Текст книги "Котовский"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)

Шестого октября 1924 года в Бирзуле начал работу съезд учредителей республики, поддержавший создание Молдавской АССР.

Двенадцатого октября 1924 года 3-я сессия Украинского ЦИКа наконец-то приняла постановление о создании Молдавской АССР в составе Украинской ССР с центром в Балте (в 1928 году столица была перенесена в Бирзулу, а в 1929 году – в Тирасполь). Вся полнота власти до созыва I Всемолдавского съезда Советов передавалась в руки ревкома, членом которого стал и Котовский. Сам он по поводу создания Молдавской Республики заявил: «Это маяк, показывающий бессарабскому народу путь к освобождению от румынских помещиков». А подарив свою фотографию одному из командиров, Котовский написал под снимком: «На память об образовании Молдавской Автономной ССР, как первом этапе к освобождению рабочих и селян Бессарабии, стонущих от режима румынских бояр».

Правда, преобладали в новой автономии все-таки украинцы – 48,5 процента по переписи 1926 года, тогда как молдаван было только 30,1 процента. Поэтому, а также потому, что большевиков в Бессарабии поддерживали главным образом русские и украинцы. Молдавскую Республику, вопреки мнению Котовского и его товарищей, было решено включить в состав Украины в качестве автономии. Если бы татарбунарское восстание увенчалось успехом, Молдавская Республика наверняка была бы провозглашена в качестве союзной. Пока же пришлось ограничиться автономией в составе Украины. Но советская сторона заявляла, что границы Молдавской АССР – это Дунай и Прут, поскольку Советский Союз не признает вхождение Бессарабии в состав Румынии.

В декабре 1924 года состоялась Первая всемолдавская конференция большевиков. Котовский был избран в состав Молдавского обкома компартии Украины. Он стал членом также сразу трех ЦИКов – Всесоюзного (в статусе кандидата), Украинского и Молдавского. 19 апреля 1925 года I съезд Советов Молдавской АССР принял решение о создании республики, избрал Центральный исполнительный комитет.

Многие командиры и политработники корпуса из числа молдаван перешли на работу в партийные, государственные и хозяйственные органы молдавской автономии. Котовский передал средства, собранные военной кооперацией корпуса, на укрепление материальной базы Молдавской Республики. Возможно, это было сделано по приказу из Центра. Он писал об этом своим друзьям в Бессарабскую коммуну: «Кооперацию передал Молдавской Республике. Конечно, мы пошли на жертву, чтобы создать материальную базу для нашей молодой республики».

Тогда же, в апреле, на Первом съезде общества бессарабцев Котовский прямо говорил: «Вопрос об освобождении Бессарабии, вопрос о том, чтобы сделать Бессарабию красной, мог бы быть разрешен хорошим ударом нашего корпуса, куда входит и Бессарабская кавалерийская дивизия, или, в крайнем случае, еще парой наших корпусов… Румынские помещики должны понести кару за замученных в застенках, расстрелянных, потопленных в Днестре… Если рабоче-крестьянское правительство, руководимое Коммунистической партией, скажет, что довольно дипломатических переговоров, прикажет нашей Красной Армии броситься к границам Румынии, Бессарабии, на помощь восставшим рабочим и крестьянам, наш кавалерийский корпус будет впереди! Мы уверены, что, если этот исторический момент настанет, наша красная конница перемахнет одним прыжком через Днестр…»

На совещании кавалерийских начальников, начавшемся в Москве 6 апреля 1925 года, Котовский ратовал за сильную, хорошо вооруженную и оснащенную пулеметами и артиллерией конницу, поддерживаемую всеми видами современной военной техники, в том числе специально приданными бронеотрядами. Котовский верил, что в будущей войне при маневренных действиях конница сможет наносить врагам сокрушительные удары. В то время конница оставалась главной ударной силой Красной армии. Бронетанковые войска еще не были созданы.

На вопрос Шмерлинга, как Котовский относился к своим бойцам и коммунистам, Ольга Петровна в письме от 2 мая 1936 года ответила следующим образом: «Любимые бойцы? Любил он комбата Просвирина за его мудрость. Сливу, которым он восхищался за его выдержку, за сознательную храбрость, серьезность, честность. Любил он Криворучко, в нем он любил его смекалку, „хохлацкую хитрость“, но не любил в нем черты – жадность и жестокость.

Уважал Макаренко, любил как малого, капризного Нягу. Любил бойцов смелых, отважных; когда гибли, тяжело переживал их смерть.

О коммунисте. Он всегда говорил, что коммунисты и в своей личной жизни должны быть примером. Наша убогая обстановка отвечала этому. Он говорил, что будут говорить обыватели, враждебно настроенные, и агитир[овать] втихомолку против Сов. власти, если мы у богачей реквизируем и заберем в свое пользование, а не в учреждения детские и пр.».

Ольга Петровна подробно описала быт и характер Григория Ивановича: «В семейной жизни он признавал жену товарища, помощника, а не „украшение дома“. Возмущался, когда узнавал, что жена у кого-либо из бывших мещанка по укладу.

Директивы партии принимал конкретно, активно. Организовывал агроном. школу для молодежи комнезама (комитеты незаможенников. – Б.С.), помогал средствами, считал, сколько будет своих пролетарских агрономов; свою воен. кооперацию развернул по району, чтобы покончить с частной торговлей и то. до.».

В том же письме вдова Котовского отметила: «Признавал ли он, что неправ? Да. Не стеснялся, заявлял, что ошибся, просил извинения. Случай с Криворучко, Бройде и Левицким, когда 9-я див. неправильно информ[ировала] и он был недоволен на 3-ю дивиз., но когда выяснилось истинное положение, то на совещании он открыто заявил и извинился. Да и на фронте ошибок своих он не замазывал.

Когда он советовался со мной? Трудно конкретизировать – он обо всем со мной говорил, я под диктовку его писала все его доклады, он спрашивал мое мнение о тех или иных работниках. Все новые его мероприятия хозяйствен, порядка – сначала мы обсуждали вдвоем, а затем созывалось совещание, кот. чаще всего было у нас на квартире.

Хорошее настроение? Это видно было по окружающим – народ был веселый, свободно шли, шутили, громко разговаривали – чувствовали себя свободно. Плохое настроение – избегала показываться на глаза и даже Черныш (ординарец Котовского. – Б. С.)находил какие-то срочные дела и уходил из дома, но так как знал, что это ненадолго, то скоро приходил, предварительно вызвав меня и узнав, в каком положении и можно ли идти без опасения, – курьезов было много.

Иногда он ловил нас на этих разговорах и все проходило – смеялся над нами».

Григорий Григорьевич Котовский вспоминал со слов матери: «После Гражданской войны Котовский, вместе со своим штабом второго кавалерийского корпуса, которым он командовал, был дислоцирован в украинском городе Умань, где его с женой поселили в доме бывшего военного коменданта города, в котором продолжали проживать вдова коменданта и ее племянница. Их хотели выселить, но Котовский запретил это делать. Я хорошо помню, как двухлетним малышом бегал к этой генеральше, которая из-за болезни всегда лежала на кровати, помню и племянницу. Вот так мы и жили в Умани до середины злосчастного 1925 года. Каждое утро Котовский пешком ходил в штаб, хотя были и машина, и штабные экипажи. Помнится, однажды разразился скандал – у него не оказалось сапог. Свои накануне он отдал какому-то беженцу из Бессарабии… Мама в это время уже не работала врачом, вела хозяйство вместе с теткой, таскали продукты с рынка, весь день стояли у плиты, потому что за стол менее 20 человек не садилось: адъютант, ординарцы, конюхи, беженцы из Бессарабии и т. д. Однажды мама заикнулась: нельзя ли взять для поездки на рынок экипаж? Отец очень рассердился: „Не дай Бог, потом скажут, что мадам Котовская ездит на экипаже“. Разве эта маленькая деталь не говорит о его облике?! Более того, когда отца убили и мы переехали в Киев, у нас ничего из имущества не было, и командир корпуса Николай Николаевич Криворучко купил нам кое-какую мебелишку».

Григорий Григорьевич также рассказывал: «Отец был страшно вспыльчивым, взрывной натуры человек (по рассказам мамы, когда домой приходили командиры, они прежде всего спрашивали: „Как затылок у командира – красный или нет?“; если красный, то лучше было не подходить)».

Когда Котовский попросил Фрунзе обеспечить предприятия и торговые точки керосином и другими нефтепродуктами, тот посоветовал Григорию Ивановичу съездить в Баку и написал письмо председателю правления Азербайджан нефть и в ЦК КП(б) Азербайджана С. М. Кирову: «Податель сего письма является командир 2-го конного корпуса (член Российской Коммунистической партии и член ВУЦИКа) Котовский, прибывший в Баку по делу приобретения нефтепродуктов, необходимых для производственных предприятий корпуса. Тов. Котовский в смысле политическом и деловом пользуется абсолютным доверием и авторитетом у командования. Прошу Вас оказать всяческое содействие по удовлетворению просьб тов. Котовского. С товарищеским приветом М. Фрунзе».

Григорий Иванович стал правоверным марксистом (или по крайней мере старался, чтобы его считало таковым военно-политическое руководство). В партийной анкете Котовский писал: «Сейчас упорно работаю над своим марксистским самообразованием». Себя же характеризовал так: «Как командир-коммунист одновременно с военной и хозяйственной работой веду и политическую, всей своей работой претворяя в жизнь заветы Ильича». Заканчивая же автобиографию «Правда моей жизни», бывший атаман разбойничьей шайки писал о себе в третьем лице: «В Котовском пролетарская коммунистическая революция и коммунистическая партия имеют одного из самых преданнейших, готовых за ее идеи и задачи погибнуть каждую минуту; а мировая буржуазия имеет в лице Котовского смертельного, беспощадного врага, который каждую минуту готов к последнему решительному с ней бою».

В связи с тем, что в 1923–1924 годах прошли массовые сокращения Красной армии и демобилизация большей части личного состава, многие бойцы бывшей бригады Котовского оказались не у дел. Выходцам из Бессарабии просто некуда было возвращаться, а гражданских специальностей они зачастую не имели. И они писали многочисленные письма Котовскому. Вот некоторые из них:

«Дорогой наш товарищ командир! Я юношей оторван от родной семьи. Николай кровавый угнал меня на ту кровавую бойню, которая была затеяна для наживы капитала, но из этой войны мне удалось выйти живым. Не бросая оружия, я вступил в ряды Красной Армии. Это было в 1918 году, это было в тяжелую эпоху, когда наша революция была на краю гибели, когда на нас надвигались темные тучи, когда вихри враждебные веяли над нами. И тогда я поклялся держать крепко в руках оружие, с которым я недавно расстался, то есть 14 января сего года. Когда мы покончили войну с нашими врагами, стали сокращать нас – старых бойцов. Не знаю, чем заняться в этой жизни. Возьмите служить меня обратно или дайте наставление… Пишу Вам, своему командиру, и от Вас надеюсь получить помощь».

«Дорогой тов. Котовский! Покорнейше благодарю за то, что Вы меня не забываете и послали десять рублей. Я их получил и благодарю Вас за этот подарок. Я сейчас нахожусь в больнице, лечу свои раны. У меня открылись два ранения, хотели вытащить пулю с левой стороны живота, но еще не вынули… Я пишу Вам, лежа на койке, и только думаю о Вас… Я поступил в Ваш отряд еще около станций Новосавицкой и Кучурганы в 1918 году. Уже сколько лет я из дому. Мирной жизни не видел, всё время был на позиции, а сейчас демобилизовался… Товарищ Котовский, жду Вашего приказа – что мне делать дальше?»

«Здравствуйте, дорогой отец наш, Григорий Иванович!

Вы читаете письмо от Забудько, Николая Ивановича. Я бывший командир вверенного Вам корпуса. От швали, которую мы разбили, остались только рожки да ножки. А вот мы, старые бойцы, остались без делов. Товарищ начальник! Вы сами знаете, что я был у Вас примером. Я был у Вас комвзводом. Возьмите меня обратно к себе, чтобы научиться быть таким артиллеристом, как был наш погибший папаша Просвирин, чтоб в будущем не воевали б мы с пушками, которые рвались бы у нас. Хочу умереть около Вас за трудящийся народ и вернуться в корпус. А пока до свидания. Желаю Вам всего хорошего. Поклон мамаше – Ольге Петровне».

«Я лично к Вам поехать не могу, у меня нет средств. Возьмите служить обратно или дайте наставление, как хлеб заработать и куда деваться. Пишу Вам это, своему вождю, и от Вас только надеюсь получить помощь».

Чтобы помочь трудоустройству демобилизуемых красноармейцев корпуса – уроженцев Бессарабии, Котовский в начале августа 1924 года создал Бессарабскую коммуну. Ей были переданы корпусные совхозы в Ободовке и Верховке. Котовский помог коммунарам получить 60 лошадей и три трактора «фордзона», закупленные в США.

Председателем коммуны был избран В. Ф. Левицкий, один из организаторов хотинского вооруженного восстания 1919 года. Для коммунаров Котовский «выбил» через председателя ВУЦИКа Г. И. Петровского динамо-машину. Коммунары взяли в аренду ободовскую мельницу, открыли макаронную фабрику, наладили сушку фруктов, изготовление повидла, а затем фруктовых вин. Центром коммуны стало бывшее имение графов Сабанских в Ободовке. А в Умани Котовский учредил агрошколу. Кроме того, он набирал в коммуну агрономов из других агрошкол Уманьского уезда.

Заработал в Ободовке и молочный завод – всё это приносило хорошие доходы. Котовский говорил: «Сначала создайте человеку человеческие условия, а потом требуйте от него сверхчеловеческих усилий». Этот лозунг не вполне соответствовал лозунгам компартии, требовавшей от людей жертвовать всем, включая собственную жизнь, уже сегодня, а светлое коммунистическое будущее обещавшей только в не слишком близком завтра.

Каждому увольняемому в запас красноармейцу давали в корпусе памятку-наказ, составленную Котовским:

«Дорогой товарищ! Уходя из наших красноармейских рядов, постоянно помни наши боевые традиции, нашу революционную преданность Советской власти и всем трудящимся.

Помни, что стальные ряды нашего корпуса неизменно остаются грозными для наших классовых врагов. Про нашу боевую отвагу, про удаль наших кавалеристов, про бесстрашие в боях с врагами ты разнеси молву повсюду, куда бы тебя ни кинула судьба, воспитывая этим боевой революционный дух у рабоче-крестьянской молодежи… Не забывай своей части и поддерживай с ней связь письмами и через наши газеты. Чувствуя эту связь, мы еще с большей энергией будем охранять границы наших трудовых республик от хищников мирового капитала. Если все это ты исполнишь, будешь достоин носить славное имя красного воина и гражданина Советской Республики, будешь действительно активным строителем нашей страны и ее вооруженной мощи – Красной Армии…»

Приехавший из Киевского сельскохозяйственного института молодой агроном А. Петиков и Котовский разработали десятипольную систему севооборота. 70 процентов полей занимали зерновые и зернобобовые, 20 процентов – сахарная свекла, 10 процентов – многолетние травы. Урожаи сразу же поднялись. Уже на второй год в коммуне ввели гарантированную денежную оплату труда, организовали бесплатное общественное питание во время полевых работ, открыли бесплатные ясли.

Соседние крестьяне просили принять их в коммуну. Принимали с разбором, но чаще советовали и помогали создавать подобные коммуны в своих селах.

Бессарабская коммуна стала одной из лучших на Украине. В гости к коммунарам приезжали из соседних уездов и даже областей.

Незадолго до смерти Котовский писал коммунарам: «Дорогие товарищи! Очень рад слышать о ваших успехах. Рад, что вы оправдали все ожидания и перешагнули за них. Ваша коммуна становится вниманием нашего Союза, и это должно быть стимулом для всей коммуны по пути к образцу. Теперь вот что: посылаю к вам исключительную девушку, которая рождена для коллектива, для коммуны. Она учительница, она станет коммунаркой. Она всей душой рвется к работе такого характера, как ваша коммуна. Примите ее, эту рожденную для общественной, большой работы девушку и приобретете для своей коммуны большую ценность. Ее мы бы могли устроить учительницей в нашем районе, но повторяю: она рождена для коллектива, для коммуны и только у вас в вашей обстановке она может развернуться и дать много, много ценности. Прошу оказать этой симпатичной общественной работнице братскую встречу и товарищеское отношение.

Я думаю, дорогие друзья, что ввиду того, что ваши акции поднимаются всё выше и выше, не мешает осенью или зимой, когда я буду в Москве, поднять вопрос об отдаче вам ободовского сахзавода. Этот вопрос придется поставить на повестку дня, хотя вы об этом никому ничего не говорите до момента, когда нужно будет решительно нажать на ЦК и еще на кое-кого. Кооперацию рубль за рубль передал Молдавской Республике. Конечно, мы пошли на жертву, чтобы создать материальную базу для нашей молодой республики. Завод получил отдельное юридическое оформление от Совнаркома, и Попов является уполномоченным полной доверенностью юридического лица.

Я еду полечиться и осенью заеду к вам. Ну, будьте сильны и здоровы в своем движении вперед. Жму руку всем героям и героиням, образцовым коммунарам. Всегда душой с вами.

Ваш Г. Котовский».

Дочь одного из руководителей Бессарабской коммуны Николая Алексеевича Гажалова, бывшего начальника особого отдела в бригаде Котовского, Идея Николаевна Примаченко, родившаяся в 1926 году, уже после гибели Григория Ивановича, так вспоминала о коммуне: «Белокаменный дворец – палаццо с таким большим балконом, что там можно было танцевать. Вокруг белого палаццо заросли георгинов. Но не просто заросли, а ухоженные „заросли“. Садовник и несколько женщин тихих и незаметных, в низко натянутых платках до бровей, всё время что-то делают в саду. Рядом оранжерея. Там в низеньких горшочках выращивали рассаду. Оттуда же на носилках приносили ровные квадраты травы (дерн) и обкладывали этой травой гигантские клумбы. Женщины рыли какие-то канавки, а нас, детей, заставляли засыпать их землей. Потом приходил старый, строгий садовник и сажал в них какие-то кустики.

Перед белым палаццо большая, круглая мраморная площадка. Вокруг нее белые мраморные скамьи со спинками – похожие на диваны. Здесь почти каждый вечер танцевали под духовой оркестр. В коммуне был открыт дом отдыха для красных командиров. Чудесный парк, небольшая речка. В коммуне было отличное хозяйство: племенной скот, хлебные поля, виноградники, пруды с рыбой, плантации клубники, бахчи, фруктовый сад, поливные огороды, молокозавод, винзавод, макаронная фабрика, пивоварня. Большая двухэтажная фабрика-кухня. Различные мастерские, баня, прачечная, детский сад. Дети там живут, только иногда их берут к себе родители. А когда мы приезжаем из Москвы, живем в доме для приезжих. Но мне не обязательно быть в детском доме, потому что я хожу уже в первый класс. Коммунары живут в двухэтажных домах, где нет кухонь. Все питаются на фабрике-кухне. Это новое, красивое здание, где большие светлые столовые. Столики обиты клеенкой в желтую и зеленую клетку. В кадушках пальмы, на стенах яркие панно. Продукты свежие, приготовлено вкусно, стол разнообразный…

Из разговоров в семье я знала, что коммуна плохо пополнялась новыми коммунарами. Даже беднота к нам идти не хотела. Только девичьи сердца не выдерживали, и бывшие бойцы обзавелись семьями. Только благодаря этому увеличилось число коммунаров. Мама вспоминала, что мужчины ходили в военной форме, гражданской одежды у них попросту не было.

В детском доме дают кипяченое молоко с жирной, вкусной пенкой и жареные пончики с повидлом. Но я запомнила и 33-й год. Голод. Мне было шесть лет. Нам, детям, не понятно, что случилось. На полдник дают кусочек черного хлеба и чайную ложку повидла».

Из этих воспоминаний можно понять, что только коллективизация основательно подорвала благополучие коммуны, которая стала носить имя Котовского…

Очевидно, очередь в коммуну стояла только при жизни Котовского. Крестьяне были привлечены легендарным именем и способностями Котовского, использовавшего свои связи в Харькове и Москве, чтобы выбивать для коммуны все необходимое, а также помогать коммунарам из фондов ВПО кавкорпуса. После гибели Григория Ивановича положение коммунаров значительно ухудшилось. У них уже не было прежних связей в партийных и правительственных структурах. К тому же во второй половине 1920-х годов нэп уже вовсю сворачивался, и доходы коммуны падали. Да и субсидии из кавкорпуса существенно уменьшились. Неудивительно, что в начале 1930-х годов коммуна имени Котовского была не более привлекательна для крестьян, чем создаваемые в ускоренном порядке колхозы.

Котовский, как уже говорилось, активно внедрял физкультуру в подчиненных ему войсках. Ольга Петровна вспоминала: «Он был пионером спорта. Над ним смеялся и Фрунзе, но он упорно шел, считая, что физкультура воспитает бойца в выдержке характера, физически сделает его сильным, выносливым».

Владимир Шмерлинг так писал об увлечении Котовского физкультурой: «Котовский присутствовал на утренней зарядке красноармейцев, показывал им свой комплекс физических упражнений. Он требовал, чтобы по утрам все мылись холодной водой до пояса, а зимой растирали себя снегом. Он всегда подчеркивал необходимость ежедневной тренировки и постоянной закалки организма.

– Я каждый день всю свою жизнь занимался гимнастикой, и это мне пригодилось. А в будущей войне нам нужно быть особенно сильными. Занимайтесь физкультурой, – говорил Котовский.

Во всех казармах корпуса были оборудованы просторные гимнастические залы. А однажды, по указанию комкора, в казармы было доставлено большое количество сорокаведерных бочек и кадушек, которые предназначались для купания бойцов в холодной воде в осеннее и зимнее время. Котовский считал, что, если такую процедуру заканчивать бегом, она укрепит организм человека.

– Пусть даже один заболеет, но зато десятки и сотни станут выносливыми и закаленными, – говорил Котовский.

С первых весенних дней он начинал купаться в реке. Сохранились снимки: Котовский купается в Буге во время ледохода. Он влез на льдину и делает на ней, как на ковре, гимнастику. Вместе с ним купаются командиры и бойцы.

Огромное внимание уделял комкор развитию конного спорта. Он хотел, чтобы каждый гарнизон имел свой ипподром. Между частями часто устраивались конные соревнования».

Подозреваю, что не всем бойцам нравилось увлечение комкора физкультурой, когда, помимо маршей и учений, их еще, помимо утренней зарядки, заставляли в свободные часы поднимать тяжести, бегать или делать гимнастические упражнения. Но деваться было некуда.

Котовский также требовал, чтобы каждый полк в корпусе имел свой оркестр. По старой памяти, Григорий Иванович сам учил красноармейцев играть на корнете, трубе и валторне.

Произошли важные события и в личной жизни Григория Ивановича. В ночь с 5 на 6 февраля 1923 года, в 1 час 30 минут у Котовского родился сын Григорий, впоследствии ставший известным историком-индологом. Ольга Петровна вспоминала в письме Шмерлингу 2 мая 1936 года: «Григорий Иванов, был в это время в Москве. Штаб дал телеграмму в Штаб округа в Харьков для Григ. Ив., но он уже выехал в Москву, и Харьков направил телеграмму в Москву. Он выехал в Умань, но сообщение было из-за заносов прервано на несколько дней, и он сидел в Киеве и первой дрезиной приехал. Он мне говорил, что и в Москве, и в Киеве все знакомые уже знали и поздравляли с сыном и требовали „вспрыснуть“ событие. Он был смущен. Он стремился скорее увидеть и ощутить это новое чувство.

Он, как говорил мне, не мог определить первые моменты своего ощущения, но чувствовал какой-то перелом, какие-то новые обязанности. При поздравлениях чувствовал неловкость. По приезде долго рассматривал ребенка, а потом сказал „он – мой, а не твой“, т. е. что он будет его копией. На вопрос, какое имя я дала, я ему в шутку ответила, что – разделение труда – я родила, а он пусть дает имя. Я даже не ожидала, как это на него подействовало. Он задумался, отходил, опять подходил, смотрел, пощупал кожу – „Если какому бандиту удастся прикончить меня, пусть не радуются, будет второй Григорий Котовский, – ты его сумеешь воспитать“.

Так стал у нас Гришута маленький и Гриша большой.

У Гришуты была блестящая память и к 2-м годам он знал азбуку, книжечки читал наизусть, когда папа показал раз ему локомобиль и названия всех частей и для чего они, то на другой день Гришута сам рассказывал все верно, – папа был горд и считал, что это феноменальный мальчик, и прочил его в инженеры».

Кроме родных детей (дочь Елена родилась уже после его смерти) у Котовских был приемный сын Митя. О его появлении Ольга Петровна в письме Шмерлингу рассказывала так: «Как попал Митя? В 1923 г. Митя был курьером в Красной гостинице в Харькове. Григ. Иван, всегда останавливался в этой гостинице, и Митя выполнял его поручения. Григ. Ив. обратил внимание на ровного, точного в исполнении, всегда с книжкой под мышкой мальчика. В один из своих приездов он спросил Митю, откуда он, почему не учится, и быстро решил судьбу. Через 3 часа едем в Умань, у тебя будет мать (моя жена), она позаботится о тебе, и из тебя выйдет человек. Митя в тот же день выехал в Умань с Верховским, а Григ. Ив. задержался. По приезде в Умань он вспомнил о Мите, кот. находился у Верховского и страдал от того, что был на положении нежелательного приживальщика. Григ. Ив. сразу догадался, что Митя морально страдает, и сейчас же привел его домой. Лето он прожил у нас, поправился, и к 1/IX устроили его на рабфак в Софиевке, там он жил в общежитии, но редкий день он не был [у нас в] свободное время, хотя расстояние было порядочное – 5–6 км, но он привязался к нам. Да и питание там было плохое, Лиза сердобольная, бывало, еще ему на завтрак в карманы насует и сала и хлеба. Он считался членом нашей семьи.

Когда получалось жалованье, то Григ. Ив. выдавал им карманные деньги – Мите, Кальке и ординарцу. Мы получали тогда 190 руб., и он выдавал им по 10 руб.».

В Умани Котовский жил на окраине города, в Пролетарском переулке. Он занимал небольшой особняк, принадлежавший раньше уездному воинскому начальнику. В кабинете Котовского висела большая карта Европейской России, а на столе, покрытом темно-зеленым сукном, стояли гипсовая статуэтка Ленина и черный бюст Карла Маркса.

Эмигрантский писатель Роман Гуль почему-то полагал, что Котовский просто купается в роскоши: «В роскошном кабинете командира корпуса – драгоценное оружие по стенам, мебель красного дерева с бронзой, карельская береза, из соседней комнаты слышен радиоаппарат, передающий Лондон. Здесь всё приятно глазу и слуху, только необычный костюм, да непринужденный басовый смех хозяина смущают иностранных гостей.

Но за ужином, переливаясь, горит хрустальная барская люстра. Ловко и бесшумно, как дрессированные мыши, бегают, подают ординарцы. Меняются блюда, водки, вина, шампанское. В русских и польских руках чокаются перезвоном бокалы и рюмки».

Котовский всегда вставал очень рано, летом в пять утра, зимой в шесть. В кабинете, за ширмой, у него были большая эмалированная ванна и кувшин. Среднее окно в кабинете не замазывалось на зиму. Котовский делал гимнастику при открытом окне, а потом обливал себя водой и докрасна растирал грудь полотенцем.

Летний распорядок дня у Григория Ивановича был таким:

Подъем – в 5 часов.

Гимнастика и тренировка – до 6 часов 30 минут.

Завтрак – до 7 часов.

Занятия – до 10 часов.

Тренировка – до 10 часов 30 минут.

Занятия – до 13 часов 30 минут.

Тренировка – до 14 часов.

Занятия – до 15 часов 30 минут.

Тренировка – до 16 часов.

Обед – до 17 часов.

Занятия – до 21 часа.

Гимнастика и тренировка – до 22 часов 30 минут.

Сон – с 23 часов.

Бросается в глаза, что на гимнастику и спортивные тренировки Котовский тратил 4,5 часа, а на занятия, включавшие как командование корпусом, так и самообразование, – 11,5 часа. Он фактически не отдыхал, вернее, гимнастика и спорт служили ему отдыхом.

Котовский любил уединение. Он однажды записал в дневнике: «Сила уединения очень важна». Может, он и не был так счастлив в жизни, как казалось окружающим?

Утром Котовский составлял план того, что должен сделать в течение дня. В Умани это больше были хозяйственные дела, чем боевые. И они Котовскому были не в тягость. Ведь как раз решать подобные вопросы он в свое время учился в Кокорозенской сельскохозяйственной школе.

Котовский говорил: «Если жить только для себя, так вообще не стоит жить».

По свидетельству Ольги Петровны, несмотря на большие доходы по линии ВПО, они с Григорием Ивановичем жили довольно скромно: «Мы в Умани жили в Пролетарском пер., бывш. Дворянском, в доме, принадлежащем] б. Уездному Воинскому начальнику, где жила вдова-генеральша. Она была парализована и жила со своей племянницей. Григ. Ив. оставил ей кабинет и парадный ход в пользование, весь дом мы занимали – 6 комнат. По улице б. гостиная приблизительно 5x8 метр, в 3 окна и наша спальня в 2 окна, рядом комната Лизы (сестры Ольги Петровны. – Б.С.), затем для прислуги столовая, ординарцев, коридор и кухня.

Обстановка убогая. В кабинете в простенке стояло трюмо генеральши. Посередине ближе к окну письменный стол, деревянное кресло от окна к письменному столу и перед письменным столом 2 старых красных бархат[ных] кресла. Направо в углу диван и 2 кресла, др. стулья желтого плюша, затем фанерный столик, заполненный газетами, у другой стены этажерки с книгами, кот. я хотела „профилактически“ перенести в спальню, т. к. гости „зачитывали“ нужные книги.

Налево при входе за ширмой стояла ванна эмалированная, кувшин и таз для умыванья. Среднее окно на зиму не закрывалось, т. к. Гр. Ив. ежедневно делал гимнастику при открытом окне, а затем я обливала его холодной водой из ведра, вставши на стул. За стеной старая генеральша слышала плеск воды и шум в открытое окно и куталась, ей было страшно. Но Григ. Иванов, она очень уважала, хотя он был и „большевик“.

Из окон видно было далеко поле и полотно жел. дороги. Поезд из Киева можно было видеть за полчаса до прихода на станцию. Я поджидала у окна появления поезда и посылала на станцию, ставила завтрак (поезд утром). Когда он приезжал, было всё готово».

Жена Котовского рассказывала Шмерлингу, что Котовский и при советской власти защищал тех, кого, как он полагал, несправедливо обидели, не боясь при этом конфликтовать с карательными органами: «О человеке, пришедшем за защитой к Грише. С утра был „большой день“, т. е. было много работы, много просителей и т. д. Усталый Гриша лег отдохнуть и сказал, что больше сегодня принимать никого не в состоянии.