Текст книги "Котовский"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Тяжелые бои завязались за село Горынку, прикрывавшее дорогу на Кременец. Здесь 16 июля бригада Котовского была остановлена сильным артиллерийско-пулеметным огнем и проволочными заграждениями. Котовский поднял бойцов в атаку, но был тяжело контужен взрывом снаряда и больше месяца провел в госпитале, а потом отдыхал в Одессе и на Днестре. Вот как описал Шмерлинг со слов очевидцев обстоятельства ранения Котовского: «Дав шпоры коню, комбриг выехал на дорогу. Котовцы увидели своего командира. Над головой его сверкал обнаженный клинок. В нескольких шагах за комбригом следовали на конях штаб-трубач и коновод Васька. Все трое ехали легкой рысью.

Белополяки сразу заметили Котовского. По дороге застрочил пулемет. Через несколько секунд огонь прекратился.

Котовский, не останавливаясь, объезжал цепь. Начальник штаба кричал ему вдогонку:

– Товарищ комбриг! Укройтесь за деревом!

– Подымайся в атаку! Вперед! – бросал бойцам Котовский. Огонь усилился. Совсем рядом, на дороге, разорвался снаряд.

Недолет. Не опуская руки, не наклоняя головы, мчался Котовский. Снова разорвался снаряд – перелет. А за ним – третий… И вдруг бойцы увидели, что Орлик мчится без всадника.

– Убит! – пронеслось по цепи. Когда прошли секунды первого оцепенения, раздалось „ура“. Один за другим вскакивали бойцы. Без команды, без командира бросились котовцы в штыковую атаку.

Несколько человек подбежали к месту, где разорвался снаряд. Они увидели Котовского. Упираясь ладонями в землю, он силился приподняться.

– Комбриг жив! Жив! – кричали друг другу котовцы. Теперь никакой огонь не мог удержать их.

Котовский поднялся, глубоко вдохнул в себя воздух и крикнул:

– Батарею сюда!

Он искал глазами Орлика. Раненый конь крутился на месте.

Вдруг Котовский побледнел, провел рукой по лицу и снова свалился на землю. Четверо коноводов подняли его и понесли на тачанку.

В нескольких шагах от места, где упал Котовский, стонал его коновод Васька…

В местечке Катербург, где стоял штаб бригады, Ольга Петровна, как всегда, ждала исхода боя, готовясь немедленно оказать помощь раненым. Вот уже прибыли первые раненые, вынесенные санитарами из-под огня.

Как ни тяжело был ранен боец, а всегда во время перевязки рассказывал „мамаше“ подробности боя, сообщал о том, что комбриг жив и невредим, и о том, как его самого ранило.

На этот раз раненые молчали. Ольга Петровна сразу поняла: что-то случилось. И только один боец сказал как бы про себя:

– А как там наш комбриг бедный, сильно его контузило…

Ольга Петровна впрыснула раненому морфий, чтобы успокоить боль. Несколько секунд она была в оцепенении, а потом быстро собрала медикаменты и на фаэтоне выехала вперед, по дороге к деревне Горинка.

С вечера тучи обложили небо. Как только стемнело, разразилась гроза. Казалось, что бой еще продолжается. Изредка молнии вспышками освещали дорогу.

Ольга Петровна остановила первую подводу, которая ехала со стороны Горинки к Катербургу. Она зажгла пучок соломы и на телеге увидела Ваську-коновода, своего старого приятеля. Еще вчера она заставила его остричь волосы и выстирала ему гимнастерку… Коновод узнал „мамашу“.

– Куда ранен? Сейчас перевяжу тебя.

– Не надо. Поспешите… Товарищ Котовский, должно, ранен, его перевязать надо. А я всё равно помру: в живот… Передайте командиру привет!

Ездовой светил, а Котовская перевязывала стонавшего Ваську.

Здесь же, на дороге, она встретила штаб-трубача. Он сидел на своем Бельчике, держа на поводу Орлика. Орлик шел медленно, низко опустив шею, израненную осколками.

Штаб-трубач ничего не мог ответить на расспросы Ольги Петровны.

Скоро показалась и тачанка, на которой лежал Котовский. В его голове не умолкал шум… Ему трудно было дышать. Горела грудь.

Григорий Иванович не узнал жену. В бреду он то вскакивал на повозке, размахивая кулаками, то хрипел и хватался за грудь.

Всю ночь он метался, звал жену, сидевшую рядом. Приходя в себя, он говорил Ольге Петровне:

– Я знал, что ты будешь со мной.

Утром Котовского в сопровождении жены отправили в тыл для лечения. Он очень тяжело переносил контузию.

Командование настаивало на том, чтобы как можно скорее доставить его в Одессу, к морю.

Котовскому было выдано удостоверение в том, „что он в славном бою под деревней Горинкой (в районе г. Кременца) тяжело контужен и направляется в тыл для лечения. Все гражданские и военные учреждения благоволят оказывать всемерное содействие для скорейшего восстановления здоровья выведенного из строя славного командира и возвращения его в дивизию“».

От Проскурова Котовского везли в Одессу в отдельном вагоне. Что, кстати сказать, было расточительностью. Ведь в вагоне, выделенном Котовскому, можно было бы эвакуировать несколько десятков раненых. В Одессе контуженный комбриг поселился в особняке на Французском бульваре. Когда Котовскому стало лучше, он переехал в Тирасполь, где и закончил лечение. Там как раз состоялся уездный съезд комитетов незаможних (бедных) селян, и Котовский был избран его почетным председателем.

Интересно, что Котовский писал письма жене, хотя они почти всегда были рядом, – от командного пункта бригады до лазарета было 10–15 километров. Григорий Иванович сообщал о мелких бытовых трудностях: «Ты напрасно сшила мне из зеленого сукна блузу. Я хотел отдать сукно хорошему портному. Жаль хорошего сукна. Черная рубашка, которую ты мне прислала, не годится, так как воротник не сходится на целых полтора-два дюйма. Выстираешь синюю, которую я тебе выслал позавчера, шитую в Одессе, и пришли мне». «Сапоги высылаю назад. Обую их зимой. Очень тяжелы. Желтые уже рвутся, я их донашивать буду».

И в этих же письмах Котовский признавался: «Милая, дорогая, желанная Лелечка! Каждый раз, когда приходит летучка „оттуда“, где ты, моя родная, ненаглядная, душа моя, переживаю какой-то удивительно сложный и сильный по остроте своего переживания момент. Каждый раз хочу послать тебе на бумаге то, что у меня на душе, – мое чувство… Эх, да разве вместит весь мир мою любовь?!!»

Тем временем 23 июля войска Юго-Западного фронта были развернуты на Львов, падение которого предполагалось одновременно с падением Варшавы. После взятия Львова часть войск Юго-Западного фронта, включая бригаду Котовского, планировалось направить в Бессарабию.

Бригада Котовского, которой временно командовал Ульрих, действовала южнее 11-й кавдивизии Первой конной армии. Она входила в группу Львовского направления в составе 45-й и 47-й стрелковых дивизий и 8-й червонного казачества. Эта группа 17 августа вела упорные бои за переправы через реку Западный Буг южнее местечка Белый Камень и овладела им к концу дня. Части 45-й дивизии, переправившиеся у Сассова, двинулись к Золочеву, который 18 августа был взят 8-й кавдивизией. Однако это был последний успех советских войск. К тому времени основные силы Западного фронта уже были разгромлены под Варшавой. Поляки перешли в контрнаступление, и бригаде Котовского пришлось отступить на восток.

Лишь 27 августа Котовский вернулся в бригаду, отступавшую из-под Львова, где она понесла тяжелые потери. Сразу же после возвращения комбригу пришлось выступать на траурном митинге по случаю похорон двух пулеметчиков, погибших накануне. Котовский заявил, что «каждая капля пролитой крови в будущем превратится в лучезарные звезды завоеваний пролетариата». Пополнение бригада получала исключительно из Тирасполя, где действовало вербовочное бюро. Бригада пополнялась только добровольцами из числа местного населения, в том числе беженцами из Бессарабии.

Ольга Петровна упорно лечила Орлика, раны которого все не заживали. Но Котовский не хотел расставаться с любимым конем.

В начале сентября командование 14-й армии для обеспечения фланга с севера вынуждено было выдвинуть к Топорову кавбригаду Котовского. Ей порой приходилось выступать в качестве заградотряда, останавливая и возвращая в бой бегущую красную пехоту. В одном из донесений Котовского читаем: «Задержал пехоту… Повернув ее на противника, я пустил в обход слева кавалерию, открыл ураганный огонь с конной батареи, и через минуту противник повернул назад и начал в панике бежать, бросая снаряжение, обмундирование». 9 сентября, отступая от Львова, во время контратаки, при форсировании Западного Буга погиб заместитель Котовского Михаил Павлович Ульрих, бывший прапорщик конной артиллерии, еще в 1917 году связавший свою судьбу с большевиками. Он временно командовал бригадой после контузии Котовского, а после возвращения комбрига стал командиром 1-го полка. Ольга Петровна писала о нем В. Г. Шмерлингу: «Ульрих для меня был загадкой. Я несколько его знала по Польскому фронту, когда мы штабом стояли в Жмеринке в вагонах. Из разговоров с ним видно было, что он карьерист и мечтал о наживе, стремился осуществить и то, и другое на передовой линии, кроме того, очевидно, была семейная драма, ибо его жена флиртовала с одним сотрудником штаба, б. офицером. Затем по его просьбе Григ. Иван, взял его на фронт. Григ. Иван, говорил, что он был храбр и рвался в бой».

Следует подчеркнуть, что котовцы при отступлении не запятнали себя еврейскими погромами, убийствами и грабежом мирного населения. Этим они выгодно отличались от бойцов Первой конной, где пришлось даже расформировать две бригады после того, как конармейцы убили комиссара дивизии Шепелева, пытавшегося остановить погромы. 9 октября 1920 года Реввоенсовет Первой конной издал приказ, в котором, в частности, говорилось: «Эти чудовищные злодеяния совершены частями одной из дивизий, когда-то тоже боевой и победоносной. Выходя из боя, направляясь в тыл, полки 6 кавалерийской дивизии, 31, 32 и 33, учинили ряд погромов, грабежей, насилий и убийств. Эти преступления появились еще раньше отхода. Так, 18 сентября совершено было 2 бандитских налета на мирное население; 19 сентября – 3 налета; 20 сентября – 9 налетов; 21 числа – 6 и 22 сентября – 2 налета, а всего за эти дни совершено было больше 30 разбойничьих нападений…

В местечке Любар (которое бригаде Котовского пришлось брать во время наступления. – Б. С.)29/IX произведен был грабеж и погром мирного населения, причем убито было 60 человек. В Прилуках в ночь со 2 на 3/X тоже были грабежи, причем ранено мирного населения 12 человек, убито 21 и изнасиловано много женщин. Женщины бесстыдно насиловались на глазах у всех, а девушки, как рабыни, утаскивались зверями бандитами к себе в обозы. В Вахновке 3/X убито 20 чел., много ранено, изнасиловано, и сожжено 18 домов. При грабежах преступники не останавливались ни перед чем и утаскивали даже у малышей-ребят детское белье…»

Пятого октября бригада Котовского сосредоточилась в районе Хмельника, где вела бои против петлюровцев, пытавшихся прорваться к Виннице.

Поражение Красной армии в Советско-польской войне побудило державы Антанты юридически урегулировать проблему Бессарабии. 28 октября 1920 года, вскоре после советско-польского перемирия, когда стало окончательно ясно, что поход Красной армии в Европу провалился, Англия, Франция, Италия и Япония подписали соглашение с Румынией о признании вхождения Бессарабии в состав Румынского королевства. Япония в дальнейшем это соглашение не ратифицировала.

Подводя итоги боевой деятельности Котовского на Польском фронте, следует сказать, что утверждение Романа Гуля о том, что «полная слава красного маршала пришла к Котовскому летом 1920 года, когда в ответ на наступление Пилсудского на Россию красные войска под командой Тухачевского пошли на Варшаву», выглядит большим преувеличением. Котовский вовсе не был «вторым вождем красной конницы», как заявлял Гуль. Если первым вождем красной конницы считать Буденного, то вторым, несомненно, был командир действовавшего на Западном фронте 3-го кавалерийского корпуса Г. Д. Гай. И на роль первого вождя, то есть командующего Первой конной армией, Котовского не выдвинули не потому, что большевики не доверяли «дворянину-анархисту», как писал Гуль. Если бы не доверяли, то и бригады не доверили бы. Просто вряд ли начдивы и комбриги Первой конной стали бы подчиняться не своему давнему вождю Буденному, а бывшему бессарабскому разбойнику, ни с Доном, ни с Кубанью, ни со Ставропольем, откуда были основные кадры Первой конной, никак не связанному. К тому же бригада Котовского по численности была отнюдь не бригадой. В царской армии, где в эскадроне было около двухсот сабель, а в кавполку – 1200, бригаду Котовского в лучшем случае можно было назвать дивизионом из двух с половиной эскадронов. Котовский был типичным полевым командиром и хорошо мог командовать только такой бригадой-дивизионом, где он знал лично всех бойцов и командиров. Крупными же кавалерийскими соединениями в Гражданскую войну он никогда не командовал и вряд ли смог бы успешно делать это в боевой обстановке, принимая во внимание отсутствие военного образования и опыта. В этом, как мы помним, он честно признавался в одном из донесений. Зато Гуль был прав, когда отмечал: «Котовский любил кавбригаду, как огородник любит свой огород, как охотник любит своих борзых и гончих. Самолично подбирал командиров, сам среди пленных разыскивал отменных рубак. Не спрашивал „како веруеши“, в кавбригаде вместе с прошедшими всю войну красными партизанами смешались белые казаки-деникинцы, шкуринцы, военнопленные мадьяры, немцы, неведомые беглые поляки и чехи.

Подбор вышел хорош. Недаром котовцы даже не называли себя красноармейцами. Это оскорбление.

– Не красноармейцы мы, а котовцы.

– Какие мы коммунисты, коммунисты – сволочь, мы – большевики.

И были здесь чистокровные „национал-большевики“, те, что плавали 300 лет назад на челнах Степана Разина».

Что касается пленных казаков-деникинцев, кубанских казаков, прежде служивших у белого генерала Шкуро, равно как и венгров, немцев, поляков и чехов, то Гуль это просто придумал. С корпусом Шкуро Котовский никогда не сражался, и пленные из этого корпуса никак не могли попасть к Котовскому. Слухи о венграх, очевидно, были вызваны в свое время предполагаемым участием бригады Котовского в походе на помощь красной Венгрии весной 1919 года, когда короткое время комиссаром бригады был венгерский революционер Тибор Самуэли (тогда в состав бригады Котовского входил полк Мишки Япончика), но о других венграх в бригаде ничего не известно. Немцем, вероятно, был Михаил Ульрих, хотя мы не знаем, был ли он выходцем из православной или из лютеранской семьи. Возможно, за немцев принимали некоторых евреев с немецкими фамилиями, служивших в бригаде, например, того же эскадронного Вальдмана. Однако в сколько-нибудь значительном количестве немцы-колонисты Бессарабии и юга Украины в бригаде Котовского не служили. Возможно, там было несколько поляков и чехов из Бессарабии, но даже этот факт трудно подтвердить документально. А вот в том, что бригада была одной семьей, Гуль, безусловно, прав. Он же первым назвал Котовского в печати национал-большевиком. Однако Григорий Иванович, хотя и состоял в ВКП(б), вряд ли был знаком с трудами Маркса, Энгельса и Ленина. И вообще, идеологическая составляющая играла в его жизни далеко не главную роль.

После заключения перемирия с Польшей армия петлюровской Украинской Народной Республики попыталась совершить поход на Киев, но была легко разбита советскими войсками. Петлюровцы вместе с союзниками – Отдельной российской армией генерала Перемыкина, ранее подчинявшейся Врангелю, – насчитывали до двадцати тысяч штыков и сабель, не считая еще примерно десяти тысяч только что мобилизованных и небоеспособных крестьян Подолии. Противостоявшие им советские войска насчитывали до двадцати шести тысяч штыков и до семи тысяч сабель. После заключения перемирия поляки больше не снабжали украинскую армию боеприпасами. В условиях, когда на винтовку приходилось всего 10–20 патронов, наступление Петлюры на Украину было чистой воды авантюрой. Красные, узнав о готовящемся наступлении петлюровцев, назначенном на 11 ноября, решили предупредить его. 10 ноября 8-я дивизия червонного казачества прорвала фронт украинской армии у Шаргорода и двинулась на Могилев-Подольский. Петлюра тем не менее 11 ноября начал запланированное наступление, в ходе которого надеялся освободить всю Украину от большевиков. Петлюровцам удалось захватить городок Литин в 20 километрах от Винницы. Но путь к Виннице преградила 17-я кавдивизия, отбросившая противника к Проскурову. Не удалось петлюровцам захватить и Жмеринку, чтобы прервать железнодорожное сообщение между Киевом и Одессой.

В ночь с 17 на 18 ноября бригада Котовского взяла Проскуров, вынудив петлюровцев к отступлению. Она захватила большие трофеи, включая два бронепоезда, восемь орудий, более 120 пулеметов. Правительство Петлюры вынуждено было спешно эвакуироваться в пограничный Волочиск на Збруче. В тот же день головной атаман отдал приказ своим войскам отходить за Збруч, на польскую территорию. Котовцы заняли Волочиск и преследовали врага до самого Збруча. В боях за Проскуров при разрыве орудия был смертельно ранен командир батареи отдельной кавбригады Михаил Васильевич Просвирин, бывший фейерверкер царской артиллерии, родом из Пензы, один из ближайших соратников комбрига. В артбатарее у Котовского было много русских, тогда как в конных полках преобладали молдаване и украинцы.

За последние бои против Петлюры кавбригада получила Почетное революционное Красное знамя, а комбриг – второй орден Красного Знамени. В приказе Реввоенсовета Республики № 209 о награждении Котовского было сказано: «Он лихим налетом захватил г. Волочиск и своими энергичными действиями в высшей степени способствовал достижению блестящих успехов в деле полного разгрома противника».

В письме жене Котовский так описал последние бои с Петлюрой: «…близится час, когда мы будем снова вместе. Судьба хочет, чтобы я сохранился и в этих жестоких последних боях, где я несколько раз был на волосок от гибели. Что же, может быть, моя безграничная любовь к тебе спасает, охраняет… Противник разгромлен по всему фронту блестяще. Бригада Котовского захватила у противника 11 орудий, до 60 пулеметов, 800 пленных, разгромила 8 киевскую дивизию, отдельную конную дивизию, значительную часть лучшей кавалерии кавотряда Фролова… Противник, после нанесенных ему страшных ударов, в панике разбегается и бежит дальше, бросая обозы, и части пехоты трех дивизий идут теперь без боя. Наша кавбригада двинула и двигает по фронту три пехотных дивизии. Когда мы были 12-го окружены, кругом отрезаны, и противник уже подъехал ко мне и предложил нам сдаться, – он в ответ на это был в бешеной схватке опрокинут, разбит и обращен в паническое бегство».

Тринадцатого декабря 1920 года, в связи с представлением кавбригады к награждению Почетным революционным Красным знаменем, был составлен «Акт обследования подвигов, совершенных Отдельной кавалерийской бригадой тов. Котовского при 45-й советской стрелковой дивизии в период операции против армии Петлюры и 3-й армии Врангеля с 10 по 22 ноября 1920 года», опубликованный в дивизионной газете 45-й дивизии «Голос красноармейца». Конечно, документ этот сугубо пропагандистский, но какое-то представление, пусть сильно мифологизированное, он дает. Вот что сообщалось, например, о событиях 10 ноября 1920 года: «К 24 часам 10.XI кавбригада сосредоточилась в исходном положении в д. Володиевцы, что в 12 верстах юго-западнее м. Джурин. Противник крупными силами (3-я „железная“ дивизия полковника Удовиченко) занимал линию по р. Мурашка: деревни Березовка – Лужки – Черновцы.

С рассветом 10.XI кавбригада во взаимодействии со 134-й и 135-й бригадами изд. Володиевцы перешла в решительное наступление на деревни Березовка – Шендеровка. И хотя дороги были размыты дождем и лежал густой туман, бригада быстро подошла к деревне Березовка, но ее встретили сильным ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем. Шедший во главе колонны 2-й кавполк, не имея возможности атаковать противника в конном строю, был спешен, а при поддержке конной батареи, выброшенной на линию цепи и открывшей сильный огонь прямой наводкой, полк дружным ударом выбил значительно превосходящего противника из села Березовка и обратил его в бегство.

На следующий день котовцы скрестили клинки с конным отрядом Фролова в деревне Бендичаны. В результате этого боя крупная и лучшая кавалерийская часть противника понесла большие потери и бежала к местечку Озаринцы. Разгром отряда Фролова завершили части 134-й бригады и 1-го конкорпуса. Бригада же Котовского остановилась на ночлег в деревне Малый Ольчадаев».

Заметим, что знакомство с бойцами атамана Фролова очень пригодилось Котовскому во время подавления антоновского восстания на Тамбовщине.

А вот как «Акт» описывал бои, происходившие 18 ноября: «В ночь с 17 на 18 ноября части кавдивизии Яковлева занимают местечко Деражня, выбив оттуда части 60-й дивизии. Считая единственным средством ликвидации противника удар по его главным силам и тылам в Проскурове, кавбригада, несмотря на отсутствие связи с 1-м конкорпусом, в 3 часа утра 18 ноября из деревни Баламутовки форсированным маршем наступает на Проскуров, с рассветом переправляется через озеро Дубовое, где сбивает передовые заставы противника и вступает в бой с его главными силами. Крупные пехотные и кавалерийские части противника, вышедшие из города, при поддержке ураганного артогня двух бронепоездов, 8 легких и 2 тяжелых орудий, стрелявших со стороны деревни Заречье, оказывают упорное сопротивление, но части кавбригады после двухчасового боя геройски сломили сопротивление в несколько раз превосходящего противника и ворвались в город. Конная батарея бригады, выбросившись на линию наступающих частей и открыв меткий ураганный огонь по городу, оказывала содействие кавалерии. В городе захвачены трофеи, обоз и отбита большая партия пленных красноармейцев.

Деморализованный противник, потеряв окончательно связь с кавдивизией Яковлева, в панике бежит. Кавдивизия Яковлева, намеревавшаяся из района Голосково – Деражня произвести глубокий рейд в тыл наших войск, тоже начала отступление.

В течение трех дней на линию Проскуров – Черный Остров выдвигаются оставшиеся далеко позади части 1-го конкорпуса и 60-й дивизии. Петлюровцы, оказывая сопротивление, отходят на Волочиск. К вечеру 21 ноября наша 14-я армия готовилась к окончательной ликвидации противника».

И, наконец, последний день боев – 22 ноября. Согласно все тому же «Акту», в этот день «разведкой установлено, что между петлюровцами и белополяками достигнуто соглашение о пропуске остатков „украинской“ и 3-й армии Врангеля со всей материальной частью в Галицию. Кавбригада Котовского, не ожидая, пока выдвинутся на занимаемую ею линию части 1-го конкорпуса, совершенно самостоятельно, без всякой поддержки справа и слева, форсированным маршем идет прямо на Волочиск, где враг сосредоточил все свои силы. Сметая его арьергардные части, под ураганным огнем бронепоездов кавбригада переменным аллюром проходит по маршруту Гарнишевка – Якушевцы – Вальковцы, тесня огромные силы противника, и от деревни Фридриховка бросается в стремительную атаку. Последние пять верст перед Волочиском бригада прошла галопом под ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем противника и в 18 часов конечным ударом сбивает его главные силы на лед, отрезая их от моста. Буквально из рук вырывает переправляемые на польский берег орудия, эшелоны и материальную часть. Заканчивает ликвидацию остатков армии противника и захватывает много пленных и громадные трофеи: 8 орудий, 2 бронепоезда, богатый обоз, 4 эшелона с арттехимуществом…».

Бригада Котовского после последних боев с армией УНР была отведена в район Умани, где действовали отряды петлюровских атаманов Грызло, Цветковского и Гуляй-Гуленко. 19 декабря 1920 года бригада Котовского разбила их, взяв в плен до пятисот человек, многие из которых были расстреляны. 27 декабря 1920 года котовцы влились в состав 17-й кавалерийской дивизии из 2-го корпуса червонного казачества, а сам Котовский стал начальником этой дивизии. В январе 1921 года ему пришлось сражаться против повстанческой армии Нестора Махно. Махновцам удалось прорваться из окружения, попутно уничтожив штаб 14-й кавдивизии во главе с A. Я. Пархоменко. Начальник штаба махновской армии B. Ф. Белаш вспоминал, что захваченный врасплох «начдив 14-й Пархоменко, поняв, что встретился с махновцами, кроме того, что дал сведения о красных частях, просил Марченко и Махно сохранить ему жизнь. Он говорил, что имеет тесную связь с антоновщиной. Извлекая из кармана письмо, он рассказал, что его брат Пархоменко – анархист и находится в рядах антоновщины, что он и себя считает последователем анархии. Но в сложной обстановке боя А. Пархоменко и командиры штаба 14-й дивизии второпях, при отступлении были расстреляны. И после Махно жалел, говоря: „Пархоменку можно было бы и простить убийство дедушки Максюты“». Видного анархиста Максюту, которого соратники с уважением называли «дедушкой», Пархоменко лично расстрелял в мае 1919 года в Екатеринославе.

Бывший командир 7-го полка червонных казаков И. В. Дубинский вспоминал: «…Вскоре махновская черная рать попала в „мешок“. Тщательно задуманная ловушка была подготовлена для нее недалеко от Хорола. Путь банде преграждала крутая насыпь железной дороги. Перемахнуть через нее можно было только у переезда, вблизи которого курсировал бронепоезд.

С двух сторон охватывала врага советская конница. Разъезды 14-й буденновской дивизии нащупали основные силы махновцев. Приближался к полю боя сводный отряд Котовского. Казалось, что теперь уже бесшабашные головорезы батьки не устоят против натиска червонных казаков и буденновцев, стремившихся отомстить за своих любимцев – Пархоменко и Карачаева.

Очутившись в безвыходном, казалось бы, положении, Махно придумал коварный маневр. В его штабе нашлось удостоверение на имя командира взвода 84-го полка 14-й дивизии. С этим документом личный ординарец батьки помчался к бронепоезду. Предъявив документ, подвел командира к амбразуре. Показал на приближавшихся махновцев:

– Это наши. А там, – повел он пальцем в сторону буденновцев, – махновцы. Кони наши вымотаны, к атаке не способны. Так что начдив просит вдарить ураганным… пока пройдем. За переездом станем… будем ждать червонных казаков…

Простодушный командир бронепоезда попался на махновский трюк. И на сей раз анархо-бандиты вырвались из тщательно подготовленной для них западни…»

Лев Копелев в мемуарной книге «И сотворил себе кумира» рассказывает, как учился в школе с неким Шуркой Лукащуком, бывшим ординарцем Котовского, которому в 1924 году исполнилось 17 лет. Фамилия этого персонажа, скорее всего, вымышлена, и был ли этот человек действительно так близок к Котовскому, мы вряд ли когда-нибудь достоверно узнаем. Но то, что Лукащук сообщает о Котовском, интересно в любом случае. Это не только свидетельство очевидца, но и творимая легенда о народном герое. В повествовании Л. Копелева Шурка описан так: «Широколицый, скуластый, чубатый, он носил матросскую форменку, распахнутую почти до пупа, и брюки клеш необычайной ширины и длины, так, что ботинок не было видно. Фуражка-блин то непонятно как лепилась к затылку, то надвигалась на самый нос, широкий, угрястый, лихо вздернутый. Он плевал необыкновенно шумно, с присвистом и на огромные расстояния, сморкался в два пальца, ходил „по-моряцки“ – вразвалку, круто сгибая колени. На школьные вечера он нацеплял кобуру с наганом, которая свисала на правую ягодицу. Шурка был сиротой, жил в детдоме и, как уверяли его почитатели, каждое воскресенье ходил обедать и пить чай к Котовскому. В школе у него не было друзей. Нас, „мелких шибздиков“, он презирал величаво, не снисходя даже до затрещин. Активистов, уговаривавших его выступить с воспоминаниями, он отшивал безоговорочно.

– Нет, не буду трепаться. Григорий Иванович сам не трепетен и не уважает таких, кто „бала-бала-бала, мы – герои“… Возьмите книжки и почитайте, там все написано, за Григория Ивановича и еще за кого надо…

Он рассказывал, постепенно распаляясь.

– От раз послал Григорий Иваныч разведку до одного села. А те разведчики зашли только на край, в одну-две хаты. Напились там воды чи молока и вертают. Говорят, порядок. Пошли в село колонной, поэскадронно, з музыкой. А там банда. Махно. Как ушкварят из пулеметов… Японский бог! Наших, может, двадцать – ни, двадцать два – убитых, а сколько ранетых, так без счета. Ну, Григорий Иваныч, как положено: даешь боевой порядок! Захождение с флангов. Развернули тачанки с пулеметами. Батарея вдарила. Потом уже лавой. Рубай все на мелкие щепки!.. Взяли село… Тогда он зовет тех, которые в разведке были, кто живые остались. Через вас, говорит, погибли геройские товарищи. Через вас наша кровь марно потекла. За это вам кара: всех до стенки. Полный расстрел без всякой пощады. Там один хлопец был, ну трошки застарше меня. Григорий Иваныч его любил, сам воспитал. Смотрит на него, покраснел, еще больше заикается, чем как всегда. „Ты, – каже, – мне за сына был, я на тебя надежду имел… Но пощады тебе не дам“. Комиссар тот пожалел хлопца. Каже: „Может, этого помиловать, как несовершенные у него года“. Но Григорий Иваныч только глазом зыркнул и зубами скрипнул: „Н-нет, – каже, – справедливость одна для всих. Стреляйте его в мою голову…“ Ну и постреляли… А они что? Стояли молчки, понимали же, что виноватые. И Григорий Иваныч тот потом ночью плакал, и еще целу неделю глаза кажно утро червоные были. Так переживал.

Несколько раз Шурка повторял рассказ о том, как сам Котовский отбирал бойцов.

– Наша котовская дивизия была самая славная на всю Украину, на всю Россию, да, може, и на весь свет. Геройская дивизия. Одно слово: непереможна, непобедимая. И скрозь до нашей дивизии шли добровольцы. И городские и сельские. Кто босой, обдертый, голодный, а кто на своем коне со справным седлом, с карабином или с шашкой; с той войны сберег или отнял у кого. И еще мешок харчей везет. Григорий Иваныч сам принимал каждого и спрашивал: ты, значит, кто будешь, кто батько, зачем воевать хочешь? И завсегда давал такой последний вопрос: а в Бога веруешь? И если кто скажет „верую“, то Григорий Иваныч говорил: тогда ты мне неподходящий. Хоть бы какой геройский был с виду, и с конем, и с оружием, – не брал. Иди, говорил, до кого другого. Потому что у меня так: я в людях понимаю, и когда человека узнал, то знаю шо с него ждать, шо спрашивать. Но если у него Бог есть, то я уже не могу знать, шо ему той Бог прикажет. А у меня в дивизии должен быть один бог – комдив».

Политработник Никита Федорович Юда, служивший в бригаде Котовского с 1920 года, тоже вспоминал, как Котовский принимал бойцов в бригаду: «Первый раз встретил Котовского в Одессе. Принимал нас в бригаду сам Григорий Иванович. Он рассказал нам о бригаде, о том, что она гордится своими победами. Лично три раза Котовский вызывал меня к себе и выражал благодарность. Григорий Иванович очень любил людей, часто рассказывал о себе, о своей любимой Бессарабии… По требованию Котовского мы, политработники, проделали огромную работу при создании Бессарабской сельскохозяйственной коммуны. Люди, которые вступили в коммуну, были благодарны и нам, и Котовскому».