Текст книги "Дневник Толи Скворцова, путешественника и рыболова"

Автор книги: Борис Орешкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– А костер кто будет разводить?

Я почувствовал себя виноватым. Нечестно ловить рыбу, когда другие работают.

Я положил удочку и подошел к Виктору. Он уже приготовил из тонких сухих прутиков маленький шалашик, положил внутрь его клочок газеты и теперь обкладывал это сооружение сухими сучками потолще. Потом он поднес спичку к бумаге, и огонь сразу же принялся, охватив крупные сучья.

– Что у вас там стряслось? – спросил я, вбивая рогульки по обеим сторонам от костра, чтобы можно было подвесить котел и чайник.

– Да ну их! – в сердцах сказал Виктор. – Костер не умеют развести. А туда же, спорят…

Оказалось, что капитан и Татьяна не придумали ничего лучше, как развести костер прямо на толстом слое сухих прошлогодних хвоинок, посреди соснового леса! Ведь огонь по такой подстилке легко может распространиться во все стороны. И даже канавка, которую собирался выкопать вокруг костра Леонид, в таких условиях не предохранила бы от лесного пожара. Виктор правильно сделал, выбрав место для костра на берегу реки, на прибрежном песке. Здесь даже в сухое время костер будет безопасен.

Через некоторое время к костру перебрались все члены экспедиции со своими рюкзаками. Наверху в гордом одиночестве остался только наш капитан. Но и тот скоро спустился. Девчонки принялись чистить картошку, Женька усердно таскал сучья для топлива, и когда все наладилось, мы с Виктором снова взялись за удочки, потому что Оля, увидев моих окуней, заявила, что на обед у нас обязательно будет уха и что неплохо бы еще наловить рыбы.

Окуни брали хорошо, но клев быстро кончился. То ли стайка окуней ушла в другое место, то ли их вообще было здесь всего несколько штук. Больше мы поймать ничего не смогли. Упрямый Виктор остался поджидать окуней на том же самом месте, а я пошел вверх по Андаловке, надеясь отыскать другое подходящее для ловли местечко.

Берег постепенно понижался, лес уходил в сторону, а у самой реки росли теперь только ивовые кусты и осока. В одном месте среди травяных зарослей обнажилась узкая песчаная полоска. Она отделяла от реки небольшую мелководную заводинку. В душной и неподвижной воде у самой ее поверхности застыла стайка мальков. Странно было видеть их такими неподвижными. Ведь обычно мальки играют и суетятся, как всякая на свете мелюзга. А эти словно дремали в стоячей воде. Я обрадовался. Их без труда можно было поймать даже без сачка, просто кепкой. Отличная будет наживка для окуней! Я уже сдернул с головы свою легкую парусиновую кепку, но вдруг сообразил, почему мальки были такими сонными. Они задыхаются. Им не хватает кислорода в этой стоячей воде, в этой заводинке, из которой нет выхода. Весной, по высокой воде, во время нереста взрослые рыбы отложили икру на траве, а потом вода сошла и появившиеся из икринок мальки оказались в ловушке.

Песчаная полоска, отделявшая заводинку от реки, была шириной около метра. Я отложил удочку и руками стал быстро прокапывать в мокром песке канал, чтобы соединить обмелевшую заводь с главным руслом. Через пять минут по каналу побежала вода. Я разулся, залез в эту теплую, застоявшуюся лужу и начал выгонять из нее мальков. Течение подхватило их, и вся стайка сразу же исчезла в чистой, прохладной воде Андаловки.

Только тут я вспомнил, что собирался ловить окуней на этих мальков! Ну ничего, пусть растут. А окуней я и на обыкновенных червей наловить сумею. Так оно и получилось. Вместе с Виктором мы поймали в общей сложности девять вполне приличных окуней. Как раз на уху. А к этому времени и вода в котле закипела. Мы быстро, в четыре руки почистили свой улов и отдали его нашей поварихе-завхозу. А она, помыв, тут же опустила окуней в кипящую воду.

Есть очень хотелось, поэтому каждый из нас норовил зачерпнуть из котла ложкой под предлогом дегустации. А Ольга прогоняла нас прочь.

– Имейте же терпение! Не мешайте! – сердилась она.

Наконец, уха была готова. Наша первая походная уха! Сегодня все было первым: и ловля, и костер, и уха… Мы отнесли на палке котел с дымящейся ухой в сторону от костра, расположились вокруг него, взяли по куску хлеба и начали есть. Что это была за уха! Дома никогда такой не получится. Ведь она сварена из только что пойманной рыбы. Да к тому же на костре, на вольном воздухе. Вкуснотища! Вот тут-то все и поняли, почему я настаивал на деревянных, а не металлических ложках: ими можно есть, не обжигаясь, даже самое горячее варево.

После ухи мы пили чай с конфетами и холодными пирожками с вареньем. Пирожки измялись, варенье из них капало, но все равно было замечательно вкусно. Бабушки наши все-таки правильно сделали, что заставили нас взять с собой это дополнительное, сверх нормы, питание.

Наевшись, мы поднялись на сухой и высокий берег, где легли отдыхать под соснами, расстелив на колючей хвое одеяла. Потом, разморенные и усталые, кое-как помыли посуду, сложили вещи в рюкзаки и по команде капитана снова пошли вдоль Андаловки. Но уже через километр нам встретился такой тихий и глубокий омуток, с такими красивыми соснами на крутом берегу, что мы с Виктором уговорили всех разбить здесь бивак. Никто не возражал. Девчонки сразу же расстелили свои одеяла и легли. Усталость и в самом деле давала о себе знать. Видно, мы неправильно рассчитали, по скольку километров идти: в первой половине дня прошли слишком много, пообедали поздно и чересчур плотно. Неудивительно, что нас всех так разморило.

Между тем дело шло к вечеру. Мы снова развели костер у реки, согрели чаю и потом долго сидели возле огня, закутавшись в одеяла. За Андаловкой на заливных лугах скрипуче кричал дергач-коростель, в небе неподвижно застыли высокие розовые облачка, освещенные последними лучами уходящего солнца. В лесу было тихо-тихо и от этого даже немного тревожно. Казалось, кто-то подсматривает за нами из-за кустов и деревьев.

Мы теснее сдвинулись у костра. Темнота в лесу сгущалась. Над лесом с жалобным криком пролетела какая-то птица. И вдруг Ольга замогильным голосом начала декламировать:

– «Жабу, тридцать лет проспавшую, страшный яд в себя впитавшую, желчь козла, глаза мышиные…»

Она тряхнула головой, и ее черные волосы упали на лицо. Она сгорбилась, приблизившись к огню. Из-под волос сверкали глаза, уставившиеся на что-то невидимое для нас всех… Настоящая колдунья! Пока я пытался вспомнить, из какого произведения эти строчки, трусиха Татьяна не выдержала:

– Оленька, перестань! Я боюсь… – притворно, но в глубине души и на самом деле испугавшись, попросила она. Ольга рассмеялась, откинула волосы с лица и опять стала самой обыкновенной девчонкой.

Все оживились, наперебой стали рассказывать разные страшные истории. А я все смотрел на Олю, как будто в первый раз ее видел. Заметив мой взгляд, Оля усмехнулась. И опять начала декламировать. И снова все замолчали. На этот раз она читала стихи Есенина. Про то, как у собаки утопили щенков. Одна строчка мне особенно запомнилась: «…и так долго, долго дрожала воды незамерзшей гладь». Когда Оля произнесла эти слова, у меня в глазах защипало. Пришлось спешно заняться костром. Я подбросил в него сучьев, наклонился и сбоку стал дуть на огонь. И конечно, наглотался дыма и закашлялся. Теперь у меня были все основания вытереть платком слезы.

– У тебя, Оленька, талант! – сказал капитан и тут же заговорил с Татьяной о чем-то другом. А я возмутился. Разве можно говорить о таланте, причем настоящем, так равнодушно? Ничего наш капитан не понял, ничего не почувствовал. И нисколечко ему не жалко ни щенков, ни собаки. А у меня все внутри сжалось. Уж очень здорово прочитала Оля это стихотворение. Просто удивительно, как это я раньше ничего особенного в ней не замечал? Девчонка и девчонка. А она вон, оказывается, какая…

Вот сидит Оля у костра, с темными, спадающими на плечи волосами, и смотрит на огонь. И в глазах у нее отблеск костра. Или это они сами по себе так светятся? Я где-то читал, что у талантливых людей глаза необычно яркие, выразительные. Не то что у меня. Серые у меня глаза. И в прямом, и в переносном смысле – серые. Да и вообще никаких талантов у меня нет…

Ребята что-то делали, о чем-то говорили, но я ничего не слышал и не видел. Я смотрел только на Олино освещенное костром лицо. Мне хотелось сделать что-то очень важное. А она сидела молча и совсем не обращала на меня внимания. Как будто на свете никакого Тольки Скворцова не существует. Я встал, отошел от костра к берегу Андаловки и начал не спеша раздеваться.

– Купаться надумал? – спросил меня капитан.

– Ага… Никогда еще ночью плавать не приходилось! – подчеркнуто безразличным тоном ответил я.

– Купание в холодной воде закаливает организм, – сказал капитан.

Я шагнул в воду.

– Толька! Не смей! – закричала Татьяна. – Простудишься!

Ночь и в самом деле была довольно холодная. В небе дрожали звезды. Постреливая красной лампой-мигалкой, над нами, отдаленно гудя турбинами, пролетел невидимый самолет. Я стоял по колени в воде. Она была густой и жуткой. На воде чуть заметно покачивались черные тени от сосен. Мне вовсе не хотелось купаться. Я был бы не прочь вернуться назад, к костру и теплу, если бы меня об этом попросили… Но Ольга молчала. И я шагнул еще дальше в темную воду.

Она оказалась неожиданно теплой. Я сразу согрелся и вдруг ощутил под ногой затонувшую корягу. Это был ствол дерева, когда-то упавшего в реку с берега. Хорош бы я был, если бы нырнул в этом месте! Однажды я видел, как одного взрослого парня, студента, увезли в город на «скорой помощи». Он нырнул в незнакомом месте и головой ударился то ли о дно, то ли о корягу. Он лежал на берегу живой, в сознании, но не мог пошевелить ни руками, ни ногами. Потом оказалось, что у него сломана шея и наступил паралич…

Я принялся обследовать затопленную корягу. Ствол утонувшего дерева чем дальше от берега, тем глубже утопал в скользком и вязком иле, и где-то посередине реки я уже не мог его нащупать. Здесь глубина была такая, что вода доходила мне до подбородка.

Я огляделся. Вершины сосен упирались в темное ночное небо. Отражение луны вздрагивало на воде. Сильно пахло речной тиной. Вдруг что-то колючее ткнулось в мою ногу. Я чуть было не выбежал из воды. Но вовремя сообразил, что это, скорее всего, рак, а может быть, и какая-то веточка от коряги неожиданно распрямилась. Я взял себя в руки и сказал в сторону костра:

– Вить, лезь сюда. Вода теплая!

– Толька, немедленно вылезай! – опередив Виктора, отозвалась Татьяна. А Оля продолжала молчать. Тогда я отплыл еще дальше от берега. Они потеряли меня из виду. Я притаился.

– Толь, ты где? – немного погодя тревожно спросил Виктор. Я не откликался. Они сразу забеспокоились. Даже Оля. Когда я увидел, что она встревоженно поднялась на ноги и, прикрывая рукой свет от костра, пыталась разглядеть меня в темноте, я наконец отозвался:

– Чего расшумелись? Я раков ловлю…

Надо сказать, что к этому времени я действительно поймал рака, случайно попавшего мне прямо в руку.

– Держите! – крикнул я и изо всех сил бросил его к костру. Там началась суматоха, а я успел поймать еще одного, уже нарочно шаря рукой под корягой. Я бросил на берег и его. Виктор тотчас же стал раздеваться, и через минуту мы с ним вдвоем принялись обшаривать рачьи норы. Одного за другим мы бросали раков к костру, и девчонки с визгом отпрыгивали от них, боясь взять в руки. Но Женька раков не боялся. Они с капитаном подбирали нашу добычу и складывали черных, уползавших к реке раков в полиэтиленовый пакет.

Через полчаса мы с Виктором, дрожа от холода, но очень довольные собой уже грелись у костра. Девчонки заботливо укрыли нас одеялами. Мы надели на себя все, что у нас было из одежды, и все-таки дрожали мелкой дрожью. Но зато какое пиршество у нас было! Капитан собственноручно сварил раков и, когда они стали красными, вывалил их, дымящихся, из котла на расстеленное у костра полотенце. Каждому досталось по три больших и по четыре маленьких рака. А нам с Виктором в награду дали еще по одному самому крупному раку. Вручала мне эту премию Оля. При этом она сказала:

– С тобой не пропадешь!

И посмотрела на меня одобрительно. Выходит, если даже у человека и нет никаких особых талантов, он все же может кое-чего в жизни добиться! И настроение у меня улучшилось. Даже очень…

Самое вкусное в раке – это клешни и хвост, который почему-то принято называть раковой шейкой. Наверное, мне на всю жизнь запомнится эта картина: лес, ночь, костер и мы, сидя вокруг огня, едим только что сваренных раков. Только ради одного этого стоило идти в поход!

Дремавший возле костра Кучум вдруг поднял голову, прислушался, потом вскочил и, приглушенно рыча, уставился на лес.

– Что там? – шепотом спросил Виктор собаку, и Кучум тотчас рванулся вперед и исчез за стволами деревьев. Несколько минут мы сидели у костра в полном молчании. Лес вдруг взорвался яростным лаем Кучума.

– Медведь… – широко открыв глаза, обреченно сказала Оля.

На этот раз она не играла. Ей и в самом деле было страшно. И мне, честно говоря, тоже. Потому что Кучум лаял так, будто дрался с кем-то насмерть. Я незаметно нащупал в кармане свой большой складной нож. Конечно, какое это оружие против медведя! Но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Виктор подбросил сучьев в огонь. Темнота отодвинулась. Мы продолжали сидеть у костра в напряженном молчании.

Но вот яростный лай Кучума стал удаляться. Мы успокоились. Когда запыхавшийся, усталый Кучум вернулся, наш капитан скомандовал готовиться ночлегу.

– Ночью полагается спать! – сказал он поучающим тоном. – Сон снимает усталость и восстанавливает работоспособность.

Было уже одиннадцать часов. И в самом деле пора ложиться. Да и комары, хотя их в августе не слишком много, не давали сидеть спокойно Но и в палатке их оказалось тоже довольно много. Вероятно, они успели, залететь, пока мы вносили вещи. Виктор наполнил алюминиевую сковородку горячими углями, положил сверху травы и мха, поставил сковородку на пустой котел и задвинул это дымящее сооружение в палатку. В панике комары поспешили оттуда убраться через настежь распахнутый вход. Тогда по команде Виктора мы нырнули в наш брезентовый домик, выставили наружу дымокур и плотно застегнули вход. В палатке пахло дымом и слегка ело глаза, но зато ни одного комара не осталось. Сморенные сытной едой и усталостью, мы улеглись на расстеленном ватном одеяле.

Но Виктор, прежде чем лечь, выглянул из палатки и еще раз посмотрел, все ли в порядке с дымокуром, не может ли от него что-нибудь загореться. А ведь он сам перед этим залил его остатками чая! Казалось бы, о чем беспокоиться? Но в лесу обращаться с огнем нужно очень и очень осторожно. Об этом я много раз и по радио слышал, и в книжках читал. Но одно дело слышать или читать, и совершенно другое – увидеть обеспокоенность Виктора. А уж он-то знает толк в этих делах!

Приткнувшись кто где сумел и накрывшись одеялами, все быстро уснули. И только я, лежа у самого входа в палатку, долго еще прислушивался к ночным шорохам леса. Мне все время казалось, что кто-то ходит вокруг нашей палатки. Но ведь там, снаружи, был наш верный Кучум. Разве он допустит, чтобы кто-нибудь незаметно подкрался к нам? Конечно, нет! И успокоенный, я стал засыпать.

Но тут высоко-высоко в ночном небе опять пропел свою песню реактивный лайнер, и сон улетучился. Я стал думать о том, куда летит этот самолет, и какие люди сидят в нем, и как огромна наша страна, если вот сейчас у нас ночь, а где-то далеко на востоке, куда полетел этот лайнер, уже наступает утро. А мы лежим посреди леса в палатке, и пролетающие над нами люди даже не знают, что кто-то внизу, на земле, думает о них, слышит звук самолета. И мы никогда даже не встретимся друг с другом…

И еще я думал о том, что день сегодня какой-то особенный. У меня в жизни еще не было такого удивительного дня. И хотя я много раз до этого купался в реке, ловил рыбу и раков, ходил по лесу с рюкзаком за спиной, было что-то особенное в этом сегодняшнем дне. Что-то очень хорошее, теплое, радостное. Только я не мог понять, что же именно?

Засыпая, я вспомнил испуганно-обреченное лицо Оли. Вот чудачка! Она бы наверное, так ничего и не сделала, чтобы спастись, если бы на нас в самом деле напал медведь. Так бы и осталась сидеть у костра, надеясь только на нас, мужчин. А как бы поступил я? Хватило бы у меня духу защитить ее, отвлечь медведя на себя? Не знаю. Но тогда, в палатке, мне казалось: хватило бы.

Глава 3
ОСТРОВ НА БОЛОТЕ

Следы ледника. – Земля «дышит»! – Что с компасом? – Переход через болото. – Партизанский тайник. – Колодец. – Ливень. – Вторая ночевка.

Я проснулся оттого, что мне наступили на ногу. Конечно, это оказалась Татьяна с ее обычной «ловкостью». Она хотела выбраться из палатки и никак не могла расстегнуть затвердевшие от утренней влаги тесемочные петли на входном клапане.

Солнце просвечивало сквозь зеленый палаточный брезент. Пахло влажной одеждой и кедами. Я тоже поспешил выбраться наружу. Кучум сладко потягивался, припав передними лапами к земле. Я посмотрел на часы. Было уже восемь утра. Проспали! Ну разве можно столько времени спать в походе? Настроение у меня испортилось еще больше. Почему именно я должен вставать раньше всех? С трудом натянув на ноги намокшие от росы кеды, я сходил к речке умыться, потом стал складывать на остывшее кострище дрова. Они были влажные от росы. Я извел чуть ли не полкоробка спичек, а костер так и не хотел загораться. «Надо было накрыть сучья полиэтиленовой пленкой!» – подумал я запоздало. Потом сложил вместе сразу несколько спичек, чиркнул по коробку и тут же бросил их все на землю, потому что сильно вспыхнувшее пламя обожгло мне пальцы. Морщась от боли, я взял котелок с остывшим чаем. На поверхности чая плавали какие-то сине-лиловые разводы, как будто от нефти, и разные букашки вместе с соринками. Нужно было вытащить их, и я вынул из кармана брюк свою деревянную ложку. Но она оказалась сломанной! Наверное, ночью я навалился на нее боком, и она треснула вдоль ручки. Выходит, я и тут оказался неправ… С досады я хотел выбросить ложку. Хорошо, вылезший в это время из палатки Виктор забрал ее у меня и сказал, что ложку можно починить. Он просверлил булавкой маленькие дырочки в трех местах вдоль излома и связал расколовшиеся части крепкой суровой ниткой, предварительно намочив ее. Ложкой теперь снова можно было пользоваться, хотя и с большой осторожностью. Я поблагодарил Виктора, но настроение мое от этого не улучшилось.

После завтрака мы стали готовиться к выступлению. Я, все еще сердитый и злой на самого себя, начал скатывать непросохшую палатку в плотный тючок. Но Виктор молча взял ее у меня, развернул и перебросил через один из сучьев росшей рядом сосны.

– Пусть маленько просохнет, пока мы остальные вещи укладывать будем, – сказал он.

А я еще больше рассердился. Все-то меня учат, и ничего у меня сегодня не получается. Хотелось бросить все и уйти куда глаза глядят. Но тут Оля попросила меня затянуть потуже узел на ее рюкзаке. Ожидая подвоха, я недоверчиво посмотрел на нее. Нет, она говорила вполне серьезно и по-хорошему. Я взял ее круглый, туго набитый рюкзак и сразу увидел, что он уложен совершенно неправильно: вещи втиснуты как попало, одеяло, которое надо укладывать к спине, положено сверху, продукты оказались внизу, и консервная банка своим острым ребром выпирала наружу.

Я еще раз посмотрел на Олю и понял, что она нисколько не рассердится, если я уложу ее рюкзак по всем правилам. Я вытряхнул ее вещи, положил одеяло по всей высоте и ширине рюкзака, наиболее тяжелые вещи уложил внизу, а продукты и то, что полегче, сверху. Потом хорошенько завязал ставший плоским, удобным для ношения рюкзак и помог надеть его Оле на плечи.

Кажется, она мне сказала «спасибо». Не помню. Да и не в этом дело. Главное, она посмотрела на меня очень по-доброму, по-товарищески, и мне сразу стало совсем хорошо. Я в два счета уложил свой рюкзак, вскинул его на спину, и мы тронулись в путь.

Скоро сосновый лес сменился смешанным: сосны, ели, березы, осины росли здесь вперемежку. Все чаще стали попадаться старые, замшелые, очень крупные и наполовину гнилые деревья. Мы шли, то и дело нагибаясь, чтобы сорвать несколько ягод черники или костяники, которых здесь было великое множество.

Кучум носился впереди нас, облаивал белок или каких-то других обитателей леса. Шедший впереди капитан неожиданно крикнул:

– Смотрите, какой огромный валун!

Действительно, среди деревьев, как стог сена, высился серый, покрытый лишайниками валун. Я попытался влезть на него, но уцепиться было решительно не за что: ни одной трещины или выступа. Мы обошли валун и внимательно его осмотрели.

Татьяна тут же принялась всем объяснять, что такие валуны когда-то очень давно были принесены сюда ледником из Скандинавии. Но кто же об этом не знает?! Удивительно другое: почему этот огромный камень лежит здесь один? Почему не видно вокруг других валунов, хотя бы и поменьше?

Отметив на нашей самодельной нарте местоположение этого валуна, мы двинулись в прежнем направлении, точно на север.

– Азимут ноль! – объявил капитан, держа компас в руке и проверяя направление. Я тоже взглянул на компас. Все было правильно: синий конец стрелки показывал на север. Как раз в этом направлении мы и держали наш путь.

Местность постепенно понижалась. Появились зеленый, влажный мох и папоротники. Лес, по которому мы шли, был уже не смешанный, а чисто еловый. Наверху, в вершинах деревьев, шумел ветер, а внизу, у нас, было тихо.

– Как в настоящей тайге! – сказал я, любуясь этим старым, густым и довольно мрачным лесом.

– Тайга и есть! – ответил мне Виктор.

Мы заспорили. Мне казалось, что тайга – это только в Сибири, а никак не у нас, в европейской части страны. Но Виктор утверждал, что лесоводы относят хвойные леса Европейского севера также к зоне тайги. Спорить на такие темы с Виктором было опасно. Он ведь в таких вопросах получше меня разбирается. Но я и не подумал огорчаться. Выходит, мы идем по настоящей тайге! Разве это не здорово?!

Пройдя без всяких приключений еще километра три, мы присели передохнуть. Женька развязал свой рюкзачок и тут же принялся закусывать. И куда только в него лезет? Глядя на него, достала домашний пирожок и Татьяна. Потом и все остальные стали что-то жевать. А ветер вверху все усиливался. Вершины елей раскачивались. С удивлением я вдруг почувствовал, что и сам качаюсь. Сначала меня медленно и плавно приподняло немного вверх, а потом так же плавно опустило вниз.

– Ой! Что это? – воскликнула Оля. – Земля дышит!

И в самом деле, земля под нами как будто дышала, приподнимаясь и опускаясь вместе с корнями и мхом. Мы сразу поняли в чем дело: ветер раскачивал деревья, а мы, сидя на их корнях, скрытых под тонким слоем земли и мха, то опускались, то поднимались, когда они натягивались, стремясь удержать дерево от падения. Казалось, корни вот-вот лопнут от напряжения.

Сначала нам очень понравилось качаться на мху, как на волнах. Но вдруг не очень далеко от нас что-то грохнуло, словно выстрел, и одна из елей сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее стала падать. Ломая сучья, с шумом и треском рухнула она на землю, вздыбив кверху огромный черный блин выворотня с желтыми, растопыренными во все стороны, как щупальца осьминога, оборванными корнями. Нам стало страшно.

– Все за мной! – крикнул капитан и первый, подхватив свой рюкзак, бросился бежать из этого мрачного леса. Мы помчались за ним, на ходу надевая лямки своих рюкзаков. Но земля дышала повсюду. И мы бежали все дальше и дальше, с опаской поглядывая на качавшиеся высокие ели.

Наконец еловый лес кончился, сменившись низким молодым сосняком, росшим на мховом болоте. Мы остановились. Ветер гнал над нами рваные облака. Сильно пахло болиголовом и болотными травами. Ноги утопали во мху. Но земля уже не качалась, и мы успокоились. И тут Татьяна вскрикнула:

– Ой, смотрите, кто-то ягоды рассыпал!

– Это клюква! – сказал Виктор. – Неужели никогда раньше не видела, как клюква растет?

Я нагнулся и стал собирать крупные, розовые с одного бока ягоды. Они в самом деле лежали на мху как рассыпанные. И поэтому одна сторона у них была розовая, а другая белая. Каждая ягодка была будто привязана тоненьким, почти незаметным стебельком-ниточкой. Это было очень интересно. Раньше я думал, что клюква растет примерно так же, как брусника или черника – на маленьких кустиках.

Ягоды клюквы оказались плотными, мучнистыми и совершенно невкусными.

– Чудаки! – рассмеялся Виктор. – Кто же в августе клюкву ест? Ее надо поздней осенью собирать, под заморозки. А еще лучше весной, как только снег растает. Тогда она сладкая.

Пора было идти дальше. Капитан посмотрел на компас. Но север почему-то оказался как раз там, откуда мы сюда прибежали! Ошибки тут быть не могло: во мху были ясно видны наши следы. А ведь мы шли с юга на север, по нулевому азимуту! Теперь же компас показывал все наоборот.

– Компас врет! – решительно сказала Татьяна. – Наверное, здесь магнитная аномалия. Видимо, под этим болотом залежи железной руды. Ой, ребята, а вдруг мы геологическое открытие сделали?

Капитан прошелся с компасом в руке сначала в одну, потом в другую сторону, но все было по-прежнему: синяя стрелка показывала в ту сторону, откуда мы пришли, то есть на юг. Похоже, на этот раз Татьяна была права. Если верить компасу, то нужно идти назад по нашим следам в тот мрачный еловый лес, где земля дышит, а деревья падают от ветра. Но зачем же нам туда возвращаться?

Мы стояли, не зная что делать. Темные, низкие облака заволокли небо, и солнца не было видно. Тогда мы, чтобы проверить компас, решили определить стороны света другим способом. Известно, что с северной стороны на стволах деревьев гуще растут лишайники, а с южной у отдельно стоящего дерева гуще крона. Однако сосенки, росшие вокруг нас, были какие-то ненормальные: у одних весь ствол был в лишайниках, у других лишайников не было вовсе. И ветви у всех деревьев росли по-разному: то с одной стороны гуще, то с другой. Словом, определить, где север, а где юг, по этим признакам нам не удалось.

Тогда капитан спрятал компас в карман и решительно пошел вперед в прежнем направлении. Кучум, который, скучая, сидел возле нас, спрятал свой розовый длинный язык и весело умчался вперед. Поведение собаки меня успокоило. Ведь если бы мы пошли не туда, умный пес вряд ли помчался бы так охотно.

Зловещее слово «заблудились» произнесено вслух не было, но чувствовалось, что каждый об этом думает. Через некоторое Время капитан снова вынул компас. Теперь синий конец стрелки показывал вправо от нашего направления движения. А ведь мы шли строго по прямой линии! Я сам за этим следил. Не было сомнений, что компас врал. Капитан молча пошел вперед, демонстративно засунув его в карман рюкзака, как совершенно бесполезную вещь.

Лес опять стал густеть. Болото кончилось. Все чаще попадались высокие старые осины и ели. И хотя почва у нас под ногами опять иногда дышала, мы упорно продолжали идти в том же направлении все дальше и дальше.

Вскоре мы увидели Кучума, который сидел, дожидаясь нас. Он всегда так делал: убежит вперед, а потом дожидается. И снова убегал вперед. Но на этот раз он никуда не убегал, а вертелся вокруг нас, всем своим видом как бы спрашивая: «А теперь куда вы пойдете?» Зря, значит, я на него надеялся. Он и сам не знал, куда идти.

И все-таки Кучум, оказалось, привел нас к тропинке. Она была не слишком нахожена, но как-никак тропинка. И по ней недавно шли люди: трава была кое-где примята. Значит, и нас она куда-нибудь выведет. Мы решили идти по ней. А вот Кучум почему-то не хотел этого. Он крутился под ногами, часто останавливался и оглядывался по сторонам со скучающим видом.

Мы прошли по тропинке не больше ста метров, когда капитан нашел воткнутую в землю палку, причем совсем свежую, только что срезанную. Значит, где-то неподалеку были люди. Пока мы с капитаном рассматривали находку, подошел Женька и удивленно воскликнул:

– Это же моя палка!

– Твоя?!

– Конечно, моя. Видите: «Е» вырезано? Это я еще на привале стал вырезать, там, где земля дышала. А когда мы побежали, я ее в землю воткнул, чтобы не мешала.

Вот так история! Выходит, это наша собственная тропинка! Это по ней мы бежали, спасаясь от падающих деревьев. Выходит, мы все время незаметно для себя отклонялись от нулевого азимута вправо и шли по кругу. Компас не врал, и мы напрасно ему не поверили. Вот и стали кружить на месте…

Ну и смеялись же мы! И больше всех капитан. Он сказал, что с самого начала все понял, но нарочно молчал и шел по кругу, делая вид, что мы заблудились, чтобы нас испытать. Испытание, добавил он, мы выдержали на «отлично»: никто не хныкал и не впадал в панику.

– Паника – это в походе самое страшное, – сказал он. – От паники люди такие глупости совершают, что потом сами удивляются. Паникеров среди нас нет. Я теперь в этом убедился!

Все было, конечно, правильно. Только я капитану не поверил. Я шел следом за ним и хорошо видел, что он тоже волнуется, хотя и старается не показывать виду. Он сам не знал, куда идти. Но я не стал его разоблачать. Нельзя подрывать авторитет капитана похода. Даже если он липовый.

Мы снова доверились компасу и, когда наша тропинка стала уходить вправо, смело покинули ее и пошли прямиком по лесу. Кучум куда-то исчез. И я понял, почему он недавно топтался на месте: ему совсем не хотелось зря кружить по нашим собственным следам.

Часа через два лес опять поредел, и мы вышли на огромное моховое болото с редкими чахлыми сосенками, посреди которого, метрах в пятистах впереди, высился холм, поросший сосновым лесом.

– Вот он, Остров! – сказал Виктор. – Отец рассказывал, что тут во время войны была партизанская база. Сходим, посмотрим?

Кто же откажется? Конечно, мы захотели побывать на этом Острове, подобно куполу возвышавшемуся среди болота.

– Стойте! – сказал капитан. – Нужно вырубить шесты. Без шестов по болотам ходить не полагается.

– То по зыбунам без шеста не пройдешь, – сказал Виктор. – А это болото сухое, прочное. По нему теперь просто так ходят, без всяких шестов.

– Все равно, – упрямо повторил капитан. – Готовьте шесты!

Я достал из рюкзака наш походный топорик и, поискав глазами, выбрал стройную, толщиной сантиметров в пять елочку. Была она высокая, тонкая и почти совсем без сучков. Как раз для шеста! Я уже замахнулся топором, как Виктор остановил меня:

– Ты что, не видишь? Она ведь живая! Из нее знаешь какая ель вырастет? Руби вот эту…

И он показал мне на такую же ростом, но хилую, почти уже засохшую елочку. Росла она рядом с большим деревом и ей, видимо, не хватало питания или света.