Текст книги "Неизвестная война. В небе Северной Кореи"

Автор книги: Борис Абакумов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

В тот вылет мне дали машину Пети Гриба, так как он не мог вылететь. При взлёте и наборе высоты на средней скорости она вела себя ещё довольно сносно, а как только скорость в воздушном бою подходила к максимуму, машина словно «взбесилась», не хотела слушаться управления. «Ну и корова в воздухе»,– подумал я. Её хочешь наклонить влево, а она ещё подумает, подчиниться или нет, берёшь ручку на себя – идёт вверх с большим запаздыванием. Что за строптивый МиГ попался мне, как только Петро справляется с ним в боях?.. Но так или иначе, а драться надо! Наши пары разбились на одиночки и смешали весь боевой порядок «Сейбрам», а их было очень много. Стрелять мы не успевали, так как на хвосте обязательно висел противник. Бой из «клубка» растянулся эллипсом в сторону аэродрома, откуда должна была прибыть помощь. Но, увы, её не было. Наше командование ждало возможного появления бомбардировщиков. Бой продолжался довольно долго. «Сейбрам» не удалось сбить ни одного из нас. Трое наших сели с пробоинами: у меня было три, у Саши Литвинюка – две, а у Василия Ларионова, нашего замполита эскадрильи, загорелся двигатель – выплавилась выхлопная труба. На базу вернулись все…

…Как-то мы с Николаем, моим ведомым, возвращались с задания домой, и нас на полпути подхватила шестерка «Сейбров», выйдя нам в хвост. Пришлось принять бой. Я потянул их немного по горизонту, идя с небольшим снижением для выравнивания скоростей, а потом перешел на «горку» с неправильным разворотом в верхней точке для того, чтобы выйти на встречный курс противнику. Это нам удалось. Противник идет на нас снизу вверх, а мы сверху идем на них. В зону прицела они ко мне не попали, и я огня не открывал. Проскочили мы на встречных курсах и опять, пошли вверх. «Сейбры», благодаря резкому манёвру и включению форсажа, быстро изменили свое направление и бросились за нами в погоню. Смотрю, сидят на хвосте и стреляют. Вижу, у ведущего шестерки идет серый дымок длинными «усами» то с левой, то с правой стороны – это значит, бьёт из трёх крупнокалиберных пулеметов поочередно с каждой стороны фюзеляжа. Я дал немного правого скольжения на «горке» и опять выхожу на встречный курс с противником. Николай держится рядом. Открываю огонь по ведущему шестерки «Сейбров», он немного отвернул в сторону, мы опять вышли на «горку». «Сейбры» за нами. Повторили этот маневр ещё два раза, а потом, разогнав машины, мы резко пошли на вертикаль, и тут я потерял сознание, видимо, длительности перегрузок при маневрировании сделала свое дело. Очнулся тогда, когда самолёт шел носом к земле. Огляделся, ни «Сейбров», ни моего ведомого Николая рядом не было. С пренеприятным настроением сажусь на аэродром, а мысль стучит в голову: «Где Николай?» Заруливаю на стоянку, а он идёт мне навстречу. Ну, тут у меня отлегло на душе. Я сразу успокоился и повеселел. Он мне и говорит: «Слушай, Борис, я потерял сознание на очередном переходе на вертикаль». Я отвечаю ему, что тоже потерял сознание в этот момент. Оказывается, мы оба не выдержали перегрузки и не видели, что стало с «Сейбрами». Во всяком случае, мы вышли из боя победителями! Я про себя подумал: «Вот это ведомый! Как хорошо держится в паре, молодец!»

Командир корпуса Белов, наконец, добился авиационного усиления нашего района. И в конце апреля к нам прибыла помощь – группа А. С. Благовещенского, которую мы ждали с большими надеждами. Они несколько разгрузили нас. У нас появились паузы отдыха от боевых вылетов. Это был кстати. Усталость нас начала понемногу одолевать: после третьего боевого вылета не хватало человеческих сил на четвёртый вылет в этот же день. Были моменты психологического надлома, какого-то безразличия к вылету, точнее, к результату вылета, а это усиливало опасность. Кожедуб чувствовал усталость лётного состава и четвёртый вылет давал в исключительных случаях. Выматывали нас очень сильно перегрузки в боях, доходящие до 8–10 крат. У американцев на каждый самолет «Сейбр» было два летчика. Работали они в противоперегрузочных костюмах, один вылетал, а другой отдыхал. Мы же работали без подмены. После выполнения задания группой Благовещенского некоторые летчики этой группы остались в нашей дивизии. К нам в полк прибыл Алексей Иванович Митусов на должность заместителя командира полка, а в соседний полк Гуляев. Они успешно вели боевые действия, помогали нам советом и делом, и к концу командировки сбили по десятку самолётов противника каждый. Митусов как-то сразу вошел в наш коллектив, как говорят, прижился с ходу. Есть такие цельные характеры, которым и обладал Алексей Иванович. Бои в те дни носили ожесточенный характер. Как-то Субботин из соседнего гвардейского полка посадил себе на хвост одного назойливого «Сейбра». Выпустив посадочные щитки, он быстро потерял скорость и «Сейбр» не успел отвернуть в сторону – врезался плоскостью в хвост МиГа. Субботин в это время вел огонь по впереди идущему «Сейбру». Субботин катапультировался и приземлился благополучно, только ожегся керосином из пробитого заднего бака. Летчик «Сейбра» погиб. По документам он был капитан, по происхождению – немец. Из личной карточки и неотправленного письма к жене, жившей в Филадельфии было установлено, что он решил отметить утро дня своего рождения «охотой на желтолицых». Ему исполнилось в тот день тридцать лет. А вечер – кутежом на деньги, полученные за этот внеплановый вылет. Юбилейный вылет оказался последним для американского наёмника. Таких наёмников, имеющих дачи в рассрочку в Филадельфии, было очень много в американской авиации. У этого лётчика всё личное дело было с ним: карточки медосмотров, прививок, его данные по прохождению службы и даже два неиспользованных «желтых» талончика в дом терпимости Сувона, куда американцы согнали девушек для услады особо отличившихся. Да, этот вылет оказался для него действительно последним.

Не все бои у нас на первых порах получались гладко. Нам однажды рассказывал Митусов о первом своём бое в этом районе:

– …Внизу показались какие-то крестики. Всматриваемся. Да ведь это «Тандерджеты», а ещё ниже их – «Шутинг стары»! В шлемофоне прозвучала короткая команда нашего ведущего. Четко выполнив манёвр, идем в атаку. Даже на пологом пикировании машина стремительно набирает скорость. Вражеские самолёты всё ближе. По какому из них стрелять?! Пока я выбирал цель, – говорит он, – мой самолёт уже врезался в боевой порядок «Тандерджетов», а затем, при выходе из пикирования «провалился» ещё ниже. Самолёты противника была справа, слева, выше, ниже. Целей много, и все кажутся удобными для атаки, но обстрелять я их не успел. Наша атака была внезапной. Лётчики противника, а их было около тридцати, а нас всего шестёрка, всё же растерялась. Они были ошеломлены неожиданным появлением нашей группы. Они всегда в этом районе над боевыми порядками наземных войск действовали безнаказанно, и вдруг…!

Ни один из них не открывал огня. Эта растерянность была нам на руку. Имея преимущество в скорости, я выбрал наконец цель. Вот чуть ниже, впереди, уходит Ф-84. Догоняю его, прицеливаюсь, нажимаю на гашетку… Ни одного попадания. Снова прицеливаюсь – мимо. Противник без особого труда увёртывается от трасс. Ещё раз выхожу в атаку на четвёрку вражеских самолётов, появившихся слева. Догоняю крайнего ведомого и, уровняв скорость, тщательно целюсь. Теперь, кажется, правильно. По фюзеляжу и плоскости «Тандерджета» поползли темные полоски дыма. В это время замечаю, что примерно в километре сзади и чуть ниже на мою машину нацеливаются два вражеских самолёта. Надо уходить. Но ведь тогда уйдет и враг. Решение пришло мгновенно: дам ещё очередь, а потом увернусь. Пальцы впились в гашетку, и, почти одновременно, ручка взята на себя и увеличен газ. «Тандерджет» загорелся, а мой самолет ушел от длинной очереди американского истребителя. Командир приказывает собраться. Выскочив наверх, ищу товарищей. Вражеские самолеты, прижимаясь к сопкам, уходят на полной скорости к морю, побросав бомбы куда попало.

Победа! Первая победа, да ещё над превосходящим по численности врагом! Вся наша шестёрка в сборе, а противник не только не смог нанести бомбардировочного удара, но и потерял четыре самолёта, один самолет сбил мой ведомый В. Муравьев. Трудно передать, с какой радостью встретили нас на аэродроме. Мы убедились, что противника можно хорошо бить. Кожедуб предупреждал, что следующий бой может быть значительно труднее. Враг, вероятно, изменит боевой порядок групп, его лётчики не будут столь беспечны. Он призывал не терять бдительность, настойчивей учиться мастерству меткой воздушной стрельбы и полнее использовать хорошие качества своих самолётов. Жизнь довольно скоро подтвердила слова Кожедуба. Поняв, что пора безнаказанных налетов в этом районе фронта проходит, американское командование изменило многое в практике боевого применения своих истребителей и бомбардировщиков. Они увеличили состав вылетающих за линию фронта групп, перешли к трёх–, а порой и к четырехъярусному построению боевых порядков. «Летающим крепостям» стали давать семи– десяти кратное истребительное прикрытие.

В этих условиях для достижения победы нашим летчикам мало было личной смелости и отваги, нужны были выдержка, хладнокровие и опыт. Не обладая еще в полной мере этими качествами, лётчики соседнего подразделения вынуждены были удовлетвориться ничейным исходом боя, хотя обстановка для них вначале была очень благоприятной. Они перехватили пятерку бомбардировщиков противника в то время, когда прикрывающие их истребители далеко ушли вперёд. Стараюсь использовать этот момент, наши лётчики, как потом рассказывал участник боя Н. Антипов, сразу кинулись в атаку. Но излишняя поспешность в построении манёвра, неумение определить дистанцию открытия огня (цель непривычно большая) привели к тому, что первая и вторая атаки оказались безрезультатными. Тактически выгодный момент был упущен. К району боя подошли вражеские истребители. Правда, наши летчики неплохо провели схватку с ними, не потеряли ни одного самолёта, но и сами не сбили ни одной вражеской машины.

Детальный разбор этого, да и других боёв, усиленные тренировки в построении манёвра и определении дистанции огня были большой школой для всех нас. Мы непосредственно в боях убедились, что вражеские летчики смело вступали в бой, если их было вдвое или втрое больше. Они становились особенно нахальными, если им удавалось сбить хотя бы один наш самолёт. Но картина резко менялась, если начинали гореть вражеские машины. В таких случаях летчики противника даже при большом преимуществе торопились покинуть район боя. Накапливая опыт, наши лётчики с каждым днем действовали все более искусно. Потери американцев росли. Американское командование, убедившись, что одного численного превосходства недостаточно, стало пополнять свои группы специально подготовленными пилотами, начало применять методы так называемого двойного удара. Суть этого метода была довольно проста. В заданный район сначала прилетала группа из 24–30 машин. При встрече с нашими самолётами они на большой скорости выполняли одну атаку и вне зависимости от её результата уходила с опредёленным курсом в строну моря. Через одну-две минуты в этот же район приходила вторая группа самолетов противника. Она атаковала на пересекающихся курсах наши машины, преследующие первую группу, а затем также на большой скорости выходила из района встречи. Пока наши летчики отрада вторую атаку, первая группа самолетов противника успевала набрать высоту над морем и возвращалось в район воздушного боя. Они поняли, что нам запретили ходить над морем. Кроме того, они активно стали применять ловушки: одна или две пары наиболее опытных летчиков, отрываясь от основной группы самолётов, выходили вперед. Создавалось впечатление, что они отстали от того отряда, который уже покинул район воздушного боя. Но как только наши самолёты устремлялись за ними, на них сверху бросались две–три четвёрки вражеских истребителей. Вскоре мы разгадали хитрость противника, научились вести круговое наблюдение поясной осмотрительностью и бить самолёты противника на манёвре. Митусову удалось именно с манёвра сбить три вражеских истребителя.

В мае нас усилили полнокровной истребительной дивизией Лобова. Впоследствии он стал командовать корпусом. А командование этой дивизией принял Куманичкин – хороший друг Кожедуба. Дивизия пришла в полном составе со средствами обеспечения и людьми для обеспечения полнокровной боевой работы. Базировалась она на соседнем аэродроме. Жить нам стало веселее. Нагрузку в вылетах мы разделили с ними, а часто и все вместе вылетали. Тогда американцы улепётывали во все лопатки в спасительный для них район над морем. Взаимодействовали мы с куманичкинцами, как говорят, на высшем уровне. Один раз наши летчики выручили Лобова в воздушном бою, когда его одного пытались зажать «Сейбры». Четверка наших истребителей, пилотируемые Вишняковым, Милаушкиным, Крамаренко, Феоктистовым в бою с шестнадцатью вражескими самолётами над мостом через реку Чхон-Чхон-Ган уничтожила шесть самолётов врага и одновременно выручили товарища, попавшего в беду в этом районе. Смелость и отвага, настойчивость и готовность пойти на риск в наших авиационных подразделениях были массовым явлением. Взаимная выручка в бою – это закон для истребителя… Сам погибай, а товарища выручай. Взаимодействие наше ещё подкреплялось и личной дружбой Кожедуба и Куманичкина.

 
…У лётчиков наших такая порука,
Такое заветное правило есть:
Врага уничтожить – большая заслуга,
А друга спасти – это высшая честь!
 

Эту мысль я помнил всегда, ещё с курсантских времён. Эта мысль была записана на общих фотографиях наших выпускников, когда я ещё работал лётчиком–инструктором Армавирского училища в звене Степана Галатюка. И вот, в боях она воплощалась в действительность. Как приятно это было сознавать!

В мае наша работа была отмечена правительственными наградами. Я был награждён орденом Красного Знамени. В этом же месяце нам дали не новые, но более усовершенствованные самолёты МиГ-15бис. Они были с бустерным управлением к которому надо было привыкнуть. На своих старых машинах мы чувствовали себя увереннее, потому что потерю скорости в воздушном бою можно было определять по ручке управления, то есть по нагрузке на элероны и рули высоты и не смотреть на прибор скорости, как это приходилось делать теперь.

…В конструкции должны быть заложены знания о человеке, его психических и физических возможностях. В авиации сложнее, чем где бы то ни было, ввести новизну, хотя именно здесь сосредотачивается острие технической мысли и многие научные открытия века находят отзвук в каждой последующей конструкции самолёта. Но иногда автоматика в усовершенствовании управления отдаляет человека от машины. Нарушается сложная связь лётчика с самолётом. А ведь в любом самом «стандартном» полёте необходимо тонкое, пока не поддающееся анализу «чувство самолёта» – состояние, когда человек ощущает машину в полноте, как своё тело, когда органы управления кажутся продолжением рук, ритм работающего двигателя становится биением сердца, когда представление о пространственном положении, определение своего места в воздухе неотделимо от сознания. Так как же найти ту грань, за которой автоматика из союзника летчика становится неуместным опекуном? Вот в чём вопрос!

В первом же бою на МиГах с бустерным управлением несколько человек сорвалось в штопор – мы к ним ещё не успели привыкнуть, был первый вылет в бой. Я тоже штопорил. Произошло это так: тысячах на девяти попытался поймать в прицел ведущего первой пары шестерки «Сейбров», они шли на меня вертикально вверх, а я сваливал свою машину сверху вниз, оставалось немного, буквально миллиметр довернуть прицел на ведущего шестёрки, как меня бросило в сторону и начало вращать. Я сразу понял, что попал в штопор. Дал рули на вывод. Самолет не реагирует, вертится, а кругом летят огненные шары от трассы снарядов. Думаю: «Что же это такое?» Оказывается, я сам нажал на гашетку при отдаче ручки управления от себя. Мои пальцы были на кнопках открытия огня по «Сейбрам», и поэтому при силовой отдаче ручки от себя пальцы сжались и включили оружие. Стрельба из пушек ещё больше уменьшила скорость моего самолета, и он перешел в плоский штопор, вращение стало очень быстрым. Я трижды пытался вывести самолёт из штопора, а он всё не выходил. Высоты осталось 1800 метров. Думаю: «Ещё раз сделаю вывод, и, если не выйдет из штопора мой МиГ… катапультируюсь». Ещё раз дал рули на вывод, и тут мой самолет замер, правда, не сразу. Я резко дал ручку от себя для набора скорости, меня даже оторвало от сиденья, и я коснулся головой фонаря кабины. МиГ шел в отвесном пикировании, чуть даже с отрицательным углом, а «Сейбры» неслись за мной справа, слева и сзади, видимо, хотели сбить меня на выходе из штопора. Скорость быстро росла, а земля приближалась ещё быстрей. «Надо выводить, а то врежусь», – подумал я и потянул энергично ручку управления на себя: огромная невидимая сила старалась вдавить меня в сиденье, сжав всё тело и пригнув голову к груди, сильно ломило поясницу, которая потом долго болела. В бою мы плечевые привязные ремни освобождали от фиксации в натянутом положении и поэтому могли свободно поворачивать плечи, чем увеличивали поворот головы при осмотре задней сферы. Кожедуб учил нас сидеть в кабинах так, как сидит кобчик – вертеть головой во все стороны и видеть всё вокруг.

Перегрузки при манёвре очень сильно мешали осматривать заднюю полусферу без сильного напряжения головы и туловища – вот был бы перископ заднего вида, – мечтали мы, – а для обзора спереди какая-нибудь увеличительная «труба» для зрительного опознавания цели и обзора передней полусферы.

Мой МиГ выскочил из пикирования в горизонтальный полет в ложбине между сопок. Справа и слева были сопки, а я несся между ними, и только одна пара «Сейбров» следовала за мной, остальные четыре «Сейбра» не вышли из пикирования и врезались в землю. МиГ почему-то стал плохо управляться и набирать скорость. Я стал с небольшим набором отходить от земли и как только пара «Сейбров» приближалась, я переводил самолет в пологое планирование. Для увеличения скорости, сектор газа, конечно, был дан до упора вперед, но скорости от этого не прибавлялось и опять повторял я такое волновое движение в вертикальной плоскости, когда «Сейбры» приближались. Но увеличить дистанцию мне не удалось, и «Сейбры» не могли приблизиться достаточно близко. Они стреляли, но попасть не смогли, экран земли на малой высоте мешал их радиодальномеру определить дистанции стрельбы.

Корейские сопки, поросшие лесом, манили в свою неприветливую в данный момент тень, солнце слепило глаза, реки – такие маленькие и узенькие, наблюдаемые с большой высоты, превратились в широкие водные ленты. Блестели рисовые поля, залитые водой. Мы успели за этот короткий срок полюбить Корею. Под крылом мелькали зеленые каскады спускавшихся к морю холмов. Белели причудливо извивающиеся дороги, блестели озёра, а через них шагали мачты электропередач с гидростанции, стоящей на реке Ялуцзян. Эта электростанция имела плотину высотой 115 метров, перекрывающую реку в узком ущелье. Только четыре турбины этой электростанции давали энергию в Корею и Китай, две турбины не работали– были демонтированы. Электростанция называлась «Супундон». Американцы пытались уничтожить её своими налётами, но мы мешали это сделать. Когда мы ушли из этого района, то американцы снова совершили массированный налет на электростанцию в феврале 1952 года. Были применены управляемые бомбы и торпеды. Им удалось разрушить только подстанцию. Тело плотины и турбины были целы. Зенитчики и истребители не дали им совершить задуманное.

Вот эти холмы и сопки, чудные долины с любовно обработанными полями, заботливо выращенными садами были покрыты ранами, выжженными напалмом, воронками бомб, развалинами разрушенных домов. Следы варварских действий интервентов были видны повсюду. Кто только воспитал у них эту жажду разрушений, стремление к убийствам?..

…Вот показалась широкая река, а за ней аэродром. Делаю резкий правый разворот в зоне зенитного огня. Самолет что-то плохо слушается рулей – затягивает в крен. Земля близко – какая-то каменисто-шершавая, неприятная, не хочется с ней «поцеловаться». Еле-еле, короче, с большим трудом, помогая ножным управлением, выравниваю свой МиГ из затянувшегогося крена в нормальный полет. «Сейбры» горкой уходят от аэродрома. На аэродром как раз прибыло пополнение и командир корпуса Лобов проводил с ними занятия. «Сейбры» прибыли кстати: новые лётчики их хорошо посмотрели. Захожу на посадку. Техник самолёта Анатолий Микрюков после осмотра моей машины доложил, что правая плоскость самолета полностью покрылась гофром и зализы задней кромки крыла с фюзеляжем раздвинуты до 200 миллиметров, её необходимо было заменить, а левую плоскость придется кое-где переклепать. Вот, оказывается, почему так странно вёл себя мой МиГ в полёте. Выходит, при выходе из пикирования я чуть не разломал самолёт. Такой же случай был и у Жени Самусина, который тоже деформировал плоскость у своего МиГа.

…В июле месяце, в один из пасмурных дней, когда сплошная облачность высотой от 200 метров до 8000 прикрывала наш аэродром, большую часть Северной Кореи и море, американцы решили воспользоваться погодой для ведения разведки глубинных районов Китая, вплоть до Мукдена. Для этой цели они подняли с одного из аэродромов Японии восьмёрку Ф-94, новейших, всепогодных, двухместных истребителей с пушечным вооружением и довольно большим радиусом действия, которые дозаправились на аэродроме подскока. Их прикрывали около 30 «Сейбров», поднятых с Сувонского аэродрома под Сеулом. «Сейбры» вышли в район нашего аэродрома за облаками, покрутились немного и, решив, что мы не вылетим в такую плохую погоду, вернулись на базу. Восьмёрка Ф-94 проследовала до Мукдена и возвращалась обратно. Командир корпуса Лобов разрешил Кожедубу поднять группу летчиков, имеющих первоклассную подготовку, в воздух для уничтожения противника.

В считанные минуты десятка истребителей стремительно ушла в облака. На аэродроме опять стало тихо. Только шла напряженная работа на КП по наведению нашей группы на противника. Противник спокойно проходил район нашей базы, а мы ещё не успели пробить облака наверх.

В боевом порядке десятки, которую вёл командир полка Пепеляев, я шел замыкающей парой: справа был мой ведомый Николай Вермин. Облачность мы пробивали в плотном строю, все вместе. Непрерывное мелькание облаков различной теневой окраски и наблюдение за строем вызывало зрительную галлюцинацию. Раза два мне казалось, что мы идем с креном 90 градусов в правом развороте, и все самолеты скользят на меня. Что делать?! Я мгновенно бросил взгляд на авиагоризонт. Он показывал нормальный полёт с набором высоты. Вот, думаю, чертовщина какая-то, правильно говорят, что больше верь приборам, а не своим ощущениям. Я встряхнул головой и всё восстановилось в норму, но всё-таки взглядом я иногда контролировал свое положение по приборам. Через некоторое опять такое же ощущение появилось, но я его быстро восстановил в нормальное. Наконец, мы выскочили за облака. Кругом синее небо, солнце, а противника не видно. С КП нам дали курс преследования, предупредили, что противник подходит к береговой, черте, надо его быстро настигнуть. Мы на максимальной скорости идем в указанном направлении. Мозг сверлит мысль: «Неужели не догоним, уйдут?!» Вдруг Саня Литвинюк передает радостную весть: «Вижу противника. Впереди, справа 30 градусов». Мы разворачиваемся и вступаем в бой. Противнику, видимо, тоже сообщили, что их сейчас будут атаковать, так как ведущая четвёрка разворачивается на 180 градусов и идёт к нам навстречу надеясь на свои четыре пушки на каждом Ф-94. Мы делаем манёвр для выхода в атаку, рассыпаемся по парам и с различных направлений атакуем противника. Вот уже один клюнул носом вниз – это Пепеляев отрубил ему киль своей очередью. Смотрю, второй, третий неестественно нырнули в облака. Я поймал в прицел ведущего одной из пар противника и дал по нему две очереди. На мгновение мелькает мысль: «Какие хорошие новенькие машины, все блестят. Какая прекрасная конструкция, а я порчу её своими снарядами, нарушая гармонию линий и зализов». Снаряды сделали свое дело. Ф-94 плавно заваливается влево и идет к земле носом вниз. Я сразу выхожу из атаки, а надо бы посмотреть, что делает мой ведомый, Николай Вермин. Мой ведомый атаковал другой самолет противника, то есть ведомого, а я сорвал эту атаку своей поспешностью выхода. Он, как ведомый, прекратил атаку, последовал за мной, так как в этот момент кто-то крикнул «Сейбры!». В этом бою из восьми самолетов противника удалось уйти только одному. Тогда в наших газетах появилось сообщение, что «китайские летчики провели бой, в котором сбили семь самолетов противника из восьми». Нам пришлось только улыбаться, так как мы-то хорошо знали боевые возможности китайцев. Потери у них, по сравнению с американцами, были один к одному. А один раз восьмёрке китайцев зашла в хвост восьмёрка «Сейбров». Пристроились и по команде открыли огонь – семь китайских самолетов были сбиты. Китайцы вели плохую осмотрительность и из-за этого они несли большие потери. В азарте боя, когда сбивали самолет противника, они продолжали его атаковать по всей траектории падения к земле и не оглядывались.

Наши ребята в бою работали открытым текстом, мы никак не могли освоить корейский язык. Все команды передавались на русском языке, часто с различными присказками по ходу боя: «Дай я его…!»; «Смотри, смотри, крутит слева в хвост!»; «Бей его, бей…!»; «Отлетался, голубчик!» и т.д.

Мы возвращались после боя с Ф-94 домой. Кругом была облачность и пришлось заходить на посадку по приводным радиостанциям, строя маршрут захода со стороны моря. Это было очень рискованно, так как американские военные корабли могли сыграть с нами злую шутку. Это они учли сразу же. В дальнейшем, при пробивании облачности, мы делали заход под 90 градусов и выходили на ближний привод без выхода на дальний, так как дальний привод американские корабли стали забивать своими мощными радиостанциями, настроенными на нашу волну, хотели увести наши самолеты к себе. Мы сразу же в одном из вылетов поняли это и, ориентируясь по солнышку и компасу, входили в зону действия ближнего привода за облаками, потом пробивали их под 90 градусов к полосе. Американцы, из-за малого радиуса действия, засечь ближний привод не могли, а, следовательно, не могли определить и его рабочую частоту. Мы благополучно приземлялись.

В сентябре состоялось второе награждение наших товарищей боевыми орденами. Я был награжден вторым орденом Красного Знамени.

Пепеляев раньше тоже встречал Ф-94, когда мы уничтожали «железнодорожников» – так у нас называли вооруженные ракетными снарядами самолёты противника, на которых специально отобранные летчики «охотились» за пассажирскими и грузовыми поездами, укрывавшимися в светлое время суток в тоннелях. Американцы стремились на малой высоте, чтобы не встречаться с нашими истребителями, подойти как можно ближе к тоннелю, и, атакуя с небольшим углом, пустить в него снаряды. Взрыв реактивного снаряда в самом тоннеле приводил к повреждению железнодорожного состава, а, если его там не было, то к повреждению путей. Уничтожение вражеских самолётов–«железнодорожников» было одной из важнейших «попутных» задач наших лётчиков. Произошла встреча с Ф-94 неожиданно. Возвращаясь на аэродром, Пепеляев и его ведомый В. Ларионов, который вскоре погиб в одном из боёв, обнаружили четвёрку необычных по размерам реактивных самолётов. Наши лётчики, несмотря на усталость, сразу пошли на сближение. Одна машин немедленно спикировала вниз и скрылась за сопками. Вторая последовала за ней, но выполнила маневр недостаточно решительно. Приказав ведомому держаться на высоте, Пепеляев атаковал замыкающий самолёт противника, но сблизиться на дистанцию действительного огня ему не удалось. Враг увернулся и начал на минимальной высоте виражить между сопками. Пепеляев продолжал преследование, несмотря на ограниченный запас горючего и боеприпасов. Но, когда вот-вот уже можно было открыть огонь, ведомый передал: «Скорей на высоту!» Едва Пепеляев успел перевести машину на набор высоты, как сверху начали падать чушки длиной более двух метров каждая. Это были подвесные баки шестнадцати «Тандерджетов», подошедших на помощь Ф-94, видимо, по их вызову или по указанию наводчика. Вражеские пилоты, имея преимущество в высоте, стали в круг над нашими самолётами, рассчитывая взять их под групповой огонь. Но наши летчики атакой на встречном курсе разбили окружение и оторвались от противника.

В боях над районами высоты 1211, которая находится севернее Янгу, противник начал наступление при поддержке больших групп авиации. На каждый квадратный километр этой высоты было выпущено 500000 снарядов и сброшено более 4000 бомб, но атака противника захлебнулась – противник потерял 16000 солдат и офицеров. В боях за эту высоту нами был сбит известный американский майор Джордж Дэвис. В этот день более сотни вражеских истребителей прикрывали сверху большую группу легких бомбардировщиков. Дымка позволила нашим летчикам скрытно приблизиться с противником, а потом на полной скорости нанести удар. Атака была молниеносной. Группа вражеских самолётов раскололась. Один из наших лётчиков зашел в хвост ведущему группы. Противник был опытный, он одну за другой выполнял сложные эволюции. Но как только трасса снарядов, выпущенная нашим летчиком, прошла близ самолета врага, он начал нервничать. Вражеский самолёт был подожжен. Американец скольжением сбил пламя, но наш летчик не прекращал атаки. Потом на земле нашли этот «Сейбр» недалеко от Пхеньяна. По надписи на шлеме и документам убитого лётчика было установлено, что это был командир группы, мастер пилотажа, майор Джордж Дэвис. Командующий авиацией США на Дальнем Востоке вынужден был признать, что гибель аса-реактивщика Дэвиса «создала среди личного состава американской авиации, действовавшей в Корее, мрачное настроение». У них три дня был траур.

Увидев гибель ведущего, остальные пилоты этой группы самолётов противника сразу разделились на пары и стали уходить из района боя. Но несколько самолётов пытались всё же пробиться к высоте 1211. Они сразу пошли в сторону солнца и этим поставили наших летчиков в невыгодное положение. Возникла опасность потери противника. Выполнив свою задачу – уничтожение верхнего эшелона прикрытия, – группа Гуляева включилась в общий бой. Атакой сходу она трассирующими очередями разогнала группу «Шутинг старов», готовившихся штурмовать позиции артиллерии. Помешав врагу нанести сильный удар по наземным войскам, мы уничтожили в этот более десятка самолётов противника.