Текст книги "С ружьем по лесам и болотам (Рассказы охотника)"
Автор книги: Борис Казаченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
Кабаны
На надел к моему хорошему знакомому – лесничему Беловежской пущи повадились поздней осенью ходить по ночам кабаны. Их привлекали туда остатки еще не убранного картофеля. После таких ночных визитов отдельные участки поля были начисто «перепаханы», а картофель весь уничтожен.
Несколько раз я по приглашению лесничего приезжал к нему, чтобы вместе с ним подкараулить кабанов и основательно – ж проучить. Но каждый раз, просидев в засаде ночь почти до утра, мы, усталые и разочарованные, уходили домой.
Так было и на этот раз, когда я вновь приехал к лесничему. Лунной октябрьской ночью засели мы на кабаньих тропах метрах в трехстах друг от друга и напряженно прислушивались к каждому ночному звуку, просматривая освещенные луной отдельные кусты и мелкие ложбинки. Просидели мы до трех часов ночи и, потеряв терпенье, перекликнулись, встали и пошли домой.
Мы согрелись стаканом доброго вина и хотели уже ложиться спать, как прибежал кучер и сказал:
– Кабаны пришли, хозяйничают на картошке!
Схватив ружья и патроны, мы быстро вышли из дому и, сказав кучеру, когда и как спугнуть кабанов, пошли в обход надела к местам засады.
Полная луна вышла из-за разреженных облаков, заливая ровным светом поле, темнеющую вдали опушку леса и одинокие деревья и кусты, растущие по границе надела. Вдали четко вырисовывались силуэты девяти кабанов. Заняв лазы, мы скрылись в кустах.
Я зарядил свое ружье жакановскими пулями и притаился. Прошло минут десять. Раздался громкий голос кучера Ивана, возвещавшего, что кабаны пошли. Напряженно смотрю вперед и хочу увидеть бегущих на меня зверей, но луна опять скрылась за облаком. С волнением думаю, что кабаны, спугнутые Иваном, пошли другой, менее хоженой тропой. Но два резких выстрела лесничего убедили меня, что кабаны здесь. Прошло еще две-три волнующих минуты, и я вижу в двадцати шагах перед собой восемь бегущих мимо меня кабанов. На мое счастье луна вновь вышла из-за разорванных облаков, ярко осветив зверей. Беру на мушку первого – самого крупного, нажимаю гашетку и одновременно с выстрелом вижу, как кабан, споткнувшись, валится на бок. Второй выстрел не задел ни одного из рассыпавшихся в разные стороны кабанов. Выждав некоторое время, я подошел к неподвижно лежащему зверю. Это был молодой кабан, весом около пяти пудов.
Взволнованный удачей, я окликнул приятеля, пошел к нему навстречу и вдруг в ложбинке за бугром увидел какую-то большую неподвижную фигуру, которая при моем приближении зашевелилась. Это был громадный кабан-секач, раненный лесничим. Кабан злобно фыркал, лязгал клыками, поднялся на передние ноги и делал бесплодные попытки броситься на меня. Две мои пули, посланные ему под лопатку одна за другой, свалили его на землю на этот раз окончательно.
В этот момент я услышал голос Ивана:
– Сюда, сюда, скорей! Здесь кабаны!
Бросившись к нему, я увидел, как несколько молодых кабанов забились в угол забора, пытаясь пролезть между досками. Иван, вооруженный дубиной, отрезал кабанам путь отступления.
Опускаю руку в карман за патронами и к своему ужасу не нахожу их там. Они, как выяснилось потом, вывалились у меня из кармана на месте засады. А кабанам тем временем надоела блокада, и они ринулись на нас, беспомощно машущих на них ружьем и дубиной, и, чуть не сбив нас с ног, благополучно прорвались и исчезли во мраке ночи.
Двенадцать пудов вытянул кабан-секач. Его массивная голова с громадными и острыми, как отточенные кривые кинжалы клыками много лет потом висела над дверью в доме моего приятеля и напоминала нам об этой интересной и небезопасной охоте.
Второй раз мне пришлось охотиться по кабану-секачу на облаве в казенной лесной даче под Белостоком. По первой пороше лесник выследил одного крупного кабана, залегшего в мелком, но очень густом, почти непролазном ельнике. Нас, восемь охотников, расставили по большой дороге вдоль ельника. Стоял теплый ноябрьский день; шел мокрый снег, медленно и отвесно падая крупными хлопьями на землю, на деревья.
Начался гон; он приближался, а выстрелов все не было. Вот на флангах уже вышли загонщики, и охотники начали сходить с «номеров».
Я повесил ружье на плечо и готов был тоже сойти с места. Внезапно очень близко впереди меня раздался крик лесника:
– Вот он, вот он!
В тот же момент в пятнадцати шагах я вижу громадного кабана, быстро бегущего по густому ельнику. Вскидываю ружье и стреляю, но кабан мчится далее, выбегает на дорогу, где он весь хорошо виден, но стрелять нельзя – там стоит мой сосед. Пропускаю зверя через дорогу и стреляю, но кабан скрывается в лесных зарослях.
С подошедшим ко мне лесничим решаем пойти по кабаньему следу. Кровь на снегу, несколько окровавленных лежек говорят нам, что кабан тяжело ранен, но тем опасней его преследовать, так как в любую минуту он, разъяренный, может броситься на нас из густой чащи. Идем за ним медленно, с большими предосторожностями. Наступившие густые сумерки вынуждают нас прекратить преследование.
Остаться на другой день мы не могли, и поэтому добить кабана поручили двум лесникам. На следующее утро они с двумя собаками, натасканными на кабана, пошли по следу раненого зверя. Нашли они его за три километра от места облавы. Одна из собак, неосторожно подошедшая близко к кабану, пала от его острых клыков. Вторая после этого не решалась нападать на кабана и только неистово лаяла.
На лай собаки подошел лесник и только раз пытался выстрелить в кабана из своей «шомполки», но отсыревшие пистоны давали осечки. Теснимый с одной стороны собакой, а с другой лесником, кабан от обороны перешел в наступление и бросился на лесника, который едва успел залезть на дерево.
Подоспевший на его отчаянный крик второй лесник добил кабана…
Несколько лет спустя занесла меня судьба в раскаленные барханные пески Туркестана, где каким-то чудом растут редкий и твердый, как железо, саксаул да верблюжья колючка и только у арыков пышно зеленеют карагачи. В горячих песках водятся быстроногие джейраны, в колючке – нарядные фазаны, а в пустыне около водопоев осенью собираются несметные стаи саджи – красивой острокрылой птицы, напоминающей по окраске горлинку. В тугаях (зарослях) по реке Мургабу водятся дикие кабаны, дикие коты, а иногда забредает с гор и барс.
Мы, охотники, как-то сговорились отправиться в тугаи и посидеть ночку на кабаньих тропах. Нас было шестеро, а удобных троп оказалось только пять, поэтому я предложил одному молодому инженеру занять тропу вместе со мной.
Мы долго сидели у чистой полянки, поросшей лишь редкими кустами колючки. Луна, освещавшая призрачным светом эту поляну и кусты на ней, уже начала бледнеть, и предутренний ветерок извещал о скором наступлении рассвета. Глаза у нас прямо-таки слипались, и спросонок мне иногда казалось, что через поляну бежит кабан. Мой товарищ, прижавшись к моему плечу, задремал. Я же продолжал таращить глаза и вдруг… Что это? Кабан или куст?
Нет, на этот раз я вижу зверя, остановившегося среди поляны и тревожно обнюхивающего воздух. Толкаю в бок дремлющего приятеля, тщательно целюсь и стреляю. Кабан, как подкошенный, валится на землю.
– Как я его здорово хватил! – радостно восклицает мой товарищ.
– Не ты, а я: ведь стрелял-то я! – говорю ему.
– Нет я! – возражает он.
Оказывается, мы выстрелили одновременно и каждый из нас был уверен, что стрелял только он один.
Не трогаясь с места, мы решили посидеть еще немного. Прошло добрых полчаса, и я увидел высунувшуюся из зарослей колючки голову большого кабана. Он, по-видимому, почуял или нас, или погибшего сотоварища и дальше идти не решался. Я выстрелил. Испуганно фыркнув, кабан скрылся в зарослях. Толстая лобная кость, по которой скользнула картечь, спасла его.
Делать было больше нечего, и мы, поднявшись с тропы, подошли к нашему трофею. Молодой, упитанный кабан лежал перед нами, освещенный первыми лучами восходящего солнца.
Зубры
Зубр – крупное темно-бурое животное, весом до 20 и более пудов, с большой массивной головой, увенчанной сильными рогами, с мощной передней частью туловища. Это могучее животное довольно подвижно и в лесной чаще своеобразно красиво. В стаде зубр – спокойное и мирное животное. Держась обыкновенно небольшими группами, в 5–7 голов, зубры спокойно пасутся, пощипывая лесные травы или молодые ветки деревьев, и подпускают к себе человека на близкое расстояние.
Исследуя в 1913 году торфяные болота Беловежской пущи, я однажды забрел далеко в глубь леса. Рассматривая вынутые образцы торфа, я услышал какой-то шум и, когда поднял голову, увидел, что нахожусь среди стада зубров, мирно пощипывающих траву и не заметивших меня за кустами. Затаив дыхание, я остался неподвижным и успел насчитать семнадцать зубров, среди которых были и старые и молодые зубрицы, телята и громадный зубр-самец. Посмотрев на меня с некоторым раздражением, выразившимся в недовольном мычании и в ударах ногой о землю, бык, а за ним и все стадо скрылись в лесной чаще.
Но не так мирно обходится встреча со старым зубром-одинцом, отогнанным от стада молодым и более сильным соперником. Такие зубры, ведущие одинокую жизнь, становятся злобными и могут нападать на человека.
Как-то мне пришлось ехать в телеге по беловежскому шоссе.
Было раннее утро, нависший туман волнами колыхался, цепляясь за деревья и придавая им причудливые очертания. Восходящее солнце лишь иногда пронзало своими лучами эту завесу.
Наша лошадь бежала неторопливой рысцой, помахивая головой и пошевеливая ушами. Мой возчик, немолодой уже белорусе, рассказывал о своей тяжелой жизни в Полесье, среди непроходимых болот, в постоянной нужде и болезнях.
Туман начал понемногу подниматься и становиться все реже и прозрачней. Наконец, показалось и солнце, осветив влажные ели и дубы.
Лошадь вдруг остановилась и тревожно захрапела, насторожив уши. Взглянув вперед, мы с возчиком увидели шагах в двадцати от нас лежащего поперек дороги огромного старого зубра.
Зубр лежал совершенно неподвижно, как бронзовое изваяние, и лишь злобно посматривал на нас темными, влажными глазами. Несмотря на наше приближение, он не обнаруживал никакого желания уступать дорогу.
Не зная, как отогнать зубра с дороги, мы начали покрикивать, но это не помогло: зубр продолжал лежать. Тогда мой возчик, потеряв терпенье, бросил в него палку. В одно мгновенье зубр вскочил и, разъяренный, ринулся на нас. Лошадь с испугу бросилась в сторону, а подбежавший зубр ударами рогов перевернул телегу под откос вместе с нами.
Удовлетворенный легкой победой, он, мотая головой и пофыркивая, неторопливо спустился с шоссе и скрылся в лесу.
К нашему счастью, мы отделались легкими ушибами.
Второй раз мне пришлось встретиться с зубром в лесу один на один.
Я не был вооружен и поэтому, при приближении зубра, поспешил спрятаться за большую сосну. Зубр быстро подошел к сосне и, ударяя в нее рогами, старался достать меня, обходя кругом дерева.
Хорошо, что этот мой «поединок» с разъяренным зверем происходил недалеко от дома лесника, который, услышав мои, далеко не воинственные, крики, поспешил на выручку и выстрелами из дробовика отогнал зубра.
Облава на волков
Рано утром на трех санях-розвальнях мы едем по еще безлюдным улицам города, минуем пригородное село и выезжаем на Можарову гору. Перед нами открывается грандиозная панорама: на фоне пылающей утренней зари синеет темной полосой засурский лес; необъятно широко раскинулась пойма Суры. Справа лежат отлогие холмы, по которым, как стадо овец, рассыпался кудрявыми группами мелкий лес, позолоченный восходящим солнцем и затянутый сине-розовым утренним туманом.
Впереди что-то мелькнуло, и неожиданно из-за кустов недалеко от дороги показалась красавица лиса-огневка. Она «мышкует» – грациозными прыжками ловит неосторожных мышей. Увлеченная своей охотой, лиса подпускает нас к себе так близко, что мы отчетливо видим ее черные глаза, красную пушистую шубу и пышный хвост с белым кончиком. А вот по лощине, нам наперерез, катит во всю прыть заяц-русак; по его следу с заливистым лаем несутся гончие рано вышедшего в поле охотника.
В миллиардах блестящих кристаллов снега горит восходящее солнце, окрашивая в нежный серебристо-розовый цвет и склоны холмов, и перелески, и покрытый густым инеем старый лес.
Наконец, мы у цели: в Селезневом овраге нас поджидает известный специалист по выслеживанию волков окладчик Петр Васильевич Мартынов. Сорок лет устраивает он облавы на волков. За это время Петр Васильевич помог охотникам истребить не менее шестисот серых хищников.
Мартынов с деловитым видом сообщает нам, что волки лежат на дневке в своем излюбленном овражном квартале и уже «затянуты» флажками. Быстро натянув белые маскировочные халаты, мы безмолвно скользим на лыжах туда, где лежат ничего не подозревающие волки.
Красно-огненные языки флажков, опоясавшие лесной квартал, ярко выделяются на снегу.
Постепенно один за другим мы останавливаемся на помеченных Мартыновым местах в 60–70 шагах друг от друга.
В белом лесном безмолвии улавливаешь каждый, самый незначительный звук. Проходит с полчаса, и вдруг волнующий звук охотничьего рога, разрывая настороженную тишину, ударяет по нервам. Невольно вздрагиваешь, берешь ружье на изготовку и затаиваешься в ожидании зверя. Резкий крик сороки и ее перелет с дерева на дерево предупреждает охотника о приближении зверя.
Озираясь по сторонам, присаживаясь и прислушиваясь к голосам загонщиков и охотничьему рогу, из лесной чащи выходит легкой рысцой лисица. Из всех зверей, она, спугнутая с лежки, всегда первая выходит на линию охотников. Но стрелять нельзя: отпугнешь волков. Чуть заметно поворачиваю голову, и испуганная лисица, вытянув хвост, в два прыжка скрывается в белой чаще. А вот показался волк. Поднятый с мягкой снежной постели голосами загонщиков и резким звуком сигнальной трубы, он потерял свой обычный наглый вид: его фигура как-то съежилась, сгорбилась, хвост поджат. Волк по временам останавливается, внимательно озирается по сторонам и прислушивается к голосам в ожившем лесу. Ого! Появился второй громадный волк, за ним трусят рысью третий, четвертый, пятый, шестой… Девять хищников! Почуяв опасность, волки рассыпаются влево и вправо.
Под метким выстрелом моего соседа падает мертвой старая волчица.
Гремит выстрел слева: там волк наткнулся на старого опытного охотника.
Хромой, не раз стреляный хищник старается обойти опасное место и машками уходит дальше, вдоль линии охотников. Но вот он остановился, метнулся влево, сделал несколько прыжков вправо и, круто повернувшись, пошел прямо на ожидавшего его охотника. Выстрел! И старый разбойник распростерся неподвижным на снегу. По следу его идет другой волк и также падает мертвым.
В густых кустах передо мной мелькнул волк и остановился. Стрелять сквозь кусты нельзя: картечь, пробив толстые ветки дубняка, потеряет силу, а легко раненный хищник уйдет. Жду, пока голова и шея зверя покажутся из-за куста. Но старая, хитрая волчица, чуя опасность, стремительным прыжком переносит свое мощное тело через узкую тропу, на которой я стою, и скрывается в чаще. Обескураженный неудачей, я вновь смотрю вперед, ожидая волков. Проходит некоторое время, и второй волк называется на следу, проложенном волчицей. Стреляю, и волк, пошатнувшись и хватая себя с рычаньем за бок, скрывается в кустах.
Мое волнение достигает предела. Неужели и этот ушел? Вложив в ружье новый патрон, опять осматриваю кусты.
Вдруг там, где уже прошли два волка, показался третий – матерый самец. Он, как и волчица, остановился у тропы, показав голову и шею. Мушка моего ружья отчетливо ложится на шею волка. Матерый хищник, сраженный картечью, падает в снег, судорожно взмахивая своим хвостом-«поленом».
Выстрелы гремят в морозном воздухе справа и слева. Падает еще один хищник. Только двум волкам удалось вырваться из кольца.
Облава окончена. Об этом извещает свисток распорядителя. И сразу раздаются громкие голоса охотников, поздравляющих друг друга с удачей. Спешу к лежащему на тропе «матерому». В пяти шагах от него за кустом нахожу и второго волка.
Семь из девяти! Хорошая расплата с серыми разбойниками за десятки лошадей, коров и овец, погибших от их зубов.
По волкам на самолете
На пензенском аэродроме сегодня дежурит охотник Пылков. В прошлом он летчик-истребитель. Теперь Андрей Васильевич отдает свой досуг охоте по волкам; только за два зимних сезона он уничтожил свыше шестидесяти серых хищников.
Третьи сутки бушует снежный буран. Жестокий двадцатиградусный мороз. Сильный порывистый ветер. Самолет прикован к земле.
Но вот метель понемногу начинает утихать. Сквозь разорванные облака нет-нет да и покажется солнце; порывы ветра становятся все слабей и слабей. Громадные сугробы снега нанесло у забора, у домов и у ангара.
Пережидая буран, Пылков сидит за шахматной доской и нервно посматривает больше в окно, чем на доску. Стрелка на часах приближается к одиннадцати. Буран, наконец, утихает совсем. Вот показалось солнце, залив ослепительным светом сугробы.
В комнату быстро входит летчик Бакланов и говорит Пылкову:
– Есть шесть волков, лежат у села Кукарки. Летим!
Через полчаса самолет лег на курс.
После утихшей метели морозный воздух особенно чист и прозрачен. На белой от снега земле далеко виден каждый кустик, каждая не занесенная снегом черная кочка. Под самолетом то и дело показываются мышкующие лисицы.
Впереди – село Кукарка. Волки где-то здесь.
Возникло темное пятно на бугре. Его заметил Бакланов и направил туда самолет. Пятно вдруг ожило. Волк! В первое мгновенье он настороженно всматривается в летящий на него самолет, а потом бросается в сторону.
Где же остальные волки? Из-за бугра, как из-под земли, поднимаются еще два хищника. Напуганные аэропланом, они бросаются к заросшему кустарником оврагу.
– Держи на матерого! – кричит Пылков.
Самолет мгновенно настигает старого волка и снижается справа от него на десять-пятнадцать метров над землей. Видна оскаленная пасть хищника, его прижатые уши, злобные глаза и поджатый под брюхо хвост. Разъяренный и перепуганный, он щелкает зубами, бросается на самолет и, подпрыгивая, тщетно старается вцепиться в крыло.
Пылков берет волка на мушку и спускает курок Старый хищник, перевернувшись на бок, распластывается на снегу.
Самолет делает разворот и быстро настигает второго волка, который после двух выстрелов тоже падает мертвым.
Третьего волка, успевшего отбежать метров на триста, охотники настигают у оврага…
Где же еще три волка?
Бакланов делает большой круг над оврагом, пролетает вдоль леса, и Пылков видит, как три волка, разбуженные шумом мотора, уже «машут» к лесу. Бакланов бреющим полетом отрезает им путь. Волки круто поворачивают в поле.
После нового разворота самолет настигает старую волчицу, но она, по-видимому, не раз бывавшая в переделках, бросается под крыло самолета. Пылков не успевает выстрелить – самолет проносится над ней. При вторичном заходе волчица хочет проделать такой же маневр, но от меткого выстрела кубарем катится через голову.
Два последних волка, утомленные скачкой по глубокому снегу, высунув красные языки, тяжело прыгают дальше в открытое поле. Теперь им уже не уйти: один за другим, сраженные картечью, они падают на снег.
Охота окончена. Бакланов выбирает вблизи убитых волков посадочную площадку, и самолет плавно опускается на снег.
Горе-охотники
Охотники в белых халатах стояли на «номерах» по опушке крупного леса. Было тихо, в морозном воздухе ни одна веточка не шевелилась.
На соседнюю березу опустилась компания важных снегирей. Поговорив оживленно на своем птичьем языке и повертевшись несколько минут на ветвях, с которых посыпался снег, они, чем-то испуганные, разом вспорхнули и улетели. Далеко на кордоне залаяла собака, и опять воцарилась такая тишина, что стало слышно, как с вершины дерева упала тоненькая сухая ветка, обломившаяся под тяжестью снега.
Вздрогнув от резкого звука сигнальной трубы, я взял ружье наизготовку, плотней прислонился к большому дереву и стал слушать голоса загонщиков и тщательно просматривать лежащее впереди пространство.
Прошло несколько минут, и вот за кустами замелькало серое пятно. Волк!
Хищник свернул с направления, по которому бежал, и пошел на моего соседа, молодого неопытного охотника Макарова. Я видел, как он прицелился и выстрелил, а волк, круто повернув назад, скрылся в кустах.
После сигнала распорядителя облавы мы сошли с номеров и подошли к Макарову. На волчьем следу были видны обильные сгустки крови, но волк ушел.
Макаров, не дожидаясь разрешения распорядителя облавы, пошел по кровавому следу. Он нашел волка километра за полтора от места облавы. Хищник неподвижно лежал в поле. Полагая, что он мертв, Макаров повесил ружье на плечо и взял волка за переднюю ногу, чтобы оттащить труп на дорогу. Но неподвижный до этого волк вдруг ожил, мгновенно приподнял голову и мертвой хваткой вцепился в кисть левой руки охотника.
Все попытки Макарова вырвать руку приводили лишь к тому, что волк сильней сжимал челюсти.
Не имея возможности застрелить волка из ружья, растерявшийся охотник вспомнил, наконец, что у него в кармане лежит пистолет. С большим трудом он достал его правой рукой из кармана и попытался разжать пистолетом волчьи зубы. Левую руку Макарову кое-как удалось вытащить, но зато в пасть хищника попала правая вместе с пистолетом. В таком положении охотник дважды выстрелил, но пули не причинили хищнику вреда, так как они летели из зажатого зубами пистолета в снег. Лишь после отчаянной борьбы с волком, свалившим Макарова с ног, ему удалось, наконец, освободить руку и выстрелом в голову добить свирепого зверя.
На выстрелы подошли охотники. Лицо, руки и весь белый халат Макарова были залиты кровью, которая обильно струилась из сильно пораненных рук. Растерявшийся и что-то бессвязно бормочущий, он пошел по снегу, удаляясь от нас и не обращая внимания на наши оклики.
Когда мы его догнали и начали расспрашивать о происшедшем, он ничего не мог рассказать связно. Мы поспешили оказать ему помощь, обмыв раны водкой и перевязав их бинтом.
Это происшествие стоило Макарову большого нервного потрясения и двухмесячного лечения тяжелых ран, сопровождаемого еще и прививками против бешенства.
Второй, но уже трагикомический случай произошел также на облаве в известном всем пензенским охотникам Карауловском гаю. Зимой в его непролазных; заболоченных чащах находила пристанище волчья стая. Она совершала набеги на ближайшие поселки, где похищала собак, а при удобном случае залезала и в овчарни.
Эту стаю в пять волков выследил наш окладчик-следопыт Кольчугин. Квартал, где залегли звери, он затянул флажками и попросил нас немедленно приехать на облаву.
В лесу мы появились около четырех часов дня. Декабрьские дни коротки, и в четыре часа в густом лесу уже плохо видно мушку ружья. Гон обложенных волков к тому же затянулся, и мы потеряли всякую надежду на удачу.
Но вдруг в густых сумерках я увидел, как на моего соседа вышел волк. Охотник поднял ружье, прицелился, и я услышал щелканье курков, но выстрелов, к счастью, не последовало: за волка охотник принял гончую собаку лесника!
Вслед за собакой вышел из-за деревьев и сам лесник.
– Ты для чего взял собаку в загон, ведь я ее чуть не убил! – с досадой воскликнул охотник.
– Зачем убивать моего Трубача? Он пес верный, хорошо гоняет зайцев, – ответил лесник и вместе со своей собакой направился вдоль линии охотников.
Спустя несколько минут на правом фланге раздались два выстрела.
В лесу стало уже почти совсем темно, и я с несколькими товарищами отправился на кордон к леснику, где стояли наши лошади.
Минут через пятнадцать подошли и все остальные участники охоты. Двое из них яростно спорили. Оказывается, это они стреляли в волка на правом фланге, и каждый из них доказывал, что зверя убил именно он.
– Кого же поздравить с победой? – спросил я.
– Меня! – гордо сказал один.
– Нет меня! – живо возразил второй.
– Странно, отчего же волк такой маленький? – сказал кто-то из охотников.
Добычу осветили фонарем и очистили от снега.
Лесник начал ругаться.
– Эх вы, охотники! Вместо волка убили моего Трубача. Ну, и платите теперь мне за него!
Оба спорщика теперь начали отказываться от добычи. Помирил их распорядитель облавы.
– Стреляли оба – оба и платите за убитую собаку. – сказал он.
Расплатившись с лесником, сконфуженные и осмеянные горе-охотники поспешили поскорей уехать домой.
