Кудряшова еще недавно можно было встретить то в лесу, то на реке, то на болоте. Высокий, жилистый, чуть сутуловатый, с неизменным рюкзаком и ружьем за плечами, по-охотничьи неторопливо шагал он со своим верным помощником пестрым сеттером. О нем Кудряшов мне рассказывал, что, найдя птицу и не видя долго своего хозяина, сеттер начинает громким лаем звать его к себе. Признаться, я тогда не очень поверил этому рассказу и подумал, что это обычное охотничье преувеличение, так как облаивает зверя или птицу обыкновенно только собака особой породы – лайка.
Как-то осенью я отправился к Кудряшову. Навстречу мне вышел сам Александр Фадеевич, а за ним выбежал и его знаменитый сеттер. Это был небольшой худой пес, с умными, но грустными глазами, с закрученным кверху хвостом и поврежденным автомашиной задом. Кличку он носил почему-то женскую – Пальма.
Я с большим недоверием отнесся к его охотничьему таланту.
Но вот мы пошли в ближайший лес. Пальма моментально скрылся куда-то. Мы услышали отдаленный и настойчивый лай.
– Пальма приглашает к вальдшнепу, – улыбаясь, сказал Кудряшов.
Мы поспешили на голос собаки и увидели, что она застыла в неподвижной позе с красиво поднятой головой. Классическая стойка! Увидя нас, Пальма перестал лаять, но продолжал оставаться неподвижным.
При нашем приближении шагах в пятнадцати от собаки вылетел вальдшнеп. Кудряшов вскинул ружье и выстрелил. Пальма подал ему убитую птицу.
В этот день сеттер еще восемь раз сообщал нам лаем о найденных им вальдшнепах. Я был в восхищении от умной промысловой собаки. Александр Фадеевич сказал мне, что осенью 1953 года он добыл с ее помощью около 200 вальдшнепов.
С юных лет Кудряшов пристрастился к охоте. Его отец был лесником. Он рано стал брать мальчика на охоту, заставляя стрелять по неподвижной цели, а потом по летящим воронам или сорокам.
Саша быстро освоил технику стрельбы по подвижным целям.
Однажды недалеко от лесной сторожки расположилась компания городских охотников. Подвыпив, как это часто случается с такими воскресными охотниками, они открыли стрельбу по фуражкам и бутылкам. Мальчик с любопытством смотрел на их забаву. Один из охотников, спросил его:
– А ты, паренек, умеешь стрелять?
– Немножко умею!
– Возьми мое ружье, и если попадешь в стреляную гильзу, дам тебе три рубля.
Кудряшов согласился и, взяв ружье, приготовился. Охотник подбросил высоко вверх гильзу, наполненную землей, и Саша с одного выстрела разбил ее вдребезги.
– Получай три рубля, – сказал охотник, передавая ему деньги. – Ну, а теперь ты уж не попадешь! – И бросил новую гильзу в сторону.
Но и в эту гильзу юный стрелок попал, разбив ее в пыль.
– Э, парень, я вижу ты стрелок отменный! – сказал охотник, глядя на Сашу с удивлением. – Попробуй еще сделать дуплет по двум гильзам. Так и быть, дам пять рублей, если в обе попадешь.
Кудряшов опять приготовился. Полетели в разные стороны одна за другой гильзы, обе метко пораженные.
– Молодец! Когда это ты успел так навостриться? Получай пять рублей и – баста, а то ты так все деньги у меня выманишь!
Одиннадцать рублей, так легко заработанные, были в то время для Саши громадной суммой, и он сиял от радости. На них мальчик купил себе первые охотничьи сапоги.
Товарища по охоте у Кудряшова не было, и он, когда отец был занят, охотился один, уходя далеко от дома.
Однажды, нагруженный дичью, Саша шел по зыбкому болоту и неожиданно провалился в торфяное окно по пояс. Все его попытки вытащить ноги приводили лишь к тому, что он погружался постепенно все глубже и глубже. Черная, вязкая болотная грязь сковывала ноги и все туловище, как тисками. Кругом не было ни души. Мальчик начал громко кричать и звать на помощь, два раза выстрелил, но вокруг, видимо, никого не было. А болото делало свою ужасную работу. Не находя под ногами никакой опоры, Саша погрузился уже по грудь. Еще немного – и черная грязь закроет рот, глаза и медленно задушит. Но нет! Надо разорвать эти путы и вырваться из болотного плена! Собрав все силы, Кудряшов начал двигать ногами, опираясь руками на лежащее ружье и стараясь подвинуться ближе к большой кочке, заросшей высокой осокой. Еще одно невероятное усилие, еще рывок из ужасных тисков, и вдруг под ногой он почувствовал что-то твердое. Перевалившись всем туловищем на эту ногу, Саша, напрягая силы до последней степени, приблизился к кочке и ухватился за спасительную траву.
Отдохнув немного в таком положении, он мог, наконец, выбраться из цепких объятий болота.
Саша любил и зимнюю охоту. Однажды он пошел с двумя гончими собаками за зайцами. Был морозный день курилась поземка. К вечеру порывы ветра усилились разыгрался буран. Кудряшов быстрее зашагал на лыжах домой. Сквозь снежную вьюгу ничего нельзя было раз глядеть.
Надвигалась темнота, а село все не показывалось, и Кудряшов понял, что сбился с пути. Что делать? Ночевать в снегу – замерзнешь. Идти дальше, но куда? Чтобы не замерзнуть, надо двигаться.
С трудом пробиваясь сквозь вьюгу, Саша натолкнула на какую-то изгородь, за которой темнел, как ему показалось, дом. Но это был стог сена. Ночевать в стогу или идти в разыгравшуюся метель наугад домой? Конечно ночевать здесь! Кудряшов сбросил с себя добычу и охотничьи доспехи, начал энергично делать нору в стогу, выдергивая клочьями колючее сено. Через полчаса небольшая пещера в стогу была готова, и Саша, поместив там двух собак и втиснувшись между ними, плотно закрыл отверстие сеном, лег и скоро заснул под свист и вой вьюги безмятежным молодым сном. Собаки согревали его с двух сторон, и ему снилось, что он спит дома на теплой печке.
Утром его разбудили рано проснувшиеся собаки. Разгребая снег, с большим трудом выбрался он из стога. Сияло ясное зимнее утро. Метрах в трехстах от стога виднелось родное село…
Закаляясь и вырабатывая в себе наблюдательность, выносливость и мужество, Кудряшов превратился с годами в опытного, неутомимого охотника.
Я видел и читал его потрепанный охотничий дневник с пожелтевшими от времени страницами и поблекшими записями. Более сорока лет Кудряшов аккуратно записывал в него все свои охотничьи трофеи. За эти 40 лет Александр Фадеевич добыл около 27 000 разных промысловых птиц и свыше 7 000 крупных и мелких пушных зверей – от крота до лисицы.
Его дневник заканчивается грустными словами: «Конец моей охоты по старости и нездоровью».
Но и до сих пор Александр Фадеевич, когда позволяет здоровье, берет ружье, выходит на охоту и по-прежнему приносит домой богатую добычу.
Охотник партизан Алексеев
В небе появились первые треугольники журавлей. Далеко разносилось их звонкое курлыканье. Вода в озерах и в реках стала холодной и настолько прозрачной, что в ней видны были и стайки пескарей, гуляющих по песчаному дну у берегов, и жирные голавли, крутящиеся под мостом у свай.
Волгин, глядя в след улетающим птицам, вышел из леса и направился к реке. Был он среднего роста, крепок и широкоплеч. Походка его, несмотря на преклонный возраст, была еще тверда. Из-под седых бровей поблескивали зоркие черные глаза. Седоусое с короткой бородой лицо было приветливо. На плече у Волгина висела двухстволка, которую он придерживал рукой; к поясу были подвязаны два тетерева и несколько уток.
Выйдя на берег реки, Волгин увидел в затоне лодку, а в ней рыбака, вынимающего из воды сеть.
– Эй, друг! Перевези на ту сторону!
– Подожди немного, вот выну сеть, тогда и перевезу, – ответил рыбак.
На вид ему было не более двадцати лет. Он был тонок и гибок. Выбрав из сетей рыбу и закинув их опять, рыбак направил лодку к берегу.
– Ну, здравствуйте! Не знаю, как вас зовут, папаша, а моя фамилия Алексеев, имя Александр, – и парень приветливо улыбнулся.
– Здравствуй, друг! С добрым уловом! Шестьдесят лет ношу фамилию Волгина, а на селе зовут меня Максимычем. А ты не охотник?
– Ружье есть, хожу иногда на охоту, да без собаки мало толку, – сказал Алексеев.
– Да, без собаки ты не охотник: рядом пройдешь мимо дичи и не заметишь. Что ж, поехали?
– Подождите, Максимыч, сейчас уху сварим. Видите, какая тут благодать: и ерши, и окуньки, и подлещики, а вот и судачок попался; лавровый лист с луком да перчик у меня есть: ухой угощу на славу! Остаетесь?
– Ладно, согласен!
За вкусной ухой они разговорились. А через несколько дней новые друзья уже шагали на охоту. Сеттер Волгина искал дичь. Зоркий глаз Максимыча все замечал.
– Смотри, Сашок, вот тетеревиные накопы, здесь тетерева «пурхались» в пыли и ночевали. Видишь уронили несколько перьев и оставили помет в виде тонких цилиндриков? А вот на мокром песке отпечатались следы куропаток. Они прилетали к реке на водопой. Вот заячья лежка. На рассвете, после ночной жировки, он устроился на дневку, но недавно его спугнула лисица. Видишь ее следы?
– Максимыч! Да откуда вы все это знаете?
– Смотреть надо, дружок, и все примечать. Ты думаешь, вон там на большом вязе сорока зря так беспокойно кричит? Нет, брат, она, наверно, заметила что-нибудь живое. Видишь, как она перелетает с дерева на дерево и смотрит вниз? Пойдем, поглядим, что она там нашла.
И оба охотника, подозвав собаку и осторожно крадучись за деревьями, начали подходить к сороке. Максимыч сделал знак Саше остановиться и спрятаться за дерево. И вдруг из кустов вышла лисица, неся пойманного на болоте селезня. Почуяв людей, она мгновенно скрылась в кустах.
– Видишь, Саша, о ком нам говорила сорока! А приходилось ли тебе весной слышать шипящие звуки «чуушии, чуушии»?
– Да слышал. Так токуют тетерева.
– Правильно! А почему они иногда вдруг сразу перестают токовать? Не знаешь? Вот почему: значит их кто-то спугнул. Об опасности любая птица предупреждает своих птенцов или собратьев особым криком. Беспокойно заквохчет тетерка, спасая выводок, резко закричит куропатка; жалобно запищит перепелка. Резкий, курлыкающий сигнал подает на болоте своей стае журавль-вожак, завидев человека или опасного зверя. Все это надо знать и понимать.
Незаметно в разговоре они подошли к кочковатому мокрому болоту. Шагая и прыгая с кочки на кочку, Максимыч быстро подвигался к его середине, где в травяной заросли прятались утки. Саша по неопытности сначала то и дело срывался с кочек и увязал в болоте, но потом и он, наловчившись, начал шагать по ним уверенно.
– Максимыч! Вон справа зеленая трава без кочек, там ведь лучше будет идти, – сказал Алексеев.
– Нет, Саша, туда не ходи, там трясина: попадешь в «окно» – засосет тебя, и не вылезешь.
Так старый охотник-следопыт в дружеской беседе поучал молодого.
Шли года. И вот однажды в воскресный июньский день началась война.
К Волгину забежал Алексеев и объявил:
– Максимыч! Я подал заявление – иду на фронт добровольцем.
* * *
Военная судьба забросила Алексеева в белорусские леса. Он стал партизаном.
Однажды его вызвал к себе командир.
– Завтра днем пройдет большой вражеский состав, – сказал он. – Надо пустить его под откос. Железнодорожная линия здесь усиленно охраняется немцами, подход к полотну будет труден и опасен. Потребуется вся твоя охотничья смекалка, чтобы незаметно проскользнуть мимо охраны. Сможешь ты это сделать?
– Думаю, что смогу, – ответил Алексеев.
Перед рассветом отряд партизан двинулся к железной дороге. Кто-то предложил подобраться к полотну оврагом. Но Алексеев взял направление на обширное топкое болото, считавшееся непроходимым и поэтому не охраняемое.
Отряд продвигался с большой осторожностью. Начинался рассвет.
– Как я и предполагал, немцы находятся в овраге, – тихо сказал Алексеев.
– А как вы это узнали?
– Сороки застрекотали там беспокойно: они увидели людей. А кто же может там быть, кроме фашистов?
Оставив большую часть партизан у оврага и условившись, что по крику зайца они откроют огонь, Алексеев с остальными пошел на болото, где, по его предположению, охраны не было.
Подойдя к высокому дереву, он быстро, как белка, взобрался до его средины и начал осматривать болото. Он заметил большую стаю журавлей. Несколько журавлей, распустив крылья, приседали, подпрыгивали, покачивали головами из стороны в сторону и подбегали друг к другу. В этих движениях птиц было много своеобразной грации.
– Немцев нет, – сказал Алексеев. – Иначе журавлей здесь не было бы. Для этих весенних танцев они выбирают безлюдные, самые глухие болота.
Самец-вожак заметил партизан и издал резкий предостерегающий крик. Танцы прекратились. Журавли на мгновенье застыли в неподвижных позах, а потом, пробежав несколько шагов, поднялись и улетели.
Ступая с кочки на кочку, как учил Максимыч, и обходя особенно топкие места, Алексеев благополучно провел свой отряд к краю болота, где в кустах и залег в ожидании фашистского эшелона.
Прошло два часа. Наконец, на горизонте показался дым. Поезд приближался.
Пора! Пронзительный заячий крик пронесся над болотом, и в тот же момент раздались выстрелы партизан, отвлекавших на себя внимание охраны.
– Бегом! – скомандовал Алексеев минерам, вскочил с земли и, прыгая через кусты, стремительно помчался к железнодорожной насыпи. За ним бежали минеры.
Установив мину, партизаны бросились обратно в кусты. Машинист заметил партизан и начал давать тревожные гудки и тормозить поезд. Но было уже поздно. Быстро мчавшийся под уклон тяжелый состав не мог так скоро остановиться. В открытых дверях товарных вагонов начали появляться испуганные немецкие солдаты. Раздался страшный взрыв. Тяжелый паровоз, сброшенный с рельсов, врезался в песчаную насыпь. Вагоны с треском лезли друг на друга, разбиваясь в щепки…
А один раз Алексееву поручили уничтожить вражеский склад боеприпасов.
Чтобы не ошибиться ночью во время будущей операции, Алексеев решил ознакомиться с расположением склада при дневном свете. За селом к складу почти вплотную подходил кустарник, который прерывался болотами и полянами. В этом кустарнике партизаны и укрылись до рассвета. Пробежал предутренний ветерок, зашелестев ветвями кустов; запищала, просыпаясь, какая-то птица. Неожиданно впереди на болоте забормотали тетерева, сначала осторожно и коротко, а потом все сильней и сильней. Постепенно их бормотанье слилось в одну непрерывную весеннюю песнь.
Алексеев решил выйти к опушке кустарника. Партизаны, обходя поляны и открытые болота, тихо двигались вперед.
– Стойте, товарищи! Прямо идти нельзя: тетерева сразу замолчали, значит их кто-то спугнул, – прошептал Алексеев.
Прошло минут пятнадцать, и тетеревиное бормотанье раздалось в кустах слева.
– Вот туда нам и надо идти!
На опушке кустарник поредел, стало совсем светло, и сквозь редкие кусты все село было хорошо видно. До него было не более пятисот метров.
– Видите большой сарай под железной крышей, а около него два больших дерева? Это и есть склад, – показал Алексееву провожатый.
– Ясно! А теперь – назад.
На следующую ночь отряд партизан под предводительством Алексеева уничтожил вражеский склад. В бою с охраной Александра ранило. На руках принесли его товарищи в лагерь. Через месяц он поправился и по поручению командира отряда уже летел на самолете в Москву. Выполнив поручение, он получил отпуск и побывал на родине в своей семье.
Не забыл он и старого приятеля Максимыча. Навестив его, Алексеев долго рассказывал ему о боевых делах и горячо благодарил старика за охотничью науку, которая не раз выручала его в трудные моменты на войне.
